— Что я должен был сказать?
— Ничего особенного, — ответила Куинн. — Разве что мог бы помедлить, прежде чем отказаться.
— Она застала меня врасплох, — повторил Джессон. — Типичные женские штучки.
Когда он вернулся за свой стол, Куинн вошла в узкую кладовую. Тея раскладывала по полкам краски.
— Ты в порядке?
— Ага. — Тея протянула ей пустую коробку из-под тюбиков. — Сейчас я начну разбирать чернила.
— Тея…
— Все в порядке. — Тея подняла с пола коробку чернил. — Я решила предпринять кое-какие шаги, как вы сказали. Терять-то мне было нечего.
Сердце Куинн болезненно сжалось, когда она услышала в голосе девушки покорность судьбе.
— Тея, он был ошеломлен, и все тут. Может, когда…
— Послушайте, Куинн, — перебила ее Тея. — Мы с ним знакомы с детского сада. Не надо говорить мне, что, мол, «когда вы узнаете друг друга поближе, уж тогда…». Джессон знает меня как облупленную. — Она рванула крышку коробки с куда большей силой, чем следовало. Пластиковые бутылки с чернилами запрыгали по бетонному полу, но не разбились. — О, черт! — Тея наклонилась и замерла, глядя на Куинн снизу вверх. — Посудите сами. Моя мать хочет, чтобы я добилась права выступать от имени класса на выпускном вечере. Отец требует, чтобы я зарабатывала стипендию для обучения в колледже. Вся моя жизнь состоит из зубрежки и работы у вас на побегушках. Короче, сплошная школа и борьба за успеваемость. Но вот я взглянула на Джессона и увидела настоящую жизнь. То есть увидела парня, который живет по-настоящему. И мне захотелось узнать, каково это. Понимаете?
Куинн не сомневалась, что жизнь Джессона проходит исключительно на спортивных площадках и задних сиденьях машин в обществе предводительниц команд болельщиков. А вот Тея не могла похвастаться даже таким разнообразием.
— Пожалуй, понимаю, — сказала Куинн. И подумала: «Точь-в-точь как у нас с Биллом. Мы с ним совершенно разные люди».
— И вот вы говорите: «не уступать», — продолжала Тея. — И мне пришло в голову… — Она пожала плечами. — Это было глупо.
— Ничуть не глупо. — Куинн наклонилась, чтобы подобрать бутылки с чернилами. — Мужчины не любят сюрпризов. У меня есть знакомый, к которому я питаю те же чувства, что ты — к Джессону, и он точно так же избегает меня.
— Все мужчины — дураки. — Тея начала рассовывать чернила по полкам.
— И еще какие.
Вернувшись в студию, Куинн взирала на Джессона до тех пор, пока тот не выпалил: «В чем дело?» — после чего была вынуждена признать, что парень ни в чем не виноват. Бедная Тея!
Чувство солидарности с Теей усилилось десятикратно, когда Куинн после школьных занятий приехала на автостанцию, чтобы забрать свои книги и вернуть Нику его куртку. Ее сердце бухало, словно паровой молот.
Постучав в заднюю дверь, она вошла внутрь и крикнула:
— Эгей! Ник!
— Я здесь.
Ник затягивал гайки крепления рулевой колонки «форда-эскорт», и Куинн замерла на мгновение, украдкой любуясь тем, как перекатываются мышцы его предплечий и бицепсы, скрытые под рубашкой. Ник не отличался очень уж развитой мускулатурой, для этого он был слишком худощав, однако работа в мастерской сделала из него крепкого, сильного мужчину с ловкими руками. Да и все остальное в нем, вероятно, было великолепно. «Безнадежное дело», — сказала себе Куинн, однако продолжала следить за Ником. Никакой закон не запрещает смотреть. До тех пор, пока она не начнет приглашать его в кино, ей нечего опасаться.
Ник выпрямился и бросил через плечо взгляд на Куинн. Он был прекрасен. До сих пор она не замечала этого, он всегда был для нее просто Ником, к тому же из двух братьев красавчиком считался Макс. Лишь теперь Куинн посмотрела на Ника совсем по-другому. Она увидела, как выразительны его темные глаза, как живописны его темные волосы, всклокоченные, словно он только что поднялся с постели. Казалось, Ник недавно кончил заниматься любовью либо вот-вот собирался к этому приступить. Что ж, неплохая идея.
Однако в его облике угадывалась явная настороженность, и Куинн поняла, что, вздумай она заговорить о вчерашнем случае на тахте, Ник спрячется в свою раковину. И все же нужно было что-то сказать, и Куинн уцепилась за повод, объяснявший ее приход сюда.
