Где она их видела? И как вспышка: рассказ об умершей девочке в прошлый приезд! Теперь прямо и направо!— Мы уже рядом!Маринка, спотыкаясь и падая, полезла через сугробы.— Марин, ну куда ты, Марин… Я не могу больше!— Здесь! — Маринка уверенно показала рукой на присыпанную снегом плиту за оградкой. — Я знала, что найду!По ее телу разлилось блаженное тепло, Маринка почти не ощущала усталости. Она открыла оградку и рукавичкой смела с надгробия снег.Димка подошел и стал рядом. Он тяжело дышал.— Этого не может быть! — сказал он тихо. — Даже местные не смогли найти. Как тебе удалось?— Это Татьяна Алексеевна снова помогла, царство ей небесное! — улыбнулась Маринка. — А теперь идем назад! Надо спешить!Она привязала на оградку свой красный шарф — для того чтобы не плутать в следующий раз, и они поспешили назад.— Ну что, не нашли? — встретила их встревоженная Наташка. — Лена рассказала… Не надо было идти!— Нашли, нашли! — Димка радостно потирал замерзшие руки. — Отправляй туда людей скорее яму копать — я сейчас нарисую план…— Да ты хоть разденься!..Из комнаты выглянула закутанная в платок Лена, все так же ненавистно посмотрела на Маринку, но ничего не сказала. Серега быстро отдал несколько распоряжений сидящим в углу людям.— Я пойду с ними, — сказал он, целуя Наташку.— И я! — рванулась было Маринка, но Серега преградил ей путь мускулистой рукой:— А ты, кума беспокойная, сиди-ка дома. Отогревайся! Гроб с телом Льва Дмитриевича привезли на машине часов в семь вечера. Из Америки проводить его в последний путь приехала его вторая жена Татьяна и двое взрослых детей. Они совсем не были похожи на Димку с Наташкой — все в черном, молчаливые, отстраненные, они холодно поздоровались со всеми и сели в сторонке. Татьяна казалась усталой и нервной.— Я не понимаю, почему он так учудил напоследок! — громко говорила она Наташке, заламывая ухоженные руки с крупными перстнями. — Мы могли все очень хорошо сделать в Америке. Кремация — это так удобно. Почему он захотел, чтобы его похоронили именно здесь? Почему он захотел, чтобы на похоронах были только родные? У него в Штатах столько влиятельных друзей… Они не поймут! К чему такие сложности?На Маринку больше никто не обращал внимания. Она сняла скатерть и занавесила единственное в доме зеркало, принесла свечи. Гроб с телом покойного установили в гостиной на столе. Пока родные сидели у гроба, Маринка мыла на кухне посуду, готовила немудреную еду. Надо же еще помянуть человека после похорон… Часа через полтора Татьяна с детьми ушли ночевать к соседям, — видимо, сказывались дальний перелет, стресс последних дней, разница во времени… У гроба продолжали сидеть Наташка с братом. Лена клевала носом у печки на кухне. Ближе к полуночи вернулся Серега.— Все в порядке, — сказал он, снимая полушубок. — С могилой успеют. Ну и метель! Думал, не дойду обратно!..— Нам с мужем пора! — заявила вдруг Лена, очнувшись от дремы. — Надо поспать немного. Мите нельзя переутомляться. И ребенок наш давно уже один.Она немного опасливо заглянула в комнату с покойником, жестом позвала Димку, строго шепнула ему несколько слов. Он помялся и кивнул:— Марин, мы пойдем… Тут Лене нельзя оставаться. Ей страшно. Ты посмотри за Наташкой.— Хорошо.Напоив Серегу чаем, она прошла в комнату, где, склонившись к гробу, неподвижно сидела Наташка. Пламя свечей плясало у нее на распушенных волосах.— Наташенька, — тихо позвала ее Маринка, — поздно уже.— И что? Я посижу…— Тебе надо отдохнуть.— Я не устала.— Ты же не можешь сейчас думать только о себе. У тебя ребеночек спать хочет. Иди отдохни несколько часов.— А как же папа?— Не беспокойся, я посижу с ним. Как ты думаешь, тут где-нибудь есть Писание?— Зачем тебе?— Псалтырь почитаю. Чтобы он отошел легче…— Я посмотрю…Через некоторое время она вернулась с потертой книгой в руке:— Вот, я помнила, что где-то была…— Спасибо. Иди в комнату, отдыхай. И Серега пусть поспит.— Он говорит, что тебя одну не оставит. Будет на кухне… Наташка поцеловала Маринку и ушла. Маринка зажгла еще свечей, открыла Евангелие и начала читать вслух. Несколько сильных порывов ветра ударили в окно так, что даже пламя свечей колыхнулось. Не дрогнув, Маринка продолжала читать дальше. Время от времени к ней заглядывал Серега и, убедившись, что все в порядке, снова уходил на кухню. Он не спал — пил чай, думал о чем-то… На рассвете пришла Наташка:— Ты как?