У каждого своя половина, и я никого не обижу, поверь. Сама буду навещать их по мере сил и возможностей…
Наташа даже застонала от безудержного смеха. Но как же так, засомневалась она, бедные мужья станут ждать твоих милостей неделями, месяцами, а потом их потянет к другим женщинам, более старомодным.
— На что ты намекаешь, ехидна? — с угрозой спросила Катя.
— И все-таки в этой идее есть что-то нездоровое, извращенческое, — размышляла Наташа. — Хотя в твоей ситуации это было бы возможно…
— Наоборот, это очень разумная и здоровая идея, — уверяла Катя. — Посмотри, сколько вокруг мучается людей, мечутся между двумя женщинами или между двумя мужчинами, лгут, унижаются, калечат судьбы детей.
— Это неразрешимо. Ревность, злоба, смертоубийство — вот к чему приведут множество и многомужество.
Ничего подобного, люди станут совсем другими — спокойными, терпеливыми, доброжелательными, не то что мы, неврастеники. Психотерапия достигнет небывалого развития, психотерапевтов разведем легионы, на каждого жителя придется свой личный доктор. Всякие дурные эмоции будут пресекаться в зародыше и в конце концов выведутся совсем.
Наташа зачарованно слушала. Как бы это было замечательно! Но что-то ей не верилось в скорое пришествие такого будущего. Они с Катей точно не доживут и дети их едва ли.
Наступила весна, а отношения с Колесниковым не продвинулись ни на полшага. Скорее наоборот. Он все так же избегал ее, был подчеркнуто сдержан и отводил глаза. В глазах этих Катя мельком прочитывала тревогу и растерянность. Если осенью это радовало ее и внушало надежду, то сейчас она поняла — надеяться ей следует только на себя. Если камень вовремя не сдвинуть с места, он обрастет мхом и уйдет в землю. Только она сама может подтолкнуть его, чтобы он покатился с горы. Хватит ли у нее сил?
Она не сердилась на Колесникова и не осуждала его. У него прочное положение, размеренная и спокойная жизнь. И вот родные, друзья, весь факультет узнают о его романе с двадцатилетней студенткой. По крайней мере полгода все будут плотоядно обсуждать эту тему. Катя сама трепетала перед так называемым общественным мнением и потому сочувствовала Сергею Петровичу. Да, ему будет нелегко. Но это можно пережить и перетерпеть.
Долгие недели она обдумывала, что же ей делать. Мысль о том, что Колесников постепенно совсем отдалится и уйдет из ее жизни, была невыносима. Значит, она должна что-то предпринять. Пусть эта отчаянная попытка увенчается крахом, зато она ни о чем не будет жалеть.
Сначала ее гордость протестовала. Не может она бегать за мужчиной и предлагать себя. Но благоразумие подсказало: Колесников — не совсем обычный мужчина, он прежде всего человек. Даже если он мягко и необидно отвергнет ее, гордость ничуть не пострадает.
Наконец она решилась. Заранее не обдумывала, что скажет и как. Упреки и признания давно скопились в ее голове и готовы были слететь с языка. Катя чувствовала, в ту минуту, когда они будут стоять лицом к лицу, она найдет что сказать. Пусть это только будет искренне и сбивчиво. Не нужно репетировать у зеркала, как она обычно делала перед важными выступлениями.
Несколько дней она, как частный детектив, посвятила изучению его распорядка дня. Начала с расписания занятий, потом поджидала у подъезда. Ее лихорадило, как от высокой температуры. Но Катя утешала себя тем, что если бы она была обыкновенной охотницей за женихами, то никогда не заставила бы себя пойти на такое унижение. Только искреннее чувство к Колесникову толкало ее на столь безрассудный поступок.
Она назначила день, хотя всякое могло случиться: он засидится в библиотеке или будет возвращаться с кем-нибудь из знакомых. Но все как будто благоприятствовало Кате. Сергей Петрович в полном одиночестве медленно зашагал к метро своим любимым маршрутом — мимо Манежа, побродил в Александровском саду и растворился в толпе у Исторического музея. Она следовала за ним на безопасном расстоянии, но так и не решилась подойти.
Через три дня, набравшись мужества, Катя повторила попытку. Уже смеркалось, когда Колесников вышел с факультета в сопровождении приятеля и они, весело переговариваясь, поспешили совсем в другую сторону, по улице Герцена. Катя была в ярости. Обрушив на голову злодея, укравшего у нее Колесникова, все проклятия, которые знала, она, больная и разбитая, вернулась в общежитие ни с чем. Выпила валерьянки, чуть-чуть успокоилась.