— Я принесла твою куртку. — Она бросила ее на верстак. — Ты забыл ее у меня в четверг вечером. — «В тот самый вечер, когда таращился на меня».
Ник кивнул:
— Спасибо.
— А еще я хотела спросить, не возникло ли затруднений с книгами. Их оказалось так много.
— Нет. — Ник подошел к стене и повесил на крюк гаечные ключи. Какие великолепные плечи! Почему она до сих пор не замечала их? Где были ее глаза? На Плутоне? Ник вытер руки и вновь повернулся к Куинн. — Вы с Дарлой упаковали их в пятницу. Правильно?
— Да.
Ник покачал головой.
— Они все вновь очутились на полках. В алфавитном порядке. Коробки исчезли. Как будто тебя там и не бывало.
У Куинн подкосились ноги, и она оперлась о верстак. Куинн представила себе, как Билл возвращается из школы и, увидев коробки, расставляет книги по фамилиям авторов, а коробки выбрасывает на помойку, восстанавливая заведенный им порядок. Она была уверена, что Билл даже не рассердился. Просто вернул книги туда, где, по его мнению, им надлежало стоять.
— Ты говорила с ним? — спросил Ник. — По-моему, он до сих пор ничего не понял.
— Я оставила записку, — сказала Куинн, и Ник фыркнул. — Клянусь, записка была совершенно понятная. А потом Билл позвонил мне по телефону, и я объяснила ему еще раз. Он сказал, что пропало столовое серебро, и я ответила, что это бабушкино серебро и что ему придется купить новое. А он ответил: «Но тогда у нас будет два комплекта».
И тут Ник встретился с ней глазами.
— Ну и дела.
— В пятницу я вновь говорила с ним в школе. И упаковала книги. И еще раз сказала ему сегодня в школе.
Ник бросил ветошь на скамью.
— Что ж, придется тебе выразить свои намерения яснее.
— Но как? — удивилась Куинн. — Разве можно яснее сказать, что я ушла и не вернусь?
— Ты объяснила ему, почему уходишь?
— Нет. — Куинн смотрела себе под ноги. — Это нелегко объяснить.
— Что ж, — рассудительно обронил Ник. — А чем провинился Билл? — Он прислонился к стене и скрестил на груди руки, выставив напоказ свои великолепные предплечья. — Гораздо проще понять, что тебе дали отставку, когда знаешь причину.
Куинн пожала плечами.
— Я осознала, что между нами ничего не было.
«И сразу после этого что-то возникло между мной и тобой».
— Я тоже бывал в такой ситуации. — Ник кивнул. — Любовный трепет прошёл и не вернулся.
— Не было никакого трепета. — Куинн оттолкнулась от верстака, сердясь на Ника за то, что он утратил свой любовный трепет. — Ты меня знаешь. Я отнюдь не трепетная натура.
Ник расцепил руки и повернулся к стене, чтобы взять инструменты.
— И дело не только в отсутствии страсти. — Куинн наблюдала, как Ник опустился на бетонный пол и начал полировать колесный колпак «эскорта». — Билл украл Кэти, и я поняла, что не могу жить с мужчиной, способным на такой поступок. Он считал, что это будет лучше для меня, тогда как совсем меня не знает. — Последние слова вырвались у нее с пулеметной скоростью. — Может, я не из тех женщин, которые внушают страсть, но жить как раньше не хочу. Когда я уехала, мне стало очень хорошо, и я поняла, что поступила правильно.
Она подошла ближе, надеясь убедить Ника в своей правоте. Очень важно, чтобы Ник занял ее сторону, а не сторону Билла. Тогда не будет двух парней, объединенных мужской солидарностью, а будут она и Ник.
— Но я не смогла сказать ему об этом, — продолжала Куинн. — «Прости, Билл, но я осознала, что ты не только туп, но вдобавок понятия не имеешь о моих желаниях. Прощай». Сказать так было бы жестоко. Он сразу пообещал бы изучить мои желания, и мне пришлось бы ответить: «Ни за что на свете». И уж тогда я стала бы настоящей мерзавкой.
Ник упорно избегал взгляда Куинн. Что ж, ей следовало догадаться. Он не выносит вмешиваться в чужие дела.
— Поэтому я продолжаю твердить: «Мы охладели друг к другу», — что, впрочем, не означает, будто бы между нами была пламенная любовь. — Куинн пожала плечами. — Извини, что так получилось с книгами. Я что-нибудь придумаю. — Ник сохранял молчание, и она повернулась к двери. — Я очень благодарна за то, что ты старался мне помочь.
