Когда видят кожей, спинным мозгом и еще бог его знает чем.
И вот теперь ему предстояло узнать — через что они проходят, чтобы стать богами неба.
— Мама, папочка пришел! — ласковой птичкой к нему на руки вспорхнула старшенькая пятилетняя Леночка, смешно махнув своей небольшой косичкой.
— Какая ты у меня красивая, умничка, — начал Черкасов свой привычный ритуал, — мамина помощница, сестренкина воспитательница!
Леночка довольно заулыбалась, прижимаясь к колючей отцовской щеке и начала перечислять:
— Я сегодня мусор вынесла, цветы полила, игрушки за Светулькой собрала….
— Лена! Ну, хватит, — выглянула из кухни жена Марина, отпуская с рук двухлетнюю Светочку, радостно рванувшую к отцу, — папа кушать хочет, а вы его в дверях держите.
Черкасов подхватил на руки вторую дочь и занес в зал, где плюхнулся с ними на диван под веселый девчачий визг.
Жена, войдя в комнату, внимательно посмотрела ему в глаза, и он, не выдержав, отвел взгляд в сторону.
— Что случилось?
— Ничего, все нормально…. — ответил он, теребя дочерей и избегая смотреть в глаза жене.
— Та-ак, Лена! — присев в кресло, произнесла Марина, — Ну-ка забирай Свету и, дуйте к себе в комнату, нам с папой поговорить надо.
— Ну, — потребовала жена, когда дочери вышли, — говори. Я тебя не первый день знаю, вижу ведь, что что-то случилось.
— Да ничего не случилось, — неестественно засмеялся Черкасов, — просто мне придется на некоторое время уехать в командировку. Потом вернусь, и все будет, как всегда.
— Туда? — посуровело лицо жены, — В Афганистан?
Он кивнул, и боковым зрением увидел, как безвольно повисли Маринины руки, выронившие кухонное полотенце.
— Ну, ты что раскисла? — улыбнулся он, — Вон, сколько наших там побывало, и все нормально.
— Мне хватает того, что я вижу тех нескольких «ненормальных», которые не дождались своих мужей, — тихо произнесла жена.
Они сидели молча довольно долго, боясь нарушить тишину и ту незримую нить, что сейчас связывала их. Они молчали, но души их переплелись и общались, страдая и плача от осознания близкой разлуки….
— Ты знаешь, как я мучилась, когда родилась Света? — прошептала Марина, — Когда в ногах путается трехлетняя Ленка, а на руках грудная Светочка? Когда уставшая как собака, валишься с ног, засыпаешь на ходу и рвешь жилы, чтобы выдержать…. Чтобы прибраться дома. Чтобы приготовить тебе еду. Чтобы постирать и перегладить белье. Чтобы были сыты, одеты и обуты дети. А тебя все нет рядом и нет…. Ты то летаешь, то в наряде, то в командировке. Ты хоть представляешь, сколько слез я выплакала в подушку теми ночами? Когда у Светочки температура под сорок. Когда она плачет, а объяснить — где и что болит — не может…. А тебя рядом все нет и нет. Мне иногда казалось, что я не выдержу, не переживу всего этого. И вот теперь ты уезжаешь….
Он подошел к ней и ласково обнял ее, а она, крепко вцепившись в него и прижавшись щекой, вдруг разрыдалась горькими бабьими слезами.
Глава 4.
Октябрь 1984 года. Афганистан. Район Чарикара.
Ох уж этот Афганистан! Больше пугали. Ничего страшного Анисимов здесь не увидел. А вот магазины ему понравились. И те, что находились в военных городках, и в которых продавалось то, чего он никогда в Союзе не видел, и еще больше дуканы — торговые лавки афганцев. Вот в них то уж действительно было все, что есть на белом свете, и что можно только вообразить. Закрываешь глаза и говоришь — хочу двухкассетный магнитофон. Открываешь глаза, а дуканщик уже держит его перед тобой. Хочу телевизор Сони. Пожалуйста, вот он. Хочу пистолет. Получи. Хочу кожаный плащ! На! Хочу конфеты «Мишка на севере» фабрики Рот-Фронт! Тоже есть? Да чего же тогда у вас нет?
— Э-э, — смеется дуканщик, — если чего и нет, в Кабул позвоню, через три дня приходи, привезут…
Первую неделю Анисимов только и делал, что подсчитывал, сколько он получит чеков, что на них можно купить, и самое трудное — решал, что же все-таки покупать на будущие деньги, которых оказалось так мало, а купить хотелось так много…. И, наконец, через неделю список был готов.
