Татьяна Лунина
Забытый плен, или Роман с тенью
«Бойся своих желаний, ибо они исполняются»
Мудрость древних греков
Глава 1
Весна, 2005 год
– Ох, простите! Извините, бога ради, я нечаянно! Клянусь, я не хотела! Снимайте ваш галстук, я простирну. В туалете горячая вода и мыло, мне все равно туда надо, – бестолково причитала косорукая девица, тычась указательным пальцем в сползающие на нос дымчатые очки, бывшие модными лет двадцать назад.
– Будьте так любезны, успокойтесь. Это всего лишь сок, а не кровь.
– Боже сохрани! Как вы можете так шутить?! – Неожиданно когтистая правая пятерня взметнулась к багажной полке, левая – к пластмассовой перемычке нелепых очков, локти разлетелись в стороны, и на мужской свитер вслед за соком опрокинулся стакан с минеральной водой.
– Ой!
– Черт!
– Помощь нужна? – подскочила стюардесса.
Подмокший пассажир безнадежно окинул взглядом небольшой салон бизнес-класса: ни одного свободного места.
– Принесите чистое полотенце или салфетки.
– Конечно, сию минуту, – поспешила к выходу бортпроводница.
– Вы, наверное, меня ненавидите, – вдохновилась чужой терпимостью курица, набирая в легкие воздух.
– Не занимайтесь самообманом и не льстите себе. Вы, кажется, собирались куда-то? Не опоздайте, самолет скоро пойдет на посадку.
– Нет-нет, что вы! Нас еще обязательно должны покормить, я знаю, – радостно просветила безголовая девица, поднимая юркий зад. – Хорошо бы опять была рыба, – забормотала под нос и потопала, наконец, к заветной кабинке.
– Вот, пожалуйста, – сочувственно улыбнулась расторопная девушка в синем, протягивая бумажные салфетки. Смазливая, лет двадцати, зовущие глаза, улыбчивый рот, ноги от шеи – дуреха, готовая запрыгнуть в койку к любому из этого салона с наивной надеждой его окрутить.
– Как долго еще лететь?
– Три часа. Что-нибудь еще? Чай? Кофе? Сок?
– Нет. – Он сунул в протянутую руку использованные промокашки, откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Терпеть эту пытку оставалось сто восемьдесят минут – проклятие!
Андрей Ильич Лебедев, президент фармацевтического холдинга «Оле-фарма», кипел от злости, проклиная минуту, когда решился на этот авантюрный полет. Чартерный рейс никому не известной авиакомпании подсунул Женька Егорин, старый друг и правая лебедевская рука в совместном бизнесе. Евгений так горячо нахваливал «Кедр», уверяя в надежности техники и непогрешимости пилотов, что Лебедев, боявшийся воздушной болтанки, согласился. В итоге доверчивый лох оказался соседом суматошной недотепы, торчал в неудобном кресле, политый томатно-боржомистой смесью, злой, встрепанный, как воробей после драки.
Он сделал глубокий вдох-выдох и постарался абстрагироваться от идиотской ситуации. Чтобы до конца разобраться в причинах, вынудивших сесть в самолет, необходимы ясность ума и вялость эмоций. Все это пришло на десятой секунде, когда Лебедев принялся прокручивать в голове события последнего месяца.
…В истории с гением из таежной глухомани необычным виделось многое. Заказное письмо из Майска, адресованное «лично тов. Лебедеву А.И.» с предложением выкупить патент на эликсир долголетия; никому прежде не известный восьмидесятилетний гений, который изобрел волшебный напиток; возня конкурентов, невесть как прознавших про чудодейственный препарат; упрямство старика, не желавшего прибыть для переговоров в Москву; непонятная спешка в Сибирь руководителя отдела перспективных проектов и его восторг от встречи с моложавым дедком; неуемный энтузиазм видавшего виды Егорина и, наконец, необъяснимое желание самого Лебедева повидаться с новоявленным алхимиком. Все отдавало мистикой, попахивало жульничеством и сулило такие прибыли, от которых захватывало дух даже у президента компании с ежегодным оборотом в пять миллиардов долларов. Здесь во всем правил бал парадокс, но выбрал он точную цель. Андрей Лебедев, властный господин собственной судьбы, как, впрочем, и многих чужих, был рабом парадокса. Умный, жесткий прагматик, точно просчитывающий ходы, Лебедев тем не менее полагал, что мир подвластен лишь чудакам, попирающим здравый смысл. Парадокс был идолом, которому молился «язычник», фанатично веря в свою звезду, и его сутью, глубоко спрятанной от всех, толкавшей подчас на безумные для остальных умников действия, неизменно приводящие к успеху. Этот идол не внял молитве только однажды, однако даже в тот раз пошатнулась вера в справедливость, но не в божество.