«Куда это он направился?» — думала она с раздражением. Явно не домой, а развлекаться. Ревность к неведомой сопернице огнем опалила ее. Еще несколько дней таких мучений — и она загремит в Кащенку. Нельзя больше откладывать. Завтра же, завтра, приказала она себе.
На другой день около часа она ждала, прогуливаясь по тротуару, нервно теребя бахрому шарфика. Наташе она решила рассказать, когда все разрешится — счастливо или несчастливо для нее. Ей казалось сейчас, что она жутко страдает, и эта новая роль страдалицы в глубине души нравилась ей.
Вот и он. Она поспешила за ним к Манежу, чувствуя, что задыхается от волнения, настоящее смятение овладело ею. Решается ее судьба.
— Добрый вечер. Мне нужно поговорить с вами, Сергей Петрович. — Катя шла рядом с ним и пыталась говорить твердо и уверенно.
Накрапывал дождик. Колесников втянул голову в воротник куртки и потому погладывал на нее чуть сбоку, по-птичьи, как будто испуганно и смущенно.
— Мы же вчера виделись, Катя. У вас есть зонтик? Пойдемте куда-нибудь под крышу.
Но Катя не могла сидеть или стоять на месте. Ей нужно было двигаться, говорить, чтобы унять тревогу.
— Вчера мы виделись на семинаре. Это совсем другое… У меня к вам личный разговор.
Они шли рядом, стараясь не смотреть друг на друга. Катя чувствовала, как пылают ее щеки, зато руки холодные, как ледышки.
— В последнее время вы совсем другой, как будто сердитесь на меня за что-то. Мне это тяжело. Скажите прямо, что я сделала. Чем вызвано ваше недовольство?
— Вы ошибаетесь, Катя, я так же хорошо отношусь к вам, как и прежде, — поспешил опровергнуть ее слова Колесников. — А если вы временами чутко улавливаете, что я не в духе, то поверьте, вы тут ни при чем, у меня свои проблемы.
«Это вы — моя проблема, Сергей Петрович», — подумала Катя в сердцах. В эту минуту она чувствовала себя жертвой, а Колесникова — виновником всех своих бед.
— Я долго думала и решила, что должна вам сказать об этом, — продолжала Катя строгим официальным тоном, как будто собираясь сделать важное заявление. — Я давно люблю вас. Уже около полутора лет.
Выговорила и похолодела от собственной смелости. Ненадолго воцарилось молчание. Катя перевела дух и собиралась еще досказать самое важное.
— Мне очень жаль, Катюша, что я стал виновником вашей сердечной смуты, но это пройдет, — тихо убеждал Колесников. — Это быстро проходит в ваши годы. Я, помню, тоже обожал нашу англичанку, будучи первокурсником…
И я три года была влюблена в учителя математики. А день его женитьбы стал черным днем в моей жизни, — улыбнулась Катя. — Но вы же меня знаете, Сергей Петрович, я живу не чувствами и эмоциями, а исключительно головой. Так что я недолго обольщалась. Это не обычная теплая привязанность к доброму и умному наставнику. Это серьезно, очень серьезно. Прощайте, мой автобус.
И Катя бросилась к подошедшему сто одиннадцатому. В полуобморочном состоянии опустилась на сиденье и ни разу не оглянулась. Только бы до дому добраться, не упасть по дороге. «Психопатка, истеричка!» — ругала она себя. И ничего не сказала толком. Пролепетала нечто невразумительное и сбежала.
Филька давно поджидал ее в холле и, увидев, испугался:
— Кать, что с тобой? Может, «скорую» вызвать?
— Нет, Феденька, дай мне только стакан крепкого горячего чая, — попросила она. — Полцарства за стакан чаю! И лечь, поскорее в горизонтальное положение. Голова кружится. Прости, дорогой, что сегодня не приготовила ужин. Дела, очень важные дела.
Филька, ошеломленный тем, что она впервые назвала его настоящим именем, даже больше, чем ее необыкновенным видом, побежал готовить чай. Минут через десять он уже поил ее с ложечки.
— Ты не беспокойся, я поужинал, мать снова прислала деньги на туфли.
— Уже в третий раз, — улыбнулась Катя: — Давай их сюда. А то налетит стая стервятников, и уже к утру твоих денежек не будет.
Они договорились завтра же отправиться на поиски ботинок. Как раз третья пара — лекции по философии. Отметятся — и бегом в ГУМ.
