Они просто физически не переносили поражений, даже если играли в футбол или бильярд. Им обязательно надо было побеждать, и только побеждать! Обычно их тактика заключалась в том, чтобы ошеломить, смять, закрутить соперника в бешеной карусели, посеять в его рядах панику и, воспользовавшись этим, красиво забросить шайбу. Каждый из них был уверен в товарище, как в самом себе, и действовали они все без оглядки. Даже на тренировках наше первое звено не любило уступать. Надо было видеть эти тренировки! Даже льду становилось жарко. Скорость, натиск!
Погиб Харламов. Стали тренерами Михайлов и Петров. Нет больше этого звена. И хотя на смену ему пришли молодые талантливые ребята, хоккей стал беднее.
…Матч окончен. Мы сидим в раздевалке, расслабленные и опустошенные. Абсолютная тишина. «Ну и баня! – думаю я. – Похоже, эти встречи будут потруднее прежних. Кто говорил, что в Канаде нас ждет легкая прогулка?»
Пришли запасные игроки. Они во время игры сидели на трибунах, среди зрителей. Вид у них чрезвычайно возбужденный. Вратарь Володя Полупанов изумлен до глубины души:
– Вот это матч! Это… – Он никак не может подыскать слова, способные выразить все его чувства. – Это фантастика какая-то!
А мы сидим и молчим. Дай отдышаться, Володя.
– Я еще никогда не видел такого хоккея! – кричит с порога Юрий Сапелкин.
– Ну, Владик, сколько раз ты спасал команду! – Это мой дублер Саша Сидельников подошел.
А мы сидим и молчим. Сил нет.
Вечером Бобби Халл выступал по телевидению:
– У русских хорошая команда. Она, как взвод в армии, дисциплинированна и дружна. Каждый знает, за что он в ответе. А мы сегодня слишком нервничали. Маккензи признался мне, что перед выходом на площадку у него от волнения дрожали колени. Но уж теперь-то мы возьмем себя в руки. Наши парни выиграют эту серию.
– Посмотрим, посмотрим, – сказал Сидельников, выключая телевизор.
По обыкновению, мы снова живем с ним в одном номере. Говорим мало. Не потому, что нам не о чем поговорить. Нет, причина в другом. Я вообще перед матчами замыкаюсь в себе, становлюсь молчаливым и отрешенным. Саша знает об этом и старается не докучать мне досужими разговорами.
Второй матч состоялся в Торонто – хоккейной столице Канады. Хоккей здесь – божество, которому поклоняются все, независимо от возраста и пола. Хоккей! Хоккей! Хоккей!
В Торонто, как и два года назад, мы потерпели поражение со счетом 1:4. Я так до сих пор и не пойму, отчего же все-таки не заладилась игра у наших защитников, что с ними случилось? Конечно, условия были непривычными: площадка уж больно маленькая. Наши ребята привыкли действовать широко, они любят за воротами побегать, в пас поиграть. А здесь никакой свободы для маневра: пространство между воротами и задним бортом всего в метр шириной – не очень-то разбегаешься. Да и тактически, по-моему, наши защитники сыграли неверно. Васильев и Гусев почему-то совсем не страховали друг друга.
Ох, и устал же я! Два периода отстоял, в перерыве говорю тренерам:
– Не знаю, хватит ли сил… А они мне:
– Потерпи, Владик. На тебя вся надежда.
Я вышел на лед, чувствую: совсем не успел отдохнуть. И что вы думаете? На первых же секундах Маккензи, как разъяренный бык, прорывается к моим воротам. На первых же секундах!… Я сразу включился, сразу забыл обо всем. Я видел только Маккензи и по его замаху, по его глазам старался понять, куда он бросит. Отбил… И пошло, и поехало. Бросок, еще бросок, еще… Справедливости ради надо сказать, что большинство канадских атак завершалось как-то бестолково. Выходят к воротам и бросают. Нет чтобы обмануть меня, обвести, выманить из ворот… Нет, выходят и лупят изо всех сил. Будто хотят пробить меня насквозь. Это и есть то, что называется прямолинейностью канадского хоккея.
И куда только подевалась усталость! Я играл словно в каком-то забытьи. На меня нашло нечто такое, что не объяснить словами. Вдохновение, может быть. Да, наверное, лучше всего ото назвать вдохновением. Все во мне было обострено до предела. Я не мог себе позволить даже секунды передышки, но, вероятно, это было к лучшему: расслабься я хоть на мгновение, и мог напрочь улетучиться мой настрой, мое вдохновение.
