— На чем же основано твое доверие?
— На твоем чувстве ответственности.
Он схватил ее лицо, зажал между ладонями.
— О, да. Я действовал с большой ответственностью.
— Значит, мое доверие основано на твоей реакции. Она положила свои руки поверх его, твердо встретила его горящий взгляд. — Если бы ты занимался такими вещами постоянно, предполагаю, ты не бесновался бы так и не злился сам на себя.
Буря эмоций пронеслась в его выразительных темных глазах.
— Это первый случай, когда я не пользовался презервативом, — наконец признался он.
— Вообще?
— Вообще.
Парис плотнее прижалась к Джеку и мягко провела рукой по его кисти. На кончике языка вертелись слова любви. Но что он испытывает к ней? Он говорил, что после возникнут обязательства. Но что это означает?
Она проглотила любовные признания и успешно продемонстрировала дразнящую улыбку.
— Неужели в первый раз? Когда у подростков играют гормоны, то какой там безопасный секс!
— Даже тогда. — Линия окаменевшего подбородка стала чуть мягче, настороженность в глазах сменилась озабоченностью. Его руки стали нежнее, он провел большими пальцами по ее щекам. — С тобой все в порядке?
— Да, все нормально. Спасибо, что спрашиваешь. Она улыбнулась, его большие пальцы замерли в уголках ее рта. Мгновение она наслаждалась его лаской, покуда с унылой гримасой он не отодвинул ее. Провел рукой по лицу и пробормотал что-то насчет большой постели и старинных простыней. — Пардон?
— Я предполагал устроиться в другой обстановке.
В кровати, к примеру, и, возможно, даже с небольшой прелюдией.
Парис выпрямилась.
— Две недели прелюдии — довольно приличный срок.
— Вернее было бы сказать — шесть лет.
От удивления она отшатнулась, но Джек тут же подтащил ее к себе, обвив рукой за плечи.
— Ты шесть лет думал обо мне? — медленно уточнила она.
— Не скажу, что каждую минуту, — он провел рукой по ее волосам, — но излишне часто.
Его рука замерла, послышался тяжелый вздох.
— Ты была совсем ребенком. И просто не могла понимать, чего требуешь.
— Мне было восемнадцать, и я прекрасно знала, чего требую.
— На вечеринке ты разошлась и была настроена на дальнейшие развлечения. А я подвернулся под руку, плюс обычное любопытство, конечно.
— Ох, Джек, нет. — Парис села и торжественно покачала головой. — Я тебе и тогда говорила. Мне был нужен именно ты.
— Так сильно, что при малейшем препятствии ты собрала вещички и ускакала в Лондон?
— Ты, видимо, ожидал, что я буду болтаться поблизости в ожидании, когда твое мнение изменится?
— Нет. Я ничего не ждал от тебя, принцесса. — Одним пальцем он повернул ее лицо к себе и поцеловал в лоб. — И прилагаю, кстати, немыслимые старания, чтобы не изменить этому принципу.
И слова, и бесцеремонность жеста больно задели Парис, но она опустила голову, притворяясь, что занята расползшимися в стороны полами рубашки. Не надо ему знать, как ей обидно. Из того, что он говорил раньше, она сделала вывод, что за последние несколько недель они сильно продвинулись в своих отношениях. Прими к сведению намек, Парис. Не жди от него слишком многого.
Обеими руками она пригладила рубашку и выдала одну из лучших своих улыбок, говорящих, что все в порядке.
— Тем не менее я от тебя кое-чего ожидаю.
Джек застыл.
— Надеюсь, что ты способен выполнить свое обещание относительно угощения.
Он молчал и смотрел на нее так пристально, что она растерялась.
— И это все, чего ты хочешь? — спросил он.
Сердце Парис упало. Неужели ошиблась? Предлагали ли его бездонные глаза больше, чем обед, больше, чем его тело? Она склонилась к нему, коснулась кончиками пальцев его рта.
— Я хочу тебя, — тихо призналась она, но гордость побудила ее вскочить. Не может она больше притворяться похотливой девкой, не требующей ничего, кроме удовлетворения физических потребностей. Стоит выдержать некоторую дистанцию. — Я пойду в душ, а потом посмотрим, что там с едой.
В ответ — молчание. Затылком она чувствовала его взгляд, призывающий остановиться и оглянуться. Запахнув болтающуюся на ней рубашку поплотнее, она небрежно подняла плечико.
— Если ты все еще в настроении.
— Почему нет?