Офицеры роты, в которую он попал служить, понравились ему очень сильно. Ротный «без базара» под будущую зарплату организовал пять бутылок водки, под закуску пошел сухой паек, а послушать последние новости из Союза собрались почти все офицеры и прапорщики батальона. Анисимов был крайне польщен, еще никогда в жизни такое количество офицеров не оказывало ему столько знаков внимания, поэтому он с жаром и чувством гордости от собственной значимости рассказывал последние новости.
Солдаты оказались самые обычные. Никакие не супергерои, как расписывали их газеты и журналы. А в основном такие же обезьяны, как и в Союзе. В первое его дежурство по батальону, когда Анисимов, мечтая о будущих покупках, сидел в ротной канцелярии, в дверь, тихонько постучавшись, заглянул солдат:
— Товарищ прапорщик! Разрешите?
— Ты кто? Чего надо? — недовольно пробурчал Анисимов, вырванный из сладких грез.
— Рядовой Зайцев, Коля я, Николай Петрович точнее, — представился солдат, втискиваясь в дверь и прикрывая ее за собой, — у меня к вам важное дело!
Прапорщик недоуменно рассматривал его. Маленький неказистый солдат с прилизанными и зачесанными набок редкими светлыми волосиками смотрел преданно и нежно.
— Ну, говори.
— Товарищ прапорщик! У нас в роте голубые есть! — от важности сообщаемого Зайцев даже приоткрыл свой маленький ротик, высунув кончик языка.
— Чего!? — подскочил прапорщик, — Чего ты несешь?
— Честное слово! — закивал головой солдат, — Только я не могу вам рассказать, кто именно.
Анисимов почувствовал, как у него в голове начался активный умственный процесс, и зашевелились мозги. Неужели в свое первое дежурство он вскроет гнездо разврата? Вот будут уважать его ротный и другие офицеры! Только бы не спугнуть этого недоделка.
— Почему это ты не можешь? — ласково заговорил он с солдатиком, — Ты понимаешь, что это твой долг, как любого советского гражданина!
— Ага! Вы хоть представляете, что они могут мне сделать, — сделал плаксивую рожицу солдат, — но я расскажу вам, если вы дадите мне две банки сгущенки…
Прапор подскочил к шкафу, где валялись остатки сухого пайка и начал требушить пакеты. Черт! Только одна банка!
— Одна… — расстроено повернулся он к Зайцеву и увидел, как тот вожделенно уставился на банку, напоминая своим видом кролика перед взором удава.
— Ладно, я расскажу, — затараторил солдатик, словно боясь, что сгущенку сейчас уберут, — представляете, прошлой ночью подходит ко мне младший сержант Аймаров и предлагает переспать с ним! Не просто переспать, а чтобы я свой зад ему подставил! Ну, разумеется, я отказываюсь, так он — как давай меня уговаривать! Мол, дай хотя бы между ляжек поводить. Я не соглашаюсь. Он и объясняет, что это не считается. Ну, я прикинул, что и действительно — это не считается, и дал ему между ляжек себе поводить за два кило печенья…. Вот! Представляете! Аймаров — голубой!
Анисимов сидел ошарашенный, в голове мысли перепутались, решая непосильную даже его светлому разуму задачу. То, что он вскрыл гнездо разврата — это точно. Но вот является ли гомиком Зайцев или нет?.. Ведь он сам пришел и рассказал?.. Может быть, действительно между ляжек не считается?! А если считается, то по зоновским законам и он, прапорщик Анисимов, общаясь с этим гомиком, автоматически причисляется к ним. Мысли зашкаливали в голове, грозя разорвать ее на мелкие части…
— Все, — кивнул он солдатику, — иди…
Тот выхватил из рук Анисимова банку, про которую тот и забыл и, словно боясь, что прапор передумает, рванул из канцелярии.
Прапорщик еле дождался утра. Как только глаза связывала дремота, перед взором появлялся Зайцев, который пытался раздвинуть ему ляжки и что-то вставить. Он подскакивал в ужасе, отмахиваясь руками, и облегченно видел, что рядом никого нет. Как только из своей комнатушки вышел командир роты, Анисимов сразу же кинулся к нему:
— Товарищ капитан! Разрешите срочно с вами переговорить!
Тот удивленно разглядывал изнеможенного прапорщика и, понимая, что что-то произошло, кивнул и прошел в канцелярию.
— Что случилось?
— Товарищ капитан, ничего не случилось, разрешите у вас узнать, что из себя представляет рядовой Зайцев?
