Это самая большая несправедливость в жизни, которую я когда-либо слышала.
Когда Кайл говорил мне о друзьях, мама вошла в нашу комнату за простынями. Мы закрыли рты, а когда она увидела мою простыню, она подняла визг, как будто ее ужалила змея. Она быстро стащила простыню с матраца и выбежала за дверь, и мы видели из окна, как она сбежала с крыльца с простыней, завязанной у нее на груди. Она вынесла ее во двор, скомкала в груду возле тигровых лилий и поднесла к ней спичку.
– Если кровотечение нормально, почему мама сжигает мою рубашку? – спросила я спокойно, как никогда.
Но Кайл был возле гардероба, вытащил оттуда мои рабочие брюки и рубашку и сунул мне в руки.
– Одевай это и уходи, пока она не возвратилась, – сказал он.
– Мне нужна тряпка, – сказала я. Кровь стекала по внутренним сторонам ног, и два маленьких красных кружка образовались на половице, где я стояла, Кайл остановился и посмотрел на пол.
– Господи, Кэйт, я не думал, что из тебя будет так литься.
Я снова начала кричать, но он разорвал одну из своих старых рубашек, скомкал куски материи и сунул мне в руки. Я заложила материю между ног и, опираясь на плечо Кайла, зашагала, переставляя ноги, как ножки циркуля. Я стащила ночную сорочку через голову, не подумав, что прошло много времени с тех пор, как Кайл видел меня неодетой, что мое тело изменилось, но изменения происходили так медленно, что мне пришлось посмотреть вниз на мою грудь, чтобы увидеть, что она поднялась. Он залился румянцем, а я подошла ближе, смеясь над его замешательством, но я знала, что у меня нет времени на ненужные смешки.
Мама снова ворвалась в комнату раньше, чем я смогла выйти, но, казалось, она не замечала, что я и Кайл еще здесь. Она ухватила за угол матрац и потащила его с кровати и из комнаты. Мы слышали, как она тяжело шагает с крыльца, и когда я выглянула из окна, она тащила во двор матрац с кровавым пятном, уже потемневшим от солнца. Папа выбежал из дома и схватил ее за руки, когда она пыталась поднести спичку к матрацу. Мне было стыдно, что папа узнает, что произошло в моем теле. Он забрал спички у мамы и вернулся в дом, а мама села на землю и стала кричать, уткнувшись в руки.
К этому времени Кайл помог мне выбраться из окна.
– Я встречу тебя на мельнице, – сказал он (Кайл и я этим летом работали на мельнице).
Я пошла в лес, выискивая тропинку, где могла бы не уколоть босые ноги, потому что уходя в такой спешке я забыла свои туфли! Я знала, что не смогу пойти на мельницу сегодня не только из-за этого кровотечения, но и из-за босых ног. Я была в той части леса, которую хорошо знала (место, где леса спускаются к полям Ручья Ферри), так что я была удивлена, когда набрела на пещеру. Вся моя жизнь прошла здесь, а я только сейчас нашла ее. Я увидела белку, исчезнувшую за кустами, а когда подошла поближе, я увидела вход в пещеру. Я отклонила один из кустов голыми руками, и там было отверстие, уместившееся на склоне холма. Я зашла внутрь так далеко, насколько солнечный свет позволял мне видеть, и воздух там был удивительно холодным. Я произнесла «Хелло!», и от стен отозвалось эхо.
Спустя какое-то время я вернулась домой. Ма ушла, а папа и Кайл были на мельнице, так что я провела время, собирая попадавшие фрукты, пропажу которых Ма обычно не замечала. Я взяла туфли и фонарь, словарь, книжку по грамматике и дневник и вернулась в пещеру. Мою пещеру… Когда я впервые осмотрела пещеру с фонарем, я почувствовала себя богатой. Она была похожа на пещеры, которые посещают туристы в Люрзе, хотя и намного меньше. Входная часть была длинной и узкой с наклонным полом, который приводил вас в главную часть, представлявшую одно огромное помещение. Я заметила небольшой туннель, ведущий из задней части. В этом большом помещении были окрашенные в красный цвет скалы, выходящие из пола и потолка. Я поняла, что это сталактиты и сталагмиты, о чем я узнала, когда была в Люрзе. В некоторых местах потолки были по-настоящему высоки, и сталактиты, которые свисали с них, были большими, а сталагмиты, которые поднимались к ним, были высокими. В некоторых местах сталактиты и сталагмиты (моя рука устала писать эти слова) встречались и образовывали стены, которые выглядели как фантастический бархатный занавес, и были также лужи, в которых отражались миллионы изображений сталактитов, нависавших над ними с потолка, и вода была настолько неподвижной, что я не могла сначала определить, были ли это отражения или миллионы сталагмитов, поднимающихся из земли. Я не думаю, что когда-либо видела место более прекрасное, чем эта пещера. Некоторые думают, что рай – это зеленое место, полное растений, но теперь я думаю, что я нашла свой собственный Сад Эдем.