– Уф, – плюхнулась рядом довольная девица, – как приятно чувствовать себя важной птицей, вы согласны?
Лебедев плотнее смежил веки, притворяясь спящим. И тут вдруг в ноздри ударил запах – единственный, неповторимый, узнаваемый среди тысяч других. Андрей Ильич повернул вправо голову, словно в полудреме, и незаметно приоткрыл глаза. Рядом ерзала обычная особь. Темные волосы с челкой, закрывающей лоб, карикатурные очки, большеротая, в ушах папуасские кольца, грудастая, навязчивая, неуклюжая – ее право на жизнь оправдывал только чужой запах, надетый самозванкой без спросу.
– У вас приятные духи.
– Правда, вам нравится? Это «Диориссимо», мои любимые, обожаю их! Только ландышевый аромат уже давно не в моде, – вздохнула с сожалением душистая дива, – но я все равно предпочитаю его другим. Ландыши – это такая прелесть! Чистота, беззащитность, нежность, словно наши детские мечты, рассыпанные по стеблю жизни. – У Лебедева похолодело внутри и вздыбились волоски на ставшей гусиной коже. – Ой, что это на меня нашло, – рассмеялась девица, – в патетику впала! Извините, я, кажется, вас утомила. Сначала щедро полила, а потом заговорила совсем. – Она дружелюбно улыбнулась и скромно представилась: – Аполлинария.
– Как?!
– Полина Нежина или просто Аполлинария. Вы побледнели, вам плохо? Может, позвать стюардессу?
– Нет, – справился с собой Лебедев, – все нормально. Просто имя у вас редкое, необычное. И красивое очень.
– Шутите?! Меня в школе дразнили Поляной. Мальчишки вечно собирались погонять на мне в футбол, девчонки – нарвать одуванчиков или позагорать. Я их всех готова была загрызть, как волчица. Знаете, как я ненавидела свое имя? Бешено, до икоты! – болтала она, беспечно вбивая в соседа раскаленные гвозди. – В шестом классе увлеклась греками и где-то вычитала, что по-гречески мое имя – Аполлинария. Мне это жутко понравилось, я стала себя так называть и приучать к новому имени других. Надавала лещей кому надо, да и дело с концом, – похвасталась драчливый адепт Эллады. – Представляете, даже учителей сумела приучить: глохла напрочь, когда звали Полиной. Правда, такая «глухота» мне дорого обходилась, но зато через год с Поляной больше не приставал никто.
– Простите, – пробормотал Андрей Ильич, – мне надо выйти.
– Опоздали, в проходе стоит тележка. Я же говорила, что будет обед!
Оставшееся до посадки время Лебедев отчаянно притворялся спящим. Слава богу, и девица заткнулась, безмятежно дремала под боком да изводила запахом – хапуга, укравшая прошлое. Наваждение, бред, такого не может быть! Но имя, ландыши и школьная кличка плевали на здравый смысл, навязывая веру в переселение душ. Он хватался за сегодняшний день, а память толкала в десятилетнюю давность, когда на лебедевских руках истекала кровью Поля…
Тупо болел затылок, затекли от сидения ноги, тело холодила влажная рубашка, однако все это было ничто в сравнении с пыткой той июньской жаркой ночи. Сколько лет прошло, а случилось будто вчера. И как тогда, так же нестерпимо хочется пить, трясутся руки, раскалывается голова…
Андрей Ильич стиснул зубы – никому не удастся выбить его из колеи: на кону цифры со многими нулями. Президент «Оле-фармы» не имеет права киснуть, оплакивая старые грехи… Будь проклят этот хваленый здравый смысл!
– Вам нехорошо? – Лебедев открыл глаза и наткнулся на озабоченный взгляд стюардессы. – Может быть, нужен пакет?
– Нет, только аспирин и стакан воды без газа.
Через десять минут в кресле с вертикальной спинкой сосредоточенно хмурил лоб деловой человек, энергично черкая что-то в кожаном блокноте. Он не прервался даже при толчке от соприкосновения шасси с долгожданной землей.
