Генри Катнер
КОТЕЛ С НЕПРИЯТНОСТЯМИ

Лемюэла мы прозвали Горбун, потому что у него три ноги. Когда Лемюэл
подрос (как раз в войну Севера с Югом), он стал поджимать лишнюю ногу
внутрь штанов, чтобы никто ее не видел и зря язык не чесал. Ясное дело,
вид у него при этом был самый что ни на есть верблюжий, но ведь Лемюэл не
любитель форсить. Хорошо, что руки и ноги у него сгибаются не только в
локтях и коленях, но и еще в двух суставах, иначе поджатую ногу вечно
сводили бы судороги.
Мы не видели Лемюэла годков шестьдесят. Все Хогбены живут в Кентукки,
но он - в южной части гор, а мы - в северной. И, надо полагать, обошлось
бы без неприятностей, не будь Лемюэл таким безалаберным. Одно время мы уже
подумали - каша заваривается не на шутку. Нам, Хогбенам, доводилось
хлебнуть горя и раньше, до того как мы переехали в Пайпервилл: бывало,
люди все подглядывают за нами да подслушивают, норовят дознаться, с чего
это в округе собаки лаем исходят. До того дошло - совсем невозможно стало
летать. В конце концов дедуля рассудил, что пора смотать удочки,
перебраться южнее, к Лемюэлу.
Терпеть не могу путешествий. Последний раз, когда мы плыли в Америку,
меня аж наизнанку выворачивало. Летать - и то лучше. Но в семье верховодит
дедуля.
Он заставил нас нанять грузовик, чтобы переправить пожитки. Труднее
всего было втиснуть малыша: в нем-то самом весу кило сто сорок, не больше,
но цистерна уж больно здоровая. Зато с дедулей никаких хлопот: его просто
увязали в старую дерюгу и запихнули под сиденье. Всю работу пришлось
выполнять мне. Папуля насосался маисовой водки и совершенно обалдел. Знай
ходил на руках да песню горланил - "вверх тормашками весь мир".
Дядя вообще не пожелал ехать. Он забился под ясли в хлеву и сказал,
что соснет годков десять. Там мы его и оставили.
- Вечно они скачут! - все жаловался дядя. - И чего им на месте не
сидится? Пятисот лет не пройдет, как они опять - хлоп! Бродяги бесстыжие,
перелетные птицы! Ну и езжайте, скатертью дорога!
Ну и уехали.
Лемюэл, по прозванию Горбун, - наш родственник. Аккурат перед тем,
как мы поселились в Кентукки, там, говорят, пронесся ураган. Всем пришлось
засучить рукава и строить дом, один Лемюэл - ни в какую. Ужас до чего
никудышний. Так и улетел на юг. Каждый год или через год он ненадолго
просыпается, и мы тогда слышим его мысли, но остальное время он
бревно-бревном.
Решили пожить у него.
Сказано - сделано.
Видим, Лемюэл живет в заброшенной водяной мельнице, в горах
неподалеку от города Пайпервилл. Мельница обветшала, на честном слове
держится. На крыльце сидит Лемюэл. Когда-то он сел в кресло, но кресло под
ним давно уж развалилось. А он и не подумал проснуться и починить. Мы не
стали будить Лемюэла. Втащили малыша в дом, и дедуля с папулей начали
вносить бутылки с маисовой.
Мало-помалу устроились. Сперва было не ахти как удобно. Лемюэл,
непутевая душа, припасов в доме не держит. Он проснется ровно настолько,
чтоб загипнотизировать в лесу какого-нибудь енота, и, глядишь, тот уже
скачет, пришибленный, согласный стать обедом. Лемюэл питается енотами,
потому, что у них ловкие лапы, прямо как руки. Пусть меня поцарапают, если
этот лодырь Лем гипнозом не заставляет енотов разводить огонь и
зажариваться. До сих пор не пойму, как он их свежует? Есть люди, которым
лень делать самые немудреные вещи.
Когда ему хочется пить, он насылает дождь себе на голову и открывает
рот. Позор, да и только.
Правда, никто из нас не обращал на Лемюэла внимания. Мамуля с ног
сбилась в хлопотах по хозяйству. Папуля, само собой, удрал с кувшином
маисовой, и вся работа свалилась на меня. Ее было немного. Главная беда -
нужна электроэнергия. На то, чтобы поддерживать жизнь малыша в цистерне,
току уходит прорва, да и дедуля жрет электричество, как свинья - помои.
Если бы Лемюэл сохранил воду в запруде, мы бы вообще забот не знали, но
ведь это же Лемюэл! Он преспокойно дал ручью высохнуть. Теперь по руслу
текла жалкая струйка.