Соседки Кати по комнате укладывались спать и бесцеремонно выставили Филю.
— Вы ведете с Катериной общее хозяйство, но поселить тебя здесь мы не можем, Филя, нет свободной койки! — хохотали девицы.
Наконец погас свет, и Катя вздохнула с облегчением. Долго глядела она в темноту широко открытыми глазами. Теперь к тревоге и тоске примешивалось любопытство: что предпримет Колесников? Ведь не может он делать вид, что ничего не произошло. Не скоро она забылась тяжелым, неспокойным сном.
А бедный Колесников в эту ночь совсем не сомкнул глаз.
Глава 9
Катя, лежа на подоконнике, смотрела на школьный дворик и безмятежно напевала нехитрую мелодию собственного сочинения. Сегодня она хорошо поработала — на парте веером разбросаны исписанные листы — и теперь дожидалась семи часов. Вот на крыльцо вышла Зоенька и, усевшись на скамейку, озабоченно уставилась на дорогу и калитку. Колесникова ждет, злорадно наблюдала за ней Катя. Жди, жди, подруга, и тебя поджидают большие потрясения. Зойка всегда была влюблена в шефа, но нынче у нее словно тормоза сдали: смотрит на него глазами раненой лани, ходит по пятам. Девчонки в группе возмущались, а Катя только посмеивалась.
Колесников все-таки повез студентов на практику, очень удивив этим администрацию. Вначале он решительно отказался, сославшись на дела, и ему уже нашли замену — какого-то аспирантика. На этот раз он поселил свою группу не в пригородном поселке, а ближе к центру. Но улица была почти такая же уютная, деревянная, как в прошлом году.
Катя держалась с ним подчеркнуто официально, как они и договорились перед отъездом. В мае и июне они часто бродили в пригородных парках — Воронцовском и Битцевском, там, где он жил и где они едва ли могли наткнуться на знакомых с факультета. Колесников почти отечески увещевал ее: они должны подождать год или два, пока Катя окончательно не повзрослеет и не проверит свои чувства. Она готова была ждать хоть десять лет.
Они по-прежнему оставались на «вы», и, кроме дружеских объятий и поцелуев на прощанье, между ними ничего не было. Но Катя, как никогда, была уверена, что судьба ее решилась. Она почувствовала свою женскую власть над ним. Это было сладостное, головокружительное чувство. Как ни старался он поглубже спрятать свою тайну, Катя ее быстро разгадала. Этой тайной была любовь к ней, с каждым днем овладевавшая им все сильнее. Катя не стремилась немедленно выскочить замуж. Она была терпелива и благоразумна. Но знала, что в любую минуту может легко растопить его сдержанность. А все бастионы, которые он возвел — из доводов рассудка, из боязливой осторожности перед ее молодостью, — падут как карточный домик, стоит ей только дунуть на них.
Пора, посмотрела Катя на часы. Всего второй раз они позволили себе свидание на пустынном берегу реки, чтобы часок побродить вместе и поговорить о своем. Осторожно прокравшись на цыпочках по коридору и увидев напоследок спину Зои, излучавшую ожидание, Катя выскользнула через заднее крыльцо и помчалась по тихим и пустынным улицам.
Прибежав первой, она, запыхавшись, огляделась по сторонам. На крутом берегу стояли понурые ивы и какое-то старинное облупившееся строение, остатки разрушенного монастыря. Ни души вокруг. Она уже стала проявлять нетерпение, когда увидела поднимавшегося по склону Колесникова. Он озабоченно поглядывал на монастырские службы и не замечал Катю.
И тут она сделала то, чего сама от себя не ожидала. Взвизгнула, как гимназистка, полетела ему навстречу и кинулась на шею. Колесников от неожиданности покачнулся:
— Катюша, вы чуть не сбили меня с ног. — Он был тронут, но и чуть-чуть смущен ее порывом. — Впрочем, и в прямом, и в переносном смысле. Я, старый дурак, не в силах от вас отказаться, хотя, может быть, искалечу вам жизнь, стану обузой.
Он мягко отстранился и погладил ее по голове. Но в Кате все еще бушевала радость, она соскучилась по общению с ним, хотелось многое ему рассказать. Она снова настойчиво обвила руками его шею и крепко прижалась к нему. И он сдался. Она почувствовала на спине его горячие ладони. Он бережно обнял ее и несколько раз осторожно поцеловал в щеку, в ухо, в шею. Катя ликовала, сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди. Так и не разжав рук, они медленно поднялись в гору.