– Слава богу, долетели! Сколько ни летаю, а никак не привыкну. Терпеть ненавижу в воздухе болтаться! – Ожившая соседка отстегнула ремень безопасности, нетерпеливо вскочила с места. Над головой щелкнуло, потом что-то задвигалось, зашуршало, и на аккуратную мужскую макушку посыпался ворох конфет, шлепнула по плечу коробка в подарочной упаковке, по спине скользнул плюшевый лис – у Андрея Ильича потемнело в глазах.
– Ох, простите! Извините, ради бога! Я нечаянно, клянусь!
– Вы слишком часто клянетесь, – сухо заметил Лебедев, – верить вам пропадает всякий смысл.
– Верить следует даже тогда, когда нет ни смысла, ни сил, – невинно улыбнулась она. – Всего доброго. – Набросила на плечи куртку, прижала к груди проклятого лиса, подхватила коробку и, игнорируя конфеты, поплыла к выходу. Следом потянулись остальные, а Лебедев застыл в кресле, тупо пялясь на суфле в шоколаде. Перед его невидящими глазами стоял другой игрушечный лис – пропитанный кровью, винящий, обхваченный слабеющей тонкой рукой…
За дверью аэровокзала приезжий подумал, что природа умеет зло пошутить: на календаре конец марта, а вьюжит, как в начале февраля. Метель разыгралась не на шутку: заставляла щуриться, бросала в лицо колючие хлопья, вынуждала посылать к черту и погоду, и природу, и занюханный городишко, куда занесло залетную столичную птицу. Разглядеть в снежной вечерней мгле было трудно не то что людей – самолеты, и Андрей Ильич вернулся в здание, решив, что проморгал человека с плакатом «г-н Лебедев». Послонявшись по диагонали зальчика, просматриваемого насквозь, раздраженный «г-н» вытащил мобильный телефон и забарабанил указательным пальцем по кнопкам. Наткнулся несколько раз на вежливый голос с сообщением о выключенном аппарате абонента, поклялся погнать к чертовой матери бестолкового референта, не сумевшего организовать встречу шефа, и снова двинулся к тяжелой стеклянной двери.
Вокруг сновал озабоченный народ. Одни привычно пропадали в свистящей круговерти, другие чудом возникали оттуда, и каждого наверняка кто-то ждал. Не удостоился подобной чести лишь одиночка, способный купить этот задрипанный Майск со всеми его потрохами. Лебедев решительно толкнул дверь и едва удержался на ногах под порывом сильного ветра. Проклятие, как умудряются здесь шнырять шустрые аборигены!
– Что-то подсказать? – крикнул в ухо осточертевший голос.
– Вы здешняя?
– Да.
– Такси в этом городе можно найти?
– В такую погоду вряд ли, а автобус только отошел, теперь придется ждать не меньше часа, если не двух. Вам куда?
– Наверное, в гостиницу.
– Могу подвезти.
– Вы?!
– Если еще попрепираемся минут пять, исчезнет и эта возможность.
– Черт с вами, – решился безумец, – давайте рискнем. Только очень надеюсь, что процесс не заменит результат.
Девица усмехнулась и отважно нырнула в пургу. Чертыхнувшись снова, Андрей Ильич рванул за ней, искренне надеясь, что из двух зол он все-таки выбрал меньшее.
Надежда не оправдалась. Распрощавшись с Аполлинарией у гостиничной двери и от души пожелав на дорожку удачи, Лебедев шагнул в тепло и уют, однако через пару минут получил от ворот поворот. Не помогли ни доллары, ни презентабельный вид, ни мягкая улыбка – пышная дама с безвольным подбородком, взбитыми кудельками и ямками на пухлых щеках оказалась стойкой, точно гранитный столб.
– Мест нет, уважаемый.
– Вы хотите сказать, что к вам прибыла погостить вся Россия?
– Ваша ирония неуместна. Свободных номеров нет, а ставить раскладушку в холле я не имею права. – Она с каменным видом приступила к изучению собственных ногтей, словно увидела их впервые.
– Тогда подскажите другую гостиницу. Надеюсь, ваша не единственная?
– На Ленина есть, а больше не знаю.
– Как туда проехать?
– Никак. Разве не видите, какая метель разыгралась? Только ненормальный рискнет сейчас сесть за руль, – вздохнула «тумба» с крашеной макушкой и принялась с ожесточением подпиливать свои ни в чем не повинные ногти.
Лебедев снова взялся за мобильник, теперь он повсюду натыкался на длинные гудки. Впервые за последние годы Андрей Ильич не мог повлиять на ситуацию, это непривычное состояние злило и озадачивало.