Я проделала еще два путешествия домой, и теперь уже у меня здесь был мой матрац, повернутый так, чтобы пятна не было видно, и несколько свечей, которые я расставила по пещере на выступах скал. Я также принесла одеяло и сколько-то тряпок из тряпичного мешка для моих женских проблем. Кайл не сказал, сколько времени эта «министрация» должна продолжаться. Я хотела бы разобраться в этом получше. Какую часть себя я потеряю с кровотечением? И какое отношение кровь имеет к ребенку? Я могла поверить, что некий дух нисходит на меня, так же легко, как и тому, что рассказывал Кайл.
Я собираюсь провести ночь здесь, в моем саду, хотя теперь мне хотелось подать знак Кайлу. Он будет беспокоиться, поскольку я не показывалась на мельнице. Я, трусиха, боюсь вернуться в свой собственный дом. Ремень пугал меня больше, чем когда-либо. Теперь я приверну фонарь и лягу в темноте. Мне здесь не страшно. Ничто в моем саду не может повредить мне.
23 июля, 1941 г.
Я вернулась домой утром очень рано и пролезла в мое окно. Я разбудила Кайла, положив палец на его губы, а когда он открыл глаза, я увидела, что они были красные, и ужаснулась беспокойству, которое причинила ему.
– Где ты была? – спросил он. Он говорил зло, но я знала, что он был по-настоящему обеспокоен, я слышала это.
– Я должна была оставаться вне дома, – сказала я.
– Нет, тебе это уже не нужно, – сказал он. Он выглядел взволнованным. – Мама сказала вчера, что ты теперь женщина и слишком взрослая, чтобы она тебя хлестала.
Я знала, что Кайл не лжет, но было трудно поверить, что мама сказала это. Кайл поклялся, что она это сказала. И что она вполне успокоилась после вчерашнего припадка.
– Пожалуйста, оставайся, Кэти, – сказал Кайл. – Я обещаю, что не позволю ей хлестать тебя.
Я очень нервничала и оставалась сидеть на стуле в нашей комнате, ожидая приближения времени завтрака.
Я появилась за завтраком, как будто ничего не случилось. Я была так напугана, что не могла притронуться к яйцам и овсянке, и никто не сказал ни слова, пока папа не ушел на мельницу. Тогда Ма встала, начала убирать со стола и, наконец, сказала:
– Я рада, что у тебя хватило чувства благопристойности, Кэтрин, чтобы унести этот мерзкий матрац, – сказала она.
Я боялась повернуться и посмотреть на нее и только слышала, как она громыхает кастрюлями в тазу.
– Ты теперь взрослая, – сказала она. – Слишком взрослая, чтобы тебя пороли.
Кайл улыбнулся мне, но затем я увидела, что его глаза расширились, а губы сжались. Он откинулся на своем стуле и крикнул:
– Ма, нет!
Прежде, чем я обернулась, Ма ухватила мои волосы и отклонила мою голову назад, а затем я услышала звук ножниц, которые работали прямо рядом с моей кожей. Через мгновение мои волосы лежали густой блестящей желтой грудой на полу.
Ма положила ножницы на стол, спокойная в полной мере, и вышла из комнаты. В течение минуты я смотрела на волосы, лежащие на полу, и чувствовала слезы, подступающие к глазам. Затем внезапно я перестала бояться. Я смотрела на волосы и не ощущала ничего. Я потрогала колючие торчащие концы волос и совсем ничего не почувствовала. Кайл спрыгнул со своего стула и сгреб волосы с пола. Он приложил их к моей голове, как будто мог пристроить их обратно.
– Оставь это, – сказала я. – Я хочу показать тебе кое-что. Место, которое я нашла.
– Но, Кэйт, твои волосы. – Кайл выглядел удивленным, что я не кричу, и не схожу с ума – как, по его мнению, должна была себя вести.