Тот весело рассмеялся:
— Кто? Этот придурок? Он тебя, поди, достал за ночь? Не обращай внимания! Во! Видал, каких нам недоносков из Союза присылают! Он вообще не должен был идти в армию, так как годен только к нестроевой. После того, как его в детстве лошадь копытом по голове лягнула. А он сам напросился и вдобавок как-то добился, чтобы еще и в Афганистан направили! Ты с ним поосторожней. Он к нам бегает про солдат докладывает, к замполиту полка бегает, на офицеров стучит…. Представляешь, какие солдаты в Афганистан служить попадают. И самое обидное — придет такой урод к себе на родину, будет сказки рассказывать, как он здесь воевал. На собрания в родную школу приглашать будут. Героя — интернационалиста, вашу мать. Вне конкурса куда-нибудь в университет на престижный факультет типа юридического поступит. И станет этот Зайцев каким-нибудь начальником-юристом местного разлива и еще будет нас уму-разуму учить…
Глава 5.
Ноябрь 1984 года. Афганистан. Джелалабад.
Дмитрий Воинов считал, что ему крупно повезло. Сейчас воспоминания о Кушке не казались такими отвратительными, как тогда, когда он был там в учебке. После Сибири, где он родился и вырос, Средняя Азия показалась ему раем и адом одновременно. Райскими были произрастающие здесь в изобилии фрукты, виноград, арбузы, и особенно ароматные узбекские дыни, столь божественно вкусные в этом по настоящему жарко-адском месте.
Адом были кроссы и марш-броски по пустынной местности, полевые выходы с полной выкладкой на огневую подготовку, убийственная жара и постоянный пот — разъедающий кожу, одежду, щипающий раздраженные воспаленные веки. Непривыкший к нормальному функционированию в беспощадной жаре организм не мог приспособиться ко сну в душные ночи, и от постоянного недосыпания Димке иногда казалось, что он сойдет с ума. В этом непрерывном сумасшествии местные узбеки были добрыми ангелами, сошедшими на землю и сующие проходящим через кишлаки солдатам фрукты, зелень и лепешки.
А потом вдруг незаметно наступил перелом. Он сам не заметил, когда перестал потеть во время кроссов. Правда, оказалось, что он похудел на семнадцать килограмм, зато по ночам он теперь не маялся, а спал. Организм перестроился, изменил режим восстановления своих истощающихся ресурсов и начал легко переносить среднеазиатский климат.
Поэтому перелет в Афганистан Димка перенес легко. Было страшно, непривычно и романтично. Пугало все. Суровые беспощадные горы, которые тысячами глаз наблюдали за непрошеными пришельцами и ждали их малейшей ошибки, чтобы сожрать. Пугали дружелюбно улыбающиеся глаза афганцев, которые втыкали в спину острый враждебный взгляд, только стоило отвернуться. Пугала зеленка, готовая в любой момент разорваться автоматной очередью. Пугала дорога, разбитая и вечно заминированная, о чем говорила кинутая на обочинах сгоревшая военная техника.
Вместе с двумя десятками новобранцев Димка попал в Джелалабад, где его почти что сразу «купил» дочерна загорелый прапорщик, молча осмотревший молодых солдат и ткнувший в Димку пальцем:
— Фамилия?
— Воинов, — неуверенно произнес Димка, поднимаясь с табуретки.
— И фамилия подходящая, — удовлетворенно хмыкнул прапорщик и повернулся к отвечающему за распределение солдат капитану, — мне этого.
Повернулся, было уходить, остановился, и снова скупо бросил Димке:
— Вылет через два часа. Вещи собери. Смотри, ничего не забудь. Сюда ты вернешься в лучшем случае через полтора года.
— Товарищ прапорщик, а куда я? — подскочил Димка.
— Куда надо! Прилетим — увидишь.
На вертушке они летели около часа. По пути всех веселил молодой лейтенант, развозивший по заставам почту, и без умолку рассказывающий смешные истории. Только «купивший» Воинова прапор вполглаза дремал, тихонько посапывая и периодически ударяясь от качки головой о борт вертушки, абсолютно этого не замечая, отчего Димке начало казаться, что мозгов у него нет вообще.