Ни звука в ответ.
Куинн захлопнула за собой дверь, чувствуя себя подавленной и разъяренной одновременно. Разумная женщина проанализировала бы свои эмоции и привела бы в порядок мысли. Куинн хотелось одного — чтобы все мужчины сдохли.
Как только захлопнулась дверь, Ник прекратил надраивать колпак, который в этом ничуть не нуждался, и уткнулся лбом в борт автомобиля.
Итак, Куинн считает себя не способной внушать страсть. Но он видел блеск ее глаз, когда наклонился к ней в тот вечер, он слышал ее мягкое дыхание, чувствовал жар ее крови, и теперь ему нестерпимо захотелось, чтобы все это вернулось вновь, захотелось заставить ее дышать еще чаще, заставить ее сердце биться еще сильнее, захотелось впиться в ее губы, провести руками по ее шее и груди. «Уж я бы сделал из тебя страстную натуру», — подумал он и тут же попытался загнать эту мысль в ту черную дыру, из которой она вынырнула.
Проклятие! Ник уселся на холодном бетонном полу. Он был бы рад стереть из памяти последние тридцать минут. Впрочем, обладай Ник такой возможностью, он отлично обошелся бы и без пяти последних дней.
Куинн была неотъемлемой частью его жизни — черт возьми, он слишком любил эту женщину, чтобы спать с ней, — но в жизни Ника понятия «секс» и «постоянство» не совпадали, так будет и впредь. Нику нравилась его жизнь — свобода, разнообразие, никакой ответственности, никаких затруднений, — и он не собирался портить ее только потому, что воспылал страстью к женщине, которая была его лучшим другом.
«Забудь об этом», — велел он себе и обратился к другой, менее болезненной проблеме.
Билл — отличный парень, простоватый, но честный, трудолюбивый и вежливый. «Господи, какой он скучный, что в нем нашла Куинн?» Так почему же он ведет себя так, словно Куинн не может его бросить?
Ник вновь прислонился к колесу и попытался поставить себя на место Билла. Это было трудновато для него, поскольку он не любил вникать в дела посторонних людей. Итак, он — Билл. Он живет с Куинн — мысли Ника чуть отклонились в сторону, забираясь в тот уголок, где хранились воспоминания о ее нижнем белье, — и вот она уходит от него. Представить такое было нетрудно. Женщины быстро пресыщались Ником и уходили, и долгие годы это не беспокоило его.
Но если вообразить, что на их месте оказалась бы Куинн… Вообразить, что он привык возвращаться домой каждый вечер и видеть Куинн, которая читает лежа на тахте, весело болтает с Дарлой по телефону или принимает душ… — «Не думай об этом!» — …и в один прекрасный день прийти домой и вместо Куинн обнаружить записку…
Мысль о душе несколько развлекла Ника — в этом видении было так много мыла, — но потом он постарался представить себе бумажку, на которой написано: «Милый Ник, я ухожу от тебя», — и эти слова встревожили его куда больше, чем он ожидал. Куинн уходит из его жизни, а значит, больше не будет ее смеха, ее медных волос, споров, всех этих «угадай, что я узнала», никаких сюрпризов вроде похожих на крыс собак с комплексами неполноценности.
И уже никогда, забравшись в кровать, он не почувствует рядом с собой ее мягкое тепло, никогда не прикоснется руками к ее телу, не поцелует эти сочные жаркие губы, не ощутит, как скользят по его коже шелковистые волосы, не будет жадно вонзаться в ее плоть…
— Ладно, — сказал Ник вслух и поднялся на ноги.
Куинн ждут нелегкие времена. Билл не намерен так просто отказываться от нее. Ник это понимал, поскольку и сам действовал бы так же, но Биллу придется смириться, поскольку этого хочет Куинн.
«Но тогда у нас будет два комплекта», — сказал Билл. А когда Куинн сообщила, что уходит от него, он лишь улыбнулся.
Пожалуй, будет нелишне присматривать за Куинн — ничего особенного, чисто братское внимание, — поскольку Биллу нужно лишь осознать, что эта женщина потеряна для него, и тогда все будет в порядке.
Выбросив из головы все мысли о Билле, о Куинн, о мытье в душе и о кроватях, Ник повернулся к «эскорту».
Ему хотелось узнать, какого цвета нижнее белье носит Куинн под этим свитером.
Глава 6
Вернувшись домой во вторник вечером, Куинн обнаружила два десятка алых роз. Их прислал Билл.
Он позвонил ей в надежде, что она выразит благодарность, но Куинн сказала:
— Между нами все кончено. Не присылай больше цветов.