В третьем периоде мы заработали буллит. Смотрю: выходит против меня какой-то долговязый парень. Не Халл, не Хоу, а совершенно мне неизвестный канадец. Как потом выяснилось – Уолтон. Ну, думаю, раз ему доверили, значит, это у них самый техничный игрок, большой мастер обводки. Обычно в таких случаях я себя спрашиваю: возьму или не возьму? А тут не думаю ни о чем. Все погасло. Вижу только соперника и шайбу… И ничего больше. Пока атакующий игрок не пересек синюю линию, я не могу двигаться с места. Но вот Уолтон прошел синюю линию, я сразу выскакиваю ему навстречу, чтобы закрыть как можно большую часть ворот, Выскакиваю так резко, что канадец от неожиданности робеет и явно торопится с броском. Ну, такие-то шайбы я беру… Трибуны взревели непонятно от чего – то ли от досады, то ли от восторга. Уолтон ко мне подъехал:
– Гуд гейм! (Хорошая игра!) Я ему:
– Сэнк ю. (Спасибо.)
Когда мы вернулись в раздевалку, ноги у меня подкосились, и в полном изнеможении я рухнул на скамейку. Все прошло, и осталась только одна смертельная усталость.
Десятки вопросов роились в голове. Смогу ли я и дальше выдержать столь жестокий штурм? Найдут ли наконец свою игру защитники? Неужели канадцы все матчи проведут в таком ураганном темпе? Как справиться с Халлом? Почему канадский арбитр Браун не засчитал гол, забитый Петровым?
В самолете, когда мы летели из Торонто в Виннипег, я спросил судью Брауна, отчего ему изменила объективность.
– Не напоминайте, пожалуйста, об этом, мистер Третьяк, – горестно покачал головой канадец. – Мне так плохо. Из 20 тысяч человек, которые присутствовали в зале, я один пе увидел этого гола.
Наши хоккеисты очень достойно пережили столь явную несправедливость. Мы привыкли к тому, что слово судьи – закон. А интересно, как бы реагировали канадцы, случись с ними такое?
Сильны были наши соперники. Пока они играли явно лучше нас. С подъемом. Самоотверженно. Каждый из них был готов грудью отражать шайбы, даже ветеран Горди Хоу. Удачной казалась мне и тактика канадцев – действовать от обороны, на контратаках. Та самая тактика, которую мы успешно применяли в Канаде два года назад. Но мне не верилось, что наши соперники выдержат до конца такой ураганный темп, что они и впредь будут играть на такой высокой ноте.
Ажиотаж, который царил перед третьим матчем, не поддается описанию. Десятидолларовые билеты шли с рук за 200 долларов. Тон выступлений в печати резко переменился. Канадцы, кажется, серьезно поверили в то, что сборная ВХА победит нас.
Виннипег – родина Бобби Халла, одного из самых великих хоккеистов Канады и одного из самых добродушных людей, которых я только встречал. Халла можно считать образцом выдержки и спокойствия. Его вторая после хоккея профессия – фермер, он разводит коров. Халлу было 35 лет, но его игра все еще не утратила свежести и задора. Он умел в хоккее все. Еще бы не уметь! Ведь Бобби Халл впервые взял в руки клюшку, когда ему исполнилось всего четыре года. В 18 лет стал профессионалом. Интересно, что Халл, в отличие от своих коллег, приходил на все тренировки сборной СССР и очень внимательно наблюдал за нами. И он, и другой великий хоккеист из команды «Канада-74», 46-летний Горди Хоу, жили в таких же скромных номерах, как и все остальные канадские игроки. Халл и Хоу первыми выходили на лед во время тренировок, Своим подчеркнуто скромным поведением они словно постоянно напоминали молодым игрокам: смотрите, как должны вести себя настоящие хоккеисты, Мы вышли на третий матч в своем обычном сильнейшем составе. Кулагин сказал запасным игрокам, которые тоже рвались г, бой: «Потерпите, ребята. Вот победим пару раз соперников, докажем, что мы сильнее, тогда сыграете все». Не знаю, как остальные, а наш тренер был твердо уверен в победе. Харрис поставил в ворота запасного вратаря Дона Маклеода. В газетах было написано, что Чиверс взял себе передышку. Видно, Джерри тоже несладко приходилось.