Парис не знала, как реагировать. Эмоции ее явно выбились из привычной колеи, что неудивительно. Сколько уже их крутили, вертели, сбивали в кучу, странно, что они совсем не исчезли за последнее время.
Чего он от нее хочет? Взаимоотношений с какими-то обязательствами. Ну, и как прикажете это понимать? Надо сматываться отсюда поскорее, пока она не совершила что-нибудь безнадежно дурацкое, отдающее дешевой мелодрамой — например, расплакалась.
— Я иду в душ, — пробормотала она и исчезла раньше, чем Джек успел ответить.
Так в чем же суть?
Джек метался по кухне, хлопая дверцами шкафов, открывая ящики и тут же забывая, что он ищет. Скреб подбородок и облокачивался на стойку, призывая себя к выдержке. Отдаленный шум воды врывался в окружающее его затянувшееся молчание. Удручающие размышления лезли в голову, не отпуская ни на минуту.
Максимум десять секунд — и он окажется в ванной, откинет занавеску в сторону. Еще десять, и ее влажное, пахнущее мылом тело будет прижато к кафельным плиткам. А он будет, слившись с ней, выпытывать правду. Он глухо выругался, вцепившись в стойку побелевшими пальцами.
И что он докажет?
Ничего, кроме того, что уже и так ясно. Одним небрежным пожатием плеч она способна превратить его в ненормального. Не может он больше слушать ее вымученные заявления о том, что она его хочет.
Как сильно? И надолго ли?
Ему надо знать, и он узнает… но не в ближайшие несколько секунд и не голый. Пренебрежительно фыркнув, он признался себе, что может требовать правды хоть всю ночь напролет, а после вспомнить только невероятное ощущение от близости, дикое упоение от ее стонов, радость узнавания своего имени на ее губах.
Черт! Он сжал пальцами горбинку носа, крепко зажмурил глаза и со свистом выдохнул. Проклятье! Надо что-то делать помимо того, чтобы вспоминать. Кофе!
Внезапно его осенило, что он ищет. Растворимый она терпеть не может, где-то должна быть кофемолка. Он более осознанно начал шарить по шкафам и нашел искомое среди множества других электроприборов.
Повод для удовлетворения налицо — чудо техники все еще упаковано, и в коробке лежит подробная инструкция.
Запустив процесс изготовления бодрящего напитка, он открыл холодильник и исследовал его содержимое.
Яйца, ветчины нет — первоначальное решение отпадает.
Можно приготовить оладьи. Отыскав где-то половину нужных ингредиентов, Джек ощутил покалывание в спине и понял, что она тут, наблюдает за ним. С нарочитой предосторожностью выпрямившись, он напомнил себе, что следует набраться терпения. Не позволять ей растоптать все его благие намерения.
Он обернулся. Она стоит в дверном проеме: волосы упали на лицо, кожа мягкая и розовая после душа.
Бледно-розовый халат, видимо, надет на голое тело.
Его инстинкты встрепенулись, взбодрилась и поднялась его плоть. Но Парис отвернулась, защищающимся жестом скрестив руки на груди.
Джек мысленно надавал себе пощечин и вернулся к прерванному занятию. Несколько секунд было потрачено на безуспешные усилия, после чего он понял, что пришел в себя еще не до конца. Похоже, он ищет муку в холодильнике.
— Где у тебя мука?
Парис беспомощно пожала плечами. Зачем ему мука?
— Она есть?
— Хм, в буфете полно всего, что я никогда не использую. Каролина припасла еще до моего переезда сюда. Она, наверное, думает, что я умею готовить.
— Большая часть людей умеет. — Вполне естественно, что он ответил, так обычно поступают нормальные люди. Но удивление от того, что он никуда не сбежал да еще укоризненно поучает ее, снова вывело Парис из себя.
— Может, просто некому было меня учить.
Он выглянул из-за дверцы шкафа с миской и немедленным кратким советом:
— Может, тебе пойти на курсы? Большинство людей учатся чему-нибудь новому.
Она прикусила губу, подавила предательское пощипывание в горле, обозвала себя парой обидных прозвищ, потому что он оказался прав, и повернулась, собираясь выйти.
— Нет, — рявкнул Джек, возможно, с большим напором, чем предполагал, но приказ сработал.
Парис остановилась, распрямила плечи. От легкого движения облегающая тело материя заискрилась переливающимися огоньками, напоминая Джеку, насколько разумнее позволить ей надеть на себя побольше одежды. Но тут она развернулась и вздернула свой проклятый подбородок, а взгляд убегающих глаз оказался влажным и серым, как небо, затянутое облаками.