– Только не подумайте, что в нашем городе не уважают москвичей, – прозвучало вдруг над ухом. Он оглянулся: в куртке с откинутым капюшоном ему сочувственно улыбалась намозолившая глаза провинциалка. – Нет мест?
– Выходит так.
– Подождите, может, получится вас впихнуть, – шепнула Аполлинария и решительно направилась к «тумбе».
– Я не таблетка, чтоб меня впихивать, – буркнул вслед Андрей Ильич. Однако капризничать было не к месту, потому как любое место оказалось бы сейчас весьма кстати.
Нежина пошепталась с несговорчивой толстухой, поулыбалась просительно, потыкала пальцем в сторону Лебедева, потом понимающе покивала и вернулась ни с чем.
– Оказывается, все забито на три дня вперед. Какая-то конференция: то ли экологов, то ли уфологов. Я, если честно, не вникала.
– Какого черта их понесло в эту дыру?
– Наверное, все-таки уфологов. У нас же тут сплошные НЛО, летом тарелок – что комаров. К нам и телевизионщики приезжали, фильм снимали про инопланетян. А соседка моя, баба Нюра, с пришельцами даже общалась. – Проклятие, куда он попал? Бабки, тарелки, бездельники, запрудившие город, да еще эта вьюга! Любой нормальный аэропорт тут же закрылся бы, но у этих все не как у людей. – А снег повалил всего полчаса назад, – радостно поведала ясновидица, – хорошо, приземлиться успели.
– Лучше бы опоздали. Отвезете меня обратно?
– В аэропорт?
– Да.
– Шутите?
– Только за столом и с друзьями.
Она задумалась, прикидывая что-то в уме. И вдруг огорошила:
– Поедемте ко мне. У меня большой дом, места хватит. Не гостиница, но приютить вас на пару дней могу вполне. Лучше бы, конечно, отвезти вас к моему дедушке, но сейчас туда не проехать: замело. А дед вам бы понравился, он забавный.
– Послушайте, почему вы меня опекаете? Только честно.
Аполлинария неспешно нацепила на нос свои колеса, помолчала и призналась с обезоруживающей улыбкой:
– По правде сказать, вы мне симпатичны – это раз. У меня перед вами комплекс вины – это два. И наконец, мой дед вдалбливал своей внучке с детства, что оставлять человека в беде нельзя. С бедой я, конечно, погорячилась, но проблема у вас, кажется, есть, так?
Лебедев всмотрелся в памятливую «внучку»: вроде не врет, да и мозги, кажется, у этой курицы хоть и в зачатке, но все же имеются. А вот у него другого выхода, похоже, нет.
– Завтра я, разумеется, разберусь, но…
– Но до завтра надо дожить, – весело подхватила недавняя клуша, – верно? – и запнулась, вопросительно глядя на собеседника.
– Андрей Ильич, – спохватился тот, – извините, что не сразу представился, – неожиданно зацеремонился он.
– А вам я, пожалуй, позволю звать себя Полиной.
Ни за какие блага мира не смог бы произнести он это имя опять!
– Позвольте лучше Аполлинарией. Я тоже питаю слабость к грекам.
– Заметьте, вы назвали первое в нас совпадение, не я, – рассмеялась Нежина. – А второе будет, когда мы оба застрянем в дороге и нас занесет снегом, если сейчас же не рванем к машине.
* * *
Если дом, как зеркало, отражает хозяев, то этот явно был из зеркал кривых. Здесь с порога во всем проявлялись тонкий вкус и достаток, что никак не вязалось с хозяйским видом. Безобразные очки, встрепанная грива, дешевая куртка на рыбьем меху, ненужная откровенность, сбивчивая речь, назойливость, открытость – такие живут в окраинных хрущобах, коммуналках, общагах, но только не в подобном храме, где каждая вещь почти что святыня. Андрей Ильич бывал во многих далеко не бедных домах, да и сам жил весьма комфортно, но в этом он почему-то робел, злясь на беспричинную робость. И в самом деле, разве впервые перед глазами такое? Встречалось и побогаче, но там кичилось, а тут ласкало и грело. Мебель, книги, предметы старины, ковер на дубовом вощеном паркете, пейзаж на стене, написанный маслом, – все расслабляло, пробуждало приятные мысли и утверждало, что жизнь на земле прекрасна и лучшее в ней – человек. Под этим высоким балочным потолком будто курился фимиам, возносивший до небес; не наслаждаться им казалось глупостью или даже кощунством.
– Раздевайтесь, вот шкаф для верхней одежды, чувствуйте себя как дома. Сейчас будем ужинать, дед до отказа забил холодильник.
