– Очень просто: меня откапывает дед. Если не объявляюсь в первые два дня после такого снегопада, значит, забыла про лопату. Тогда дед приезжает и вызволяет меня. – Она поднялась из кресла, бережно положила туда гитару, подошла к камину, поворошила кочергой догорающие поленья. – Не уходите, сейчас будем обедать.
Андрей Ильич от возмущения едва не задохнулся:
– Вы что, издеваетесь?! Я в ответе за сотни людей, на моих плечах крупное производство, у меня командировка срывается, а вы предлагаете ждать вашего деда?! Да вы хоть представляете, сколько стоит минута моего времени?
– А зачем? – Ее мыслительный аппарат ставил в тупик, отметая всякую возможность общения. Убийственная логика захолустной чудачки ошарашивала, заставляя одного из двоих чувствовать себя идиотом. У Андрея Ильича возникло вдруг подозрение, что эта незавидная роль предназначалась ему.
– Ваши рассуждения, мягко говоря, озадачивают, дорогая Аполлинария. С вами трудно беседовать.
– Зато легко иметь дело. Да не убивайтесь вы так, Андрей Ильич, все образуется, поверьте! Лучше вспомните царя Соломона: старик утверждал, что богатство от суетности истощается. А вы не кажетесь человеком, который стремится беднеть, – лукаво улыбнулась оптимистка, повернулась спиной и потопала через столовую к кухне, уверенная, что на пару с мудрым иудеем убедила в своей правоте.
– Послушайте, Аполлинария, – поплелся следом зануда, – может, у вас найдется ломик или топор? Давайте договоримся: я открою дверь и расчищу дорожки, а вы поможете мне добраться до гостиницы, идет? Это, конечно, в том случае, если и сегодня за мной не приедет водитель.
– Хорошо, – равнодушно пожала плечами девушка, не повернув головы. – В мастерской найдете, что нужно. У вас в запасе пятнадцать минут. Я не люблю, когда в тарелках стынет еда.
– Хватит и пяти, – обрадовался Лебедев и понесся в подвальную комнату.
Он провозился до темноты. Сначала рыскал по мастерской в поисках инструментов, потом канителился с дверью, а когда, утопая в снегу, расчистил дорожки, стемнело и ехать в ночь не было нужды. К тому же Андрей Ильич, еще не пришедший в норму, после непривычной работы устал, взмок и от горячего душа с уютной постелью его не заставила бы отказаться даже сотня ждущих дедков. Покончив с делами, на которые сам напросился, Лебедев безуспешно поискал хозяйку, вяло пожевал буженину, заботливо прикрытую салфеткой, ополоснул тарелку, затем отправился с легкой душой спать, решив, что за ночь ничего случится, а утром он наконец-то отсюда уедет.
…Нетерпеливый гость поднялся ни свет ни заря. Принял душ, привел себя в порядок, собрался и при полном параде спустился в столовую, уверенный, что встретит там Аполлинарию, колдующую над своими чаями. Однако здесь все делалось вопреки его ожиданиям. На этот раз дом решил прикинуться мертвым и затих без малейших признаков жизни. Лебедев обошел первый этаж, заглянул в мастерскую, потыкался носом в окна, даже выскочил на минутку во двор – пустота и тишина, только воробьи да вороны переругиваются между собой. Озадаченный гость решил подняться и проверить каждый закоулок: человек не иголка, найдется. Но на втором этаже и в мансарде – та же картина. Оставалась единственная комната – хозяйкина спальня, однако гостям туда ход был заказан. По крайней мере одному из них, тому, кто беспардонно шарил сейчас повсюду. Поколебавшись, Лебедев тихонько постучался и, не дождавшись ответа, осторожно толкнул дверь.
Небольшая, залитая солнечным светом комната никак не походила на девичью светелку. Огромная, от потолка до пола, медвежья белая шкура, комод, заваленный исписанными листами, чучела животных и птиц, на стенах рога, яркие пятна абстрактных полотен и инкрустированные ружья дулами вниз, старинная лампа с наброшенным на абажур тончайшим расписным шелком и здоровенная, в полспальни, кровать. А на разобранной постели, под пуховым одеялом в черном атласном пододеяльнике жалобно постанывала его недавняя нянька. Разметавшаяся по подушке грива сливалась с антрацитовой наволочкой, выпростанные из-под одеяла голые руки вздрагивали, сбившаяся сорочка открывала плечо и правую грудь. Аполлинария спала, но этот затяжной беспокойный сон очень не понравился Лебедеву. Он бесшумно приблизился к кровати и осторожно поправил сорочечную бретельку. Однако осторожность была излишней: девушка явно впала в беспамятство, полыхая жаром, как те угли, что ворошила вчера кочергой. Андрей Ильич прикоснулся ладонью к ее лбу и в сердцах ругнулся: эта чертовка и тут обвела вокруг пальца – вздумала заболеть. С улицы послышались автомобильные гудки. Он выглянул в окно: к забору притулилась черная «Волга». Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, за кем прибыла долгожданная машина. Гость задумчиво посмотрел на беспомощную хозяйку, так ловко принявшую гриппозную эстафету, и двинулся к двери.