Лед был безобразным, – весь в каких-то буграх и лужах. Кстати, пусть вас не обманет вид голубого, матово-белого или зеленоватого льда, который с высоты трибун всегда кажется безупречно гладким. Секретом идеальной заливки хоккейных полей владеют, увы, немногие. А ведь даже маленькая выбоина или едва заметный бугорок могут повлиять на исход матча.
С первых же минут встречи я понял, что наши форварды, как говорится, в ударе. Они смяли канадцев. Соперники, как я и предполагал, не смогли вытянуть до конца свою слишком высокую ноту, они начали сбавлять темп.
Во втором периоде Уолтон так сильно бросил шайбу мне в живот, что я скривился от боли. К горлу подступила тошнота. Сел на лед. Голова кружится. А игра идет. И Хендерсон рвется к воротам. Держись! В перерыве наш доктор дал мне какие-то пилюли, чтобы боль унять. Счет к третьему периоду был 7:2 в пользу сборной СССР. Ну, думаю, раз игра сделана, значит, теперь в ворота поставят Сидельникова. Но нет, вышло опять мне… Десять минут промучился, ни одной шайбы не пропустил. Потом подъехал к нашей скамейке – там доктор уже нашатырь приготовил. Понюхал я ватку, посмотрел украдкой на тренеров: может, теперь заменят? Нет, мне доигрывать. А самочувствие у меня совсем скверное. Вот-вот потеряю сознание. В той последней десятиминутке я пропустил сразу три шайбы.
Первую забил Хендерсон. Интересно получилось. Он в том матче несколько раз выходил к воротам и тут же самым примитивным образом делал бросок. Хендерсону бы «подергать» вратаря, не торопиться, переправить шайбу партнеру… Он же бросает себе, как заведенный. А я без особого труда парирую шайбы. И вот он снова мчится на мои ворота. Смотрю: защита наша очень некстати «вздремнула», значит, надеяться надо только на самого себя. А справа от Хендерсона летит другой канадец, и его положение для атаки еще более удобно. Ну, думаю, теперь-то Хендерсон уж точно отдаст шайбу партнеру. Нельзя не отдать! Глупо не отдать! И я стал смещаться в сторону второго канадца, «приоткрыв» ближний угол. А Хендерсон, оказывается, и теперь не думал никому пасовать. Опять бросил сам. И как раз попал в тот самый угол.
Снова больше всего волнений доставил мне Бобби Халл. Бывало, после его бросков я вообще не видел шайбу – он выстреливал ее, словно пулю. Но это еще но все. Обычно, когда хоккеист бросает или щелкает шайбу, он делает замах, по которому опытный вратарь может определить многое: и направление полета шайбы, и силу броска. Долю секунды длится замах у классных мастеров, но я вполне успеваю прикрыть то место в воротах, куда целит форвард. Халл же швырял шайбу без замаха. Свой страшный бросок он совершал одной кистью, как бы небрежно. Он забивал много голов. Но вот что любопытно: все остальные играли только на Халла.
Вот Маккензи и Лякруа рвутся вперед. Они действуют напористо, быстро, смело. Но, откровенно говоря, я почти не обращаю на них внимания. Я ищу глазами Халла. Где он? Ага, Халл, как обычно, медленно крадется к моим воротам. Маккензи и Лякруа перекидывают шайбу друг другу, но, ручаюсь, никому из них и в голову не придет бросать по воротам. У них какая-то магическая вера в Бобби Халла. Бить должен он, только он. Вот Халл наконец выходит на ударную позицию, и тут шайба адресуется ему. Бросок…
Это в Москве он забьет только одну шайбу – там Бобби будут очень зорко сторожить, – а в Канаде на его счету шесть голов. От матча к матчу я пытаюсь найти контрманевр против канадца и в конце концов прихожу к такому выводу: надо выходить на Бобби Халла не тогда, когда он уже в нашей зоне, а сразу, лишь только шайба попала к нему. Так я и делал в последних играх.
Пятый гол забил в мои ворота Уолтон. Бросок был очень сильный. Я поймал шайбу, но она каким-то непостижимым образом выскользнула из ловушки и, как живая, впорхнула в сетку.
В Виннипеге мы одержали победу. Убедительную. Красивую. Трудную. Счет – 8:5.