— В Средней Азии всю работу по дому делают женщины, — начал очередную байку лейтенант, — стирают, гладят, полы моют. Для азиатского мужчины посуду помыть — унижение. Вот приходит какой-нибудь узбек в армию служить, а его бац — в наряд по столовой, где и полы помыть надо, и посуду, и парашу вынести. Он в штыки — не буду! Бить его нельзя, уговоры тоже не действуют. А он за живот держится — мол, болит, ничего не могу делать. Как быть? Не будут же за него другие всю работу делать! Я в Союзе на БАМе служил, так у нас один фельдшер из санчасти свой способ лечения подобных умников изобрел. Приводят к нему такого узбека, тот еле идет, при этом сгибается от «страшных болей», которые ему работать не дают. А фельдшер этот, хохол по национальности, фамилия у него интересная — Мельник, внимательно так выслушает, заботливо покивает головой, и таблетку даст выпить. А таблетка — слабительная. Через минуту спрашивает, ну что, мол, не прошел живот? Тот морщится, ой, нет, «сильна балит»! Тогда Мельник глубоко задумается, и дает команду на живот ложиться и портки приспустить. И ставит ему здоровенную клизму! Представляете, слабительное дать, и еще клизму подставить! Тут никакой самый крепкий организм не выдержит. И начинает этого узбека то в холод бросать, то в жар, то бледнеет бедолага, то краснеет. Наконец не выдерживает он, и в туалет просится. А весь фокус заключался в том, что туалет находился на улице, метрах в тридцати от санчасти, и чтобы его не загаживали другие солдаты, туалет постоянно держали под замком. Здоровым таким, амбарным, насквозь проржавевшим, и по той причине чтобы открыть его, требовалась определенная сноровка и несколько минут времени. И начиналась комедия! Все собирались у окон, чтобы понаблюдать, как узбек в туалет сходит…. Несколько шагов он проходит нормально, потом вдруг раз! И замер! При этом, крепко-накрепко сведя ноги…. Народ за животы от смеха держится. Ага, смотрим, отпустило немножко его, и он мелкими шажками начинает семенить к туалету. Вот вроде бы немножко осталось, а он вдруг как замрет, будто наткнулся на что-то, и вздохнуть боится. Мы по полу катаемся, не можем спокойно смотреть на это. А он глаз отвести от заветной двери не может. Тут живот только утихомирится, он — как рванет к туалету! Ноги напряжены и прямы как ходули, при этом еще и сведены, отчего тощий зад виляет из стороны в сторону. Ну, все, вот она дверь, вот спасение, а не тут то было! Ключ в замок вошел, а не поворачивается. Он и так, и этак, а последние силы на сведение ног уходят! Опять замрет — ни чихнет, ни пукнет. Это видеть надо. Зима, туалет, ржавый замок, и дополняющий эту неповторимую картину застывший как легавая перед уткой, узбек. Ну, все, не может больше он! Собрался с последними силами и яростно накинулся на замок, и тот наконец-то поддался! Да только бросив все силы на замок, он ослабил ноги, да и они, видимо, уже не выдержали долгого напряжения, потому что вдруг смотрим, замер наш больной, плечи обречено опустились, ноги расслабились, и сзади на штанах пятно начинало расползаться…. Ох, не могу! Так после этого, вы думаете, он еще хоть раз согласится в санчасть идти? Он будет делать любую самую грязную работу, но только чтобы в санчасть не идти…
Глава 6.
Декабрь 1984 года. Афганистан. Район Баграма.
— Товарищ подполковник, майор Черкасов прибыл для дальнейшего прохождения службы! — представился Черкасов командиру полка в его кабинете.
Тот кивнул, с интересом рассматривая нового подчиненного, и показал на стул:
— Присаживайтесь. Ну, как первые впечатления о земле Афганистана?
— Честно сказать, товарищ подполковник, пока ничего не понял, — ответил Черкасов, — впечатлений очень много, все непривычно, но думаю, что немного послужу — разберусь.
— Похвальное рвение, — кивнул командир, — главное, чтобы в процессе ознакомления со службой и приобретения боевых навыков, вы не наломали дров. Афганистан — не Советский Союз, и многое необходимо оценивать совсем по-другому, чем там. Здесь летчик наделен особой самостоятельностью в принятии решения. Иначе нельзя. Практически невозможно предусмотреть все те ситуации, в которые попадают ежедневно наши экипажи. Летчику на месте виднее, можно взлетать, или необходимо переждать непогоду, где лететь и как лететь. И в принятии решения главную роль играют опыт, мастерство, знание района, умение прогнозировать изменения атмосферных явлений. Здесь не учебные полеты, и от принятого вами решения зачастую зависят человеческие жизни, что накладывает на вас очень тяжелый психологический и моральный груз. Поэтому не обижайтесь, но первое время поработаете вторым номером, в паре с капитаном Абрамовым, настоящим асом.