– Пойдем со мной, – сказала я.
Прежде чем мы дошли до пещеры, я заставила его поклясться, что он никогда и никому не расскажет о том, что я ему покажу. Я раздвинула кусты, которые находились против входа, и ввела его внутрь. Когда я зажгла фонарь, он вздохнул и издал долгий свист. Я видела, что он изумлен и почувствовала гордость.
– Я могу уйти от нее сюда, – сказала я.
Он обошел все вокруг, как я накануне, дотрагивался до сталагмитов, вглядывался в отражающие лужи.
– Ты не можешь оставаться здесь, – сказал он.
– По крайней мере, иногда, – сказала я, подумав, однако, как хорошо будет спать здесь в жаркие летние ночи.
– Нам нужно на мельницу, – сказал Кайл.
Я потрогала остатки волос, и концы их оцарапали мои ладони, как взъерошенная щетка.
– Я остаюсь здесь, – сказала я.
Я провела остаток дня, превращая пещеру в свое убежище. Дом Смита пустовал с тех пор, как в прошлом году они уехали в Западную Вирджинию, поэтому я взяла оттуда стол и стул и притащила их сюда. Я там нашла также много свечей и небольшую конторку, наполненную карандашами и бумагой. В пещере была длинная скала над блестящей лужей–что-то вроде уступа, которая явилась прекрасной книжной полкой для моего словаря и грамматики. Теперь они могут стоять открыто, как им и полагается. Высоко над местом, где я положила матрац, в стене была глубокая ниша, и туда-то я положила мой дневник.
ГЛАВА 4
Бен Александер сидел на кровати в своей хижине высоко над Линч Холлоу с маленькой истрепанной адресной книгой на коленях. Он хватил еще один глоток виски из бутылки, стоящей на полу, и уставился на имена в книге. Валери Коллинс. Она была последней. В течение нескольких последних месяцев он расспрашивал всех, кто что-нибудь знал. Валери была его последней надеждой.
Она обычно посылала ему поздравительные открытки на Рождество. Она адресовала их ему и Шарон, но он знал, что они предназначались ему одному. Открытки представляли собой всегда изображения Валери с ее питомцами. И с каждым годом она приобретала все большее сходство со своими собаками, гладкими и гибкими. Ее нос становился тоньше и более резко очерченным, волосы длиннее, шелковистее, чернее. Шарон смеялась, прослеживая трансформацию Валери от человека к собаке, не вникая в смысл надписей: «Надеюсь увидеть вас вскоре» или «Люблю вас». Он знал, что Валери имеет в виду его одного. Она не знала Шарон и не принимала ее во внимание.
Он снова попробовал виски и придвинул телефон к кровати. Конечно, Валери захочет услышать его.
Телефон был цвета армейской зелени, весь в трещинах, с гофрированным соединительным шнуром, который грозил порваться при каждом обороте наборного диска.
– Хелло? – Ее голос был мягким.
– Валери? – Он сел прямее.
– Кто это?
– Это Бен Александер, Валери.
Наступило тяжелое молчание, которое становилось для него уже привычным.
Имя было воспринято, изображение его лица в газете, тогда бородатого и усталого, прорабатывалось в голове Валери.
– Поздно, Бен. Я собираюсь лечь спать. Он был близок к отчаянию.
– Я хотел бы знать, не можем ли мы встретиться? Я теперь живу в долине Шенандоа, но я могу приехать в округ Колумбия – прошло много времени – я теперь разведен. Я не знаю, известно ли это тебе?
Снова тишина. Затем вздох. Дыхание и собственная смелость завораживали.
– Бен, истинная правда состоит в том, что я никогда не хотела видеть тебя. Ты, должно быть, слишком изменился за эти годы, если оказался способным сделать то, что ты сделал. Пожалуйста, больше мне не звони.
Он вскочил, когда она положила трубку, и это было мгновением раньше, чем он опустил свою собственную трубку на рычаг.
Он сел на край кровати с руками, сложенными на коленях, и сидел так несколько минут. Свет из-за закрытой двери ванной притягивал его к себе, и ему рисовалась бутыль с валиумом на краю раковины. Он получил его несколько месяцев назад, не принял ни единой таблетки. Их там двадцать штук. Вот это будет фокус. Сколько времени понадобится Кайлу, чтобы найти его? Не найдя его на месте утром, Кайл предположит, что он проспал или понадобилось выполнить какое-то поручение. Но после полудня Кайл начнет беспокоиться. И, может быть, вечером предпримет поездку сюда и найдет его. Бен оставит ему записку, в которой поблагодарит за то, что Кайл был единственным, кто ему доверял, за то, что предлагал ему работу на раскопках, когда никто больше не нанимал его, за то, что был другом.