1 2 3 4
Забытый плен, или Роман с тенью
«Бойся своих желаний, ибо они исполняются»
Мудрость древних греков
Глава 1
Весна, 2005 год
– Ох, простите! Извините, бога ради, я нечаянно! Клянусь, я не хотела! Снимайте ваш галстук, я простирну. В туалете горячая вода и мыло, мне все равно туда надо, – бестолково причитала косорукая девица, тычась указательным пальцем в сползающие на нос дымчатые очки, бывшие модными лет двадцать назад.
– Будьте так любезны, успокойтесь. Это всего лишь сок, а не кровь.
– Боже сохрани! Как вы можете так шутить?! – Неожиданно когтистая правая пятерня взметнулась к багажной полке, левая – к пластмассовой перемычке нелепых очков, локти разлетелись в стороны, и на мужской свитер вслед за соком опрокинулся стакан с минеральной водой.
– Ой!
– Черт!
– Помощь нужна? – подскочила стюардесса.
Подмокший пассажир безнадежно окинул взглядом небольшой салон бизнес-класса: ни одного свободного места.
– Принесите чистое полотенце или салфетки.
– Конечно, сию минуту, – поспешила к выходу бортпроводница.
– Вы, наверное, меня ненавидите, – вдохновилась чужой терпимостью курица, набирая в легкие воздух.
– Не занимайтесь самообманом и не льстите себе. Вы, кажется, собирались куда-то? Не опоздайте, самолет скоро пойдет на посадку.
– Нет-нет, что вы! Нас еще обязательно должны покормить, я знаю, – радостно просветила безголовая девица, поднимая юркий зад. – Хорошо бы опять была рыба, – забормотала под нос и потопала, наконец, к заветной кабинке.
– Вот, пожалуйста, – сочувственно улыбнулась расторопная девушка в синем, протягивая бумажные салфетки. Смазливая, лет двадцати, зовущие глаза, улыбчивый рот, ноги от шеи – дуреха, готовая запрыгнуть в койку к любому из этого салона с наивной надеждой его окрутить.
– Как долго еще лететь?
– Три часа. Что-нибудь еще? Чай? Кофе? Сок?
– Нет. – Он сунул в протянутую руку использованные промокашки, откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза. Терпеть эту пытку оставалось сто восемьдесят минут – проклятие!
Андрей Ильич Лебедев, президент фармацевтического холдинга «Оле-фарма», кипел от злости, проклиная минуту, когда решился на этот авантюрный полет. Чартерный рейс никому не известной авиакомпании подсунул Женька Егорин, старый друг и правая лебедевская рука в совместном бизнесе. Евгений так горячо нахваливал «Кедр», уверяя в надежности техники и непогрешимости пилотов, что Лебедев, боявшийся воздушной болтанки, согласился. В итоге доверчивый лох оказался соседом суматошной недотепы, торчал в неудобном кресле, политый томатно-боржомистой смесью, злой, встрепанный, как воробей после драки.
Он сделал глубокий вдох-выдох и постарался абстрагироваться от идиотской ситуации. Чтобы до конца разобраться в причинах, вынудивших сесть в самолет, необходимы ясность ума и вялость эмоций. Все это пришло на десятой секунде, когда Лебедев принялся прокручивать в голове события последнего месяца.
…В истории с гением из таежной глухомани необычным виделось многое. Заказное письмо из Майска, адресованное «лично тов. Лебедеву А.И.» с предложением выкупить патент на эликсир долголетия; никому прежде не известный восьмидесятилетний гений, который изобрел волшебный напиток; возня конкурентов, невесть как прознавших про чудодейственный препарат; упрямство старика, не желавшего прибыть для переговоров в Москву; непонятная спешка в Сибирь руководителя отдела перспективных проектов и его восторг от встречи с моложавым дедком; неуемный энтузиазм видавшего виды Егорина и, наконец, необъяснимое желание самого Лебедева повидаться с новоявленным алхимиком. Все отдавало мистикой, попахивало жульничеством и сулило такие прибыли, от которых захватывало дух даже у президента компании с ежегодным оборотом в пять миллиардов долларов. Здесь во всем правил бал парадокс, но выбрал он точную цель. Андрей Лебедев, властный господин собственной судьбы, как, впрочем, и многих чужих, был рабом парадокса. Умный, жесткий прагматик, точно просчитывающий ходы, Лебедев тем не менее полагал, что мир подвластен лишь чудакам, попирающим здравый смысл. Парадокс был идолом, которому молился «язычник», фанатично веря в свою звезду, и его сутью, глубоко спрятанной от всех, толкавшей подчас на безумные для остальных умников действия, неизменно приводящие к успеху. Этот идол не внял молитве только однажды, однако даже в тот раз пошатнулась вера в справедливость, но не в божество.