— Ты ничему не научишься, если будешь всегда сбегать. — Голос Джека был таким же натянутым и жестким, как узел у него в груди.
Еда — первое, откровенный разговор — второе, кровать — третье, напомнил он себе, отходя в укромный уголок за буфетом, где до того заметил сковороду.
Джинсы — не самая лучшая одежда для того, кто позволяет себе воображать, насколько плотно лягут руки на переливающийся шелк.
Он хлопнул сковородку на плиту, зажег огонь, открыл полку с разной утварью для готовки и начал рыться на ней. После нескольких минут шока Парис начала привыкать к виду Джека, перемещающегося по ее кухне. Он ориентировался лучше ее.
— Что ты делаешь? — спросила она.
— Оладьи. — Он оторвал глаза от плошки перед ним, блокируя приближение Парис сверлящим взглядом. У нее перехватило дыхание. Привыкнет ли она когда-нибудь к воздействию этого взгляда? — А ты чего бы хотела?
Она моргнула в замешательстве.
— Похоже, в буфете есть кленовый сироп. Он нужен тебе?
Джек возобновил прерванную бурную деятельность.
Парис наблюдала, завороженная быстрыми, легкими движениями его руки с взбивалкой. Большие руки, а какие ловкие и умелые. Колени ее задрожали при воспоминании, как искусны эти руки были с нею… Желание повторить стало таким сильным, что ей пришлось прислониться к стенке стойки, чтобы не упасть.
Нет, подумала она, справившись с первой волной жара. Это уже не удовлетворит ее… не полностью.
— Ты предпочитаешь что-то другое?
Его вопрос вклинился в мысли. Откуда он знает?
Она сглотнула.
— Что другое?
— Кроме сиропа. — Он покосился на нее и снова резко отвернулся, на сей раз занявшись сковородкой. — Ну?
Его вопросы ошарашивали. До нее запоздало начало доходить их истинное значение.
— Я буду с сиропом, — промямлила она… если бы только знать, куда девать глаза.
Он решительно встряхнул сковородку, поставил ее обратно на плиту.
— Как ты обходишься без экономки?
Справедливый вопрос, сказала себе Парис, и заслуживающий внятного ответа. Нечего воображать его слова пощечиной проклюнувшемуся у нее чувству собственного достоинства.
— Я покупаю готовые продукты или заказываю обед.
Оладья шмякнулась на тарелку. Он налил еще немного теста на сковородку. Опять ее невероятно поразило, насколько по-домашнему он выглядит, и она позволила себе на мгновение отдаться мечтам. Вот бы каждый день просыпаться, а Джек, полуобнаженный и прекрасный, у нее на кухне…
Полуобнаженный, потому что его рубашка комом валяется на полу в ванной! Готовящий, потому что она ни на что не способна!
Ненавидя свою бесполезность, но твердо решив не предаваться напрасным самобичеваниям, Парис двинулась к буфету. Придется брать уроки: компьютер и кулинария. Она улыбнулась своей нетерпеливости. Возможно, лучше пока ограничиться чем-нибудь одним? Начать надо бы с компьютера, нужного для работы.
Водрузив сироп рядом с тарелкой, на которой возвышалась горка испеченных Джеком оладий, она стала искать приборы и салфетки и заметила кофе. Он сварил настоящий кофе, потому что она ненавидит растворимый. Он приготовил! Он остался!
— Не ожидала ничего подобного, — медленно сказала Парис. — Я думала, мы пойдем куда-нибудь. Нет!
На самом деле я думала, что ты уйдешь.
Его руки замерли, но он не оторвал глаз от стряпни.
— Ты бы предпочла это?
— Нет. Конечно, нет. — Она помедлила, смутившись. — Надеюсь, ты не возражаешь, что вся работа на тебе.
— Не возражаю. — Не раскрылся ни на секунду, предостерегая ее от поспешных выводов. — Мне нравится готовить.
— Да, вижу. — Она искоса взглянула на Джека, восхищаясь его мастерством и густым сладким ароматом, соблазнительно вползавшим в ноздри, дразнящим ее любопытство. — Где ты научился? — (Он повернулся, скептически приподняв бровь.) — Не пойми меня превратно, но мне показалось, что в вашей семье мужские и женские обязанности строго распределены. Или, может, ты на курсах учился?
Легкая усмешка. Хоть что-то…
— Никаких специальных курсов. И ты права относительно моей семьи. После того, как я стал жить отдельно, пришлось научиться.
— Выступаешь против домашней прислуги? — поддразнила она.
