Содаспес побледнел.
— Полагаю, в твоем кошельке найдется какой-нибудь магический камешек, способный обратить в бегство три десятка Диких Всадников? — саркастически спросил бард.
Молодой чародей только прикусил губу, но ничего не ответил.
Осгрим вздохнул и пощупал небольшой голубой амулет, болтавшийся на кожаном шнурке на его толстой шее.
— Может стоит с ними сразиться? — пробормотал он. — Они не такие уж хорошие воины.
— Да, если учесть что на каждого из нас придется чуть меньше десятка «плохих воинов», — хмыкнул Коньен. — Это значительно повысит наши шансы.
Морган ничего не сказал, а лишь достал короткий меч, висевший у него на бедре, хотя, по правде говоря, особого опыта в обращении с этим оружием у него не было. Бард, само собой, оказался безоружен, как и полагалось святым людям, поскольку никто и не посмел бы поднять руку на человека его сословия. Осгрим вооружился чем-то вроде огромной трехметровой дубинки, увенчанной железными шишками. Моргану еще не доводилось видеть, как обращаются с таким оружием, но он полагал, что это нечто похожее на древнюю китайскую школу единоборств: там было немало подобных экзотических предметов. Правда, непонятно было, что такой палкой можно сделать против тридцати человек.
— А кто они — разбойники?
— Всадники — не разбойники. Они скачут по долинам и не признают никаких законов.
— Почему же их называют «Дикими»?
Великан-простолюдин пожал плечами:
— Я слышал о них от своего прежнего хозяина, покойного господина Юслима, — объяснил он. — Говорят, они пекут лепешки из диких трав, от которых совершенно теряют рассудок. Эти лепешки называются у них вригли. Иногда после этих вригли Всадники мучают встреченных путников, и даже закапывают их живьем в землю. Впрочем, рыть землю они не любят, и вообще не признают никакой другой работы на свете, кроме как скакать по степи. Поэтому они многих просто затаптывают заживо в землю. Впрочем, такое происходит не всегда, и зависит от того, как воздействует на них вригли. Иногда, напротив, они оказываются умиротворенно и дружелюбно настроены.
Слово «вригли» в переводе со старокофирского означало «лист безумия». Морган предположил, что это некий сорт галлюциногена, типа земного пейота. Впервые он пожалел, что не прихватил с собой энергетической винтовки.
Наконец он и сам увидел Всадников. Они скакали «лавиной» на рослых поджарых скакунах. Всадников почти не было видно — они почти слились со своими скакунами. Волосы их развевались на ветру, как гривы. Длинные сабли торчали у них из-за спины. Они сидели в седлах полунагие и мчались прямо к путешественникам. Самое страшное, что при этом не было ни звука, не считая свиста травы, рассекаемой скакунами.
Коньен направил своего коня им навстречу, поднял руку и воскликнул:
— Я — бард, посвященный в Аронне. Мое имя Коньен, я держу путь по миру по благословению Высшего обычая. Отпустите нас с миром, братья-всадники!
Всадники при этих словах осадили скакунов, но ничем не показали, что согласились с предложением барда. Двое стали перешептываться между собой, бросая сердитые взгляды на беззащитных путников, а один из них рассмеялся, очевидно, в ответ на шутку другого. Морган теребил в руках меч, размышляя, не суждено ли их путешествию закончиться, еще толком не начавшись.
Затем двое всадников подъехали поближе, поговорить с певцом, одно слово которого остановило их атаку. До Моргана не донеслось ни слова из их продолжительной беседы, и он с нетерпением ждал, чем все кончится. Сидя в седле, он обливался потом, думая, что никакой он не Пришелец, а просто Сумасошелец, раз пустился в это дикое путешествие.
Наконец Коньен приветственно отсалютовал двум Всадникам и вернулся, чтобы присоединиться к своим товарищам. При этом он ухмылялся так, будто только что задаром распил бутылочку вина.
— Я же говорил, — объявил он. — Нас пригласили следовать в лагерь этой шайки, где нас будет потчевать сам вождь. Нам предложено воспользоваться гостеприимством Всадников, — гордо заключил он.
— Так я и знал, — облегченно вздохнул Осгрим. — Я же говорил — обойдемся без драки. По всему было видно, что это гостеприимные ребята.
— Думаешь, им можно доверять? — шепнул Содаспес рапсоду.