У входной калитки маячил мужчина средних лет в синей куртке и темных брюках.
– Вам кого? – крикнул с порога Андрей Ильич.
– Доброе утро! Меня прислали за Лебедевым из Москвы. Это вы?
– Здравствуйте. А почему так долго не приезжали?
– Так поломка была, Андрей Ильич! Опять же, дороги замело: трактору не проехать, не то что «волжанке», – радостно докладывал водитель. – Да и не найти было никак, такого ж адреса нет в помине: Перепелкина, пятьдесят пять. На этой улице всего тридцать домов. Звонили вам, хотели уточнить, куда подъехать, а у вас мобильник вырублен. Я уж какой раз сюда мотаюсь. Все дома проверил, всех опросил, никто, извините, вас тут не знает, – тараторил шофер, довольный, что наконец-то выполнил наказ начальства.
– Как зовут?
– Меня? Иваном.
– А по отчеству?
– Кузьмичом.
– Вот что, Иван Кузьмич, молодец, что меня нашел, но приезжай-ка ты через три дня. А начальнику своему передай: пусть позвонит Егорину в Москву и предупредит, что я задержусь на неделю. Ясно?
– Так точно, – выдал в себе водитель отставного вояку. – Когда прикажете подать машину?
– В пятницу, в девять утра.
– Есть!
– Тогда до пятницы.
…Лебедев менял мгновенно высыхающие компрессы, а в голове билась единственная мысль: безумие так же заразно, как грипп. Потому что внезапное решение остаться иначе как безумным назвать нельзя. Он смотрел на горевшую в огне бедолагу и кипел от злости. На нерадивость помощника, на проклятый снегопад, спутавший планы, на грипп, на Женьку Егорина, этого глухаря, не расслышавшего номер дома, но больше всех – на самого себя, благодетеля, не сумевшего переступить через чужую беду. А что бедняжке одной пришлось бы чертовски паршиво, сомневаться не приходилось. Он, конечно, не сахар, но бросать человека, пришедшего на выручку дважды, даже ему в голову не придет.
– Это за вами приходила машина? – прорезалась больная.
– Нет.
– Врете. Почему не уехали?
– Не вашего ума дело.
– А можно попить?
– Чаю?
– Ага.
Температуру удалось сбить на четвертый день. За это время Лебедев познакомился с другим человеком – послушным, доверчивым, благодарным. Новая Аполлинария отличалась от прежней, как коса от косы: словесная форма обеих тождественна, но одна срезает под корень, а другая обвивается вокруг головы. И в лебедевской голове стали вдруг возникать довольно странные мысли. Например, поправить штору, чтобы не бил свет в воспаленные от температуры глаза, или сварить кашу, а потом с удовольствием глазеть на вялого едока, торчать до глубокой ночи у чужой кровати, старательно вслушиваясь в прерывистое дыхание, подавать чаи – и все без просьб или особой нужды. Это были не ясные еще симптомы, но они намекали на пробуждение в Лебедеве спящего десять лет человека. Для прежнего Андрея Ильича ощущать свою нужность являлось такой же потребностью, как дышать, только тогда он готов был и мог достичь любой поставленной цели. И Лебедев достигал. Создал с нуля мощнейший холдинг, обеспечил людей работой, приличной зарплатой, помог стать на ноги многим. Все эти годы он был больше, чем силой, – надеждой, но только для всех. Забавная девочка, так случайно встреченная на пути, напомнила время, когда среди всех, кто нуждался в Андрее, выделялся один-единственный, придающий всему остальному смысл.
– Вы думаете о хорошем? – подала вдруг Аполлинария голос.
– Надеюсь, да.
– Это хорошо, – счастливо вздохнула она и закрыла глаза, потом едва слышно пробормотала: – Чудеса там, где в них верят.
– Что вы сказали?
