— лукаво спросил лейтенант.
— Потому что догоняли! — буркнул Коньков, опустив руки.
— Руки вверх! Мы догоняли, оттого что вы убегали!
— Не догоняли бы, никто не убегал бы! — сказал Голицын.
— Хватит валять дурака! Что в багажнике?
— Кирпич!
— Что ж это за кирпич, с которым так драпают?! Покажите!
Коньков отпер багажник. Милиционеры рассмеялись с чувством выполненного долга:
— Отлично! Воруем?!
— Это личный кирпич! — заорал вдруг Коньков. — Хотели сдать государству, но черта с два!
— "Сдать государству"! — У лейтенанта от хохота отлетела пуговица на шинели. — Вываливайте тут, государство само подберет! Лишь бы вам не досталось! Ворюги! А ну, живо!
Ворюги, ликуя, набросились на кирпич. Милиционеры, довольные своей выдумкой, хохотали. Это был тот редкий случай, когда противоборствующие стороны не сомневались, что надули друг друга.
Давно Голицын так легко не взбегал на шестой этаж.
Спал Петр Сергеевич, как ребенок, и во сне улыбался. Разбудил звонок в дверь. На площадке стояли счастливые, потные школьники. Старший отрапортовал:
— Мы из сороковой школы. Помогаем пожилым на дому. Нашли кирпич, нам сказали, что ограбили вас. Кирпич здесь!
Пока Голицын, потерявший дар речи, как альпинист, цеплялся за стенку, ребята сложили посреди комнаты памятник огнеупорному кирпичу.
Старший спросил:
— Может, еще чего-нибудь принести?
— Воды! — прошептал Петр Сергеевич.
Дети подали воду, отсалютовали и, шагая в ногу, ушли. Проклиная Байрона с его камином и кирпичами, Голицын поплелся к Витьке Рыжему. Поговаривали, вроде попал тот в дурную компанию, которая чистит квартиры.
Витька сосредоточенно курил заграничную сигаретку, хищно глотая импортный дым.
— Вить, помоги старику. Может, знаешь ребят, из квартиры кое-что вынести. Вознаграждение гарантирую.
— Не понял! — Витька осторожно притушил сигарету и спрятал окурок в карман. — Что значит «вынести» и за какое такое вознаграждение?
— Надо вынести кирпичи, но так, чтобы их никогда не вернули! Двести тысяч без всякого риска — достаточно. Вот ключ от квартиры.
— Кирпичи?! Мои друзья такими темными делами не занимаются! Тем более за двести тысяч рисковать дураков нет!
Петр Сергеевич добавил еще сотню: «Я с собакой постою на атасе, за час всяко управитесь».
Витька исчез с ключом и деньгами.
Когда Голицын вернулся с Жоржиком, кирпичей не было! Правда, ребята не удержались и прихватили пыжиковую шапку, но это был такой пыжик, вы меня извините! В доме с камином такую шапчонку держать неудобно. К тому же моль уйдет вслед за шапкой, поскольку ей больше питаться тут нечем.
В среду Петр Сергеевич в ожидании облицовщика сидел дома, мучаясь Байроном. Вдруг Жоржик, ощетинившись, зарычал на камин. Там что-то пыхтело, потом, дико матерясь, вывалился обуглившийся сосед Черемыкин. Его карий глаз лазерным лучом заметался по комнате.
— Это сорок шестая квартира? — спросил он, сплевывая сажу.
— Сорок девятая, — ответил Голицын, удерживая Жоржика, который отчаянно лаял, желая доказать, что не даром ест хлеб.
— Значит, ошибся, — сказал Черемыкин, направляясь к дверям. — А где ваш кирпич? — как бы невзначай спросил он.
— Спрятал на черный день, — изрек Петр Сергеевич.
— Ага, — кивнул Черемыкин, — тогда до свидания.
