В настоящую минуту Брайан распихивал по полкам свое добро, перед тем как отправиться к родителям на чай. Вроде бы малый ничего, хотя его багаж был куда основательнее багажа Тома, который свой замасленный чемодан откопал на пыльном чердаке, а у этого парня чемоданы один к одному, изысканного оливкового цвета, и щегольская лампа для чтения в придачу.Том перетащил чемодан в свою спальню — холодноватый куб с железной кроватью, шкафом и изъеденной известкой раковиной. У Брайана за соседней дверью точно такая же. Распахнув чемодан, Том мрачно уставился на его содержимое. Внутри на крышке была затейливым шрифтом выведена фамилия его матери, в обрамлении цветов. Наверняка сама писала. Надо же, она тоже была молодой, подумал он. И тоже здесь училась, когда обучение было раздельным и всех заставляли носить форму.Том вытащил новенький сверкающий чайник, словарь Уолкмана, магнитофонные ленты, многочисленные книги и вывалил остальное на пол. Под своими носками он обнаружил фотографии, сделанные им в Праге. Он хотел повесить их над камином, у двери. А на одной из фотографий была Ребекка, вышла просто здорово. Волосы разлетелись, улыбается. Он тоже не смог сдержать улыбку. Он ее звал «старуха», поскольку она была на шесть месяцев старше. Он познакомился с ней — удивительным и волшебным созданием — всего несколько недель назад в Суссексе. Она уже второй год там учится. Он надеялся, что она не влюбится в какого-нибудь сокурсника. Дальше шла фотография общая — отец и мать, сестры и он сам перед Бранденбургскими воротами, и все фотографии за прошлый год. Путешествие по Восточной Европе было наградой ему за поступление в Оксфорд, хотя и со второй попытки. Может, тут он найдет с кем общаться, никто не будет его изводить, как сестра Касси, которая таскается за ним по пятам, выразительно завывая: «О брат мой многомудрый…» Они в школе проходят романтизм.Едва он успел рассортировать вещи, раздался стук в дверь. Том крикнул: «Входите!», изымая последнюю стопку трусов и маек. С одеждой было все в порядке! Кроме одного костюма и рубашки, ничего не нужно было гладить, он всегда брал то, что не мнется.В дверях появился Олдворт.— Ужин в холле — в семь тридцать. Если вы не хотите ужинать там, на углу есть хороший магазинчик, где можно перекусить. Вам его показать?— Отлично. — Том захлопнул чемодан, запирать не стал. Они вдвоем взялись за рваные ручки чемодана и понесли его через дверь. — Вы здесь все время служите? — спросил он, не решившись обратиться к этому человеку по имени, как здесь было принято.— Да, почитай, пятьдесят лет. Почти мальчиком сюда пришел. Ну, не считая войны. Я служил в пустыне, механиком при танках. Там было как в печи, нас постоянно мучила жажда. А потом мы на этих танках сами и поехали.Том попытался прикинуть, сколько лет было Олдворту. Даже если он начал работать в пятнадцать, теперь ему должно было быть семьдесят.— Я думаю, колледж сильно изменился за это время.— Да. Здесь уже шесть лет учатся и юные леди. И появился новый корпус. Они снесли несколько прелестных маленьких коттеджей — и ради чего? Ради коробки. А ведь в одном из них происходила последняя в истории университета дуэль. Молодой джентльмен сразил своего друга ради женщины. — Олдворт тяжело вздохнул, как будто исчезновение ритуала дуэлей первокурсников было поводом для сожаления. Возможно, овладевшая им печаль заставила его выпустить ручку, и опустошенный чемодан всей тяжестью повис на Томе, старый кожаный ремешок лопнул, и чемодан покатился по лестнице, наподдав по пути Олдворту. Том бросился вниз.— С вами все в порядке?Олдворт отряхнул рукав и усмехнулся:— Со мной-то все в порядке.Они снова ухватили несчастный чемодан. Том с вежливым смирением ждал, пока Олдворт чинно и неспешно застегивал замки. Они уложили чемодан в шкаф. Извинившись, Том понесся через две ступеньки в свою комнату. Он прибыл как раз к моменту прощания Брайана с его родителями. Отец — явный весельчак, в блейзере, и, скорее всего, завсегдатай гольф-клуба, мать — белозубая, с длинными волосами. Брайан терпеливо выслушивал наставления о том, что нужно упорно учиться, рано ложиться, отдавать белье в прачечную, но вот наконец дверь закрылась, и он облегченно вздохнул.