Он снова выпил. Слишком много выпивки за эти дни. И в одиночестве. Тут не большой выбор. Люди, которые удостоили его согласием на совместную выпивку, не относились к числу тех, кого бы он хотел видеть своими друзьями. К числу людей, которые относились бы к нему сочувственно и понимали, отчего человек может сделать то, в чем его обвиняли.
Он надеялся, что здесь, в долине, сможет избежать знающих глаз. Но кто-то один или двое знали, и они рассказали остальным. Иногда он чувствовал себя здесь прокаженным еще в большей степени, чем в Аннаполисе.
Зазвонил телефон, и он ощутил некоторый трепет в груди от старой фантазии, что однажды Блисс наберет его номер, и когда он снимет трубку, услышит ее пятилетний голос, лепечущий:
– Папочка, когда же ты вернешься из этого путешествия?
Он поднес трубку к уху. Это был Кайл.
– Извини, что звоню тебе так поздно, – сказал он, – но сегодня вечером приезжает моя племянница.
Бен ничего не сказал, все еще оставаясь в плену фантазий о своей дочери.
– Бен? Вспомнил? Она работает над фильмом о своей матери.
– Да. Правильно. Иден Райли.
– Ей необходимо прочувствовать раскопки. Это была такая большая часть жизни ее матери, а ты сможешь использовать дополнительную пару рук этим летом, не так ли?
Бен представил себе валиум и повернулся спиной к распахнутой двери ванной.
– Понимает ли она что-нибудь в раскопках? – спросил он.
– Ничего, но она быстро научится. У тебя нет возражений, не правда ли?
– Нет, конечно, нет. – Он хотел спросить, как подготовиться к встрече с ней: «Она знает обо мне?» – но не смог. Он узнает по ее глазам, сказал ей Кайл или нет.
– Конечно, это прекрасно. Присылай ее утром.
Он повесил трубку и понес бутылку к софе. Включил телевизор быстрым поворотом выключателя и сразу выключил его. Он лег на спину и уставился на коричневое водяное пятно на дощатом потолке.
Он ненавидел одиночество. И старался избегать его большую часть своей жизни. Он и его старший брат, Сэм, были неразлучны в детстве и близки со своими родителями. У него никогда не было обычных подростковых трудностей. Но они уже пять лет как умерли, и он был рад, что им не пришлось прожить эти последние полтора года. Хотелось думать, что они были бы среди тех, кто считал его невиновным, но он не был в этом уверен. Возможно, им пришлось бы примириться, как это сделали Сэм и Джен. Сэм и Джен были его опорой во время судебного разбирательства. Кроме того, они виделись с Блисс и рассказывали ему после каждого визита, какой она выглядит привлекательной и ни капельки не испуганной.
– Она красивая, – говорила Джен. – И она спрашивает о тебе. – Он спрашивал Сэма или Джен, действительно ли так было или это они просто утешают его. Ведь прошло много времени, а детская память… Ладно! Кроме того, у нее теперь новый отец, Джефф. Зовет ли она его «папа» с ударением на втором слоге, как это она всегда делала, когда искала его.
Сэм и Джен обещали оставаться в Аннаполисе после его заключения в тюрьму.
– Тебе нужно быть рядом с нами, – сказал Сэм. Возможно, они знали то, чего он не знал тогда. Остракизм, с которым он столкнется. Избегая экспедиций, он предложил свои услуги полудюжине университетов, но всеми был отвергнут. И тогда случился звонок Кайла.
– Почему ты мне не дал знать? – упрекнул Кайл дружеским мягким голосом, который был знаком Бену еще со времен студенчества, со времен начала их дружбы. – Я узнал об этом за бутылкой вина, но хотел бы услышать об этом от тебя самого.
Тогда Бен рассказал ему так спокойно, как только мог, об обвинении, о судебном разбирательстве, о свидетельствах обвинения, которые выдвигались против него и которые он был бессилен опровергнуть, о тюремном заключении. Затем рассказал Кайлу о том, как он потерял работу и не в состоянии найти ее снова.