Мамуля помогла мне смастерить в курятнике одну штуковину, и после
этого у нас электричества стало хоть отбавляй.
Неприятности начались с того, что в один прекрасный день по лесной
тропе к нам притопал костлявый коротышка и словно бы обомлел, увидев, как
мамуля стирает во дворе. Я тоже вышел во двор - любопытства ради.
- День выдался на славу, - сказала мамуля. - Хотите выпить, гостенек?
Он сказал, что ничего не имеет против, я принес полный ковш,
коротышка выпил маисовой, судорожно перевел дух и сказал, - мол, нет уж,
спасибо, больше не хочет, ни сейчас, ни потом, никогда в жизни. Сказал,
что есть уйма более дешевых способов надсадить себе глотку.
- Недавно приехали? - спросил он.
Мамуля сказала, что да, недавно, Лемюэл нам родственник. Коротышка
посмотрел на Лемюэла - тот все сидел на крыльце, закрыв глаза, - и сказал:
- По-вашему, он жив?
- Конечно, - ответила мамуля. - Полон жизни, как говорится.
- А мы-то думали, он давно покойник, - сказал коротышка. - Поэтому ни
разу не взимали с него избирательного налога. Я считаю, вам лучше и за
себя заплатить, если уж вы сюда въехали. Сколько вас тут?
- Примерно шестеро, - ответила мамуля.
- Все совершеннолетние?
- Да вот у нас папуля, Сонк, малыш...
- Лет-то сколько?
- Малышу уже годочков четыреста, верно, мамуля? - Сунулся было я, но
мамуля дала мне подзатыльник и велела помалкивать. Коротышка ткнул в меня
пальцем и сказал, что про меня-то и спрашивает. Черт, не мог я ему
ответить. Сбился со счета еще при Кромвеле. Кончилось тем, что коротышка
решил собрать налог со всех, кроме малыша.
- Не в деньгах счастье, - сказал он, записывая что-то в книжечку. -
Главное, в нашем городе голосовать надо по всем правилам. Против
избирательной машины не попрешь. В Пайпервилле босс только один, и зовут
его Илай Гэнди. С вас двадцать долларов.
Мамуля велела мне набрать денег, и я ушел на поиски. У дедули была
одна-единственная монетка, про которую он сказал, что это, во-первых,
динарий, а во-вторых, талисман: дедуля прибавил, что свистнул эту монетку
у какого-то Юлия где-то в Галлии. Папуля был пьян в стельку. У малыша
завалялись три доллара. Я обшарил карманы Лемюэла, но добыл там только два
яичка иволги.
Когда я вернулся к мамуле, она поскребла в затылке, но я ее успокоил:
- К утру сделаем, мамуля. Вы ведь примете золото, мистер?
Мамуля влепила мне затрещину.
Коротышка посмотрел как-то странно и сказал, что золото примет,
отчего бы и нет. Потом он ушел лесом и повстречал на тропе енота, который
нес охапку прутьев на растопку - как видно, Лемюэл проголодался. Коротышка
прибавил шагу.
Я стал искать металлический хлам, чтобы превратить его в золото.
На другой день нас упрятали в тюрьму. Мы-то, конечно, все знали
заранее, но ничего не могли поделать. У нас одна линия: не задирать нос и
не привлекать к себе лишнего внимания.
То же самое наказал нам дедуля и на этот раз. Мы все поднялись на
чердак (все, кроме малыша и Лемюэла, который никогда не почешется), и я
уставился в угол, на паутину, чтобы не смотреть на дедулю. От его вида у
меня мороз по коже.
- Ну их, холуев зловонных, не стоит мараться, - сказал дедуля. -
Лучше уж в тюрьму, там безопасно. Дни инквизиции навеки миновали.
- Нельзя ли спрятать ту штуковину, что в курятнике?
Мамуля меня стукнула, чтобы не лез, когда старшие разговаривают.
- Не поможет, - сказала она. - Сегодня утром приходили из Пайпервилла
соглядатаи, видели ее.
- Прорыли вы погреб под домом? - спросил дедуля. - Вот и ладно.
Укройте там меня с малышом. - он опять сбился на старомодную речь. -
Поистине досадно прожить столь долгие годы и вдруг попасть впросак,
осрамиться перед гнусными олухами. Надлежало бы им глотки перерезать. Да
нет же, Сонк, ведь это я для красного словца. Не станем привлекать к себе
внимания. Мы и без того найдем выход.
Выход нашелся сам. Всех нас выволокли (кроме дедули с малышом, они к
тому времени уже сидели в погребе). Отвезли в Пайпервилл и упрятали в
каталажку. Лемюэл так и не проснулся. Пришлось тянуть его за ноги.
