Плеснулась вода, и его взгляд метнулся к потертой бежевой ширме. За ней, как раз напротив пылающего огня, Джули принимала ванну.
Он откинул голову назад, при этом здорово стукнувшись о стенку.
— Что это было? — нотки беспокойства прозвучали в ее голосе.
— Это я, Джули. Я… видишь ли… просто ударился головой.
Она засмеялась, и звук ее смеха приплыл к нему на волнах жасминного аромата, добавленного в воду для ванны.
— Мне кажется, твоя голова уже достаточно бита для одного вечера, Мик.
— Да ну тебя! — Мик закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на звук воды, переливающейся через края ванны, но не мог. Вместо этого его мозг вызывал образ Джули, обнаженной, трущей мылом свое тело. С закрытыми глазами он увидел, как она зачерпывает воду и выливает ее себе на лицо. Увидел, как крошечные капельки сбегают вниз по ее тонкой шее, через грудь. Представил себе ее набухшие темные соски, торчащие из воды, как будто в ожидании его прикосновения. Видел ее ноги: она пробегает мыльной губкой вверх и вниз по икрам, бедрам, ягодицам.
Джули начала тихонько напевать, затем встала, чтобы ополоснуться.
Он тяжело дышал и продолжал держать глаза закрытыми, давая ей возможность привести себя в порядок. И в то же время дал волю своему воображению.
Образ, который он создал в мыслях, был таким отчетливым, таким красивым, что его сердце бешено забилось. Отсветы огня плясали на ее коже цвета слоновой кости. Ее черные волосы собраны в узел высоко на голове. Вот она выходит из ванны и стоит перед камином, обсыхая. Его взгляд медленно блуждал от кончиков пальцев на ее ногах вверх, туда, где соединяются бедра. Она повернулась в его видении, и у него остановилось дыхание.
Когда Джули потянулась, чтобы распустить волосы, ее груди поднялись вверх и Мику пришлось сжать кулаки, чтобы побороть желание дотронуться до ее, такого реального, тела.
— Спасибо, что побыл со мной, — нежно сказала она из-за ширмы.
— Не стоит благодарности.
Его мечта разлетелась вдребезги. Мик мотнул головой и сказал себе, что ему должно быть стыдно. Но стыдно ему не было. «Дьявол, если бы следовало убивать человека за его мысли, — сказал себе Мик, — тогда в стране было бы больше мертвых, чем живых».
Кроме того, он хотел видеть ее, обладать ею так долго, что уже не помнит времени, когда бы не мечтал об этом. И знал в глубине души, что это — единственный способ реализовать его желание.
Мик знал это с самого начала. И лишь еще раз напомнил себе об этом сегодня вечером. Он снова открыл глаза и посмотрел на забрызганный водой пол.
Она даже не задумалась перед тем, как предложила заплатить за комнату в отеле. Проклятие, мисс Даффи росла в доме, где было так много денег, что ее даже не научили их считать. Мик тяжело вздохнул и обвел взглядом убогую комнату. И было, черт возьми, ясно, что эта мисс обычно останавливалась в лучших местах, чем это!
Было так много различий между ними, что невозможно их все перечислить. Да этого и не требовалось. Достаточно было того, что он знал это.
«Достаточно для чего? — подумал Мик с жаром. — Во всяком случае, не для того, чтобы остановить эти глупые фантазии о них двоих… вместе».
Как оказалось, «знать» и «хотеть» — две различные вещи.
— Мик?
Еще не совсем очнувшись, он повернулся к ней, когда она выходила из-за ширмы. И тут же пожалел о том, что сделал это.
В дороге они спали в одежде. Было глупо надевать ночные рубашки в лесу, а затем искать свою одежду в темноте раннего утра. Но сегодня вечером на ней была ночная сорочка, которую она, должно быть, вытащила из своей седельной сумки.
Его горло сжал спазм, тело неудобно напряглось. Ее контуры четко вырисовывались: на фоне огня ее белая хлопковая сорочка была почти прозрачной. Мик старался не смотреть на тень, повторяющую формы ее тела. С него на сегодня ухе довольно разочарований, а с нее — неприятностей. И она совсем не нуждается в том, чтобы какой-то осел пялился на нее, разинув рот.
Но заставить себя не смотреть было самым трудным из всего, что он когда-либо делал.
Ее обернутые полотенцем волосы возвышались на голове, как корона. Высокая шея и длинные рукава одежды делали ее как бы меньше, и девушка казалась еще более хрупкой, чем прежде.