Из канадских газет: «Просто дурак тот, кто сомневается, что мы играем с хорошей командой. Мы не видели пока ни одного русского, который бы не мог играть за лучшие профессиональные клубы». Приятно, конечно, слышать высокие оценки, приятно сознавать, что канадский хоккей, считавшийся еще недавно тайной за семью печатями, ныне был разгадан нами. Его традиции, его тактика – все это теперь поддавалось пониманию. Мы нашли его уязвимые стороны и, как мне кажется, временами неплохо пользовались этим. И канадцы, что называется, на лету схватывали преподанные им уроки. Большинство хоккеистов сборной ВХА старались играть в комбинационной манере, тактика у этой команды была куда разнообразнее, чем у той, с которой мы встречались два года назад. Харрис научил своих подопечных и хитроумным перемещениям, и коллективной игре. Пожалуй, только Халл и Хендерсон остались верны прежнему стилю.
Несколько любопытных наблюдений, сделанных в ходе той серии.
Почему-то многие канадские игроки предпочитали играть без шлемов. Однажды я спросил об этом у кого-то из профессионалов.
– Это легкомысленная и глупая привычка, – ответили мне. – Отчасти именно из-за нее в нашем хоккее случается много травм. Вот уже несколько лет мы даем себе зарок: играть в шлемах. Но приходит сезон, и все остается по-старому.
Беда в том, что профессиональные хоккеисты никогда не носили шлемов, и это стало своего рода отличительным знаком профессионалов, традицией, сломать которую было очень трудно. Я, однако, и тогда не сомневался, что в конце концов здравый смысл возьмет верх. Так и случилось…
…Мне нравился вратарь Джерри Чиверс. Хорошо он играл: храбро, умело, спокойно. Очень сильный вратарь. И человек на редкость славный. Перед матчем обязательно подъедет, постучит клюшкой по моим щиткам: мол, желаю всего хорошего. Но вот я никак не мог принять того, что Чиверс курит. Даже перед самой игрой его можно было встретить у раздевалки с толстой сигарой в зубах. Однажды я спросил:
– Джерри, зачем ты куришь?
– Это помогает мне снять волнение, – ответил он.
А в контракте у Чиверса оговорено, что во время перерывов между периодами он может пить пиво. Удивительно! По-моему, ото так же безрассудно, как и выходить на площадку без шлема.
Или вот еще… Почему так откровенно грубо играет Маккензи? Он так и ищет, с кем бы сцепиться, кого бы толкнуть. Маккензи и не пытается скрывать этого.
– Да, я играю грубо, – говорит он. – Но я не буду возражать, если и против меня будут играть грубо.
Лично мне не по душе такая «философия». Не по душе мне и сам забияка Маккензи. Все бывает на льду. Но вот матч окончен, страсти улеглись, мы рукопожатиями приветствуем друг друга и мирно расходимся в разные стороны. Я протягиваю Маккензи руку, а он демонстративно отворачивается и будто бы невзначай больно цепляет меня клюшкой.
Четвертый матч, в Ванкувере, мы сыграли вничью – 5:5.
Затем состоялись четыре встречи в Москве. Не буду рассказывать о них подробно, напомню только, что успех был целиком на нашей стороне.
В те дни я с особым удовольствием вспоминал предсезонную подготовку, которую мы прошли. В основе нашей работы, как и прежде, оставались атлетические упражнения. Посторонний человек вполне мог почувствовать усталость, даже со стороны наблюдая за нашими тренировками – так они были тяжелы.
Зато теперь, в ходе серии матчей с профессионалами, нам было легче, чем соперникам. Мы выиграли пятый матч – он был переломным. Мы чувствовали себя все увереннее, а канадцы, напротив, выдохлись и теперь лишь изредка показывали прежний хоккей.
Перед седьмой встречей до тренеров сборной СССР дошли слухи, что канадцы якобы хотят «убрать Третьяка». Иначе говоря, нанести мне такую травму, после которой я уже не смогу защищать ворота.
– Берегите Владика, – наказали наши тренеры ребятам перед выходом на лед. – Если кто из соперников до него хоть пальцем дотронется, спуску не давать.
Но все обошлось… А в последней встрече я не участвовал. Сидел с женой на трибуне, в третьем ряду, впервые смотрел матч не из ворот. И вы знаете, у меня даже сердце заболело: так волновался за ребят, и особенно за вратаря Сашу Сидельникова. Наша молодежь была на голову сильнее профессионалов. Если бы не Чиверс, который стоял превосходно, победа могла быть еще более убедительной.
Итак, наша сборная одержала четыре победы, три матча сыграла вничью и потерпела только одно поражение. Соотношение забитых и пропущенных шайб – 32:27 в пользу советской команды.