И по дому пошли разговоры:
— Одно из двух: или Голицын идиот, или мы! Может, правда, пора кирпичом запасаться? Кругом инфляция. А кирпич всегда кирпич. Его на хлеб обменять можно будет. Твердая валюта. Говорят, за доллар дают одиннадцать кирпичей".
Жильцы начали запасаться на черный день кирпичом.
А Петру Сергеевичу безумно хотелось усесться с Жоржиком у пылающего камина, облицованного по всем правилам.
И вот явился наконец облицовщик. Жизнерадостный, шустрый работник кладбища. Только хороня других ежедневно, можно так радоваться жизни.
— Папаша, склеп задумали на века или на каждый день, подешевле? — весело спросил гробовщик.
— Мне бы каминчик облицевать для красоты восприятия!
— Домашний крематорий! — хохотнул мастер. — Сделаем! И не таких хоронили! Камин, как могила, один на всю жизнь, тут жаться нет смысла. Три сотни — по-божески, из уважения к покойному, то есть к вам!
Через неделю могильщик приволок мрамор и облицевал в лучшем виде. Единственное, что смущало, — приблизившись, можно было разобрать на мраморе, хоть и выскобленное, «Голицын. 1836 — 19..».
— Ну как вам надгробие? — спросил мастер, любуясь работой.
— Симпатично. Но вот надпись... Все-таки это камин, — неуверенно сказал Петр Сергеевич. — Хотя фамилия тоже Голицын.
— Надо же, как удачно совпало! — обрадовался гробовщик. — А может, вы из князей Голицыных будете! У нас же никто не знает, от кого кто произошел. Самородки! Ваше сиятельство, три сотни отсыпьте! Благодарю. Здесь телефон, надумаете умирать, я к вашим услугам! Плита на могилку, считайте, у вас уже есть! Так что спите спокойно.
И вот наступил торжественный день. Петр Сергеевич под рубашкой тайком от соседей пронес семь полешек. Поужинав, сел на стул, раскурил трубочку, усадил рядом Жоржика и дрожащей рукой поднес спичку к камину. Огонь, прыгнув с газеты на щепочки, отсалютовал красными искрами. Голицын завороженно уперся глазами в камин, позабыв, где он, кто он, синим пламенем горели заботы и уносились, проклятые, в дымоход. Пес Жоржик встал у камина, потянулся и рыкнул английским баском, колечко хвоста распрямилось, не иначе Жорж почувствовал себя догом.
Петр Сергеевич расхохотался, пыхнул трубочкой, раскрыл Байрона и начал читать. Проглотив три страницы, сообразил, что читал по-английски! Хотя и не знал языка! Значит, знал! Просто создайте человеку условия, где он все хорошее вспомнит. А для этого надо, чтобы он все плохое забыл. Вот и вышло, что человеку для счастья нужен камин.
Голицыну удалось кайфануть минут двадцать. Дым, заблудившись в развалинах дымоходов, вылез на лестницу и начал клубами спускаться вниз.
Захлопали двери, соседи забегали, раздувая ноздри, как гончие псы: «Горим, горим, горим!» Взяв след, по запаху вышли на квартиру Голицына и забарабанили в дверь.
Петр Сергеевич открыл и, не выпуская изо рта трубку, вежливо спросил: «Хау ду ю ду?» В ответ ему дали по голове, ворвались в комнату, где безмятежно трещали дровишки в камине.
Кто-то плеснул ведерко воды, огонь обиженно зашипел, завоняло удушливо гарью, и все успокоились.
— Понятно! — радостно потер руки Тутышкин из двадцать второй. — Поджигает памятник архитектуры без особого на то разрешения! Пять лет строгого режима, считайте, уже имеем! Да еще, я вижу, плита с кладбища? Замечательно! Осквернение могил без соответствующего разрешения горисполкома! Приплюсуйте еще пару лет! Захотелось последние дни провести в тюрьме! Понимаю. Ну что ж, мы поможем!