— Гм? — опомнился он, наконец. — Что ты сказала?
— Пока ничего, — она улыбнулась, скрестила руки на груди и подошла к ближайшему стулу. — Я хотела спросить, как ты думаешь, городской шериф задержит Энрике в тюрьме, как сказал управляющий?
Мик сбросил ногу с кровати и встал, подавляя тяжелый стон. Ему нужно выбраться из комнаты, хоть ненадолго. Выйти на воздух. Глубоко подышать, побродить немного. Что-нибудь.
Ему пришла в голову идея, и он ухватился за ее последние слова, как утопающий за плавающее бревно.
— Вот что: я сейчас пойду в город, в тюрьму и проверю, чтобы знать наверняка.
— Да, но…
— Все в порядке, Джули. Я не задержусь. — Мик схватил свою шляпу, направился к двери и открыл ее.
— Запри за мной!
Джульетта соскочила со стула и поспешила к нему. Лицо бледное, глаза испуганные. Мик почувствовал себя предателем, оставляя ее одну именно сейчас, когда она так расстроена. Но, почувствовав свежую струю жасмина, снова ожесточился. Лучше уйти сейчас, пока у него есть силы на это, пока она не стала еще более печальной.
Жестким голосом он сказал:
— На этот раз никому не открывай, кроме меня. Ты слышишь?
Джули закусила губу и кивнула.
Едва Мик вышел за дверь, как она с шумом захлопнулась. Немного постояв в коридоре, Мик услышал, как ключ повернулся в замке и, убедившись в том, что девушка в безопасности, направился к лестнице.
Сначала ему нужно пойти в тюрьму. Затем в салун. Может быть, если он пропустит глоток-другой, это поможет ему избавиться от безудержных фантазий, которыми дразнит его собственное воображение.
Идя по дощатому настилу под порывами холодного ветра, он подумал: «Что мне действительно нужно, так это хороший замок на собственные мозги. И побыстрее, черт возьми, привезти ее в Техас».
Оставшись одна в комнате на ранчо Даффи, Пенелопа сидела, опершись на резное изголовье кровати. Ее пальцы плавно двигались по сложенному листку бумаги в ее руке, скользя по словам, которые она уже знала наизусть.
Последнее письмо Юстаса. Пенелопа вздохнула и посмотрела на изящный почерк брата. Слезы наполнили ее карие глаза, потекли по щекам и закапали на ее аккуратную английскую блузку. Глаза и нос покраснели, лицо распухло, она громко сморкнулась и заставила себя сесть на кровати.
Вокруг нее на широком матрасе были разложены страницы, исписанные рукой Юстаса. Она с нежностью прикасалась пальцами к ним, перебирая их, поднося к глазам. Пенелопа подтянула колени к подбородку; ее ступни спрятались под подолом ее черной юбки.
От него так мало осталось. У нее даже нет его портрета. Пенелопа грустно улыбнулась, вытащив из рукава платочек, вытерла нос и улыбнулась своей глупости. Ей совсем не нужен дагерротип, чтобы воскресить образ брата. Его лицо было так же четко обозначено в ее памяти, как ее собственное — в зеркале.
Очень тонкие коричневые волосы, немного слишком выступающий нос и пытливые дружелюбные глаза. Юстас был единственным, кто когда-либо любил ее. Любил ее такой, какой она была, не требуя, чтобы она была чем-то другим, кроме как сама собой.
Когда он покинул Лондон пять лет назад, Пенелопа думала, что одиночество убьет ее. Но начали приходить письма. Женщина собрала разбросанные листки и крепко прижала их к груди. Как он любил Америку! Она разделила эту любовь с ним и сумела увидеть чудеса незнакомой страны его глазами.
Холодными ночами в Англии, согревая себя историями о ковбоях, кактусах и горячих пустынных ветрах, она представляла это все так ясно из его описаний, дышащих любовью, что при первом же взгляде на страну, раскинувшуюся на мили перед ней, почувствовала, что, наконец, пришла домой.
Юстас очень гордился своей только начавшейся, но процветающей практикой. Он говорил, что в Америке человек может стать, кем захочет. Женщины тоже, твердил он ей, свободны выбрать свой путь, и уже начал откладывать деньги, чтобы сестра вскоре могла присоединиться к нему в его новом доме. Мисс Баттерворт посмотрела на застекленные двери, выходящие в патио, сейчас закрытые на ночь.
А вместо этого ей понадобилось почти два года, чтобы собрать достаточно денег и проделать это путешествие в одиночку.