Он громко расхохотался. Парис почувствовала себя до нелепости польщенной.
— Никакой прислуги. Только четверо холостяков, работающих каждый за двоих. Вообрази горы грязного белья и валяющиеся повсюду распакованные картонные коробки. Сложная обстановка для выживания.
— Значит, кулинарии ты учился не у своих приятелей?
— У одной из их сестер, вообще-то.
Воспоминание промелькнуло у него на лице, и растущая радость Парис мгновенно угасла. Нет. Она не будет думать о том, что означает эта легкая улыбка и чему еще он мог выучиться у той сестры приятеля.
Не позволит ревности отравить изумительно прекрасный, легкий, полный скрытой радости разговор.
— А когда ты переехал в Орчард-Хиллс?
— Почти три года назад.
— Почему туда? На работу далеко добираться.
— Ну и что? Мне надоело жить в квартире. Хочется пространства, воздуха. Для семьи местечко самое подходящее.
— Да. — Она улыбнулась, вспоминая разбушевавшихся собак и детей, но старательно не думая о собственных собаках и детях. — Почти идеал.
— Только почти. — Его взгляд встретился с ее взглядом, и улыбка померкла, стоило ему подумать, что требуется для того, чтобы сделать место абсолютно идеальным. Она! — Есть несколько вещей, о которых я должен позаботиться, — медленно, серьезно сказал Джек.
Парис вздрогнула, беспокойно оглянулась. Ей вовсе не хотелось слышать об этих вещах. И Джек принудил себя отступить. Ему не хотелось терять недавно обретенную легкость общения. Не хотелось, чтобы она снова отвернулась от него. Не от него, с неожиданной ясностью осознал он. От собственных чувств.
Когда Парис не может их скрыть, она от них убегает.
Понимание доставило ему удовлетворение и помогло найти правильный тон для продолжения беседы. Он повернулся к поджаренным оладьям.
— Ты готова поесть?
— Я думала, ты никогда не спросишь. — Она улыбнулась, видимо успокоившись и следя, как он поливает сиропом стопку оладий. — Надеюсь, это все мне?
— Да тебе и половины не съесть.
— Спорим? Я умираю с голоду.
Джек поднял тарелку, подцепил вилкой одну оладью и поднес к ее губам. Только после этого он заметил, что ее внимание приковано к его груди.
— У тебя мука… там.
— Ничего — не больно, — и ткнул ей в губы оладьей. Открывай рот.
Она подчинилась. Закрыла глаза и изобразила крайнюю степень удовольствия.
— Вкусно, а? — Он придвинулся ближе, чтобы почувствовать нежное касание ее рукава к своей руке, вдохнуть легкий ванильный запах ее кожи, насладиться ее божественным видом. Но и только.
Надкусив еще раз, она отодвинула его руку в сторону.
— Ты не должен меня кормить.
— Не должен. Но мне хочется.
— Никто не делал для меня ничего подобного.
Коротко вздохнув, она зачастила:
— Понимаешь, всегда кого-нибудь нанимали или за кем-то посылали. У меня были люди, которые для меня готовили и получали плату. Эй, ты ведь не ожидаешь, что твои услуги будут оплачены?
— Я ничего не ожидаю.
— Ты уже говорил об этом.
В тяжелом молчании Джек услышал шелест шелка: Парис шевельнулась. Он почувствовал, как что-то откликнулось в нем, глубоко внутри. Несколько фраз вдруг совершенно ясно расставили вещи по своим местам. Родители, выражающие свою любовь с помощью денег, жених, использующий ее деньги. Никого, кто чего-то ждал от нее самой. И она перестала ждать от людей чего-нибудь.
— Так, хорошо, тогда в связи со сказанным я должен признаться. — Он осторожно поставил тарелку на стойку, отступил назад и обхватил ладонями ее лицо. — Я лгал.
Некоторое время он позволил себе полюбоваться ее удивленно расширившимися глазами.
— Я многого ожидал от тебя, возможно, излишне многого. Потому, видимо, и стал убеждать себя, что ничего не жду. Самообман. А ведь времени постоянно не хватает. — Его губы приблизились к ее губам. Время и теперь поджимает, так что, может, начнем не торопясь, по порядку?
Ответом ему был неуловимый кивок.
— Сначала относительно того, что беспокоит меня больше всего. Терпеть не могу, когда ты отворачиваешься, словно у тебя в глазах мелькает какая-то мысль, сомнение, а ты ее скрываешь или отодвигаешь в сторону. Мне хочется, чтобы мы были честны друг с другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15