— А в этом доме, представьте себе, Катя, живут люди, — вдруг сказал Колесников, кивая на развалины.
— Не может быть! — Катя была слегка задета, что в такую минуту он думает о чем-то постороннем.
Они обошли дом с другой стороны и убедились, что он обитаем: возле низенькой двери стояла детская коляска, из раскрытого окна доносились голоса и запахи кухни.
— Здесь нет ни воды, ни отопления, одни сырые стены. И таких домов в городе сотни! — говорил Колесников. — И никто из вас не заинтересовался этой проблемой, страданиями несчастных обитателей трущоб.
— Что толку! Все равно никто из нас не может им помочь, потому что такой материал нигде не напечатают. У нас все — о'кей! Нет и не может быть несчастных, бездомных.
Катя поспешила увести его подальше от злополучных домов. Колесников слишком общественный человек, он постоянно готов к работе и зорким глазом подмечает всякие неурядицы, неустроенность. А должен принадлежать только ей, по крайней мере в эти минуты.
— Вы считаете себя старым. Но почему же все женщины „вокруг — от девиц до зрелых матрон — без ума от вас? — В ее словах невольно прозвучал ревнивый упрек.
— Без ума — это не совсем точно сказано, — грустно улыбнулся Колесников. — Я сочувствую женщинам, жалею их, очень уж тяжело им живется. Большая часть наших тягот — на их плечах. Потому они ко мне и тянутся. Порой женщинам больше нужны дружба, понимание, забота, чем самая пылкая страсть.
Есть такая пословица: сладким будешь — расклюют, горьким будешь — расплюют. Вот вы сладкий, Сергей Петрович, и вас люди просто растаскивают по кускам, — не унималась ревнивая Катя, вспомнив, скольких женщин только на факультете он дарит своей дружбой. А ведь у него еще и другая жизнь — на телевидении, в газете. — А я хочу позаботиться о вас. Хочу, чтобы вечером вы возвращались в уютный дом, где вас ждут вкусный ужин, отдых, покой.
— Это заманчиво! — рассмеялся Колесников. — Чего-чего, а покоя у меня давно не было. Уж не делаете ли вы мне предложение, Катя?
— Нет! — замотала головой Катя. — Это вы мне сделаете предложение, а я буду думать, взвалить ли на свои слабые плечи такую обузу. Пожалуй, взвалю, чтобы вы и меня пожалели.
Катя возвращалась в школу уже в сумерках. Она так глубоко ушла в свои мысли, что не заметила, как перед ней, словно из-под земли, выросла Зоя.
— Ой, Зойка, как ты меня напугала! Нельзя же так сваливаться на голову.
— Я тут брожу весь вечер, ниоткуда не свалилась, — обиделась Зоя. — А вот ты бредешь как сомнамбула, улыбаешься на ходу. Ты не знаешь, где Сергей Петрович?
— Это ты у меня спрашиваешь? — простодушно распахнула глаза Катя.
Ее выручила дежурная. Дежурных шеф предупредил, что уезжает на весь день куда-то в совхоз и вернется к полуночи. Бедную Зою едва уговорили поужинать без Колесникова. Не умирать же с голоду, с ехидным сочувствием увещевали ее девицы. Катя сразу же поднялась к себе и просидела до поздней ночи у окна. Подъехала машина, Колесников вернулся с друзьями. Весело защебетала Зоя. Внизу загремели чашки. Наступил час любимого всеми полуночного чаепития с разговорами.
Как ни уговаривал ее Филя, Катя наотрез отказалась присоединиться к ним. Сослалась на усталость, предстоящий трудный день. Но утром за завтраком Колесников объявил, что попросил автобус, чтобы все желающие могли поехать с ним в совхоз, где, как первая ласточка, появилась новая форма хозяйствования — аренда. Наше крестьянство так долго было лишено самостоятельности, что даже эта скромная поблажка кажется революцией. Это только начало, скоро и у нас будут свои фермеры.
Колесников говорил с увлечением, все слушали, не спуская с него глаз. Только Катя смотрела в тарелку. Она одна не выразила ни малейшего желания любоваться революционными преобразованиями в деревне.
— Вы с нами не едете? — удивился Колесников. Кате почудилось легкое разочарование в его голосе.
— Нет, я сама фермерша с ранних лет, сыта этими проблемами по горло. А в деревне не может быть никаких революций, — мрачно заключила Катя.