Она дала отбой и набрала номер Дарлы.
— Алые розы, — заключила Куинн, поведав Дарле о том, что случилось. — Как это похоже на Билла. Розы — самый распространенный подарок в Америке.
— Билл старается быть любезным, — отозвалась Дарла.
— Ничего подобного, — возразила Куинн. — Он пытается отвергнуть реальность.
— Может, он надеется тем самым разрушить ее? — предположила Дарла. — Мужчины не любят перемен.
— Так вот, этому не бывать, — отрезала Куинн. — Завтра утром я должна явиться в банк и написать заявление с просьбой о предоставлении кредита на приобретение дома. И тогда всей этой истории будет положен конец. После этого даже Билл поймет, что я ушла навсегда.
— На твоем месте я бы на это не рассчитывала, — заявила Дарла. И тем не менее на следующий день во время большой перемены Куинн вошла в мраморный с золотом вестибюль Тиббетского отделения Первого Национального банка с таким чувством, будто явилась продекларировать свою независимость.
У дальней стены зала Барбара с искренней серьезностью, будто со взрослым, беседовала с круглолицым подростком в сером костюме. На Барбаре были элегантный розовый костюм, сшитый по выкройкам «Шанель», светлые чулки и розовые лодочки на шпильках. Куинн, одернув рыжее пальто, с неудовольствием оглядела свои джинсы и тряпичные туфли. Отправляясь по делам, она надела свежую небесно-голубую блузку, хотя и понимала, что к концу школьного дня заляпает ее гипсом и красками. Но блузки было явно недостаточно. Готовясь залезть по уши в долги, следовало принарядиться получше.
Заметив ее, Барбара помахала рукой, и Куинн подошла к ней.
— Моя мать звонила вам насчет кредита.
От этих слов Куинн почувствовала себя еще неуютнее. Ей тридцать пять лет, а мать до сих пор ведет переговоры о ее делах.
Барбара кивнула:
— Ты покупаешь старый дом на Эппл-стрит, верно? — Казалось, сама она не очень-то рада этому.
— Ну, видишь ли, настало время обзавестись собственным жильем, — ответила Куинн, гадая, откуда у нее такая уверенность. Мысль о собственном доме, о свободе, о взрослой жизни и независимости кружила ей голову, но стены банка напоминали о том, что «иметь дом», в сущности, означает «иметь кучу денег». Она улыбнулась Барбаре, стараясь унять нервную дрожь. — Тебе ведь приятно иметь собственный дом, правда?
— Нет, — сказала Барбара.
— Э-э-э…
«Черт побери!»
— Я займусь бумагами. — Барбара ткнула пальцем куда-то за спину Куинн. — А ты тем временем посиди у второго стола.
Куинн кивнула и, подойдя к массивному столу из красного дерева, опустилась на краешек тяжелого кресла, обитого зеленой кожей. Она почувствовала себя послушной двенадцатилетней девочкой и с трудом подавила желание откинуться на спинку и подрыгать ногами. Ну почему покупка дома ввергает ее в щенячий восторг?
Когда Барбара уселась напротив, держа в руках целую кипу бланков, Куинн спросила:
— Почему тебе не по душе иметь собственный дом? Может быть, и мне следует отказаться от покупки?
Барбара положила документы на стол.
— Приобретение дома — это великолепное вложение средств, которое непременно оправдается в будущем. Снимая квартиру, ты расходуешь деньги безвозвратно, а покупка дома сродни приобретению надежных акций. Вдобавок этот доход не облагается налогом, а значит, приобретение жилья в собственность является весьма выгодной финансовой операцией.
Куинн с сомнением взглянула на Барбару. Барби из Банка.
— Так почему же тебе не нравится иметь собственный дом? — повторила она.
Барбара заерзала в кресле.
— В доме нужен мужчина. То и дело что-то ломается, и тогда приходится звать кого-нибудь на помощь. Но очень часто попадаются некомпетентные люди, и ты оказываешься в затруднительном положении, поскольку не понимаешь, что произошло. Мужчины понимают — компетентные мужчины. Иными словами, в доме непременно должен быть мужчина.
Вот тебе и Барбара, феминистка от финансов.
Барбара улыбнулась Куинн:
— Но тебе опасаться нечего. У тебя ведь есть тренер Хиллиард. Похоже, он весьма компетентный человек.
— У меня больше нет Хиллиарда, — отозвалась Куинн. — Я от него ушла. Этот дом я покупаю только для себя.
Лицо Барбары выразило сочувствие. Банковская Барби куда-то исчезла.