На площадках Канады и Москвы встречались не просто две сборные – встречались два разных хоккея. Две совершенно непохожие школы. Победили мы. Значит, наш хоккей был более современен. Значит, все эти годы мы шли по правильному пути.
В этих матчах нам пришлось выкладываться полностью, да еще и сверх того.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Погиб Харламов. Стали тренерами Михайлов и Петров. Нет больше этого звена. И хотя на смену ему пришли молодые талантливые ребята, хоккей стал беднее.
…Матч окончен. Мы сидим в раздевалке, расслабленные и опустошенные. Абсолютная тишина. «Ну и баня! – думаю я. – Похоже, эти встречи будут потруднее прежних. Кто говорил, что в Канаде нас ждет легкая прогулка?»
Пришли запасные игроки. Они во время игры сидели на трибунах, среди зрителей. Вид у них чрезвычайно возбужденный. Вратарь Володя Полупанов изумлен до глубины души:
– Вот это матч! Это… – Он никак не может подыскать слова, способные выразить все его чувства. – Это фантастика какая-то!
А мы сидим и молчим. Дай отдышаться, Володя.
– Я еще никогда не видел такого хоккея! – кричит с порога Юрий Сапелкин.
– Ну, Владик, сколько раз ты спасал команду! – Это мой дублер Саша Сидельников подошел.
А мы сидим и молчим. Сил нет.
Вечером Бобби Халл выступал по телевидению:
– У русских хорошая команда. Она, как взвод в армии, дисциплинированна и дружна. Каждый знает, за что он в ответе. А мы сегодня слишком нервничали. Маккензи признался мне, что перед выходом на площадку у него от волнения дрожали колени. Но уж теперь-то мы возьмем себя в руки. Наши парни выиграют эту серию.
– Посмотрим, посмотрим, – сказал Сидельников, выключая телевизор.
По обыкновению, мы снова живем с ним в одном номере. Говорим мало. Не потому, что нам не о чем поговорить. Нет, причина в другом. Я вообще перед матчами замыкаюсь в себе, становлюсь молчаливым и отрешенным. Саша знает об этом и старается не докучать мне досужими разговорами.
Второй матч состоялся в Торонто – хоккейной столице Канады. Хоккей здесь – божество, которому поклоняются все, независимо от возраста и пола. Хоккей! Хоккей! Хоккей!
В Торонто, как и два года назад, мы потерпели поражение со счетом 1:4. Я так до сих пор и не пойму, отчего же все-таки не заладилась игра у наших защитников, что с ними случилось? Конечно, условия были непривычными: площадка уж больно маленькая. Наши ребята привыкли действовать широко, они любят за воротами побегать, в пас поиграть. А здесь никакой свободы для маневра: пространство между воротами и задним бортом всего в метр шириной – не очень-то разбегаешься. Да и тактически, по-моему, наши защитники сыграли неверно. Васильев и Гусев почему-то совсем не страховали друг друга.
Ох, и устал же я! Два периода отстоял, в перерыве говорю тренерам:
– Не знаю, хватит ли сил… А они мне:
– Потерпи, Владик. На тебя вся надежда.
Я вышел на лед, чувствую: совсем не успел отдохнуть. И что вы думаете? На первых же секундах Маккензи, как разъяренный бык, прорывается к моим воротам. На первых же секундах!… Я сразу включился, сразу забыл обо всем. Я видел только Маккензи и по его замаху, по его глазам старался понять, куда он бросит. Отбил… И пошло, и поехало. Бросок, еще бросок, еще… Справедливости ради надо сказать, что большинство канадских атак завершалось как-то бестолково. Выходят к воротам и бросают. Нет чтобы обмануть меня, обвести, выманить из ворот… Нет, выходят и лупят изо всех сил. Будто хотят пробить меня насквозь. Это и есть то, что называется прямолинейностью канадского хоккея.
И куда только подевалась усталость! Я играл словно в каком-то забытьи. На меня нашло нечто такое, что не объяснить словами. Вдохновение, может быть. Да, наверное, лучше всего ото назвать вдохновением. Все во мне было обострено до предела. Я не мог себе позволить даже секунды передышки, но, вероятно, это было к лучшему: расслабься я хоть на мгновение, и мог напрочь улетучиться мой настрой, мое вдохновение.