— Все нормально. Читала…— Давай теперь я. Иди отдыхай.— Там еще готовить поминки надо. Мы с Серегой картошку почистим, да?Ближе к девяти утра пришел заспанный Димка и сел на кухне. !— Тебе чаю? — спросила Маринка, вытирая руки.— Угу, — кивнул он, зевая. — А где ты спала?— Нигде.— Почему?— Так надо было.— Ты странная.Чуть позже подошли Татьяна с детьми и Лена. Вторая жена Соловьева смотрелась немного странно с укладкой и ярким макияжем, на каблуках, в бархатном черном платье.— Ах, как же я пойду на кладбище? — качала она головой. — На каблуках, да еще у меня норковая шуба длинная! Там такие сугробы!Маринке стало не по себе оттого, что за несколько часов до похорон близкого человека эта женщина могла вообще думать о чем-то другом. И сводный брат Димки в черном костюме тоже казался пришельцем из какой-то другой жизни…— Пора! — сказал Серега, глядя на часы.— Постоим у гроба, — сказала Татьяна, жестом собирая родственников в комнате.Все стали вокруг гроба и замолчали. Маринка не осмелилась выйти с кухни и смотрела в дверной проем.— Марин, а ты? Иди сюда! — позвала ее Наташка и поставила между собой и Димкой.В ту же минуту Маринка почувствовала, что ее сильно толкнули в бок. Димкина жена Лена, которая, видимо, почувствовала себя притесненной, отодвинула Маринку локтем и стала прямо перед ней, так что Маринка из-за ее головы даже гроба не видела. Только рыжеватый затылок с жидкими прямыми волосами. Она ничего не сказала Лене — разве можно вообще что-то говорить в такой день? Когда выносили гроб, она положила в него цветы и украдкой поцеловала его уголок.На кладбище вместе со всеми Маринка не пошла. Во-первых, вроде бы и не родственница даже, а у могилы должны быть только самые близкие. Во-вторых, дома дел было выше крыши. Надо было полы помыть, с едой до конца разобраться… Сходила на могилу уже на следующий день, перед тем как уезжать. Принесла два букета цветов — один Льву Дмитриевичу и Татьяне Алексеевне, второй — той девочке, которая подсказала ей правильную дорогу.Следующая встреча с Димкой у нее произошла только летом, через полгода. Жизнь Маринки вроде бы шла в нормальном, обычном русле — текущие проблемы и заботы. То Весельцова с работы выгнали и он опять баклуши бил несколько месяцев, то Илья чудить начал… Привел домой какую-то девчонку и заявил, что она теперь будет здесь жить. Девочка Маша сразу приехала с чемоданчиком и домашними тапочками. Вспоминая собственное детство, Маринка панически боялась пережать, сделать сыну больно. Хотя уж кому-кому, а ей-то совершенно очевидно было, что ничем хорошим это сожительство не закончится.— Илюшка, зачем ты ее привез? Как мы тут вчетвером будем?— А разве я не имею права на часть квартиры?— Имеешь, конечно. Но ты забыл, что ты еще учишься. Лет-то тебе сколько? Ты доучись и стань на ноги сначала… Она же не жена тебе…— А ты сама с кем живешь? С мужем?Ответить было нечего — сын был абсолютно прав. Девочка Маша оказалась в принципе доброй, но ужасно ленивой. Даже посуду за собой после завтрака со стола не убирала. К счастью для всех, этот роман Ильи был достаточно коротким: его подружка довольно быстро отыскала какого-то более состоятельного и взрослого кавалера и переметнулась к нему. Илья ужасно страдал…Как обычно, Маринка терпеливо разбиралась со всеми, помогала, утешала, и с какого-то момента ей начало казаться, что ее самой — с ее чувствами и мыслями — уже и нет больше, вся растворилась в других людях. В таком настроении и приехала она в Петровское — вынырнуть из быта, немного развеяться, походить по знакомым аллеям, подумать о жизни. Ноги сами собой понесли к реке, к тому месту, где Димка когда-то держал лодку. Как будто тайно надеялась на встречу. И вроде бы совсем уже ничего не надо — только бы увидеть одним глазком, только бы узнать, что все у него хорошо… Но не судьба. Ангар оказался закрыт, вокруг никого. Наверно, и к лучшему. Что старое ворошить? Маринка уселась на зеленую траву и засмотрелась на волны. У нее уже половина жизни прошла, а волны все так же бегут и бегут, как бежали в их общем с Димкой детстве… Димка. Где он сейчас? Вспоминает ли о ней, хотя бы иногда?