В глазах Колесникова заплясали веселые искры — это почему же она не верит в добрые перемены?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Наташа даже застонала от безудержного смеха. Но как же так, засомневалась она, бедные мужья станут ждать твоих милостей неделями, месяцами, а потом их потянет к другим женщинам, более старомодным.
— На что ты намекаешь, ехидна? — с угрозой спросила Катя.
— И все-таки в этой идее есть что-то нездоровое, извращенческое, — размышляла Наташа. — Хотя в твоей ситуации это было бы возможно…
— Наоборот, это очень разумная и здоровая идея, — уверяла Катя. — Посмотри, сколько вокруг мучается людей, мечутся между двумя женщинами или между двумя мужчинами, лгут, унижаются, калечат судьбы детей.
— Это неразрешимо. Ревность, злоба, смертоубийство — вот к чему приведут множество и многомужество.
Ничего подобного, люди станут совсем другими — спокойными, терпеливыми, доброжелательными, не то что мы, неврастеники. Психотерапия достигнет небывалого развития, психотерапевтов разведем легионы, на каждого жителя придется свой личный доктор. Всякие дурные эмоции будут пресекаться в зародыше и в конце концов выведутся совсем.
Наташа зачарованно слушала. Как бы это было замечательно! Но что-то ей не верилось в скорое пришествие такого будущего. Они с Катей точно не доживут и дети их едва ли.
Наступила весна, а отношения с Колесниковым не продвинулись ни на полшага. Скорее наоборот. Он все так же избегал ее, был подчеркнуто сдержан и отводил глаза. В глазах этих Катя мельком прочитывала тревогу и растерянность. Если осенью это радовало ее и внушало надежду, то сейчас она поняла — надеяться ей следует только на себя. Если камень вовремя не сдвинуть с места, он обрастет мхом и уйдет в землю. Только она сама может подтолкнуть его, чтобы он покатился с горы. Хватит ли у нее сил?
Она не сердилась на Колесникова и не осуждала его. У него прочное положение, размеренная и спокойная жизнь. И вот родные, друзья, весь факультет узнают о его романе с двадцатилетней студенткой. По крайней мере полгода все будут плотоядно обсуждать эту тему. Катя сама трепетала перед так называемым общественным мнением и потому сочувствовала Сергею Петровичу. Да, ему будет нелегко. Но это можно пережить и перетерпеть.
Долгие недели она обдумывала, что же ей делать. Мысль о том, что Колесников постепенно совсем отдалится и уйдет из ее жизни, была невыносима. Значит, она должна что-то предпринять. Пусть эта отчаянная попытка увенчается крахом, зато она ни о чем не будет жалеть.
Сначала ее гордость протестовала. Не может она бегать за мужчиной и предлагать себя. Но благоразумие подсказало: Колесников — не совсем обычный мужчина, он прежде всего человек. Даже если он мягко и необидно отвергнет ее, гордость ничуть не пострадает.
Наконец она решилась. Заранее не обдумывала, что скажет и как. Упреки и признания давно скопились в ее голове и готовы были слететь с языка. Катя чувствовала, в ту минуту, когда они будут стоять лицом к лицу, она найдет что сказать. Пусть это только будет искренне и сбивчиво. Не нужно репетировать у зеркала, как она обычно делала перед важными выступлениями.
Несколько дней она, как частный детектив, посвятила изучению его распорядка дня. Начала с расписания занятий, потом поджидала у подъезда. Ее лихорадило, как от высокой температуры. Но Катя утешала себя тем, что если бы она была обыкновенной охотницей за женихами, то никогда не заставила бы себя пойти на такое унижение. Только искреннее чувство к Колесникову толкало ее на столь безрассудный поступок.
Она назначила день, хотя всякое могло случиться: он засидится в библиотеке или будет возвращаться с кем-нибудь из знакомых. Но все как будто благоприятствовало Кате. Сергей Петрович в полном одиночестве медленно зашагал к метро своим любимым маршрутом — мимо Манежа, побродил в Александровском саду и растворился в толпе у Исторического музея. Она следовала за ним на безопасном расстоянии, но так и не решилась подойти.
Через три дня, набравшись мужества, Катя повторила попытку. Уже смеркалось, когда Колесников вышел с факультета в сопровождении приятеля и они, весело переговариваясь, поспешили совсем в другую сторону, по улице Герцена. Катя была в ярости. Обрушив на голову злодея, укравшего у нее Колесникова, все проклятия, которые знала, она, больная и разбитая, вернулась в общежитие ни с чем. Выпила валерьянки, чуть-чуть успокоилась.