– Я знаю тебя, как собственного сына, Бен, – голос Кайла был твердым и уверенным, – И не обращаю внимания на свидетельства, о которых мне говорили. Никогда не поверю, что ты виновен. Я могу предложить тебе работу здесь – артрит не позволяет мне проводить столько времени на раскопках, сколько раньше. Конечно, это жалкое предложение после того, что у тебя было. Но, пожалуйста, не отказывайся!
– Нет, это будет великолепно! – С этого дня он начал выбираться из дерьма.
1 2 3 4 5 6 7
Когда Кайл говорил мне о друзьях, мама вошла в нашу комнату за простынями. Мы закрыли рты, а когда она увидела мою простыню, она подняла визг, как будто ее ужалила змея. Она быстро стащила простыню с матраца и выбежала за дверь, и мы видели из окна, как она сбежала с крыльца с простыней, завязанной у нее на груди. Она вынесла ее во двор, скомкала в груду возле тигровых лилий и поднесла к ней спичку.
– Если кровотечение нормально, почему мама сжигает мою рубашку? – спросила я спокойно, как никогда.
Но Кайл был возле гардероба, вытащил оттуда мои рабочие брюки и рубашку и сунул мне в руки.
– Одевай это и уходи, пока она не возвратилась, – сказал он.
– Мне нужна тряпка, – сказала я. Кровь стекала по внутренним сторонам ног, и два маленьких красных кружка образовались на половице, где я стояла, Кайл остановился и посмотрел на пол.
– Господи, Кэйт, я не думал, что из тебя будет так литься.
Я снова начала кричать, но он разорвал одну из своих старых рубашек, скомкал куски материи и сунул мне в руки. Я заложила материю между ног и, опираясь на плечо Кайла, зашагала, переставляя ноги, как ножки циркуля. Я стащила ночную сорочку через голову, не подумав, что прошло много времени с тех пор, как Кайл видел меня неодетой, что мое тело изменилось, но изменения происходили так медленно, что мне пришлось посмотреть вниз на мою грудь, чтобы увидеть, что она поднялась. Он залился румянцем, а я подошла ближе, смеясь над его замешательством, но я знала, что у меня нет времени на ненужные смешки.
Мама снова ворвалась в комнату раньше, чем я смогла выйти, но, казалось, она не замечала, что я и Кайл еще здесь. Она ухватила за угол матрац и потащила его с кровати и из комнаты. Мы слышали, как она тяжело шагает с крыльца, и когда я выглянула из окна, она тащила во двор матрац с кровавым пятном, уже потемневшим от солнца. Папа выбежал из дома и схватил ее за руки, когда она пыталась поднести спичку к матрацу. Мне было стыдно, что папа узнает, что произошло в моем теле. Он забрал спички у мамы и вернулся в дом, а мама села на землю и стала кричать, уткнувшись в руки.
К этому времени Кайл помог мне выбраться из окна.
– Я встречу тебя на мельнице, – сказал он (Кайл и я этим летом работали на мельнице).
Я пошла в лес, выискивая тропинку, где могла бы не уколоть босые ноги, потому что уходя в такой спешке я забыла свои туфли! Я знала, что не смогу пойти на мельницу сегодня не только из-за этого кровотечения, но и из-за босых ног. Я была в той части леса, которую хорошо знала (место, где леса спускаются к полям Ручья Ферри), так что я была удивлена, когда набрела на пещеру. Вся моя жизнь прошла здесь, а я только сейчас нашла ее. Я увидела белку, исчезнувшую за кустами, а когда подошла поближе, я увидела вход в пещеру. Я отклонила один из кустов голыми руками, и там было отверстие, уместившееся на склоне холма. Я зашла внутрь так далеко, насколько солнечный свет позволял мне видеть, и воздух там был удивительно холодным. Я произнесла «Хелло!», и от стен отозвалось эхо.