– Не я, Дени Дидро. Спасибо, – свернулась калачиком, – я вас никогда не забуду, – и снова тут же заснула. Лебедев хотел было проверить, не впала ли больная опять в горячку, потому как несет полный бред, но раздумал и остался на стуле, изумленно таращась на бессовестно дрыхнувшую смутьянку.
Свет ночника, приглушенный разрисованным шелком, рисовал узоры на лице спящей. Тени от длинных ресниц и завитушек на ткани придавали тонким чертам трепетность и завораживали. Лебедев с удивлением увидел, что Аполлинария далеко не дурнушка. Красиво очерченные брови, густые ресницы, идеальный нос, чувственный рот, гладкая смуглая кожа с симпатичной родинкой на правой щеке и выражение лица как у заснувшего под любимую сказку ребенка. Андрей Ильич отлепился от стула, бесшумно подошел к изголовью кровати, поправил заботливо одеяло, протянул к лампе руку, чтобы выключить мешающий свет. Но вдруг неожиданно для себя наклонился и коснулся губами теплой щеки. Потом щелкнул выключателем и быстро вышел, неплотно прикрыв дверь.

Глава 3

– Здорово, коли с добром пришел! – Лебедев резко обернулся. На пороге кухни стоял худощавый мужчина среднего роста, на вид ему было лет шестьдесят. Смуглая, гладко выбритая кожа, темные глаза с прищуром, седые короткие волосы торчат ежиком, в джинсах, серой куртке с откинутым капюшоном и в черных ботинках на толстой микропористой подошве. – Ты кто такой будешь?
– Доброе утро, – отозвался Андрей Ильич, невозмутимо помешивая на плите овсянку. – Вы-то сами откуда?
– Из лесу, вестимо, – развеселился мужичок. – А ты, я вижу, не робкого десятка.
За джинсами нарисовались голые ноги в домашних тапочках, розовым мелькнул подол, и из-за серой спины выскользнула бледная, чуть встрепанная со сна хозяйка.
– Дедуля, привет! Познакомься, это Андрей Ильич Лебедев, деловой человек из Москвы, мой гость и спаситель.
– Вы рано встали, – пробурчал недовольно «спаситель», – да еще расхаживаете с голыми ногами.
Дед одобрительно крякнул.
– Наконец-то нашелся хоть один, кто может сделать тебе замечание. – Изучающее оглядел москвича и протянул для пожатия руку. – Егор Дмитриевич, а поладим – так для тебя буду Митрич.
Лебедев шагнул вперед и пожал протянутую руку:
– Очень приятно.
– А мне-то как приятно, дорогой ты мой человек! Только скажи, как это так случилось, что ехал ты ко мне, а попал к ней?
– Простите? – не понял Андрей Ильич.
– Дедуля, ты, кажется, что-то путаешь.
– Вот перевалю за сотню, тогда, может, начну путанкой заниматься, – весело огрызнулся родич, – а сейчас мне без малого восемьдесят один, и мозги мои работают лучше других молодых. – Он ухмыльнулся президенту «Олефармы». – Ведь это тебе я писал в Москву, мил человек, и это тебя я жду уж которые сутки. А ты, выходит, внучку мою спасаешь? Может, расскажешь, как так вышло? – Лебедев удивленно воззрился на бесцеремонно тыкающего бодряка. – Куницын моя фамилия, припоминаешь такую? Куницын из Майска.
– Так это вы?! – дошло наконец до столичного гостя.
– Ну, – довольно кивнул бравый дедок, – а что, не похож? Может, скажешь, годами не вышел? Так я и паспорт могу показать. – Он распахнул куртку и полез во внутренний карман.
– Успокойся, дед. – Казалось, внучку совсем не удивляло то, что здесь говорилось. – Сейчас позавтракаем, а после будете разбираться, кто кому писал и куда.
– Спасибо, к сожалению, не могу. – Андрей Ильич посмотрел на часы. – Через пятнадцать минут за мной придет машина, я должен уехать.
– Уж не ко мне ли собрался, уважаемый? – хмыкнул дед. – Так я вот он, перед тобой.
Лебедев молчал, собираясь с мыслями, разогнанными нежданным сюрпризом. С одной стороны, у него деловая командировка, в которую никак не вписывается затянувшееся пребывание в чужом доме, с другой – цель командировки внезапно объявилась сама и хоть сейчас готова к переговорам. Вот она – торчит перед носом и ухмыляется. Странным образом все происходящее превращалось в фарс.