Все те часы, которые она провела, сгорбившись, при тусклом освещении, делая изящные вышивки, снова всплыли в ее памяти. Пенелопа вспомнила время, проведенное за обучением бестолковых и ленивых детей игре на фортепиано. С пугающей ясностью вспомнила аукцион, который устроила, чтобы продать фамильный дом и мебель. И когда она, наконец, заработала достаточно денег, чтобы поехать в Америку и продержаться там некоторое время, пока сможет найти какую-нибудь работу… Единственное, что ожидало ее здесь, была могила брата.
Пенелопа положила пачку писем на кровать, вытерла слезы и мысленно поклялась больше не плакать по себе самой. Слезами горю не поможешь, это ясно.
Первое, что нужно сделать, подумала она твердо, это просмотреть письма Юстаса еще раз, очень внимательно. Необходимо все, до мельчайших подробностей, что поможет ей доказать свою правоту Патрику Даффи.
О, он хочет верить ей, она точно знает это. Его собственной ненависти к донье Анне было достаточно, чтобы без особых усилий добиться его сотрудничества. И, к тому же, он позволил ей остановиться здесь, на ранчо, а это нельзя не учитывать при ее финансовом положении.
Но ей нужно большее!
Пенелопа пыталась до мелочей восстановить в памяти все, что Юстас говорил ей об этих людях. Он никогда не писал много о самом Даффи, больше рассказывал ей о Джульетте, утверждал, что малышка Даффи была чудесным ребенком, совсем не похожим на своих родственников.
Мисс Баттерворт зло скрипнула зубами, вспомнив, как Юстас также писал о доне Рикардо Сантосе и его жене, Анне. Восхищаясь старым доном, Юстас не доверял донье Анне с самого начала. И, когда он написал ей, что старик серьезно болен и приказал составить новое завещание, по которому вся земля доставалась Джульетте, Пенелопа почувствовала сильное волнение. Чувство опасности достигло ее дома в Англии. И оно оказалось не беспричинным. Вскоре пришла телеграмма от судебного исполнителя в El Paso, сообщавшая о смерти адвоката Юстаса Баттерворта. Тогда, для подтверждения своей страшной догадки, она отправила телеграмму, в которой справлялась о здоровье дона Рикардо. В ответе говорилось, что дон Рикардо скончался, и что все дальнейшие вопросы должны адресоваться донье Анне Сантос, которая теперь является владелицей ранчо Сантос.
Забывшись, Пенелопа смяла письмо, которое держала в руках, потому что ее глаза снова наполнились беспомощными слезами. Это все же не было доказательством. Она понимала это, но в глубине души все же была убеждена, что эта старая донья была прямо ответственна за смерть мешавшего ее планам адвоката. И наверняка должен быть какой-то способ, чтобы заставить донью Анну заплатить.
Женщина проглотила комок в горле и шмыгнула носом; ее глаза снова начали наполняться влагой. Она неистово заморгала в бесполезной борьбе, сопротивляясь нахлынувшей боли, грозившей задушить ее. Это не помогло. В конце концов, сообразив, что находится одна в комнате, Пенелопа дала волю чувствам, бушующим в ней.
Лежа на кровати, она свернулась калачиком и превратилась в тугой комок боли и воспоминаний.
Уткнувшись лицом в подушку, чтобы заглушить рыдания, Пенелопа оплакивала свою сломанную судьбу, свои несбывшиеся мечты — то, чего уже никогда не будет.
Патрик замер, войдя в холл. Всего в нескольких футах от него, из-за приоткрытой двери, слышались безошибочно угадываемые звуки женских рыданий.
Он задумчиво нахмурился. За те два дня, что знает ее, Даффи как-то не мог представить мисс Баттерворт плачущей.
Картины из прошлой жизни вставали у него перед глазами. Он видит Елену тихо плачущей; касаясь кружевным платочком уголков глаз, она в то же время наблюдает за ним, чтобы оценить его реакцию. Подсчитывая страдания, потворствуя печали, Елена знала лучше, чем кто-либо другой, что была еще более красива, когда плакала. Ему до сих пор грезится та одинокая слеза, прокладывающая себе путь по ее гладкой щеке к дрожащим губам.
Патрик вздохнул и помотал головой. Выходит, в конечном счете, все женщины одинаковы. Рыдания в комнате стали громче. Даже Пенелопа Баттерворт была не выше того, чтобы использовать слезы… Извечное женское оружие.
Даффи двигался, осторожно нащупывая дорогу, чтобы незаметно подкрасться и взглянуть на плачущую женщину. В конце концов, если слезы были рассчитаны на него, то самое малое, что он может сделать — это взглянуть.