— Да что я такого противозаконного сделал? — шептал Петр Сергеевич, ощупывая голову. — Хотел посидеть сам с собой у камина! Неужели нельзя?
— Значит, так, — улыбнулся Тутышкин. — Стену заделать, чтобы камином тут и не пахло. Плиту в течение суток вернуть покойному! И скажите спасибо, что не сдали в милицию, как положено!
Пришлось Петру Сергеевичу звонить гробовщику-облицовщику. Тот долго смеялся, но все-таки согласился увезти плиту на ее законное место.
Голицын поехал вместе с плитой, которая стала ему дорога как память о любимом камине.
Могила Голицына давно никем не посещалась, заросла, валялись доски, банки, мусор. Печальное зрелище.
Голицын навел на могилке порядок, привел в божий вид. Убрал мусор, песочку подсыпал, оградкой обнес, серебрянкой покрасил. Сделал скамеечку. Посадил цветы. Славное местечко получилось. На кладбище тишина, воздух чистый, живых людей нет!
Петр Сергеевич приходил на могилку, садился на скамеечку и чувствовал, что вокруг все свои. Спасибо князю Голицыну! Оставил в наследство кусочек земли два метра на полтора. И Жоржик, обходя владения, держался так гордо, будто голубая княжеская кровь текла если не в нем, то где-то рядом.
Охрана
Построили мы с женой дачку. Не Бог весть какую, но если разобрать по кирпичику, набегает приличная сумма!
А по зиме, сами знаете, с голодухи грабят избушки вплоть до крупы и наволочек!
Что ж выходит: десять лет строил, недоедал, — и все это без боя отдать?!
Естественно, народ на охране чокнулся!
Кто во что горазд: колючая проволока на заборе, волчьи ямы, капканы, ревуны...
Мне повезло. Сосед Михалыч, мужик смекалистый. Он себе и нам напридумывал всякого.
Пустил по проволоке ток, какое-то там реле с прерывателем. Все время потрескивает, и в ночи видно, как искра по проволоке мечется в поисках жертвы. Жуть!
Не скажу где, а то вы с места сорветесь, достал Михалыч взрывчатку. Заминировали туалет и подходы к дому.
На окошках секретки. Если кто решетку взломает, за раму схватится, там крохотная такая иголочка. А на кончике — яд!
Так что, милости просим!
Ну а кто замок выломает, в дверь войдет, его ждет сюрприз! Планочку заветную не отвел, — тут же гарпун на пружине сквозь тебя — фить! Так что, извини, друг, по второму разу не сунешься!
Словом, к зиме подготовились. Один только Петрович, старый лентяй, со своей хибарой как бельмо на глазу: ни решеток, ни замков, дверь на одной сопле держится!
На зиму уезжали спокойные. Только смертник, камикадзе к нам сунется!
По первому снегу в ноябре решили проверить.
Приезжаем. И чуем неладное!
На снегу следы. Вещи раскиданы.
Кинулись по домам.
С горя о предосторожностях позабыли!
Тимофеич на своей же проволоке сгорел, за искру ухватился!
Митрюхины на родном минном поле подорвались!
Сигналова в волчью яму ухнула. А там волк неделю без пищи!
Я к своей избе подбегаю. Окна выбиты! Обнесли!
Влетел на крыльцо, про гарпун-то забыл!
Дверь на себя рванул. Мама родная! Как он просвистел под мышкой и, кроме соседа, никого не задел, до сих пор загадка!
Бог ты мой, что внутри делалось! Все вверх дном! Будто искали чего-то! Но на первый взгляд вроде все здесь. Учитывая, что в принципе брать-то нечего! Последние деньги в охрану вбухали.
Смотрю, на столе записочка приколота ножом.
«Что ж ты, сука, столько нагородил, будто внутри все из золота, а ни хрена нету! Сволочь ты нищая!»