Старый бард только пожал плечами:
— А боги их знают, парень. Но, думаю, благоразумнее было бы отказаться от предложения.
И они поскакали дальше сквозь туман, за летящей вперед вереницей Всадников, в их далекий, то ли враждебный, то ли гостеприимный лагерь, представлявший собой составленные кругом повозки с большими колесами. Такие лагеря Морган видел в старинных книгах отца, где говорилось про казаков и индейцев. За повозками щипали траву стреноженные животные, отгоняя косматыми хвостами вечернюю мошкару и опуская к сырой земле ветвистые рога. Это были антары — местный скот, напоминающий быков. Всадники были кочевыми племенами, и поэтому не могли обойтись без этих животных, составлявших их провиант в случае неудачной охоты.
Курносая веселая ребятня сразу окружила вновь прибывших. Темноволосые степные красавицы с длинными косами в пестрых нарядах со множеством юбок, шуршавших одна под другой, сидели на облучках повозок, лузгая семечки и болтая с проезжавшими мимо них Всадниками. Приветствуя незнакомцев, они скромно опускали свои раскосые глаза.
В центре круга повозок вытоптали высокую траву и развели огромный костер, бьющий прямо в вечернее небо. Вокруг него расставили многочисленные вертела, на которых вращались целые туши. Старики этого кочевого племени — самые уважаемые люди, мирно попивали из винных мехов и покуривали длинные камышовые трубки. Морган слышал о таких, но никогда прежде не видел.
Путники спешились и мялись, не зная, что делать дальше. Они боялись показаться нескромными или недовольными. Тогда Коньен, как предводитель их крошечного отряда, произнес речь в духе бардов, содержавшую приветствие и благодарность за гостеприимство.
Навстречу ему вышел высокий человек, редкого для кофирцев роста. Его желтые глаза светились, как у льва при свете костра, а громадные закрученные усы, старательно напомаженные и завитые, очевидно являлись не только его гордостью, но и свидетельством высокого положения в стае перелетных кочевников. Коньен отдал ему честь и получил в ответ благосклонный кивок, за которым, впрочем, никакого приглашения к костру не последовало.
Всадники, очевидно, ждали решения вожака. Однако вождь не торопился, разглядывая гостей. Наконец раздался голос, от которого, казалось, замерли даже языки пламени:
— Мир вам, согласно статуту, — заявил вождь, и Морган понял, что бояться больше нечего.
Всю эту ночь путники пировали со Всадниками. Это была дикая и сумбурная ночь. В небе пылали огромные звезды, такие яркие, что казались искрами, выброшенными из костра. Могучий ветер ревел под золотой луной, как поющие у костра мужчины, и высокие травы вздыхали вокруг, как вторящие им женщины.
Морган ел, пока не почувствовал, что наступил предел: голод был утолен окончательно, добит зверски и, как казалось, навсегда. На Каргонессе в основном питались рыбой, мясо тучного антара было редкостью и потреблялось лишь по большим праздникам. Здесь же, в Шепчущих Долинах, оно являлось основным продуктом питания, не считая дичи, и питались им, как хлебом, в неограниченном количестве. Рыба, напротив, считалась экзотикой у степных народов. Жир стекал по подбородку Моргана, и он уже не мог смотреть на тушу, шкворчащую над костром, с которой мерно отмахивали саблями ломти жареного мяса. От желтого вина, насыщенного медом, пряностями и травами, а также сдобренного красным перцем, кружилась голова. Морган откинулся назад, упершись спиной в высокое колесо повозки, готовый заснуть, и остальные его попутчики последовали этому примеру.
Подобно цыганам, Всадники обожали музыку, которую исполняли на дудках и маленьких литаврах. Под нее юные незамужние красавицы плясали вокруг костра дикую эротическую сарабанду. Взлетали многочисленные юбки, смуглые оголенные ножки то и дело выныривали из-под кружев, и время от времени к девушкам с криком присоединялся кто-нибудь из мужчин. Уперев руки в бока, выкатив грудь колесом, молодые люди расхаживали петухами перед дамами, которые отвечали на заигрывания улыбками, сверкая сахарными зубками в свете костра. Было в этом танце что-то зажигательное и до боли знакомое Моргану.