— Мне очень жаль, Куинн. Это ужасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Ничего особенного, — ответила Куинн. — Разве что мог бы помедлить, прежде чем отказаться.
— Она застала меня врасплох, — повторил Джессон. — Типичные женские штучки.
Когда он вернулся за свой стол, Куинн вошла в узкую кладовую. Тея раскладывала по полкам краски.
— Ты в порядке?
— Ага. — Тея протянула ей пустую коробку из-под тюбиков. — Сейчас я начну разбирать чернила.
— Тея…
— Все в порядке. — Тея подняла с пола коробку чернил. — Я решила предпринять кое-какие шаги, как вы сказали. Терять-то мне было нечего.
Сердце Куинн болезненно сжалось, когда она услышала в голосе девушки покорность судьбе.
— Тея, он был ошеломлен, и все тут. Может, когда…
— Послушайте, Куинн, — перебила ее Тея. — Мы с ним знакомы с детского сада. Не надо говорить мне, что, мол, «когда вы узнаете друг друга поближе, уж тогда…». Джессон знает меня как облупленную. — Она рванула крышку коробки с куда большей силой, чем следовало. Пластиковые бутылки с чернилами запрыгали по бетонному полу, но не разбились. — О, черт! — Тея наклонилась и замерла, глядя на Куинн снизу вверх. — Посудите сами. Моя мать хочет, чтобы я добилась права выступать от имени класса на выпускном вечере. Отец требует, чтобы я зарабатывала стипендию для обучения в колледже. Вся моя жизнь состоит из зубрежки и работы у вас на побегушках. Короче, сплошная школа и борьба за успеваемость. Но вот я взглянула на Джессона и увидела настоящую жизнь. То есть увидела парня, который живет по-настоящему. И мне захотелось узнать, каково это. Понимаете?
Куинн не сомневалась, что жизнь Джессона проходит исключительно на спортивных площадках и задних сиденьях машин в обществе предводительниц команд болельщиков. А вот Тея не могла похвастаться даже таким разнообразием.
— Пожалуй, понимаю, — сказала Куинн. И подумала: «Точь-в-точь как у нас с Биллом. Мы с ним совершенно разные люди».
— И вот вы говорите: «не уступать», — продолжала Тея. — И мне пришло в голову… — Она пожала плечами. — Это было глупо.
— Ничуть не глупо. — Куинн наклонилась, чтобы подобрать бутылки с чернилами. — Мужчины не любят сюрпризов. У меня есть знакомый, к которому я питаю те же чувства, что ты — к Джессону, и он точно так же избегает меня.
— Все мужчины — дураки. — Тея начала рассовывать чернила по полкам.
— И еще какие.
Вернувшись в студию, Куинн взирала на Джессона до тех пор, пока тот не выпалил: «В чем дело?» — после чего была вынуждена признать, что парень ни в чем не виноват. Бедная Тея!
Чувство солидарности с Теей усилилось десятикратно, когда Куинн после школьных занятий приехала на автостанцию, чтобы забрать свои книги и вернуть Нику его куртку. Ее сердце бухало, словно паровой молот.
Постучав в заднюю дверь, она вошла внутрь и крикнула:
— Эгей! Ник!
— Я здесь.
Ник затягивал гайки крепления рулевой колонки «форда-эскорт», и Куинн замерла на мгновение, украдкой любуясь тем, как перекатываются мышцы его предплечий и бицепсы, скрытые под рубашкой. Ник не отличался очень уж развитой мускулатурой, для этого он был слишком худощав, однако работа в мастерской сделала из него крепкого, сильного мужчину с ловкими руками. Да и все остальное в нем, вероятно, было великолепно. «Безнадежное дело», — сказала себе Куинн, однако продолжала следить за Ником. Никакой закон не запрещает смотреть. До тех пор, пока она не начнет приглашать его в кино, ей нечего опасаться.
Ник выпрямился и бросил через плечо взгляд на Куинн. Он был прекрасен. До сих пор она не замечала этого, он всегда был для нее просто Ником, к тому же из двух братьев красавчиком считался Макс. Лишь теперь Куинн посмотрела на Ника совсем по-другому. Она увидела, как выразительны его темные глаза, как живописны его темные волосы, всклокоченные, словно он только что поднялся с постели. Казалось, Ник недавно кончил заниматься любовью либо вот-вот собирался к этому приступить. Что ж, неплохая идея.
Однако в его облике угадывалась явная настороженность, и Куинн поняла, что, вздумай она заговорить о вчерашнем случае на тахте, Ник спрячется в свою раковину. И все же нужно было что-то сказать, и Куинн уцепилась за повод, объяснявший ее приход сюда.