Короче, обнесли всех в садоводстве, у кого охрана была.
Один только дом не пострадал. У Петровича, как была дверь на сопле, на той сопле и болтается!
А он, ненавистный, хохочет:
— Когда у соседей охрана наворочена, считай, ты в полной безопасности!
Стакан воды
Думал, умру, так и не повидав заграницы. Нет, умру, повидав!
В Швецию съездил. Ничего не посмотрел, по распродажам ходил, торговался, чтобы на сто долларов, которые были, побольше купить барахла. Мороженого не лизнул, в автобус не сел, в туалет не сходил, на стриптиз с мужиками не пошел скрепя сердце. Потом они рассказали, показали — вспотел так, будто сам посетил!
Себе ничего не купил, жене — жвачку. Все — доченьке.
Вернулся, жена на стену полезла, где и сидит пятый день:
— Дурак старый! Сколько нам осталось! Так и умрем босыми, голыми! Умные барахла с распродажи привозят мешками, оденутся, да еще продадут, предыдущую жизнь оправдав! Говорят, на улице там баки здоровенные стоят — «Армии спасения», шведы туда все, что не надо, скидывают. А что им не надо, нам только давай! Соседка ночь в баке просидела с фонариком, оделась, как куколка! Да еще напродавала, купила автомобиль! Я ж тебе адрес бака дала! А ты все этой соплюхе!
Что с жены взять? Дура. Я знаю, что делаю. Видели бы, как дочка тряслась, щебетала, когда в тряпье копошилась. Я смотрю не на день вперед. Дальше. «Кому спасибо за все?» — «Тебе, папочка родненький!» Родненький! А до того — грубила как отчиму. Знает: по нашим меркам, если человек на тебя до копейки валюту потратил, ты в неоплатном долгу!
Говорю дочке:
— Теперь стакан воды поднесешь отцу, когда помирать буду?
Отвечает:
— Папочка, подносить буду до тех пор, пока не умрешь!
Во как! Но на всякий случай расписочку взял. «Обязуюсь на сто долларов носить воду по курсу и так далее».
Так что в старости ни в чем себе отказывать не буду!
Кто там?
Галя еще раз проверила закрыты ли окна, спички спрятала и, присев у зеркала, говорила, отделяя слова от губ движениями помады:
— Светочка, мама пошла в парикмахерскую. Позвонит приятный мужской голос, скажешь: «Мама уже вышла». Это парикмахер... Позвонит противный женский голос, спросит: «А где Галина Петровна?»... Это с работы. Скажешь: «Она пошла в поликлинику... выписываться!»... Не перепутай. Ты девочка умненькая. Тебе шесть лет.
— Будет семь, — поправила Света.
— Будет семь. Помнишь, кому можно открывать дверь?
— Помню, — ответила Света. — Никому.
— Верно! А почему нельзя открывать, не забыла?
— Бабушка говорит: «По лестнице нехорошие бандиты с топорами ходят, прикидываются водопроводчиками, тетями, дядями, а сами непослушных девочек топят в ванне!» Правильно?
— Правильно.
— А бабушка придет, ей открывать? — спросила Света, откручивая кукле ногу.
— Бабушка не придет, она на даче. Приедет завтра.
— А если сегодня?
— Я сказала: завтра!
— А если сегодня?
— Если сегодня, это уже не бабушка, а бандит! По домам ходит, деток ворует. Еще есть дурацкие вопросы?
— Нету вопросов! — ответила Света, внимательно глядя, куда мать прячет от нее французские духи.
— Вроде порядок. — Галя цепким взглядом таможенника ощупала отражение в зеркале. — Буду часа через два. Нет, через три!
— Так долго обстригать будут? Ты не слон!
— Не обстригать, а стричь. Это плохой мастер все делает тяп-ляп, а хороший мастер, — Галин голос потеплел, — настоящий мастер все делает хорошо, поэтому долго. Никому не открывать!