В третьем периоде мы заработали буллит. Смотрю: выходит против меня какой-то долговязый парень. Не Халл, не Хоу, а совершенно мне неизвестный канадец. Как потом выяснилось – Уолтон. Ну, думаю, раз ему доверили, значит, это у них самый техничный игрок, большой мастер обводки. Обычно в таких случаях я себя спрашиваю: возьму или не возьму? А тут не думаю ни о чем. Все погасло. Вижу только соперника и шайбу… И ничего больше. Пока атакующий игрок не пересек синюю линию, я не могу двигаться с места. Но вот Уолтон прошел синюю линию, я сразу выскакиваю ему навстречу, чтобы закрыть как можно большую часть ворот, Выскакиваю так резко, что канадец от неожиданности робеет и явно торопится с броском. Ну, такие-то шайбы я беру… Трибуны взревели непонятно от чего – то ли от досады, то ли от восторга. Уолтон ко мне подъехал:
– Гуд гейм! (Хорошая игра!) Я ему:
– Сэнк ю. (Спасибо.)
Когда мы вернулись в раздевалку, ноги у меня подкосились, и в полном изнеможении я рухнул на скамейку. Все прошло, и осталась только одна смертельная усталость.
Десятки вопросов роились в голове. Смогу ли я и дальше выдержать столь жестокий штурм? Найдут ли наконец свою игру защитники? Неужели канадцы все матчи проведут в таком ураганном темпе? Как справиться с Халлом? Почему канадский арбитр Браун не засчитал гол, забитый Петровым?
В самолете, когда мы летели из Торонто в Виннипег, я спросил судью Брауна, отчего ему изменила объективность.
– Не напоминайте, пожалуйста, об этом, мистер Третьяк, – горестно покачал головой канадец. – Мне так плохо. Из 20 тысяч человек, которые присутствовали в зале, я один пе увидел этого гола.
Наши хоккеисты очень достойно пережили столь явную несправедливость. Мы привыкли к тому, что слово судьи – закон. А интересно, как бы реагировали канадцы, случись с ними такое?
Сильны были наши соперники. Пока они играли явно лучше нас. С подъемом. Самоотверженно. Каждый из них был готов грудью отражать шайбы, даже ветеран Горди Хоу. Удачной казалась мне и тактика канадцев – действовать от обороны, на контратаках. Та самая тактика, которую мы успешно применяли в Канаде два года назад. Но мне не верилось, что наши соперники выдержат до конца такой ураганный темп, что они и впредь будут играть на такой высокой ноте.
Ажиотаж, который царил перед третьим матчем, не поддается описанию. Десятидолларовые билеты шли с рук за 200 долларов. Тон выступлений в печати резко переменился. Канадцы, кажется, серьезно поверили в то, что сборная ВХА победит нас.
Виннипег – родина Бобби Халла, одного из самых великих хоккеистов Канады и одного из самых добродушных людей, которых я только встречал. Халла можно считать образцом выдержки и спокойствия. Его вторая после хоккея профессия – фермер, он разводит коров. Халлу было 35 лет, но его игра все еще не утратила свежести и задора. Он умел в хоккее все. Еще бы не уметь! Ведь Бобби Халл впервые взял в руки клюшку, когда ему исполнилось всего четыре года. В 18 лет стал профессионалом. Интересно, что Халл, в отличие от своих коллег, приходил на все тренировки сборной СССР и очень внимательно наблюдал за нами. И он, и другой великий хоккеист из команды «Канада-74», 46-летний Горди Хоу, жили в таких же скромных номерах, как и все остальные канадские игроки. Халл и Хоу первыми выходили на лед во время тренировок, Своим подчеркнуто скромным поведением они словно постоянно напоминали молодым игрокам: смотрите, как должны вести себя настоящие хоккеисты, Мы вышли на третий матч в своем обычном сильнейшем составе. Кулагин сказал запасным игрокам, которые тоже рвались г, бой: «Потерпите, ребята. Вот победим пару раз соперников, докажем, что мы сильнее, тогда сыграете все». Не знаю, как остальные, а наш тренер был твердо уверен в победе. Харрис поставил в ворота запасного вратаря Дона Маклеода. В газетах было написано, что Чиверс взял себе передышку. Видно, Джерри тоже несладко приходилось.
Лед был безобразным, – весь в каких-то буграх и лужах. Кстати, пусть вас не обманет вид голубого, матово-белого или зеленоватого льда, который с высоты трибун всегда кажется безупречно гладким. Секретом идеальной заливки хоккейных полей владеют, увы, немногие. А ведь даже маленькая выбоина или едва заметный бугорок могут повлиять на исход матча.