— Я принесла твою куртку. — Она бросила ее на верстак. — Ты забыл ее у меня в четверг вечером. — «В тот самый вечер, когда таращился на меня».
Ник кивнул:
— Спасибо.
— А еще я хотела спросить, не возникло ли затруднений с книгами. Их оказалось так много.
— Нет. — Ник подошел к стене и повесил на крюк гаечные ключи. Какие великолепные плечи! Почему она до сих пор не замечала их? Где были ее глаза? На Плутоне? Ник вытер руки и вновь повернулся к Куинн. — Вы с Дарлой упаковали их в пятницу. Правильно?
— Да.
Ник покачал головой.
— Они все вновь очутились на полках. В алфавитном порядке. Коробки исчезли. Как будто тебя там и не бывало.
У Куинн подкосились ноги, и она оперлась о верстак. Куинн представила себе, как Билл возвращается из школы и, увидев коробки, расставляет книги по фамилиям авторов, а коробки выбрасывает на помойку, восстанавливая заведенный им порядок. Она была уверена, что Билл даже не рассердился. Просто вернул книги туда, где, по его мнению, им надлежало стоять.
— Ты говорила с ним? — спросил Ник. — По-моему, он до сих пор ничего не понял.
— Я оставила записку, — сказала Куинн, и Ник фыркнул. — Клянусь, записка была совершенно понятная. А потом Билл позвонил мне по телефону, и я объяснила ему еще раз. Он сказал, что пропало столовое серебро, и я ответила, что это бабушкино серебро и что ему придется купить новое. А он ответил: «Но тогда у нас будет два комплекта».
И тут Ник встретился с ней глазами.
— Ну и дела.
— В пятницу я вновь говорила с ним в школе. И упаковала книги. И еще раз сказала ему сегодня в школе.
Ник бросил ветошь на скамью.
— Что ж, придется тебе выразить свои намерения яснее.
— Но как? — удивилась Куинн. — Разве можно яснее сказать, что я ушла и не вернусь?
— Ты объяснила ему, почему уходишь?
— Нет. — Куинн смотрела себе под ноги. — Это нелегко объяснить.
— Что ж, — рассудительно обронил Ник. — А чем провинился Билл? — Он прислонился к стене и скрестил на груди руки, выставив напоказ свои великолепные предплечья. — Гораздо проще понять, что тебе дали отставку, когда знаешь причину.
Куинн пожала плечами.
— Я осознала, что между нами ничего не было.
«И сразу после этого что-то возникло между мной и тобой».
— Я тоже бывал в такой ситуации. — Ник кивнул. — Любовный трепет прошёл и не вернулся.
— Не было никакого трепета. — Куинн оттолкнулась от верстака, сердясь на Ника за то, что он утратил свой любовный трепет. — Ты меня знаешь. Я отнюдь не трепетная натура.
Ник расцепил руки и повернулся к стене, чтобы взять инструменты.
— И дело не только в отсутствии страсти. — Куинн наблюдала, как Ник опустился на бетонный пол и начал полировать колесный колпак «эскорта». — Билл украл Кэти, и я поняла, что не могу жить с мужчиной, способным на такой поступок. Он считал, что это будет лучше для меня, тогда как совсем меня не знает. — Последние слова вырвались у нее с пулеметной скоростью. — Может, я не из тех женщин, которые внушают страсть, но жить как раньше не хочу. Когда я уехала, мне стало очень хорошо, и я поняла, что поступила правильно.
Она подошла ближе, надеясь убедить Ника в своей правоте. Очень важно, чтобы Ник занял ее сторону, а не сторону Билла. Тогда не будет двух парней, объединенных мужской солидарностью, а будут она и Ник.
— Но я не смогла сказать ему об этом, — продолжала Куинн. — «Прости, Билл, но я осознала, что ты не только туп, но вдобавок понятия не имеешь о моих желаниях. Прощай». Сказать так было бы жестоко. Он сразу пообещал бы изучить мои желания, и мне пришлось бы ответить: «Ни за что на свете». И уж тогда я стала бы настоящей мерзавкой.
Ник упорно избегал взгляда Куинн. Что ж, ей следовало догадаться. Он не выносит вмешиваться в чужие дела.
— Поэтому я продолжаю твердить: «Мы охладели друг к другу», — что, впрочем, не означает, будто бы между нами была пламенная любовь. — Куинн пожала плечами. — Извини, что так получилось с книгами. Я что-нибудь придумаю. — Ник сохранял молчание, и она повернулась к двери. — Я очень благодарна за то, что ты старался мне помочь.