– Я предпочитаю вести деловые переговоры в офисе, а не в частном доме, – сухо просветил «аудиторию» Лебедев. – Предлагаю встретиться завтра, в девять утра… – и заткнулся. По предварительной договоренности встреча должна была состояться на куницынской территории, где уже побывал представитель «Оле-фармы». Андрей Ильич некстати вдруг вспомнил, с какой завистью описывал профессор Соломатин дедову коллекцию охотничьих ружей.
– Хорошо, – не стал спорить хитрый старик, – где?
С улицы донесся длинный гудок.
– Егор Дмитриевич, документы на препарат с вами? – спросил Лебедев, уверенный в отрицательном ответе.
– Конечно, они завсегда при мне. Правда, только копии, оригиналы надежно упрятаны, ни один ворюга не сыщет, – подмигнул ушлый изобретатель. Лебедев молча кивнул и вышел.
Шофер копошился в капоте, рядом на заботливо подстеленной газете с жирным заголовком «Майские зори» лежали аккуратно разложенные инструменты.
– Доброе утро, что случилось?
– Здравия желаю, Андрей Ильич, – вздохнул, обернувшись, водитель. – Старуха моя сдает помаленьку, просит малость передохнуть, марафет навести. А я ее, бедолагу, не слушаю, гоняю в хвост и в гриву, покоя не даю. Вот, опять закапризничала что-то.
– Не волнуйтесь, будет вам передышка. Сегодня можете заняться машиной, а завтра подъезжайте в это же время. Обстоятельства изменились, так что приводите вашу «старушку» в порядок, Иван Кузьмич.
– Вот спасибо, – обрадовался тот, – не сомневайтесь, буду как штык!
– Тогда до завтра. – Закрывая входную дверь, большой человек из Москвы был уверен, что исполнительный Кузьмич воспримет его совет как приказ.
… Лебедев улетел через неделю, с выгодной сделкой в кармане, банкой соснового меда и горячим призывом Митрича вместе пойти на медведя. В аэропорт доставила Аполлинария, умудрившаяся сократить длинный путь до размеров мизинца. Ей вообще шутя удавалось многое: переворачивать вверх тормашками мир, заставляя верить других, что это и есть самое нормальное из всех положений, придавать привычному новизну, чеканить немыслимые сюжеты, спорить об очевидном, озвучивать чужие мысли и умалчивать о своих. Она, конечно, нередко чудила, но ее чудачества заражали желанием жить.
Андрей Ильич улыбнулся, откинул спинку самолетного кресла, приудобился и закрыл глаза. Лететь долго, можно спокойно обдумать все, что случилось за последние дни. Он вспомнил вечер, когда в сердобольном порыве прикоснулся губами к горячей щеке, тихое «спасибо» и бормотание про чудеса, нелепую ссылку на царя Соломона, стук молоточка по меди, послушные струны гитары, сорочечную бретельку… Лебедев пытался поймать минуту, с которой все началось. И не мог. Там, в доме, непозволительно часто думалось о хозяйке с надеждой, что скорый отъезд избавит от этой блажи. Здесь, в самолете, становилось ясно, что ничего и не хочется забывать. Непонятно каким макаром странноватая чужая девица стала вдруг необходимой и близкой, не желая от себя отпускать. Не могли помешать ни имя, от которого до сих пор взрываются уши, ни школьная кличка, ни Мандельштам, ни плюшевый лис – ничто. Это были просто совпадения, поначалу заставившие ужаснуться, потом – приглядеться, а скоро и вовсе дали понять, что судьба посылает знак. Не разглядеть его мог бы прежний Андрей, тот, кто не жил, а расписывал жизнь по минутам – удачливый, памятливый одиночка, забывший, что значит жить. Нынешний хотел быть живым – измочаленный памятью мазохист, пожелавший освободиться от потребности в боли.
– Попить не хотите?
– Воду со льдом и без газа.
– Лед остался там, откуда мы улетели, а воду могу предложить, – улыбнулась стюардесса, милая девчушка, вполне достойная легкого флирта.
Вода оказалась холодной, но не остудила – ошпарила и без того пылающие мозги. Перед глазами неотступно маячили темная грива, родинка на правой щеке, по-детски облизывающие ложку губы… Он уставился в иллюминатор, испытывая перед прошлым стыд. Хотя, по правде, стыдиться нечего. Осточертело быть суррогатом с комплексом вечной вины и шарахаться от самого себя. Надоело жить со знанием, что все лучшее – позади. Никому не верить, всеми раздражаться, от всего, кроме дела, скучать.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''


1 2 3 4