Затем суровый вождь, восседавший среди стариков племени, попросил Коньена спеть им песнь, и старый бард, настраивая лиру, вышел к костру. Сначала он спел меланхолическую песню о каком-то страннике, а потом в противовес ей другую с зажигательной плясовой мелодией.
Морган не слышал прежде пения старого рапсода, так что для него оно стало откровением. Коньен оказался настоящим мастером, голос его завораживал, как чары колдуна. Казалось, своим голосом он мог усыпить или опьянить. Затем бард спел часть старинной саги, которую так любил слушать Таспер. Сам граф, обремененный властью и титулом, не мог покинуть свою крепость, чтобы насладиться всеми прелестями путешествия. Да, граф завидовал ему…
Затем зазвучала веселая народная песня. Гудевшее в голове вино мешало Моргану понять ее смысл. Позже он услышал песню еще раз. Это было сказание о Девяти Героях, бившихся с Тенью и Ведьмой, слугой Тьмы, и вооруженных при этом только арфой Гливуда и Гондафалем — мечом света. У них тоже имелся свой певец, и вот именно эту песню он и сочинил, чтобы позабавить остальных героев в долгом пути.
Когда прекрасная старинная песня подходила к концу, один за другим Дикие Всадники, а также их женщины и дети, присоединились к барду, образуя хор, отчего эта простонародная песня приобрела поистине эпический размах. Морган заметил, что и сам не может не подпевать.
Эта старинная песня вызвала неимоверные рукоплескания, а следующую выслушали в благоговейном молчании. В ней звучали такая печаль и такая любовь, какие Морган впервые слышал в песнях бардов. Песня говорила о жертве, принесенной единственно ради любви, о некоем страннике, который наконец нашел дом, странным непостижимо-загадочным образом став одновременно победителем и жертвой. И тут Морган заметил, как и тогда, в прошлый раз, на Каргонессе, что глаза всех присутствующих обращены к нему; по крайней мере, глаза всех мужчин, воинов и Всадников, сидевших у костра. Тогда он понял, что бард, в глазах которого блестели слезы, поет одну из заключительных песен Лиссандур-лэ.
Великая песнь замерла в мертвом молчании.
Вождь встал и сдержанно поклонился певцу, затем повернулся и так же торжественно поклонился Содаспесу, Осгриму и самому Моргану.
— Нам это знакомо, — спокойно произнес он. — Посвящение нас не коснулось, но и среди нас тоже были герои. Наши мудрецы читают в звездах и знают, что Дракон преобразился, и Бейль налилась кровью, как пламя костра, рядом с зарезанными антарами.
Ветер пробежал по траве, никто не издал ни слова.
— Мы знаем, кто вы такие, зачем путь держите, и сохраним память о вас, — медленно продолжал вождь. — Чародей, певец, йомен и далекий звездный странник — вы сделали нам честь, посидев у нашего костра, и мы будем рассказывать своим детям, и детям детей о том, что видели вас.
И тут Морган почувствовал, что и его глаза тоже наполнились слезами.
Потом было море вина и песен, которые необходимо спеть до зари, и путники погрузились в глубокий сон в шатрах Всадников долин лишь тогда, когда в пылающем небе уже догорали последние звезды.
Они надолго запомнят теплоту и гостеприимство, встретившие их тут, и будут согреваться этими воспоминаниями в долгой, долгой дороге, которая проведет их через весь мир Бергеликса.
Им еще предстоит пройти долины и утесы, леса и горы, миновать зверей, чудовищ и магов, пока светлая цель не засияет перед ними.
Глава 4
АРГИРА
Все четверо мирно спали под открытым небом, а Всадники несли караул, поскольку в этой стране разбойничьих шаек было не меньше, чем стай диких зверей.
На следующий день путники двинулись к утесам Таура, а гостеприимные хозяева провожали их с почетом, достойным королей.
Вождь Всадников, по имени Лоран, снабдил их припасами — мясом, завернутым в промасленную бумагу, и сушеными плодами, которые Всадники выменивали на мясо у окрестных жителей. Из них они изготавливали свое знаменитое фруктово-медовое вино. Его полагалось пить, вздымая мех над головой и свесив вниз резной костяной мундштук. Вино при этом лилось струйкой в рот, по пути насыщаясь воздухом, отчего становилось вкуснее и быстрее ударяло в голову, совсем как сидр. Но в рот оно попадало только если повезет. С первого раза у Моргана это не получилось.