«Куда это он направился?» — думала она с раздражением. Явно не домой, а развлекаться. Ревность к неведомой сопернице огнем опалила ее. Еще несколько дней таких мучений — и она загремит в Кащенку. Нельзя больше откладывать. Завтра же, завтра, приказала она себе.
На другой день около часа она ждала, прогуливаясь по тротуару, нервно теребя бахрому шарфика. Наташе она решила рассказать, когда все разрешится — счастливо или несчастливо для нее. Ей казалось сейчас, что она жутко страдает, и эта новая роль страдалицы в глубине души нравилась ей.
Вот и он. Она поспешила за ним к Манежу, чувствуя, что задыхается от волнения, настоящее смятение овладело ею. Решается ее судьба.
— Добрый вечер. Мне нужно поговорить с вами, Сергей Петрович. — Катя шла рядом с ним и пыталась говорить твердо и уверенно.
Накрапывал дождик. Колесников втянул голову в воротник куртки и потому погладывал на нее чуть сбоку, по-птичьи, как будто испуганно и смущенно.
— Мы же вчера виделись, Катя. У вас есть зонтик? Пойдемте куда-нибудь под крышу.
Но Катя не могла сидеть или стоять на месте. Ей нужно было двигаться, говорить, чтобы унять тревогу.
— Вчера мы виделись на семинаре. Это совсем другое… У меня к вам личный разговор.
Они шли рядом, стараясь не смотреть друг на друга. Катя чувствовала, как пылают ее щеки, зато руки холодные, как ледышки.
— В последнее время вы совсем другой, как будто сердитесь на меня за что-то. Мне это тяжело. Скажите прямо, что я сделала. Чем вызвано ваше недовольство?
— Вы ошибаетесь, Катя, я так же хорошо отношусь к вам, как и прежде, — поспешил опровергнуть ее слова Колесников. — А если вы временами чутко улавливаете, что я не в духе, то поверьте, вы тут ни при чем, у меня свои проблемы.
«Это вы — моя проблема, Сергей Петрович», — подумала Катя в сердцах. В эту минуту она чувствовала себя жертвой, а Колесникова — виновником всех своих бед.
— Я долго думала и решила, что должна вам сказать об этом, — продолжала Катя строгим официальным тоном, как будто собираясь сделать важное заявление. — Я давно люблю вас. Уже около полутора лет.
Выговорила и похолодела от собственной смелости. Ненадолго воцарилось молчание. Катя перевела дух и собиралась еще досказать самое важное.
— Мне очень жаль, Катюша, что я стал виновником вашей сердечной смуты, но это пройдет, — тихо убеждал Колесников. — Это быстро проходит в ваши годы. Я, помню, тоже обожал нашу англичанку, будучи первокурсником…
И я три года была влюблена в учителя математики. А день его женитьбы стал черным днем в моей жизни, — улыбнулась Катя. — Но вы же меня знаете, Сергей Петрович, я живу не чувствами и эмоциями, а исключительно головой. Так что я недолго обольщалась. Это не обычная теплая привязанность к доброму и умному наставнику. Это серьезно, очень серьезно. Прощайте, мой автобус.
И Катя бросилась к подошедшему сто одиннадцатому. В полуобморочном состоянии опустилась на сиденье и ни разу не оглянулась. Только бы до дому добраться, не упасть по дороге. «Психопатка, истеричка!» — ругала она себя. И ничего не сказала толком. Пролепетала нечто невразумительное и сбежала.
Филька давно поджидал ее в холле и, увидев, испугался:
— Кать, что с тобой? Может, «скорую» вызвать?
— Нет, Феденька, дай мне только стакан крепкого горячего чая, — попросила она. — Полцарства за стакан чаю! И лечь, поскорее в горизонтальное положение. Голова кружится. Прости, дорогой, что сегодня не приготовила ужин. Дела, очень важные дела.
Филька, ошеломленный тем, что она впервые назвала его настоящим именем, даже больше, чем ее необыкновенным видом, побежал готовить чай. Минут через десять он уже поил ее с ложечки.
— Ты не беспокойся, я поужинал, мать снова прислала деньги на туфли.
— Уже в третий раз, — улыбнулась Катя: — Давай их сюда. А то налетит стая стервятников, и уже к утру твоих денежек не будет.
Они договорились завтра же отправиться на поиски ботинок. Как раз третья пара — лекции по философии. Отметятся — и бегом в ГУМ.