Спустя какое-то время я вернулась домой. Ма ушла, а папа и Кайл были на мельнице, так что я провела время, собирая попадавшие фрукты, пропажу которых Ма обычно не замечала. Я взяла туфли и фонарь, словарь, книжку по грамматике и дневник и вернулась в пещеру. Мою пещеру… Когда я впервые осмотрела пещеру с фонарем, я почувствовала себя богатой. Она была похожа на пещеры, которые посещают туристы в Люрзе, хотя и намного меньше. Входная часть была длинной и узкой с наклонным полом, который приводил вас в главную часть, представлявшую одно огромное помещение. Я заметила небольшой туннель, ведущий из задней части. В этом большом помещении были окрашенные в красный цвет скалы, выходящие из пола и потолка. Я поняла, что это сталактиты и сталагмиты, о чем я узнала, когда была в Люрзе. В некоторых местах потолки были по-настоящему высоки, и сталактиты, которые свисали с них, были большими, а сталагмиты, которые поднимались к ним, были высокими. В некоторых местах сталактиты и сталагмиты (моя рука устала писать эти слова) встречались и образовывали стены, которые выглядели как фантастический бархатный занавес, и были также лужи, в которых отражались миллионы изображений сталактитов, нависавших над ними с потолка, и вода была настолько неподвижной, что я не могла сначала определить, были ли это отражения или миллионы сталагмитов, поднимающихся из земли. Я не думаю, что когда-либо видела место более прекрасное, чем эта пещера. Некоторые думают, что рай – это зеленое место, полное растений, но теперь я думаю, что я нашла свой собственный Сад Эдем.
Я проделала еще два путешествия домой, и теперь уже у меня здесь был мой матрац, повернутый так, чтобы пятна не было видно, и несколько свечей, которые я расставила по пещере на выступах скал. Я также принесла одеяло и сколько-то тряпок из тряпичного мешка для моих женских проблем. Кайл не сказал, сколько времени эта «министрация» должна продолжаться. Я хотела бы разобраться в этом получше. Какую часть себя я потеряю с кровотечением? И какое отношение кровь имеет к ребенку? Я могла поверить, что некий дух нисходит на меня, так же легко, как и тому, что рассказывал Кайл.
Я собираюсь провести ночь здесь, в моем саду, хотя теперь мне хотелось подать знак Кайлу. Он будет беспокоиться, поскольку я не показывалась на мельнице. Я, трусиха, боюсь вернуться в свой собственный дом. Ремень пугал меня больше, чем когда-либо. Теперь я приверну фонарь и лягу в темноте. Мне здесь не страшно. Ничто в моем саду не может повредить мне.
23 июля, 1941 г.
Я вернулась домой утром очень рано и пролезла в мое окно. Я разбудила Кайла, положив палец на его губы, а когда он открыл глаза, я увидела, что они были красные, и ужаснулась беспокойству, которое причинила ему.
– Где ты была? – спросил он. Он говорил зло, но я знала, что он был по-настоящему обеспокоен, я слышала это.
– Я должна была оставаться вне дома, – сказала я.
– Нет, тебе это уже не нужно, – сказал он. Он выглядел взволнованным. – Мама сказала вчера, что ты теперь женщина и слишком взрослая, чтобы она тебя хлестала.
Я знала, что Кайл не лжет, но было трудно поверить, что мама сказала это. Кайл поклялся, что она это сказала. И что она вполне успокоилась после вчерашнего припадка.
– Пожалуйста, оставайся, Кэти, – сказал Кайл. – Я обещаю, что не позволю ей хлестать тебя.
Я очень нервничала и оставалась сидеть на стуле в нашей комнате, ожидая приближения времени завтрака.
Я появилась за завтраком, как будто ничего не случилось. Я была так напугана, что не могла притронуться к яйцам и овсянке, и никто не сказал ни слова, пока папа не ушел на мельницу. Тогда Ма встала, начала убирать со стола и, наконец, сказала:
– Я рада, что у тебя хватило чувства благопристойности, Кэтрин, чтобы унести этот мерзкий матрац, – сказала она.
Я боялась повернуться и посмотреть на нее и только слышала, как она громыхает кастрюлями в тазу.
– Ты теперь взрослая, – сказала она. – Слишком взрослая, чтобы тебя пороли.
Кайл улыбнулся мне, но затем я увидела, что его глаза расширились, а губы сжались. Он откинулся на своем стуле и крикнул:
– Ма, нет!
Прежде, чем я обернулась, Ма ухватила мои волосы и отклонила мою голову назад, а затем я услышала звук ножниц, которые работали прямо рядом с моей кожей. Через мгновение мои волосы лежали густой блестящей желтой грудой на полу.
Ма положила ножницы на стол, спокойная в полной мере, и вышла из комнаты. В течение минуты я смотрела на волосы, лежащие на полу, и чувствовала слезы, подступающие к глазам. Затем внезапно я перестала бояться. Я смотрела на волосы и не ощущала ничего. Я потрогала колючие торчащие концы волос и совсем ничего не почувствовала. Кайл спрыгнул со своего стула и сгреб волосы с пола. Он приложил их к моей голове, как будто мог пристроить их обратно.