1 2 3 4 5 6 7
И вот теперь ему предстояло узнать — через что они проходят, чтобы стать богами неба.
— Мама, папочка пришел! — ласковой птичкой к нему на руки вспорхнула старшенькая пятилетняя Леночка, смешно махнув своей небольшой косичкой.
— Какая ты у меня красивая, умничка, — начал Черкасов свой привычный ритуал, — мамина помощница, сестренкина воспитательница!
Леночка довольно заулыбалась, прижимаясь к колючей отцовской щеке и начала перечислять:
— Я сегодня мусор вынесла, цветы полила, игрушки за Светулькой собрала….
— Лена! Ну, хватит, — выглянула из кухни жена Марина, отпуская с рук двухлетнюю Светочку, радостно рванувшую к отцу, — папа кушать хочет, а вы его в дверях держите.
Черкасов подхватил на руки вторую дочь и занес в зал, где плюхнулся с ними на диван под веселый девчачий визг.
Жена, войдя в комнату, внимательно посмотрела ему в глаза, и он, не выдержав, отвел взгляд в сторону.
— Что случилось?
— Ничего, все нормально…. — ответил он, теребя дочерей и избегая смотреть в глаза жене.
— Та-ак, Лена! — присев в кресло, произнесла Марина, — Ну-ка забирай Свету и, дуйте к себе в комнату, нам с папой поговорить надо.
— Ну, — потребовала жена, когда дочери вышли, — говори. Я тебя не первый день знаю, вижу ведь, что что-то случилось.
— Да ничего не случилось, — неестественно засмеялся Черкасов, — просто мне придется на некоторое время уехать в командировку. Потом вернусь, и все будет, как всегда.
— Туда? — посуровело лицо жены, — В Афганистан?
Он кивнул, и боковым зрением увидел, как безвольно повисли Маринины руки, выронившие кухонное полотенце.
— Ну, ты что раскисла? — улыбнулся он, — Вон, сколько наших там побывало, и все нормально.
— Мне хватает того, что я вижу тех нескольких «ненормальных», которые не дождались своих мужей, — тихо произнесла жена.
Они сидели молча довольно долго, боясь нарушить тишину и ту незримую нить, что сейчас связывала их. Они молчали, но души их переплелись и общались, страдая и плача от осознания близкой разлуки….
— Ты знаешь, как я мучилась, когда родилась Света? — прошептала Марина, — Когда в ногах путается трехлетняя Ленка, а на руках грудная Светочка? Когда уставшая как собака, валишься с ног, засыпаешь на ходу и рвешь жилы, чтобы выдержать…. Чтобы прибраться дома. Чтобы приготовить тебе еду. Чтобы постирать и перегладить белье. Чтобы были сыты, одеты и обуты дети. А тебя все нет рядом и нет…. Ты то летаешь, то в наряде, то в командировке. Ты хоть представляешь, сколько слез я выплакала в подушку теми ночами? Когда у Светочки температура под сорок. Когда она плачет, а объяснить — где и что болит — не может…. А тебя рядом все нет и нет. Мне иногда казалось, что я не выдержу, не переживу всего этого. И вот теперь ты уезжаешь….
Он подошел к ней и ласково обнял ее, а она, крепко вцепившись в него и прижавшись щекой, вдруг разрыдалась горькими бабьими слезами.
Глава 4.
Октябрь 1984 года. Афганистан. Район Чарикара.
Ох уж этот Афганистан! Больше пугали. Ничего страшного Анисимов здесь не увидел. А вот магазины ему понравились. И те, что находились в военных городках, и в которых продавалось то, чего он никогда в Союзе не видел, и еще больше дуканы — торговые лавки афганцев. Вот в них то уж действительно было все, что есть на белом свете, и что можно только вообразить. Закрываешь глаза и говоришь — хочу двухкассетный магнитофон. Открываешь глаза, а дуканщик уже держит его перед тобой. Хочу телевизор Сони. Пожалуйста, вот он. Хочу пистолет. Получи. Хочу кожаный плащ! На! Хочу конфеты «Мишка на севере» фабрики Рот-Фронт! Тоже есть? Да чего же тогда у вас нет?
— Э-э, — смеется дуканщик, — если чего и нет, в Кабул позвоню, через три дня приходи, привезут…
Первую неделю Анисимов только и делал, что подсчитывал, сколько он получит чеков, что на них можно купить, и самое трудное — решал, что же все-таки покупать на будущие деньги, которых оказалось так мало, а купить хотелось так много…. И, наконец, через неделю список был готов.