— Привет! — вдруг раздалось за спиной. Маринка вздрогнула и обернулась. Димка — легок на помине — стоял прямо за ее спиной.— Привет! — улыбнулась она.— А что это ты тут одна сидишь? — спросил он так, как будто в последний раз они виделись всего несколько часов назад.— Так, думаю. Хотела тебя увидеть.— А-а-а… Тогда смотри!Димка уселся на траву рядом. Маринка смотрела на него во все глаза и не могла скрыть радости.— Рассказывай, рассказывай скорее, как ты живешь?— А что рассказывать? — почесал голову Димка. — Вот с Ленкой развелся… Она уехала в Москву и сына забрала.— Да ты что? Почему?— Не знаю. Она сказала, что я ее никогда не любил. Может, это и правда. Она, наверно, просто слишком молодая была. Разные поколения… Староват я стал для девчонок. Меня ведь никто из женщин не понимает так, как ты.— Вот спасибо! Дожила-таки! Наконец услышала это!— Как будто ты сама не знала никогда. Ты очень важный для меня человек.— Неужели? Важный — это как?— Да отстань ты от меня со своими подколками. Сама же все знаешь про нас…— Димка, я ничего не знаю! Уже тридцать лет не знаю! Кроме того, что ты уже трижды женился, развелся, нарожал детей, а моя судьба — только всегда стоять за спиной твоих жен!— Когда это ты за спиной стояла? Ты всегда в моей жизни была особенная…— Димка, ты любишь меня?— Начинается сказка про белого бычка. Ну люблю, люблю, конечно. Дурацкий вопрос.— Тогда почему у нас все так?..— Потому, что я не хочу портить тебе жизнь. Слишком сильно люблю, чтобы жениться. Посмотри на меня: мужчина под сорок, лысый, почти развалина… Зачем тебе такой? У тебя есть молодой и здоровенный! Гораздо лучше, чем я.— Димка, Димочка, мне все равно, как ты выглядишь. Мне больше никто не нужен! Я люблю тебя тридцать лет. Разве возраст главное?— А что главное?— Совсем другое. Чувства…— Все вы, женщины, такие. Чуть что — сразу чувства. Как будто на них можно что-то построить. Слушай, что мы тут сидим? Поедем ко мне, выпьем чаю. Меня знобит что-то от этих разговоров.— Поедем — куда?— А я квартиру купил. Ты не знаешь, что ли? Да той самой нашей улице… Прямо рядом с домом твоей мамы.Маринка посмотрела на него потрясенно. Словно завороженная, легко села, как и много лет назад, на багажник велосипеда, и они поехали.— Постой, постой! — в какой-то момент закричала Маринка. — Мы же не туда едем!— Как это — не туда? — Димка от удивления остановился и обернулся. — Я еду к твоему дому, рядом с нашей школой, где твоя мама живет.— Да она там уже несколько лет не живет! — удивленно сказала Маринка. — Они переехали в новостройки, в другой конец города.— Переехали? — расстроенно переспросил Димка. — А я и не знал. Зачем же я тогда квартиру купил?Соловьев не солгал: окна его новой квартиры выходили прямо на дом, где когда-то жила Маринка. Если взять самый простой бинокль, можно спокойно рассмотреть все, что делается в окнах напротив. В Димкиной квартире было неуютно, по углам стояли какие-то неразобранные узлы, валялись удочки, велосипедные шины и прочие холостяцкие причиндалы. В спальне на полочке, среди разного хлама, Маринка увидела расшитую бисером подушечку-сердечко — ту самую, которую она когда-то подарила Димке надень рождения.— Ты хранишь? — удивленно спросила она, прижимая сердечко к щеке.— Конечно. Чай будешь? — слегка смутившись, ответил Соловьев.— Буду!— Только у меня ничего нет… Баранки вот сухие…— Ничего не надо!Они попили чаю, посидели немного на диване молча. Смеркалось. Маринка все не могла прийти в себя оттого, что Димка купил квартиру именно в этом месте, оттого, что хранит вещь, про которую она уже и думать забыла. А сейчас сидит молча напротив, насупившись, как чужой…— Ну что ты, Дим? — Она погладила его по колену. — Скажи что-нибудь.— Что?— Не знаю… Ну что я красивая!— Ты красивая — и сама это знаешь. Зачем говорить?— Дим, поцелуй меня! — Соловьев быстро прикоснулся губами к ее щеке. — Дим, не так…Он наклонился ниже и поцеловал в губы. Как когда-то в детстве — сначала неловко, потом долго и страстно. Через несколько минут он отскочил от нее как ошпаренный.— Нет, я не могу!— Чего ты не можешь?