Соседки Кати по комнате укладывались спать и бесцеремонно выставили Филю.
— Вы ведете с Катериной общее хозяйство, но поселить тебя здесь мы не можем, Филя, нет свободной койки! — хохотали девицы.
Наконец погас свет, и Катя вздохнула с облегчением. Долго глядела она в темноту широко открытыми глазами. Теперь к тревоге и тоске примешивалось любопытство: что предпримет Колесников? Ведь не может он делать вид, что ничего не произошло. Не скоро она забылась тяжелым, неспокойным сном.
А бедный Колесников в эту ночь совсем не сомкнул глаз.
Глава 9
Катя, лежа на подоконнике, смотрела на школьный дворик и безмятежно напевала нехитрую мелодию собственного сочинения. Сегодня она хорошо поработала — на парте веером разбросаны исписанные листы — и теперь дожидалась семи часов. Вот на крыльцо вышла Зоенька и, усевшись на скамейку, озабоченно уставилась на дорогу и калитку. Колесникова ждет, злорадно наблюдала за ней Катя. Жди, жди, подруга, и тебя поджидают большие потрясения. Зойка всегда была влюблена в шефа, но нынче у нее словно тормоза сдали: смотрит на него глазами раненой лани, ходит по пятам. Девчонки в группе возмущались, а Катя только посмеивалась.
Колесников все-таки повез студентов на практику, очень удивив этим администрацию. Вначале он решительно отказался, сославшись на дела, и ему уже нашли замену — какого-то аспирантика. На этот раз он поселил свою группу не в пригородном поселке, а ближе к центру. Но улица была почти такая же уютная, деревянная, как в прошлом году.
Катя держалась с ним подчеркнуто официально, как они и договорились перед отъездом. В мае и июне они часто бродили в пригородных парках — Воронцовском и Битцевском, там, где он жил и где они едва ли могли наткнуться на знакомых с факультета. Колесников почти отечески увещевал ее: они должны подождать год или два, пока Катя окончательно не повзрослеет и не проверит свои чувства. Она готова была ждать хоть десять лет.
Они по-прежнему оставались на «вы», и, кроме дружеских объятий и поцелуев на прощанье, между ними ничего не было. Но Катя, как никогда, была уверена, что судьба ее решилась. Она почувствовала свою женскую власть над ним. Это было сладостное, головокружительное чувство. Как ни старался он поглубже спрятать свою тайну, Катя ее быстро разгадала. Этой тайной была любовь к ней, с каждым днем овладевавшая им все сильнее. Катя не стремилась немедленно выскочить замуж. Она была терпелива и благоразумна. Но знала, что в любую минуту может легко растопить его сдержанность. А все бастионы, которые он возвел — из доводов рассудка, из боязливой осторожности перед ее молодостью, — падут как карточный домик, стоит ей только дунуть на них.
Пора, посмотрела Катя на часы. Всего второй раз они позволили себе свидание на пустынном берегу реки, чтобы часок побродить вместе и поговорить о своем. Осторожно прокравшись на цыпочках по коридору и увидев напоследок спину Зои, излучавшую ожидание, Катя выскользнула через заднее крыльцо и помчалась по тихим и пустынным улицам.
Прибежав первой, она, запыхавшись, огляделась по сторонам. На крутом берегу стояли понурые ивы и какое-то старинное облупившееся строение, остатки разрушенного монастыря. Ни души вокруг. Она уже стала проявлять нетерпение, когда увидела поднимавшегося по склону Колесникова. Он озабоченно поглядывал на монастырские службы и не замечал Катю.
И тут она сделала то, чего сама от себя не ожидала. Взвизгнула, как гимназистка, полетела ему навстречу и кинулась на шею. Колесников от неожиданности покачнулся:
— Катюша, вы чуть не сбили меня с ног. — Он был тронут, но и чуть-чуть смущен ее порывом. — Впрочем, и в прямом, и в переносном смысле. Я, старый дурак, не в силах от вас отказаться, хотя, может быть, искалечу вам жизнь, стану обузой.
Он мягко отстранился и погладил ее по голове. Но в Кате все еще бушевала радость, она соскучилась по общению с ним, хотелось многое ему рассказать. Она снова настойчиво обвила руками его шею и крепко прижалась к нему. И он сдался. Она почувствовала на спине его горячие ладони. Он бережно обнял ее и несколько раз осторожно поцеловал в щеку, в ухо, в шею. Катя ликовала, сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди. Так и не разжав рук, они медленно поднялись в гору.