Офицеры роты, в которую он попал служить, понравились ему очень сильно. Ротный «без базара» под будущую зарплату организовал пять бутылок водки, под закуску пошел сухой паек, а послушать последние новости из Союза собрались почти все офицеры и прапорщики батальона. Анисимов был крайне польщен, еще никогда в жизни такое количество офицеров не оказывало ему столько знаков внимания, поэтому он с жаром и чувством гордости от собственной значимости рассказывал последние новости.
Солдаты оказались самые обычные. Никакие не супергерои, как расписывали их газеты и журналы. А в основном такие же обезьяны, как и в Союзе. В первое его дежурство по батальону, когда Анисимов, мечтая о будущих покупках, сидел в ротной канцелярии, в дверь, тихонько постучавшись, заглянул солдат:
— Товарищ прапорщик! Разрешите?
— Ты кто? Чего надо? — недовольно пробурчал Анисимов, вырванный из сладких грез.
— Рядовой Зайцев, Коля я, Николай Петрович точнее, — представился солдат, втискиваясь в дверь и прикрывая ее за собой, — у меня к вам важное дело!
Прапорщик недоуменно рассматривал его. Маленький неказистый солдат с прилизанными и зачесанными набок редкими светлыми волосиками смотрел преданно и нежно.
— Ну, говори.
— Товарищ прапорщик! У нас в роте голубые есть! — от важности сообщаемого Зайцев даже приоткрыл свой маленький ротик, высунув кончик языка.
— Чего!? — подскочил прапорщик, — Чего ты несешь?
— Честное слово! — закивал головой солдат, — Только я не могу вам рассказать, кто именно.
Анисимов почувствовал, как у него в голове начался активный умственный процесс, и зашевелились мозги. Неужели в свое первое дежурство он вскроет гнездо разврата? Вот будут уважать его ротный и другие офицеры! Только бы не спугнуть этого недоделка.
— Почему это ты не можешь? — ласково заговорил он с солдатиком, — Ты понимаешь, что это твой долг, как любого советского гражданина!
— Ага! Вы хоть представляете, что они могут мне сделать, — сделал плаксивую рожицу солдат, — но я расскажу вам, если вы дадите мне две банки сгущенки…
Прапор подскочил к шкафу, где валялись остатки сухого пайка и начал требушить пакеты. Черт! Только одна банка!
— Одна… — расстроено повернулся он к Зайцеву и увидел, как тот вожделенно уставился на банку, напоминая своим видом кролика перед взором удава.
— Ладно, я расскажу, — затараторил солдатик, словно боясь, что сгущенку сейчас уберут, — представляете, прошлой ночью подходит ко мне младший сержант Аймаров и предлагает переспать с ним! Не просто переспать, а чтобы я свой зад ему подставил! Ну, разумеется, я отказываюсь, так он — как давай меня уговаривать! Мол, дай хотя бы между ляжек поводить. Я не соглашаюсь. Он и объясняет, что это не считается. Ну, я прикинул, что и действительно — это не считается, и дал ему между ляжек себе поводить за два кило печенья…. Вот! Представляете! Аймаров — голубой!
Анисимов сидел ошарашенный, в голове мысли перепутались, решая непосильную даже его светлому разуму задачу. То, что он вскрыл гнездо разврата — это точно. Но вот является ли гомиком Зайцев или нет?.. Ведь он сам пришел и рассказал?.. Может быть, действительно между ляжек не считается?! А если считается, то по зоновским законам и он, прапорщик Анисимов, общаясь с этим гомиком, автоматически причисляется к ним. Мысли зашкаливали в голове, грозя разорвать ее на мелкие части…
— Все, — кивнул он солдатику, — иди…
Тот выхватил из рук Анисимова банку, про которую тот и забыл и, словно боясь, что прапор передумает, рванул из канцелярии.
Прапорщик еле дождался утра. Как только глаза связывала дремота, перед взором появлялся Зайцев, который пытался раздвинуть ему ляжки и что-то вставить. Он подскакивал в ужасе, отмахиваясь руками, и облегченно видел, что рядом никого нет. Как только из своей комнатушки вышел командир роты, Анисимов сразу же кинулся к нему:
— Товарищ капитан! Разрешите срочно с вами переговорить!
Тот удивленно разглядывал изнеможенного прапорщика и, понимая, что что-то произошло, кивнул и прошел в канцелярию.
— Что случилось?
— Товарищ капитан, ничего не случилось, разрешите у вас узнать, что из себя представляет рядовой Зайцев?