С первых же минут встречи я понял, что наши форварды, как говорится, в ударе. Они смяли канадцев. Соперники, как я и предполагал, не смогли вытянуть до конца свою слишком высокую ноту, они начали сбавлять темп.
Во втором периоде Уолтон так сильно бросил шайбу мне в живот, что я скривился от боли. К горлу подступила тошнота. Сел на лед. Голова кружится. А игра идет. И Хендерсон рвется к воротам. Держись! В перерыве наш доктор дал мне какие-то пилюли, чтобы боль унять. Счет к третьему периоду был 7:2 в пользу сборной СССР. Ну, думаю, раз игра сделана, значит, теперь в ворота поставят Сидельникова. Но нет, вышло опять мне… Десять минут промучился, ни одной шайбы не пропустил. Потом подъехал к нашей скамейке – там доктор уже нашатырь приготовил. Понюхал я ватку, посмотрел украдкой на тренеров: может, теперь заменят? Нет, мне доигрывать. А самочувствие у меня совсем скверное. Вот-вот потеряю сознание. В той последней десятиминутке я пропустил сразу три шайбы.
Первую забил Хендерсон. Интересно получилось. Он в том матче несколько раз выходил к воротам и тут же самым примитивным образом делал бросок. Хендерсону бы «подергать» вратаря, не торопиться, переправить шайбу партнеру… Он же бросает себе, как заведенный. А я без особого труда парирую шайбы. И вот он снова мчится на мои ворота. Смотрю: защита наша очень некстати «вздремнула», значит, надеяться надо только на самого себя. А справа от Хендерсона летит другой канадец, и его положение для атаки еще более удобно. Ну, думаю, теперь-то Хендерсон уж точно отдаст шайбу партнеру. Нельзя не отдать! Глупо не отдать! И я стал смещаться в сторону второго канадца, «приоткрыв» ближний угол. А Хендерсон, оказывается, и теперь не думал никому пасовать. Опять бросил сам. И как раз попал в тот самый угол.
Снова больше всего волнений доставил мне Бобби Халл. Бывало, после его бросков я вообще не видел шайбу – он выстреливал ее, словно пулю. Но это еще но все. Обычно, когда хоккеист бросает или щелкает шайбу, он делает замах, по которому опытный вратарь может определить многое: и направление полета шайбы, и силу броска. Долю секунды длится замах у классных мастеров, но я вполне успеваю прикрыть то место в воротах, куда целит форвард. Халл же швырял шайбу без замаха. Свой страшный бросок он совершал одной кистью, как бы небрежно. Он забивал много голов. Но вот что любопытно: все остальные играли только на Халла.
Вот Маккензи и Лякруа рвутся вперед. Они действуют напористо, быстро, смело. Но, откровенно говоря, я почти не обращаю на них внимания. Я ищу глазами Халла. Где он? Ага, Халл, как обычно, медленно крадется к моим воротам. Маккензи и Лякруа перекидывают шайбу друг другу, но, ручаюсь, никому из них и в голову не придет бросать по воротам. У них какая-то магическая вера в Бобби Халла. Бить должен он, только он. Вот Халл наконец выходит на ударную позицию, и тут шайба адресуется ему. Бросок…
Это в Москве он забьет только одну шайбу – там Бобби будут очень зорко сторожить, – а в Канаде на его счету шесть голов. От матча к матчу я пытаюсь найти контрманевр против канадца и в конце концов прихожу к такому выводу: надо выходить на Бобби Халла не тогда, когда он уже в нашей зоне, а сразу, лишь только шайба попала к нему. Так я и делал в последних играх.
Пятый гол забил в мои ворота Уолтон. Бросок был очень сильный. Я поймал шайбу, но она каким-то непостижимым образом выскользнула из ловушки и, как живая, впорхнула в сетку.
В Виннипеге мы одержали победу. Убедительную. Красивую. Трудную. Счет – 8:5.
Из канадских газет: «Просто дурак тот, кто сомневается, что мы играем с хорошей командой. Мы не видели пока ни одного русского, который бы не мог играть за лучшие профессиональные клубы». Приятно, конечно, слышать высокие оценки, приятно сознавать, что канадский хоккей, считавшийся еще недавно тайной за семью печатями, ныне был разгадан нами. Его традиции, его тактика – все это теперь поддавалось пониманию. Мы нашли его уязвимые стороны и, как мне кажется, временами неплохо пользовались этим. И канадцы, что называется, на лету схватывали преподанные им уроки. Большинство хоккеистов сборной ВХА старались играть в комбинационной манере, тактика у этой команды была куда разнообразнее, чем у той, с которой мы встречались два года назад. Харрис научил своих подопечных и хитроумным перемещениям, и коллективной игре. Пожалуй, только Халл и Хендерсон остались верны прежнему стилю.