— Не соблазняй меня! У меня все равно ничего не получится. Уже давно не получалось…— А я тебя и не соблазняю. Имею я право тебя просто поцеловать, в конце концов?Маринка подошла к нему и крепко обняла. Димка доверчиво положил голову ей на грудь. Она еще долго гладила его по колючему ежику, по плечам, по груди… Так они и уснули.Наутро Димка на работу не пошел, сказавшись больным. Он теперь трудился где-то на теплостанции.— Там все уже привыкли! — махнул рукой он. — А выгонят — не велика беда. Все равно помирать скоро.— Что ты говоришь? Прекрати немедленно!— А как будто ты и об этом не знала! Тебе что, сестричка моя не рассказывала?— Дима! — Маринка от возмущения даже села. — Пора бы уже привыкнуть за тридцать лет, что Наташа мне о тебе ничего не рассказывает. Ничего! Ты тоже молчишь. Поэтому откуда я могу знать?— Ты ужасно красивая, когда злишься! Димка повалил ее обратно на кровать.— Ну вот, а говорил, что не можешь ничего! — рассмеялась Маринка минут через двадцать. — Ты еще ого-го!— Не знаю, что со мной случилось сегодня, — смутился Димка. — Я думал, уже все, в евнухи пора…— Тебе — в евнухи? Да не смеши ты, ради Христа.В тот день они занимались любовью до самого вечера, как будто наверстывая упущенное за последние годы.— А как же Весельцов? — спросил вдруг Димка. — Ты что, ушла от него?— Нет, не ушла. Он дома ждет. Думает, я к маме поехала.— Так у тебя с ним все хорошо?— А ты как думаешь?Соловьев снова насупился и замолчал. Они сходили вместе в магазин, купили продуктов и большой арбуз. Маринка приготовила ужин. Ели на полуразвалившемся, старом столе, но при свечах — единственный раз в жизни. Маринка чувствовала, что одно его слово — и она останется здесь навсегда. Делить с Димкой счастье и беды в этой крошечной, грязной квартире, пока смерть их не разлучит…— Димка, ты ничего не хочешь мне сказать? — Что?— Ну не знаю…— Арбуз…— Какой арбуз? Что ты несешь?— Арбуз сладкий… Ты же просила что-то сказать.— Ладно, Димуля. — Маринкин порыв прошел, сменившись усталостью. — Повеселились — и хватит. Мне пора в Москву. Дела ждут. Ты же мне все равно ничего не говоришь.— Пенек рядом со мной всегда свободен для тебя.— Пенек, говоришь? А мне пенька мало!— Смотри, если не ты, кто-то другой его займет. Подумай!— Пусть занимает! Проводи на электричку. — Угу.Димка посадил Маринку в электричку и на прощание быстро чмокнул в щеку. Маринка смотрела, как он шел по перрону, не оборачиваясь, и нервно курил. Сердце у нее сжималось, в глазах стояли слезы. Неужели непонятно, что тут уже никогда ничего не будет, что надо бежать прочь от этой гибельной любви, которая каждый раз настигала исподтишка и незаметно засасывала, как коварный речной водоворот? Зачем она пошла на реку, увидела его, снова взбаламутила успокоившиеся было чувства? Маринка злилась на себя — и тайно радовалась, что нечаянно провела с Димкой целых два дня.Дома Маринку встретил растерянный Илья:— Мам, ты, наверно, переживать будешь… Ты только не расстраивайся, пожалуйста. Сядь. Тебе корвалол накапать сейчас или потом?— Что это ты со мной как с душевнобольной? Говори давай быстро, что случилось.— Весельцов ушел…— Куда? — равнодушно спросила Маринка.— Совсем ушел… Собрал чемоданы — и нет его…— Да? А что, ему было куда идти?— Было… — Илья опустил глаза и покраснел. — Я тебе не говорил.— Ладно уж, рассказывай! Чай будешь?— Буду. В общем… У него уже давно была одна тетка. Лет на двадцать старше его, хозяйка какой-то крупной фирмы, я точно не знаю. Одинокая… Настоящая стерва. Я их разговоры по телефону слышал несколько раз. Он на ней женится, и они уезжают в путешествие. Куда-то на Карибы. Серега мне сказал тебе не говорить.— Почему?— Мы боялись, что ты не переживешь… Опять в больницу попадешь.— Зря боялись. Это все новости? — Да.— Вот и хорошо. Наконец пристроен Весельцов. Рада за него. А теперь давай чай пить.— Мам, ты что, в Петровском была?— Да. А почему ты спросил?— Не знаю… У тебя всегда потом такое лицо… Маринка рассмеялась и обняла сына. Ей было, в общем,все равно, что Весельцов ушел. Не в первый раз в этой жизни она снова начинала с нуля. И в этот раз отчего-то совсем не было страшно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44