Через узкую щель между дверью и стеной Патрик увидел непобедимую мисс Баттерворт. Словно напуганный ребенок, он изумленно смотрел на свою чопорную холодную гостью, свернувшуюся клубочком и плачущую так, будто у нее разрывается сердце.
Патрик резко выпрямился и шагнул в сторону от двери. Но увиденная картина не исчезала. Он все еще видел ее покрытое пятнами лицо, искаженное усилиями сдержать горестные звуки своего плача.
Впервые в жизни женщина удивила его. Пенелопа Баттерворт плакала не потому, что хотела чего-то добиться от него, но чтобы выплакать свою печаль.
Даффи запустил руку в волосы и уставился на гладкий плиточный пол. На какой-то миг он позавидовал ее возможности поплакать.
Она закашлялась и сильно задышала, очевидно, стараясь взять себя в руки. Когда звуки движения донеслись из комнаты, Патрик повернулся и быстро пошел через холл назад. Он знал, что вторгся в ее чувства без приглашения и не хотел быть застигнутым.
ГЛАВА 9
Мик беспокойно ворочался и тихонько ругался, пытаясь найти удобное положение. Ему это не удавалось вот уже полночи.
Уставившись в потолок, он осыпал себя всевозможными ругательствами. И поделом ему. В следующий раз хорошенько подумает, прежде чем, корча из себя джентльмена, ляжет спать на этом чертовом полу.
Матрас, набитый соломой, зашуршал под ним. Мик услышал, как Джули вздохнула во сне, и почувствовал уже знакомое напряжение во всем теле. Дьявол! Как может мужчина не думать о… Даже когда пытается не думать… Он все равно думает!
Мик схватил тощую подушку, скомкал ее в твердый ком и сунул под голову. Ничего нельзя было сделать. Придется промучиться так до утра — только и всего!
Она снова вздохнула.
Ненавидя весь свет, он вскочил на ноги. Джули спала беспокойно, но Мику не стало легче от того что и у нее есть проблемы, мешающие ей хорошо спать.
«Что эта мисс думает обо мне? — распалялся он. — Решила, что я ее брат? Это все-таки оскорбительно, что женщина даже на самую малость не обеспокоена тем, что спит с ним в одной комнате. Обеспокоена? Ха!»
Мик прошелся по комнате, не слишком заботясь о тишине, и плюхнулся на стул. Глядя на девушку, удобно устроившуюся на широкой кровати, он вспомнил что та была не только не обеспокоена: когда он вернулся, помывшись в бане при парикмахерской, Джули бросилась ему на шею. Она была чертовски рада видеть его, она вцепилась в него так, что можно было подумать, что он — последний бифштекс перед постом.
Он горько вздохнул и откинул голову на спинку стула. Ему не требовалось особых усилий, чтобы вспомнить свои ощущения в тот момент, когда Джульетта прижалась к нему. Через то, что называется сорочкой, чувствовался каждый изгиб ее тела.
Его руки заныли от желания снова обнять ее. Прикасаться к ней…
Черт возьми! Мик вскочил и пошел к окну. Приоткрыв его, он впустил струю холодного воздуха, которая помогла ему придти в себя, и вдруг почувствовал, как какой-то ехидный смех начинает пузыриться у него внутри. Он крепко сжал зубы, чтобы помешать ему выйти наружу.
Всего несколько недель назад кто бы мог поверить, что Мик Бентин будет чувствовать нечто подобное по отношению к мисс Даффи? С того времени, когда они впервые встретились в Монтане и до момента, когда начали эту проклятую поездку, все, что делала эта жещнина, было ради того, чтобы разозлить его. Теперь самое время припомнить ей все ее проделки. А вместо этого он ласкает ее в своих мыслях, мечтает о ней по ночам… И при этом везет ее к кучке людей, которые не хотят или не заслуживают ее.
Мик положил ладонь на наружную сторону окна и подался вперед. Его взгляд устремился на тюрьму. Внутри, теперь это ему точно известно, сидит Энрике на своей койке и строит планы, что сделает с ними, когда освободится. Правда, шериф обещал, что продержит его там не меньше недели… Но все же Мик волновался.
К тому же, он не мог позволить себе забыть, что где-то был еще один. Этот… Карлос; Джули рассказывала ему о нем. Трудно поверить, что ее родная бабка может послать за ней таких… как эти! Судя по первому, старая леди не особенно разборчива в людях, с которыми имеет дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26