Всадники, отправившиеся вместе с путешественниками, ехали явно неохотно и с тревожным видом. Поговаривали, будто в горах, гнездясь в высоких пещерах, развелись сенмурвы. Однако Содаспес оставался непреклонен. Он утверждал, что в горах к ним присоединится пятый путешественник, и, кроме того, сразу за отрогами Таура лежал Гримвуд, оттуда открывался путь дальше. Спорить было бесполезно.
Когда они подошли к самым отрогам Таура, Морган почувствовал, как заныло в животе. И они собираются карабкаться на эту стену? Где, в каком месте? Это все равно что ползти по белому полотну экрана, надеясь попасть в кинофильм. К тому же тысячефутовая стена казалась совершенно отвесной. Она нависала над ними, вполне оправдывая свое название — Отроги. Без альпинистского снаряжения и специальной подготовки делать здесь было нечего. Ни одной трещинки, за которую Можно было зацепиться хотя бы глазом. Но выяснилось, что Содаспес знал ущелье, по которому можно пройти.
Оно оказалось таким узким, что с мыслью о дальнейшем путешествии верхом можно было расстаться. Коньен считал, что скакуны могли бы идти в поводу, но конце концов было решено оставить их у Всадников.
Путники расстались со Всадниками у самого входа в ущелье, окруженного белыми стенами, словно белокаменными небоскребами. Сверкая желтыми глазами Всадники один за другим опустились на колени перед Морганом, прося прощения, что не могут проводить его дальше, а один мальчик подошел к Пришельцу, умоляя о чести поцеловать его руку и попросив благословения. Морган беспомощно оглянулся на остальных, но никто не пришел ему на помощь — так что ему пришлось исполнить просьбу. Он на ходу даже выдумал нечто вроде благословения. Никто при этом не рассмеялся.
Мальчик совершенно серьезно поблагодарил его:
— Я — Кхонор, сын Вождя, и все наше племя всегда к вашим услугам, повелитель! — объявил он.
Затем они вскочили в седла, вскинув в прощальном жесте смуглые руки, и вернулись в степи, оставив Моргана безмолвно и бессмысленно шевелить губами, словно читая молитву. «Дикие Всадники… Шепчущие долины»— вот что срывалось с его губ, словно он хотел навсегда запомнить эти названия.
Вот уже несколько часов они карабкались по ущелью. Туманы долин, ранее сопровождавшие их, сменились сухим холодным воздухом известняков. Временами стены ущелья становилось настолько крутыми, а само ущелье — таким узким, что им приходилось идти боком.
В воздухе повисла каменная пыль, ибо известняк крошился как мел. Путники не смогли бы увидеть сенмурвов, появись они даже в нескольких шагах. Морган еще не слышал об этих существах, а видел лишь их геральдические изображения, которые считал чистой воды вымыслом. Такие гербы носили, например, принцы Шриштара: золотой сенмурв на темно-красном поле. Но он не хотел обнаруживать свою невежественность лишними вопросами.
Они продвигались все дальше. Моргану казалось, что болит каждый мускул его тела, однако ныли главным образом бедра. Сжав губы, он не подавал виду, что очень устал. За ним взбирался Осгрим, поминутно устало чертыхаясь.
А вот Содаспес с певцом будто родились в горах. Они легко шли впереди, осыпанные с ног до головы пылью, словно два мельника. Морган и сам выглядел не лучше — пыль забивалась в горло, от нее сильно резало в глазах, она липла к спине.
Однако все когда-нибудь да кончается, даже страдания, и вот путешественники вышли из ущелья на относительно ровное место. С такой высоты открывался потрясающий вид. Перед ними лежали бескрайние долины, утопавшие в облаках и в тумане, а за ними блестела полоса воды — Желтый Дракон или море? Трудно было определить с такого расстояния. Белая звезда Ситри все еще висела над горизонтом, хотя день уже шел на убыль.
Свежий ветер бил в лицо. Коньен отдувался, временами пригубляя из меха с вином. Содаспес, видя это, неодобрительно морщился и отворачивался. Первым увидел сенмурва Морган.
Ничего опасного в этом нелепом существе, с виду напоминавшим какого-нибудь мутанта, по его мнению, не было. Размером с большую птицу, с короткими кривыми лапами, оно сидело на глыбе известняка, вцепившись в него кривыми черными когтями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16