Что до папули, то он не протрезвел. У него свой коронный номер. Он
выпьет маисовой, а потом, я так понимаю, алкоголь попадает к нему в кровь
и превращается в сахар или еще во что-то. Волшебство, не иначе. Папуля
старался мне растолковать, но до меня туго доходило. Спиртное идет в
желудок: как может оно попасть оттуда в кровь и превратиться в сахар?
Просто глупость. А если нет, так колдовство. Но я-то к другому клоню:
папуля уверяет, будто обучил своих друзей, которых звать ферменты (не
иначе как иностранцы, судя по фамилии), превращать сахар обратно в
алкоголь и потому умеет оставаться пьяным сколько душе угодно. Но все
равно он предпочитает свежую маисовую, если только подвернется. Я-то не
выношу колдовских фокусов, мне от них страшно делается.
Ввели меня в комнату, где народу было порядочно, и приказали сесть на
стул. Стали сыпать вопросами. Я прикинулся дурачком. Сказал, что ничего не
знаю.
- Да не может этого быть! - заявил кто-то. - Не сами же они
соорудили... Неотесанные увальни-горцы! Но, несомненно, в курятнике у них
урановый котел!
Чепуха какая.
Я все прикидывался дурачком. Немного погодя отвели меня в камеру. Она
кишела клопами. Я выпустил из глаз что-то вроде лучей и поубивал всех
клопов - на удивление занюханному человечку со светло-рыжими баками,
который спал на верхней койке: я и не заметил, как он проснулся, а когда
заметил, было уже поздно.
- На своем веку в каких только чудных тюрьмах я не перебывал, -
сказал занюханный человечек, часто-часто помаргивая, - каких только
необыкновенных соседей по камере не перевидал, но ни разу еще не встречал
человека, в котором заподозрил бы дьявола. Я Армбрестер, Хорек Армбрестер,
упекли за бродяжничество. А тебя в чем упрекают, друг? В том, что скупал
души по взвинченным ценам?
Я ответил, что рад познакомиться. Нельзя было не восхититься его
речью. Просто страсть какой образованный был.
- Мистер Армбрестер, - сказал я, - понятия не имею, за что сижу. Нас
сюда привезли ни с того ни с сего - папулю, мамулю и Лемюэла. Лемюэл,
правда, все еще спит, а папуля пьян.
- Мне тоже хочется напиться допьяна, - сообщил мистер Армбрестер. -
Тогда меня бы не удивляло, что ты повис в воздухе между полом и потолком.
Я засмущался. Вряд ли кому охота, чтобы его застукали за такими
делами. Со мной это случилось по рассеянности, но чувствовал я себя
круглым идиотом. Пришлось извиниться.
- Ничего, - сказал мистер Армбрестер, переваливаясь на живот и
почесывая баки. - Я этого давно жду. Жизнь я прожил в общем и целом
весело. А такой способ сойти с ума не хуже всякого другого. Так за что
тебя, говоришь, арестовали?
- Сказали, что у нас урановый котел стоит, - ответил я. - Спорим, у
нас такого нет. Чугунный, я знаю, есть, сам в нем воду кипятил. А
уранового сроду на огонь не ставил.
- Ставил бы, так запомнил бы, - отозвался он. - Скорее всего, тут
какая-то политическая махинация. Через неделю выборы. На них собирается
выступить партия реформ, а старикашка Гэнди хочет раздавить ее, прежде чем
она сделает первый шаг.
- Что ж, пора домой, - сказал я.
- А где вы живете?
Я ему объяснил, и он задумался.
- Интересно. На реке, значит? То есть на ручье? На Медведице?
- Это даже не ручей, - уточнил я.
Мистер Армбрестер засмеялся.
- Гэнди величал его рекой Большой Медведицы, до того как построил
недалеко от вас Гэнди-плотину. В том ручье нет воды уже полвека, но лет
десять назад старикашка Гэнди получил ассигнования - один бог знает на
какую сумму. Выстроил плотину только благодаря тому, что ручей назвал
рекой.
- А зачем ему это было надо? - спросил я.
- Знаешь, сколько шальных денег можно выколотить из постройки
плотины? Но против Гэнди не попрешь, по-моему. Если у человека собственная
газета, он сам диктует условия. Ого! Сюда кто-то идет.
Вошел человек с ключами и увел мистера Армбрестера. Спустя еще
несколько часов пришел кто-то другой и выпустил меня. Отвел в другую
комнату, очень ярко освещенную. Там был мистер Армбрестер, были мамуля с
папулей и Лемюэлом и еще какие-то дюжие ребята с револьверами. Был там и
тощий сухонький тип с лысым черепом и змеиными глазками. Все плясали под
его дудку и величали его мистером Гэнди.