— Родители, — сказал он, ныряя в кресло. Том понимающе кивнул.В следующие полчаса они вырабатывали основные положения мирного сосуществования. Пражская фотография могла красоваться над камином при условии, если на противоположной стене будет висеть Пол Мерсон. «Бог мой, — подумал Том, — придется жить с фанатом „Арсенала“. В новенький мотоциклетный шлем Брайана (нужен он ему) они будут класть общие деньги на чай и кофе. Они попытаются попасть в футбольную команду и в команду гребцов. И как только приобретут достаточно друзей, устроят потрясающую вечеринку…Они скрепили достигнутые соглашения распитием виски Тома, и Том отправился в свою спальню переодеться, а Брайан принялся прилаживать к стене своего Мерсона. Прочь джинсы и рубаху, сегодня он обновит пиджак и сорочку. Олдворт вернулся в комнату и начал обсуждать с Брайаном футбольный чемпионат на кубок обладателей кубков. Пройдя в общую комнату, Том услышал конец описания легендарного матча 1966 года, в котором Англия разгромила сборную Германии. Олдворт, оказывается, присутствовал на нем.— Мы ударили по их правому флангу, — сказал старик. — Так же, как наш полк в пустыне. — Поймав взгляд Тома, старик подмигнул ему. — Я положил вашу юную леди на камин. — Сказав Брайану что-то по поводу футбольной команды колледжа, он удалился.— Старая спятившая черепаха, — произнес Том. — О чем он говорил?— Не знаю. Что-то о фотографии, выпавшей из твоего чемодана. Она наверху.Удивительно, но на камине действительно лежала фотография. Том поднял ее и нахмурился. Фотография была не его. Цвета поблекли. Сейчас таких уже и не делают — маленькие с белой каймой вокруг. Странно, Олдворт сказал о девушке, но там был еще и молодой парень. Двое, обняв друг друга, сидели на траве, щурясь от солнца и смеясь. Им, наверное, столько же лет, сколько ему сейчас. У парня были рыжие волосы и широкая улыбка, золотистые волосы девушки в белом платье разметались по его груди. На заднем плане был виден угол кирпичного дома. Ошеломленный, Том вдруг понял, что эта девушка — его мать. Парня же он никогда раньше не видел.— Это твоя? — озадаченно спросил Брайан.— Кажется, — автоматически вырвалось у Тома, и тут он заметил на обороте фотографии какую-то надпись. Он забрал фотографию к себе в спальню. В этой фотографии было что-то, что заставило его встревожиться. Его мать выглядела… ну, не как его мать. И вообще, она не похожа была — совсем — на чью-то мать. Она была удивительно молодой и буйной. И счастливой до невероятности.Надпись была крупной, она пересекала оборотную сторону фотографии наискосок. Том прочитал: «Анни, дважды моей девушке. С вечной любовью. Д.».Том долго сидел на кровати, вглядываясь в лица и снова перечитывая надпись, хотя в ней было понятно все. На фотографии была молодая бесшабашная пара, определенно — влюбленных. Том запихнул фотографию в пачку других и положил все на полку тумбочки. Стянув рубашку, он двинулся к умывальнику и посмотрел на себя в зеркало. Волосы следовало бы причесать. Том набрал воду в ладони и вдруг замер. Сердце забилось. Звук падающих капель казался ему грохотом водопада.Фотография. Олдворт просто постеснялся сказать, что это фотография его, Тома, девушки. Теперь он знал почему. Олдворт подумал, что тот рыжий — это сам Том. Том понял это, глянув на себя в зеркало. Тот парень и Том были потрясающе друг на друга похожи. 2Все в порядке, мама (Только я поражен в самое сердце) — Benedictus benedicat. Per Jesu Christum domine nostrum. Amen.Человек в черной мантии, стоя на возвышении, произнес слова молитвы с чопорной торжественностью судьи, выносящего приговор. Сегодня был первый официальный ужин. Преподаватели университета, облаченные в мантии малиновых, синих и лиловых цветов, столпились у самого длинного стола, похожие на стаю перепуганных экзотических птиц. За остальными столами устраивались студенты в черных костюмах, они выглядели как обыкновенные вороны, и так же гомонили.Том заставил себя отвлечься от своих мыслей и стал ко всему присматриваться. На каждом из двух дюжин старинных столов стояли рядком лампы с низкими абажурами, освещая лица его будущих товарищей по учебе. Деревянные панели тянулись ввысь по стенам футов на сорок, разделяемые высокими готическими окнами и громадными каминами. Выше панелей шла каменная кладка, потом — резной деревянный потолок.