Ни звука в ответ.
Куинн захлопнула за собой дверь, чувствуя себя подавленной и разъяренной одновременно. Разумная женщина проанализировала бы свои эмоции и привела бы в порядок мысли. Куинн хотелось одного — чтобы все мужчины сдохли.
Как только захлопнулась дверь, Ник прекратил надраивать колпак, который в этом ничуть не нуждался, и уткнулся лбом в борт автомобиля.
Итак, Куинн считает себя не способной внушать страсть. Но он видел блеск ее глаз, когда наклонился к ней в тот вечер, он слышал ее мягкое дыхание, чувствовал жар ее крови, и теперь ему нестерпимо захотелось, чтобы все это вернулось вновь, захотелось заставить ее дышать еще чаще, заставить ее сердце биться еще сильнее, захотелось впиться в ее губы, провести руками по ее шее и груди. «Уж я бы сделал из тебя страстную натуру», — подумал он и тут же попытался загнать эту мысль в ту черную дыру, из которой она вынырнула.
Проклятие! Ник уселся на холодном бетонном полу. Он был бы рад стереть из памяти последние тридцать минут. Впрочем, обладай Ник такой возможностью, он отлично обошелся бы и без пяти последних дней.
Куинн была неотъемлемой частью его жизни — черт возьми, он слишком любил эту женщину, чтобы спать с ней, — но в жизни Ника понятия «секс» и «постоянство» не совпадали, так будет и впредь. Нику нравилась его жизнь — свобода, разнообразие, никакой ответственности, никаких затруднений, — и он не собирался портить ее только потому, что воспылал страстью к женщине, которая была его лучшим другом.
«Забудь об этом», — велел он себе и обратился к другой, менее болезненной проблеме.
Билл — отличный парень, простоватый, но честный, трудолюбивый и вежливый. «Господи, какой он скучный, что в нем нашла Куинн?» Так почему же он ведет себя так, словно Куинн не может его бросить?
Ник вновь прислонился к колесу и попытался поставить себя на место Билла. Это было трудновато для него, поскольку он не любил вникать в дела посторонних людей. Итак, он — Билл. Он живет с Куинн — мысли Ника чуть отклонились в сторону, забираясь в тот уголок, где хранились воспоминания о ее нижнем белье, — и вот она уходит от него. Представить такое было нетрудно. Женщины быстро пресыщались Ником и уходили, и долгие годы это не беспокоило его.
Но если вообразить, что на их месте оказалась бы Куинн… Вообразить, что он привык возвращаться домой каждый вечер и видеть Куинн, которая читает лежа на тахте, весело болтает с Дарлой по телефону или принимает душ… — «Не думай об этом!» — …и в один прекрасный день прийти домой и вместо Куинн обнаружить записку…
Мысль о душе несколько развлекла Ника — в этом видении было так много мыла, — но потом он постарался представить себе бумажку, на которой написано: «Милый Ник, я ухожу от тебя», — и эти слова встревожили его куда больше, чем он ожидал. Куинн уходит из его жизни, а значит, больше не будет ее смеха, ее медных волос, споров, всех этих «угадай, что я узнала», никаких сюрпризов вроде похожих на крыс собак с комплексами неполноценности.
И уже никогда, забравшись в кровать, он не почувствует рядом с собой ее мягкое тепло, никогда не прикоснется руками к ее телу, не поцелует эти сочные жаркие губы, не ощутит, как скользят по его коже шелковистые волосы, не будет жадно вонзаться в ее плоть…
— Ладно, — сказал Ник вслух и поднялся на ноги.
Куинн ждут нелегкие времена. Билл не намерен так просто отказываться от нее. Ник это понимал, поскольку и сам действовал бы так же, но Биллу придется смириться, поскольку этого хочет Куинн.
«Но тогда у нас будет два комплекта», — сказал Билл. А когда Куинн сообщила, что уходит от него, он лишь улыбнулся.
Пожалуй, будет нелишне присматривать за Куинн — ничего особенного, чисто братское внимание, — поскольку Биллу нужно лишь осознать, что эта женщина потеряна для него, и тогда все будет в порядке.
Выбросив из головы все мысли о Билле, о Куинн, о мытье в душе и о кроватях, Ник повернулся к «эскорту».
Ему хотелось узнать, какого цвета нижнее белье носит Куинн под этим свитером.
Глава 6
Вернувшись домой во вторник вечером, Куинн обнаружила два десятка алых роз. Их прислал Билл.
Он позвонил ей в надежде, что она выразит благодарность, но Куинн сказала:
— Между нами все кончено. Не присылай больше цветов.