– Уф, – плюхнулась рядом довольная девица, – как приятно чувствовать себя важной птицей, вы согласны?
Лебедев плотнее смежил веки, притворяясь спящим. И тут вдруг в ноздри ударил запах – единственный, неповторимый, узнаваемый среди тысяч других. Андрей Ильич повернул вправо голову, словно в полудреме, и незаметно приоткрыл глаза. Рядом ерзала обычная особь. Темные волосы с челкой, закрывающей лоб, карикатурные очки, большеротая, в ушах папуасские кольца, грудастая, навязчивая, неуклюжая – ее право на жизнь оправдывал только чужой запах, надетый самозванкой без спросу.
– У вас приятные духи.
– Правда, вам нравится? Это «Диориссимо», мои любимые, обожаю их! Только ландышевый аромат уже давно не в моде, – вздохнула с сожалением душистая дива, – но я все равно предпочитаю его другим. Ландыши – это такая прелесть! Чистота, беззащитность, нежность, словно наши детские мечты, рассыпанные по стеблю жизни. – У Лебедева похолодело внутри и вздыбились волоски на ставшей гусиной коже. – Ой, что это на меня нашло, – рассмеялась девица, – в патетику впала! Извините, я, кажется, вас утомила. Сначала щедро полила, а потом заговорила совсем. – Она дружелюбно улыбнулась и скромно представилась: – Аполлинария.
– Как?!
– Полина Нежина или просто Аполлинария. Вы побледнели, вам плохо? Может, позвать стюардессу?
– Нет, – справился с собой Лебедев, – все нормально. Просто имя у вас редкое, необычное. И красивое очень.
– Шутите?! Меня в школе дразнили Поляной. Мальчишки вечно собирались погонять на мне в футбол, девчонки – нарвать одуванчиков или позагорать. Я их всех готова была загрызть, как волчица. Знаете, как я ненавидела свое имя? Бешено, до икоты! – болтала она, беспечно вбивая в соседа раскаленные гвозди. – В шестом классе увлеклась греками и где-то вычитала, что по-гречески мое имя – Аполлинария. Мне это жутко понравилось, я стала себя так называть и приучать к новому имени других. Надавала лещей кому надо, да и дело с концом, – похвасталась драчливый адепт Эллады. – Представляете, даже учителей сумела приучить: глохла напрочь, когда звали Полиной. Правда, такая «глухота» мне дорого обходилась, но зато через год с Поляной больше не приставал никто.
– Простите, – пробормотал Андрей Ильич, – мне надо выйти.
– Опоздали, в проходе стоит тележка. Я же говорила, что будет обед!
Оставшееся до посадки время Лебедев отчаянно притворялся спящим. Слава богу, и девица заткнулась, безмятежно дремала под боком да изводила запахом – хапуга, укравшая прошлое. Наваждение, бред, такого не может быть! Но имя, ландыши и школьная кличка плевали на здравый смысл, навязывая веру в переселение душ. Он хватался за сегодняшний день, а память толкала в десятилетнюю давность, когда на лебедевских руках истекала кровью Поля…
Тупо болел затылок, затекли от сидения ноги, тело холодила влажная рубашка, однако все это было ничто в сравнении с пыткой той июньской жаркой ночи. Сколько лет прошло, а случилось будто вчера. И как тогда, так же нестерпимо хочется пить, трясутся руки, раскалывается голова…
Андрей Ильич стиснул зубы – никому не удастся выбить его из колеи: на кону цифры со многими нулями. Президент «Оле-фармы» не имеет права киснуть, оплакивая старые грехи… Будь проклят этот хваленый здравый смысл!
– Вам нехорошо? – Лебедев открыл глаза и наткнулся на озабоченный взгляд стюардессы. – Может быть, нужен пакет?
– Нет, только аспирин и стакан воды без газа.
Через десять минут в кресле с вертикальной спинкой сосредоточенно хмурил лоб деловой человек, энергично черкая что-то в кожаном блокноте. Он не прервался даже при толчке от соприкосновения шасси с долгожданной землей.