Мать чмокнула Свету и, хлопнув дверью, ушла.
Света достала из тумбочки французские духи, полфлакона опрокинула на голову кукле, приговаривая:
— Вымоем Дашке голову и будем обстригать. Не волнуйтесь, настоящий мастер все делает так долго, пока вам не станет хорошо!
Тут раздался звонок в дверь.
Света побежала в прихожую и звонко спросила:
— Кто там?
Хриплый голос ответил:
— Открой! Это я — твоя бабуля!
— Здравствуй, бабуля! А зачем таким страшным голосом говоришь?
— Да простыла, внученька! Уж и молоко с медом пила, а все хриплю! Открывай!
— Бабушка! Мама сказала: ты завтра приедешь! А сегодня еще сегодня!
— А я сегодня и приехала! Открой! Темно на лестнице, и ноги сильно болят!
Света набросила на дверь цепочку.
— Бабушка, — задумчиво сказала она через дверь, — я открою, а ты — бандит?
— Какой еще бандит?! — Бабушка закашлялась.
— Обыкновенный. Сама говорила. Прикинешься бабушкой и в ванне утопишь! Приезжай завтра, будешь бабушкой!
Старушка спустилась на ступеньку, заплакала:
— Стыд-то какой! Во, дите воспитали! Родной бабке через двери не верит! Бессовестная! Когда мать с отцом будут?
— Папа после работы, — донеслось из-за двери. — А мама пошла выписываться к парикмахеру.
— Куда? — Бабушка вскочила. — Все Сереже расскажу! Вертихвостка! И ты вся в нее, вся! Вот возьму и умру тут!
— Бабуль! Бабуль! — пробивался из-за двери детский голосок. — Ты не умрешь! Мама сказала, ты сначала всех нас похоронишь!
— Это Галка про меня такое сказала? Змеюка! Все Сереже расскажу! Про всех парикмахеров! Еще неизвестно, от какого парикмахера дочь!
В это время по лестнице поднимался мужчина в сапогах и спецовке.
Разглядев в тусклом свете умирающей лампочки старушку в слезах, он остановился.
— Кого оплакиваем, бабуля?
Признаться постороннему, что тебя не пускает в дом собственная внучка, было так стыдно, что бабушка, проглотив слезу, соврала:
— Давление у меня пониженное, сынок... Второй день с лестницы падаю.
— А мы в квартиру позвоним, валерьяночки хлопнешь! — весело сказал мужчина, нащупывая на двери звонок.
— Кто там? — спросила Света.
— Ребятенок, открой! Тут старуха концы отдает!
— Дядя! Там темно, вы потрогайте, эта старуха, может, старый бандит!
— Мерзавка! — взвыла бабушка. — Перед людьми не позорь!
— А как там внучка твоя оказалась? — сообразил мужчина. — Чья бы там внучка ни была, а отпереть будь любезна! Слышь меня, стерва несовершеннолетняя!
— А при детях ругаться нельзя! — сказала Света. — Папа при мне никогда не ругается. Сначала уложит спать, дверь закроет и потом ругается с мамой! Понял, сын сукин?!
— Во дает! — одобрительно хмыкнул мужчина. — Перспективная девочка подрастает!
— А вы кто такой там? Один — бабушка, второй — дедушка, что ли?
— Я-то? Я дядя Коля-водопрово...
Бабушка, ладошкой зажав мужчине рот, зашипела:
— Не водопроводчик! Только не водопроводчик! Ей про водопроводчиков такого наговорили! Вы... почтальон!
Дядя Коля, пытаясь оторвать от себя бабушку, бранился шепотом:
— Чтоб вы сгорели! Почему водопроводчиками пугаете? У нас что, почтальон не может стать бандитом?
— Но я прошу вас! Скажите: почтальон, — она откроет!
Дядя Коля сплюнул в сердцах:
— Слышь, ты там!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17