Тот весело рассмеялся:
— Кто? Этот придурок? Он тебя, поди, достал за ночь? Не обращай внимания! Во! Видал, каких нам недоносков из Союза присылают! Он вообще не должен был идти в армию, так как годен только к нестроевой. После того, как его в детстве лошадь копытом по голове лягнула. А он сам напросился и вдобавок как-то добился, чтобы еще и в Афганистан направили! Ты с ним поосторожней. Он к нам бегает про солдат докладывает, к замполиту полка бегает, на офицеров стучит…. Представляешь, какие солдаты в Афганистан служить попадают. И самое обидное — придет такой урод к себе на родину, будет сказки рассказывать, как он здесь воевал. На собрания в родную школу приглашать будут. Героя — интернационалиста, вашу мать. Вне конкурса куда-нибудь в университет на престижный факультет типа юридического поступит. И станет этот Зайцев каким-нибудь начальником-юристом местного разлива и еще будет нас уму-разуму учить…
Глава 5.
Ноябрь 1984 года. Афганистан. Джелалабад.
Дмитрий Воинов считал, что ему крупно повезло. Сейчас воспоминания о Кушке не казались такими отвратительными, как тогда, когда он был там в учебке. После Сибири, где он родился и вырос, Средняя Азия показалась ему раем и адом одновременно. Райскими были произрастающие здесь в изобилии фрукты, виноград, арбузы, и особенно ароматные узбекские дыни, столь божественно вкусные в этом по настоящему жарко-адском месте.
Адом были кроссы и марш-броски по пустынной местности, полевые выходы с полной выкладкой на огневую подготовку, убийственная жара и постоянный пот — разъедающий кожу, одежду, щипающий раздраженные воспаленные веки. Непривыкший к нормальному функционированию в беспощадной жаре организм не мог приспособиться ко сну в душные ночи, и от постоянного недосыпания Димке иногда казалось, что он сойдет с ума. В этом непрерывном сумасшествии местные узбеки были добрыми ангелами, сошедшими на землю и сующие проходящим через кишлаки солдатам фрукты, зелень и лепешки.
А потом вдруг незаметно наступил перелом. Он сам не заметил, когда перестал потеть во время кроссов. Правда, оказалось, что он похудел на семнадцать килограмм, зато по ночам он теперь не маялся, а спал. Организм перестроился, изменил режим восстановления своих истощающихся ресурсов и начал легко переносить среднеазиатский климат.
Поэтому перелет в Афганистан Димка перенес легко. Было страшно, непривычно и романтично. Пугало все. Суровые беспощадные горы, которые тысячами глаз наблюдали за непрошеными пришельцами и ждали их малейшей ошибки, чтобы сожрать. Пугали дружелюбно улыбающиеся глаза афганцев, которые втыкали в спину острый враждебный взгляд, только стоило отвернуться. Пугала зеленка, готовая в любой момент разорваться автоматной очередью. Пугала дорога, разбитая и вечно заминированная, о чем говорила кинутая на обочинах сгоревшая военная техника.
Вместе с двумя десятками новобранцев Димка попал в Джелалабад, где его почти что сразу «купил» дочерна загорелый прапорщик, молча осмотревший молодых солдат и ткнувший в Димку пальцем:
— Фамилия?
— Воинов, — неуверенно произнес Димка, поднимаясь с табуретки.
— И фамилия подходящая, — удовлетворенно хмыкнул прапорщик и повернулся к отвечающему за распределение солдат капитану, — мне этого.
Повернулся, было уходить, остановился, и снова скупо бросил Димке:
— Вылет через два часа. Вещи собери. Смотри, ничего не забудь. Сюда ты вернешься в лучшем случае через полтора года.
— Товарищ прапорщик, а куда я? — подскочил Димка.
— Куда надо! Прилетим — увидишь.
На вертушке они летели около часа. По пути всех веселил молодой лейтенант, развозивший по заставам почту, и без умолку рассказывающий смешные истории. Только «купивший» Воинова прапор вполглаза дремал, тихонько посапывая и периодически ударяясь от качки головой о борт вертушки, абсолютно этого не замечая, отчего Димке начало казаться, что мозгов у него нет вообще.