– Слава богу, долетели! Сколько ни летаю, а никак не привыкну. Терпеть ненавижу в воздухе болтаться! – Ожившая соседка отстегнула ремень безопасности, нетерпеливо вскочила с места. Над головой щелкнуло, потом что-то задвигалось, зашуршало, и на аккуратную мужскую макушку посыпался ворох конфет, шлепнула по плечу коробка в подарочной упаковке, по спине скользнул плюшевый лис – у Андрея Ильича потемнело в глазах.
– Ох, простите! Извините, ради бога! Я нечаянно, клянусь!
– Вы слишком часто клянетесь, – сухо заметил Лебедев, – верить вам пропадает всякий смысл.
– Верить следует даже тогда, когда нет ни смысла, ни сил, – невинно улыбнулась она. – Всего доброго. – Набросила на плечи куртку, прижала к груди проклятого лиса, подхватила коробку и, игнорируя конфеты, поплыла к выходу. Следом потянулись остальные, а Лебедев застыл в кресле, тупо пялясь на суфле в шоколаде. Перед его невидящими глазами стоял другой игрушечный лис – пропитанный кровью, винящий, обхваченный слабеющей тонкой рукой…
За дверью аэровокзала приезжий подумал, что природа умеет зло пошутить: на календаре конец марта, а вьюжит, как в начале февраля. Метель разыгралась не на шутку: заставляла щуриться, бросала в лицо колючие хлопья, вынуждала посылать к черту и погоду, и природу, и занюханный городишко, куда занесло залетную столичную птицу. Разглядеть в снежной вечерней мгле было трудно не то что людей – самолеты, и Андрей Ильич вернулся в здание, решив, что проморгал человека с плакатом «г-н Лебедев». Послонявшись по диагонали зальчика, просматриваемого насквозь, раздраженный «г-н» вытащил мобильный телефон и забарабанил указательным пальцем по кнопкам. Наткнулся несколько раз на вежливый голос с сообщением о выключенном аппарате абонента, поклялся погнать к чертовой матери бестолкового референта, не сумевшего организовать встречу шефа, и снова двинулся к тяжелой стеклянной двери.
Вокруг сновал озабоченный народ. Одни привычно пропадали в свистящей круговерти, другие чудом возникали оттуда, и каждого наверняка кто-то ждал. Не удостоился подобной чести лишь одиночка, способный купить этот задрипанный Майск со всеми его потрохами. Лебедев решительно толкнул дверь и едва удержался на ногах под порывом сильного ветра. Проклятие, как умудряются здесь шнырять шустрые аборигены!
– Что-то подсказать? – крикнул в ухо осточертевший голос.
– Вы здешняя?
– Да.
– Такси в этом городе можно найти?
– В такую погоду вряд ли, а автобус только отошел, теперь придется ждать не меньше часа, если не двух. Вам куда?
– Наверное, в гостиницу.
– Могу подвезти.
– Вы?!
– Если еще попрепираемся минут пять, исчезнет и эта возможность.
– Черт с вами, – решился безумец, – давайте рискнем. Только очень надеюсь, что процесс не заменит результат.
Девица усмехнулась и отважно нырнула в пургу. Чертыхнувшись снова, Андрей Ильич рванул за ней, искренне надеясь, что из двух зол он все-таки выбрал меньшее.
Надежда не оправдалась. Распрощавшись с Аполлинарией у гостиничной двери и от души пожелав на дорожку удачи, Лебедев шагнул в тепло и уют, однако через пару минут получил от ворот поворот. Не помогли ни доллары, ни презентабельный вид, ни мягкая улыбка – пышная дама с безвольным подбородком, взбитыми кудельками и ямками на пухлых щеках оказалась стойкой, точно гранитный столб.
– Мест нет, уважаемый.
– Вы хотите сказать, что к вам прибыла погостить вся Россия?
– Ваша ирония неуместна. Свободных номеров нет, а ставить раскладушку в холле я не имею права. – Она с каменным видом приступила к изучению собственных ногтей, словно увидела их впервые.
– Тогда подскажите другую гостиницу. Надеюсь, ваша не единственная?
– На Ленина есть, а больше не знаю.
– Как туда проехать?
– Никак. Разве не видите, какая метель разыгралась? Только ненормальный рискнет сейчас сесть за руль, – вздохнула «тумба» с крашеной макушкой и принялась с ожесточением подпиливать свои ни в чем не повинные ногти.
Лебедев снова взялся за мобильник, теперь он повсюду натыкался на длинные гудки. Впервые за последние годы Андрей Ильич не мог повлиять на ситуацию, это непривычное состояние злило и озадачивало.
– Только не подумайте, что в нашем городе не уважают москвичей, – прозвучало вдруг над ухом. Он оглянулся: в куртке с откинутым капюшоном ему сочувственно улыбалась намозолившая глаза провинциалка. – Нет мест?