Хотя в табели о всяких исторических доблестях колледж был и не первым, Тому здесь очень нравилось. Именно здесь Карл I собирал свой парламент во время Гражданской войны, здесь молодой преподаватель математики беседовал с ректором Лидделлом, чью дочку он обессмертил в своей «Алисе в Стране Чудес». Здесь на стенах висели портреты, написанные Гейнсборо, Рейнольдсом, Милле, Орпеном, Сутерландом и другими художниками, подобно тому, как на обычной кухне висят семейные фотографии. Том смог узнать только двоих на изображенных портретах — Энтони Идена и Гладстона — хотя он ли? — но большинство лиц на портретах, скрываемых полумраком, было ему незнакомо, хоть он и постарался выудить из памяти вереницу лиц с портретов — от шекспировских времен до наших дней. Тому пришло в голову, что лицо может поведать немало о его обладателе. Один взгляд на лицо, как моментальная фотография, может сказать почти все.Перед ним поставили тарелку, и он автоматически принялся за еду. Он не был голоден, но Брайан предложил отправиться на ужин вдвоем, и Том не смог придумать убедительной причины для отказа, хотя на самом деле причина была, и она сидела в голове, как заноза. «С вечной любовью. Д.».Разговоры в зале стихли. Парни, сидевшие напротив, явно прибыли в Оксфорд вместе. Они бурно обсуждали истории, главным героем которых неизменно был некий Чарли, по всей видимости, какой-то легендарный бунтарь. Сидящие рядом с Томом две студентки погрузились в обсуждение феминистских проблем. Он так долго жил за границей, что никак не мог понять суть разговора. «Пусть, пусть не готовит, — произнесла одна из девушек, — ну а волосы-то она зачем перекрасила?» Тогда он снова стал слушать рассказ Брайана о том, как он был на Майне, и какие шутки они устраивали на водных лыжах, и как ему запрещали встречаться там с девушками. Том Старался вовремя кивать и охать, но вообще-то чувствовал себя каким-то отрешенным от окружающего мирка, будто на голове у него был надет стеклянный колпак.Подумаешь, очень часто кто-то на кого-то похож, размышлял он. Он сам сколько раз ошибался, принимая совершенно незнакомых людей за своих приятелей. Глупо делать какие-то выводы из того, что на старой завалявшейся фотографии кто-то на него похож. Да, только при условии, если бы это был случайный человек. Но это был кто-то, кого знала его мать. И знала, черт подери, очень хорошо. «Анни, дважды моей девушке».И он вспомнил еще одну вещь, которую никому не говорил. С времен, как он помнил себя, существовала какая-то тема, которая была для него запретной. Когда ее касались, разговор становился каким-то, как ему казалось, бессвязным, с недомолвками. Он замечал, как предупреждающе хмурились брови, слышал шепот на кухне. Это касалось чего-то, что было у его матери до его рождения. Для Тома родители папы были дедушкой и бабушкой. Он проводил много времени каждое лето в их доме около залива Какмер Хейван, удивительном месте с могучими утесами, в расщелинах которых оставалась вода после прилива.Но что касается биографии его матери, была в ней некая черная дыра. Он даже не знал, сколько матери лет, и эта ее скрытность была частой причиной шуток в семье. Когда они путешествовали, мать тщательно прятала свой паспорт, объясняя это тем, что она на фотографии выглядит как сам Божий Страх. Ее отец умер до того, как Том родился, а когда Том спросил мать о матери — его бабке, то получил ответ: «Я не знаю, где она, и знать не хочу».Чья-то рука взяла суповую тарелку Тома и заменила ее на тарелку с палтусом и молодыми овощами. Брайан попросил и его что-нибудь рассказать, и Том начал рассказывать смешную, по его мнению, историю, как они повстречали в Словении пьяного солдата. Обычно Том разукрашивал это событие живописными деталями, но сейчас история получилась не смешной. Он не мог собраться с мыслями.А в памяти всплывали все новые воспоминания. Звонкий голосок его маленькой сестренки, когда та показывала одному гостю семейный альбом: «А здесь снова я. Правда, красивая? А вот фотографий Тома нет, потому что, когда он родился, папа и мама были такими бедными, что не могли купить даже аппарат». И еще один голос — сестры Касси, которая любила устраивать по любому поводу драмы: «Почему у Тома волнистые волосы, а у нас — какие-то мышиные? Разве это справедливо?»