— А в этом доме, представьте себе, Катя, живут люди, — вдруг сказал Колесников, кивая на развалины.
— Не может быть! — Катя была слегка задета, что в такую минуту он думает о чем-то постороннем.
Они обошли дом с другой стороны и убедились, что он обитаем: возле низенькой двери стояла детская коляска, из раскрытого окна доносились голоса и запахи кухни.
— Здесь нет ни воды, ни отопления, одни сырые стены. И таких домов в городе сотни! — говорил Колесников. — И никто из вас не заинтересовался этой проблемой, страданиями несчастных обитателей трущоб.
— Что толку! Все равно никто из нас не может им помочь, потому что такой материал нигде не напечатают. У нас все — о'кей! Нет и не может быть несчастных, бездомных.
Катя поспешила увести его подальше от злополучных домов. Колесников слишком общественный человек, он постоянно готов к работе и зорким глазом подмечает всякие неурядицы, неустроенность. А должен принадлежать только ей, по крайней мере в эти минуты.
— Вы считаете себя старым. Но почему же все женщины „вокруг — от девиц до зрелых матрон — без ума от вас? — В ее словах невольно прозвучал ревнивый упрек.
— Без ума — это не совсем точно сказано, — грустно улыбнулся Колесников. — Я сочувствую женщинам, жалею их, очень уж тяжело им живется. Большая часть наших тягот — на их плечах. Потому они ко мне и тянутся. Порой женщинам больше нужны дружба, понимание, забота, чем самая пылкая страсть.
Есть такая пословица: сладким будешь — расклюют, горьким будешь — расплюют. Вот вы сладкий, Сергей Петрович, и вас люди просто растаскивают по кускам, — не унималась ревнивая Катя, вспомнив, скольких женщин только на факультете он дарит своей дружбой. А ведь у него еще и другая жизнь — на телевидении, в газете. — А я хочу позаботиться о вас. Хочу, чтобы вечером вы возвращались в уютный дом, где вас ждут вкусный ужин, отдых, покой.
— Это заманчиво! — рассмеялся Колесников. — Чего-чего, а покоя у меня давно не было. Уж не делаете ли вы мне предложение, Катя?
— Нет! — замотала головой Катя. — Это вы мне сделаете предложение, а я буду думать, взвалить ли на свои слабые плечи такую обузу. Пожалуй, взвалю, чтобы вы и меня пожалели.
Катя возвращалась в школу уже в сумерках. Она так глубоко ушла в свои мысли, что не заметила, как перед ней, словно из-под земли, выросла Зоя.
— Ой, Зойка, как ты меня напугала! Нельзя же так сваливаться на голову.
— Я тут брожу весь вечер, ниоткуда не свалилась, — обиделась Зоя. — А вот ты бредешь как сомнамбула, улыбаешься на ходу. Ты не знаешь, где Сергей Петрович?
— Это ты у меня спрашиваешь? — простодушно распахнула глаза Катя.
Ее выручила дежурная. Дежурных шеф предупредил, что уезжает на весь день куда-то в совхоз и вернется к полуночи. Бедную Зою едва уговорили поужинать без Колесникова. Не умирать же с голоду, с ехидным сочувствием увещевали ее девицы. Катя сразу же поднялась к себе и просидела до поздней ночи у окна. Подъехала машина, Колесников вернулся с друзьями. Весело защебетала Зоя. Внизу загремели чашки. Наступил час любимого всеми полуночного чаепития с разговорами.
Как ни уговаривал ее Филя, Катя наотрез отказалась присоединиться к ним. Сослалась на усталость, предстоящий трудный день. Но утром за завтраком Колесников объявил, что попросил автобус, чтобы все желающие могли поехать с ним в совхоз, где, как первая ласточка, появилась новая форма хозяйствования — аренда. Наше крестьянство так долго было лишено самостоятельности, что даже эта скромная поблажка кажется революцией. Это только начало, скоро и у нас будут свои фермеры.
Колесников говорил с увлечением, все слушали, не спуская с него глаз. Только Катя смотрела в тарелку. Она одна не выразила ни малейшего желания любоваться революционными преобразованиями в деревне.
— Вы с нами не едете? — удивился Колесников. Кате почудилось легкое разочарование в его голосе.
— Нет, я сама фермерша с ранних лет, сыта этими проблемами по горло. А в деревне не может быть никаких революций, — мрачно заключила Катя.
В глазах Колесникова заплясали веселые искры — это почему же она не верит в добрые перемены?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25