— В Средней Азии всю работу по дому делают женщины, — начал очередную байку лейтенант, — стирают, гладят, полы моют. Для азиатского мужчины посуду помыть — унижение. Вот приходит какой-нибудь узбек в армию служить, а его бац — в наряд по столовой, где и полы помыть надо, и посуду, и парашу вынести. Он в штыки — не буду! Бить его нельзя, уговоры тоже не действуют. А он за живот держится — мол, болит, ничего не могу делать. Как быть? Не будут же за него другие всю работу делать! Я в Союзе на БАМе служил, так у нас один фельдшер из санчасти свой способ лечения подобных умников изобрел. Приводят к нему такого узбека, тот еле идет, при этом сгибается от «страшных болей», которые ему работать не дают. А фельдшер этот, хохол по национальности, фамилия у него интересная — Мельник, внимательно так выслушает, заботливо покивает головой, и таблетку даст выпить. А таблетка — слабительная. Через минуту спрашивает, ну что, мол, не прошел живот? Тот морщится, ой, нет, «сильна балит»! Тогда Мельник глубоко задумается, и дает команду на живот ложиться и портки приспустить. И ставит ему здоровенную клизму! Представляете, слабительное дать, и еще клизму подставить! Тут никакой самый крепкий организм не выдержит. И начинает этого узбека то в холод бросать, то в жар, то бледнеет бедолага, то краснеет. Наконец не выдерживает он, и в туалет просится. А весь фокус заключался в том, что туалет находился на улице, метрах в тридцати от санчасти, и чтобы его не загаживали другие солдаты, туалет постоянно держали под замком. Здоровым таким, амбарным, насквозь проржавевшим, и по той причине чтобы открыть его, требовалась определенная сноровка и несколько минут времени. И начиналась комедия! Все собирались у окон, чтобы понаблюдать, как узбек в туалет сходит…. Несколько шагов он проходит нормально, потом вдруг раз! И замер! При этом, крепко-накрепко сведя ноги…. Народ за животы от смеха держится. Ага, смотрим, отпустило немножко его, и он мелкими шажками начинает семенить к туалету. Вот вроде бы немножко осталось, а он вдруг как замрет, будто наткнулся на что-то, и вздохнуть боится. Мы по полу катаемся, не можем спокойно смотреть на это. А он глаз отвести от заветной двери не может. Тут живот только утихомирится, он — как рванет к туалету! Ноги напряжены и прямы как ходули, при этом еще и сведены, отчего тощий зад виляет из стороны в сторону. Ну, все, вот она дверь, вот спасение, а не тут то было! Ключ в замок вошел, а не поворачивается. Он и так, и этак, а последние силы на сведение ног уходят! Опять замрет — ни чихнет, ни пукнет. Это видеть надо. Зима, туалет, ржавый замок, и дополняющий эту неповторимую картину застывший как легавая перед уткой, узбек. Ну, все, не может больше он! Собрался с последними силами и яростно накинулся на замок, и тот наконец-то поддался! Да только бросив все силы на замок, он ослабил ноги, да и они, видимо, уже не выдержали долгого напряжения, потому что вдруг смотрим, замер наш больной, плечи обречено опустились, ноги расслабились, и сзади на штанах пятно начинало расползаться…. Ох, не могу! Так после этого, вы думаете, он еще хоть раз согласится в санчасть идти? Он будет делать любую самую грязную работу, но только чтобы в санчасть не идти…
Глава 6.
Декабрь 1984 года. Афганистан. Район Баграма.
— Товарищ подполковник, майор Черкасов прибыл для дальнейшего прохождения службы! — представился Черкасов командиру полка в его кабинете.
Тот кивнул, с интересом рассматривая нового подчиненного, и показал на стул:
— Присаживайтесь. Ну, как первые впечатления о земле Афганистана?
— Честно сказать, товарищ подполковник, пока ничего не понял, — ответил Черкасов, — впечатлений очень много, все непривычно, но думаю, что немного послужу — разберусь.
— Похвальное рвение, — кивнул командир, — главное, чтобы в процессе ознакомления со службой и приобретения боевых навыков, вы не наломали дров. Афганистан — не Советский Союз, и многое необходимо оценивать совсем по-другому, чем там. Здесь летчик наделен особой самостоятельностью в принятии решения. Иначе нельзя. Практически невозможно предусмотреть все те ситуации, в которые попадают ежедневно наши экипажи. Летчику на месте виднее, можно взлетать, или необходимо переждать непогоду, где лететь и как лететь. И в принятии решения главную роль играют опыт, мастерство, знание района, умение прогнозировать изменения атмосферных явлений. Здесь не учебные полеты, и от принятого вами решения зачастую зависят человеческие жизни, что накладывает на вас очень тяжелый психологический и моральный груз. Поэтому не обижайтесь, но первое время поработаете вторым номером, в паре с капитаном Абрамовым, настоящим асом.
1 2 3 4 5 6 7