Он вспомнил празднование своего дня рождения, ему тогда исполнилось десять лет. Отец повел его и пятерых его лучших друзей на фильм. Они на поезде добрались до Лондона, затем проехались на автобусе, накупили гамбургеров и пакетов с жареным картофелем и весь фильм уминали кукурузные хлопья, а после фильма объедались мороженым и беззаботно смеялись и шутили всю дорогу домой. Вечером собрались родители его друзей, жали ему руку при приветствии и говорили ничего не значащую чепуху. Мать одного мальчика, засмеявшись, сказала его матери: «Я чувствую себя очень неловко. Вы выглядите удивительно молодо по сравнению с нами. Должно быть, вы вышли замуж еще ребенком!» И тут мать глянула на него, и в этом взгляде была такая эмоциональная сила, что он вжал свои ладони крепко в обои, и его кончики пальцев и сейчас помнили рельеф их рисунка. В то время он не смог понять этот взгляд. Этот эпизод был отнесен в список тех непонятных вещей, с которыми он столкнулся в детстве. И только теперь он догадался, что было в ее глазах. Это был страх.Тому сделалось нехорошо. Тепло от наглухо застегнутых тел наполнило зал, стало душно. Вдобавок Том почувствовал, как у него засосало под ложечкой, прямо как перед экзаменом. Том огляделся, надеясь увидеть кувшин с водой, но тот был вне пределов досягаемости. Человек, прислуживающий за столом, снова наполнил стакан Тома вином, Том осушил стакан залпом. Напротив через стол подходила к своей кульминации очередная захватывающая история про неведомого Чарли. Голос рассказчика перекрывал рокот голосов в зале: «А когда он был пьян, говорю вам, Чарли не узнал бы даже своего собственного отца…» Том почувствовал, как по его спине льется пот. Пробормотав что-то Брайану, он перелез через скамью и выбрался из зала.В лицо пахнуло холодным ветром. В голову лезли странные обрывки фраз. «Почитай отца и мать…», «Хороший мальчик слушается папу». «А когда ты навещал своего отца последний раз?» Том заставил себя считать ступеньки лестницы. …Тринадцатая, четырнадцатая, пятнадцатая. Звон тарелок и ножей стихал за спиной. На повороте лестницы он подошел к каменному столбу и прислонился к нему пылающим лбом.Кто был этот человек, этот таинственный «Д»? Том вдруг почувствовал одновременно ярость и ревность. Но ведь было же и другое, и это другое, к его ужасу, всплыло сейчас из темных глубин его памяти.Дома у него хранился картонный ящик из-под обуви, доверху наполненный открытками со всего мира, на всех открытках была только одна строчка. «Веллингтон разгромил здесь Наполеона». «Сегодня съел живую креветку!» «Мальчик на этой открытке напоминает мне тебя». И ниже всегда была одна и та же надпись: «С громадной любовью, папа». Он посылал открытки всегда, даже если уезжал на очень короткий период. Самым лучшим было то, что эти открытки были адресованы только ему одному — ни вообще семье, ни сестрам. Это касалось только их, отца и сына. И эту связь нельзя было подвергнуть сомнениям. Невозможно.Том медленно побрел домой, чувствуя вечерний морозец. Там, где лестница кончалась, стоял ряд телефонных автоматов. Он помедлил. А почему нет? В конце концов, он обещал позвонить.Она подняла трубку сразу же, но звонок был не совсем вовремя — она жарила бифштексы. Но она сказала: «Я их только что положила, поэтому мы минуту можем говорить совершенно спокойно. Страшно рада, что ты позвонил. У тебя там, наверное, очень много интересного?» Том услышал, сколько в этом голосе было теплоты, вспомнил, как она расхаживает по кухне с деревянной ложкой и, как всегда, босиком, и внезапно почувствовал, что к нему возвращается любовь к ней.— Как отец, нормально? — спросил он.— Вполне. Он сейчас здесь, читает газету. Ты хочешь ему что-то сказать?— Нет, мам, я только хотел спросить — кто такой «Д»?— Странное имя.— Нет, это не имя, а только одна буква «Д». Я нашел в старом твоем чемодане одну вещь, подписанную «Д». После очень небольшой паузы она спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34