- Парнишка - обыкновенный деревенский увалень, - сказал мистер
Армбрестер, когда я вошел. - Если он и угодил в какую-то историю, то
случайно.
Ему дали по шее и велели закрыться. Он закрылся. Мистер Гэнди сидел в
сторонке и кивал с довольно подлым видом. У него был дурной глаз.
- Послушай, мальчик, - сказал он мне. - Кого ты выгораживаешь? Кто
сделал урановый котел в вашем сарае? Говори правду, или тебе не
поздоровится.
Я только посмотрел на него, да так, что кто-то стукнул меня по
макушке. Чепуха. Ударом по черепу Хогбенов не проймешь. Помню, наши враги
Адамсы схватили меня и давай дубасить по голове, пока не выбились из сил,
- даже не пикнули, когда я побросал их в цистерну.
Мистер Армбрестер подал голос.
- Вот что, мистер Гэнди, - сказал он. - Я понимаю, будет большая
сенсация, если вы узнаете, кто сделал урановый котел, но ведь вас и без
того переизберут. А может быть, это вообще не урановый котел.
- Кто его сделал, я знаю, - заявил мистер Гэнди. - Ученые-ренегаты.
Или беглые военные преступники нацисты. И я намерен их найти!
- Ого, - сказал мистер Армбрестер. - Понял вашу идею. Такая сенсация
взволнует всю страну, не так ли? Вы сможете выставить свою кандидатуру на
пост губернатора, или в сенат, или... В общем, диктовать любые условия.
- Что тебе говорил этот мальчишка? - спросил мистер Гэнди. Но мистер
Армбрестер заверил его, что я ничего такого не говорил.
Тогда принялись колошматить Лемюэла.
Это занятие утомительное. Никто не может разбудить Лемюэла, если уж
его разморило и он решил вздремнуть, а таким разморенным я никого никогда
не видел. Через некоторое время его сочли мертвецом. Да он и вправду все
равно, что мертвец: до того ленив, что даже не дышит, если крепко спит.
Папуля творил чудеса со своими приятелями ферментами, он был пьянее
пьяного. Его пытались отхлестать, но ему это вроде щекотки. Всякий раз,
как на него опускали кусок шланга, папуля глупо хихикал. Мне стало стыдно.
Мамулю никто не пытался отхлестать. Когда кто-нибудь подбирался к ней
достаточно близко, чтобы ударить, он тут же белел как полотно и пятился,
весь в поту, дрожа крупной дрожью. Один наш знакомый прохвессор как-то
сказал, что мамуля умеет испускать направленный пучок инфразвуковых волн.
Прохвессор врал. Она всего-навсего издает никому не слышный звук и
посылает его куда хочет. Ох, уж эти мне трескучие слова! А дело-то
простое, все равно что белок бить. Я и сам так умею.
Мистер Гэнди распорядился водворить нас обратно, он, мол, с нами еще
потолкует. Поэтому Лемюэла выволокли, а мы разошлись по камерам сами. У
мистера Армбрестера на голове осталась шишка величиной с куриное яйцо. Он
со стоном улегся на койку, а я сидел в углу, поглядывая на его голову и
вроде бы стреляя светом из глаз, только этого света никто не мог увидеть.
На самом деле такой свет... Эх, образования не хватает. В общем, он
помогает не хуже примочки. Немного погодя шишка на голове у мистера
Армбрестера исчезла и он перестал стонать.
- Попал ты в переделку, Сонк, - сказал он (к тому времени я ему
назвал свое имя). - У Гэнди теперь грандиозные планы. И он совершенно
загипнотизировал жителей Пайпервилла. Но ему нужно больше -
загипнотизировать весь штат или даже всю страну. Он хочет стать фигурой
национального масштаба. Подходящая новость в газетах может это устроить.
Кстати, она же гарантирует ему переизбрание на той неделе, хоть он в
гарантиях и не нуждается. Весь городок у него в кармане. У вас и вправду
урановый котел?
Я только посмотрел на него.
- Гэнди, по-видимому, уверен, - продолжал он. - Выслал несколько
физиков, и они сказали, что это явно уран-235 с графитовыми замедлителями.
Сонк, я слышал их разговор. Для твоего же блага - перестань укрывать
других. К тебе применят наркотик правды - пентатол натрия или скополамин.
- Вам надо поспать, - сказал я, потому что услышал у себя в мозгу зов
дедули.
1 2