Она дала отбой и набрала номер Дарлы.
— Алые розы, — заключила Куинн, поведав Дарле о том, что случилось. — Как это похоже на Билла. Розы — самый распространенный подарок в Америке.
— Билл старается быть любезным, — отозвалась Дарла.
— Ничего подобного, — возразила Куинн. — Он пытается отвергнуть реальность.
— Может, он надеется тем самым разрушить ее? — предположила Дарла. — Мужчины не любят перемен.
— Так вот, этому не бывать, — отрезала Куинн. — Завтра утром я должна явиться в банк и написать заявление с просьбой о предоставлении кредита на приобретение дома. И тогда всей этой истории будет положен конец. После этого даже Билл поймет, что я ушла навсегда.
— На твоем месте я бы на это не рассчитывала, — заявила Дарла. И тем не менее на следующий день во время большой перемены Куинн вошла в мраморный с золотом вестибюль Тиббетского отделения Первого Национального банка с таким чувством, будто явилась продекларировать свою независимость.
У дальней стены зала Барбара с искренней серьезностью, будто со взрослым, беседовала с круглолицым подростком в сером костюме. На Барбаре были элегантный розовый костюм, сшитый по выкройкам «Шанель», светлые чулки и розовые лодочки на шпильках. Куинн, одернув рыжее пальто, с неудовольствием оглядела свои джинсы и тряпичные туфли. Отправляясь по делам, она надела свежую небесно-голубую блузку, хотя и понимала, что к концу школьного дня заляпает ее гипсом и красками. Но блузки было явно недостаточно. Готовясь залезть по уши в долги, следовало принарядиться получше.
Заметив ее, Барбара помахала рукой, и Куинн подошла к ней.
— Моя мать звонила вам насчет кредита.
От этих слов Куинн почувствовала себя еще неуютнее. Ей тридцать пять лет, а мать до сих пор ведет переговоры о ее делах.
Барбара кивнула:
— Ты покупаешь старый дом на Эппл-стрит, верно? — Казалось, сама она не очень-то рада этому.
— Ну, видишь ли, настало время обзавестись собственным жильем, — ответила Куинн, гадая, откуда у нее такая уверенность. Мысль о собственном доме, о свободе, о взрослой жизни и независимости кружила ей голову, но стены банка напоминали о том, что «иметь дом», в сущности, означает «иметь кучу денег». Она улыбнулась Барбаре, стараясь унять нервную дрожь. — Тебе ведь приятно иметь собственный дом, правда?
— Нет, — сказала Барбара.
— Э-э-э…
«Черт побери!»
— Я займусь бумагами. — Барбара ткнула пальцем куда-то за спину Куинн. — А ты тем временем посиди у второго стола.
Куинн кивнула и, подойдя к массивному столу из красного дерева, опустилась на краешек тяжелого кресла, обитого зеленой кожей. Она почувствовала себя послушной двенадцатилетней девочкой и с трудом подавила желание откинуться на спинку и подрыгать ногами. Ну почему покупка дома ввергает ее в щенячий восторг?
Когда Барбара уселась напротив, держа в руках целую кипу бланков, Куинн спросила:
— Почему тебе не по душе иметь собственный дом? Может быть, и мне следует отказаться от покупки?
Барбара положила документы на стол.
— Приобретение дома — это великолепное вложение средств, которое непременно оправдается в будущем. Снимая квартиру, ты расходуешь деньги безвозвратно, а покупка дома сродни приобретению надежных акций. Вдобавок этот доход не облагается налогом, а значит, приобретение жилья в собственность является весьма выгодной финансовой операцией.
Куинн с сомнением взглянула на Барбару. Барби из Банка.
— Так почему же тебе не нравится иметь собственный дом? — повторила она.
Барбара заерзала в кресле.
— В доме нужен мужчина. То и дело что-то ломается, и тогда приходится звать кого-нибудь на помощь. Но очень часто попадаются некомпетентные люди, и ты оказываешься в затруднительном положении, поскольку не понимаешь, что произошло. Мужчины понимают — компетентные мужчины. Иными словами, в доме непременно должен быть мужчина.
Вот тебе и Барбара, феминистка от финансов.
Барбара улыбнулась Куинн:
— Но тебе опасаться нечего. У тебя ведь есть тренер Хиллиард. Похоже, он весьма компетентный человек.
— У меня больше нет Хиллиарда, — отозвалась Куинн. — Я от него ушла. Этот дом я покупаю только для себя.
Лицо Барбары выразило сочувствие. Банковская Барби куда-то исчезла.
— Мне очень жаль, Куинн. Это ужасно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34