– Выходит так.
– Подождите, может, получится вас впихнуть, – шепнула Аполлинария и решительно направилась к «тумбе».
– Я не таблетка, чтоб меня впихивать, – буркнул вслед Андрей Ильич. Однако капризничать было не к месту, потому как любое место оказалось бы сейчас весьма кстати.
Нежина пошепталась с несговорчивой толстухой, поулыбалась просительно, потыкала пальцем в сторону Лебедева, потом понимающе покивала и вернулась ни с чем.
– Оказывается, все забито на три дня вперед. Какая-то конференция: то ли экологов, то ли уфологов. Я, если честно, не вникала.
– Какого черта их понесло в эту дыру?
– Наверное, все-таки уфологов. У нас же тут сплошные НЛО, летом тарелок – что комаров. К нам и телевизионщики приезжали, фильм снимали про инопланетян. А соседка моя, баба Нюра, с пришельцами даже общалась. – Проклятие, куда он попал? Бабки, тарелки, бездельники, запрудившие город, да еще эта вьюга! Любой нормальный аэропорт тут же закрылся бы, но у этих все не как у людей. – А снег повалил всего полчаса назад, – радостно поведала ясновидица, – хорошо, приземлиться успели.
– Лучше бы опоздали. Отвезете меня обратно?
– В аэропорт?
– Да.
– Шутите?
– Только за столом и с друзьями.
Она задумалась, прикидывая что-то в уме. И вдруг огорошила:
– Поедемте ко мне. У меня большой дом, места хватит. Не гостиница, но приютить вас на пару дней могу вполне. Лучше бы, конечно, отвезти вас к моему дедушке, но сейчас туда не проехать: замело. А дед вам бы понравился, он забавный.
– Послушайте, почему вы меня опекаете? Только честно.
Аполлинария неспешно нацепила на нос свои колеса, помолчала и призналась с обезоруживающей улыбкой:
– По правде сказать, вы мне симпатичны – это раз. У меня перед вами комплекс вины – это два. И наконец, мой дед вдалбливал своей внучке с детства, что оставлять человека в беде нельзя. С бедой я, конечно, погорячилась, но проблема у вас, кажется, есть, так?
Лебедев всмотрелся в памятливую «внучку»: вроде не врет, да и мозги, кажется, у этой курицы хоть и в зачатке, но все же имеются. А вот у него другого выхода, похоже, нет.
– Завтра я, разумеется, разберусь, но…
– Но до завтра надо дожить, – весело подхватила недавняя клуша, – верно? – и запнулась, вопросительно глядя на собеседника.
– Андрей Ильич, – спохватился тот, – извините, что не сразу представился, – неожиданно зацеремонился он.
– А вам я, пожалуй, позволю звать себя Полиной.
Ни за какие блага мира не смог бы произнести он это имя опять!
– Позвольте лучше Аполлинарией. Я тоже питаю слабость к грекам.
– Заметьте, вы назвали первое в нас совпадение, не я, – рассмеялась Нежина. – А второе будет, когда мы оба застрянем в дороге и нас занесет снегом, если сейчас же не рванем к машине.
* * *
Если дом, как зеркало, отражает хозяев, то этот явно был из зеркал кривых. Здесь с порога во всем проявлялись тонкий вкус и достаток, что никак не вязалось с хозяйским видом. Безобразные очки, встрепанная грива, дешевая куртка на рыбьем меху, ненужная откровенность, сбивчивая речь, назойливость, открытость – такие живут в окраинных хрущобах, коммуналках, общагах, но только не в подобном храме, где каждая вещь почти что святыня. Андрей Ильич бывал во многих далеко не бедных домах, да и сам жил весьма комфортно, но в этом он почему-то робел, злясь на беспричинную робость. И в самом деле, разве впервые перед глазами такое? Встречалось и побогаче, но там кичилось, а тут ласкало и грело. Мебель, книги, предметы старины, ковер на дубовом вощеном паркете, пейзаж на стене, написанный маслом, – все расслабляло, пробуждало приятные мысли и утверждало, что жизнь на земле прекрасна и лучшее в ней – человек. Под этим высоким балочным потолком будто курился фимиам, возносивший до небес; не наслаждаться им казалось глупостью или даже кощунством.
– Раздевайтесь, вот шкаф для верхней одежды, чувствуйте себя как дома. Сейчас будем ужинать, дед до отказа забил холодильник.
1 2 3 4