Несколько любопытных наблюдений, сделанных в ходе той серии.
Почему-то многие канадские игроки предпочитали играть без шлемов. Однажды я спросил об этом у кого-то из профессионалов.
– Это легкомысленная и глупая привычка, – ответили мне. – Отчасти именно из-за нее в нашем хоккее случается много травм. Вот уже несколько лет мы даем себе зарок: играть в шлемах. Но приходит сезон, и все остается по-старому.
Беда в том, что профессиональные хоккеисты никогда не носили шлемов, и это стало своего рода отличительным знаком профессионалов, традицией, сломать которую было очень трудно. Я, однако, и тогда не сомневался, что в конце концов здравый смысл возьмет верх. Так и случилось…
…Мне нравился вратарь Джерри Чиверс. Хорошо он играл: храбро, умело, спокойно. Очень сильный вратарь. И человек на редкость славный. Перед матчем обязательно подъедет, постучит клюшкой по моим щиткам: мол, желаю всего хорошего. Но вот я никак не мог принять того, что Чиверс курит. Даже перед самой игрой его можно было встретить у раздевалки с толстой сигарой в зубах. Однажды я спросил:
– Джерри, зачем ты куришь?
– Это помогает мне снять волнение, – ответил он.
А в контракте у Чиверса оговорено, что во время перерывов между периодами он может пить пиво. Удивительно! По-моему, ото так же безрассудно, как и выходить на площадку без шлема.
Или вот еще… Почему так откровенно грубо играет Маккензи? Он так и ищет, с кем бы сцепиться, кого бы толкнуть. Маккензи и не пытается скрывать этого.
– Да, я играю грубо, – говорит он. – Но я не буду возражать, если и против меня будут играть грубо.
Лично мне не по душе такая «философия». Не по душе мне и сам забияка Маккензи. Все бывает на льду. Но вот матч окончен, страсти улеглись, мы рукопожатиями приветствуем друг друга и мирно расходимся в разные стороны. Я протягиваю Маккензи руку, а он демонстративно отворачивается и будто бы невзначай больно цепляет меня клюшкой.
Четвертый матч, в Ванкувере, мы сыграли вничью – 5:5.
Затем состоялись четыре встречи в Москве. Не буду рассказывать о них подробно, напомню только, что успех был целиком на нашей стороне.
В те дни я с особым удовольствием вспоминал предсезонную подготовку, которую мы прошли. В основе нашей работы, как и прежде, оставались атлетические упражнения. Посторонний человек вполне мог почувствовать усталость, даже со стороны наблюдая за нашими тренировками – так они были тяжелы.
Зато теперь, в ходе серии матчей с профессионалами, нам было легче, чем соперникам. Мы выиграли пятый матч – он был переломным. Мы чувствовали себя все увереннее, а канадцы, напротив, выдохлись и теперь лишь изредка показывали прежний хоккей.
Перед седьмой встречей до тренеров сборной СССР дошли слухи, что канадцы якобы хотят «убрать Третьяка». Иначе говоря, нанести мне такую травму, после которой я уже не смогу защищать ворота.
– Берегите Владика, – наказали наши тренеры ребятам перед выходом на лед. – Если кто из соперников до него хоть пальцем дотронется, спуску не давать.
Но все обошлось… А в последней встрече я не участвовал. Сидел с женой на трибуне, в третьем ряду, впервые смотрел матч не из ворот. И вы знаете, у меня даже сердце заболело: так волновался за ребят, и особенно за вратаря Сашу Сидельникова. Наша молодежь была на голову сильнее профессионалов. Если бы не Чиверс, который стоял превосходно, победа могла быть еще более убедительной.
Итак, наша сборная одержала четыре победы, три матча сыграла вничью и потерпела только одно поражение. Соотношение забитых и пропущенных шайб – 32:27 в пользу советской команды.
На площадках Канады и Москвы встречались не просто две сборные – встречались два разных хоккея. Две совершенно непохожие школы. Победили мы. Значит, наш хоккей был более современен. Значит, все эти годы мы шли по правильному пути.
В этих матчах нам пришлось выкладываться полностью, да еще и сверх того.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28