– Оставь это, – сказала я. – Я хочу показать тебе кое-что. Место, которое я нашла.
– Но, Кэйт, твои волосы. – Кайл выглядел удивленным, что я не кричу, и не схожу с ума – как, по его мнению, должна была себя вести.
– Пойдем со мной, – сказала я.
Прежде чем мы дошли до пещеры, я заставила его поклясться, что он никогда и никому не расскажет о том, что я ему покажу. Я раздвинула кусты, которые находились против входа, и ввела его внутрь. Когда я зажгла фонарь, он вздохнул и издал долгий свист. Я видела, что он изумлен и почувствовала гордость.
– Я могу уйти от нее сюда, – сказала я.
Он обошел все вокруг, как я накануне, дотрагивался до сталагмитов, вглядывался в отражающие лужи.
– Ты не можешь оставаться здесь, – сказал он.
– По крайней мере, иногда, – сказала я, подумав, однако, как хорошо будет спать здесь в жаркие летние ночи.
– Нам нужно на мельницу, – сказал Кайл.
Я потрогала остатки волос, и концы их оцарапали мои ладони, как взъерошенная щетка.
– Я остаюсь здесь, – сказала я.
Я провела остаток дня, превращая пещеру в свое убежище. Дом Смита пустовал с тех пор, как в прошлом году они уехали в Западную Вирджинию, поэтому я взяла оттуда стол и стул и притащила их сюда. Я там нашла также много свечей и небольшую конторку, наполненную карандашами и бумагой. В пещере была длинная скала над блестящей лужей–что-то вроде уступа, которая явилась прекрасной книжной полкой для моего словаря и грамматики. Теперь они могут стоять открыто, как им и полагается. Высоко над местом, где я положила матрац, в стене была глубокая ниша, и туда-то я положила мой дневник.
ГЛАВА 4
Бен Александер сидел на кровати в своей хижине высоко над Линч Холлоу с маленькой истрепанной адресной книгой на коленях. Он хватил еще один глоток виски из бутылки, стоящей на полу, и уставился на имена в книге. Валери Коллинс. Она была последней. В течение нескольких последних месяцев он расспрашивал всех, кто что-нибудь знал. Валери была его последней надеждой.
Она обычно посылала ему поздравительные открытки на Рождество. Она адресовала их ему и Шарон, но он знал, что они предназначались ему одному. Открытки представляли собой всегда изображения Валери с ее питомцами. И с каждым годом она приобретала все большее сходство со своими собаками, гладкими и гибкими. Ее нос становился тоньше и более резко очерченным, волосы длиннее, шелковистее, чернее. Шарон смеялась, прослеживая трансформацию Валери от человека к собаке, не вникая в смысл надписей: «Надеюсь увидеть вас вскоре» или «Люблю вас». Он знал, что Валери имеет в виду его одного. Она не знала Шарон и не принимала ее во внимание.
Он снова попробовал виски и придвинул телефон к кровати. Конечно, Валери захочет услышать его.
Телефон был цвета армейской зелени, весь в трещинах, с гофрированным соединительным шнуром, который грозил порваться при каждом обороте наборного диска.
– Хелло? – Ее голос был мягким.
– Валери? – Он сел прямее.
– Кто это?
– Это Бен Александер, Валери.
Наступило тяжелое молчание, которое становилось для него уже привычным.
Имя было воспринято, изображение его лица в газете, тогда бородатого и усталого, прорабатывалось в голове Валери.
– Поздно, Бен. Я собираюсь лечь спать. Он был близок к отчаянию.
– Я хотел бы знать, не можем ли мы встретиться? Я теперь живу в долине Шенандоа, но я могу приехать в округ Колумбия – прошло много времени – я теперь разведен. Я не знаю, известно ли это тебе?
Снова тишина. Затем вздох. Дыхание и собственная смелость завораживали.
– Бен, истинная правда состоит в том, что я никогда не хотела видеть тебя. Ты, должно быть, слишком изменился за эти годы, если оказался способным сделать то, что ты сделал. Пожалуйста, больше мне не звони.
Он вскочил, когда она положила трубку, и это было мгновением раньше, чем он опустил свою собственную трубку на рычаг.
Он сел на край кровати с руками, сложенными на коленях, и сидел так несколько минут. Свет из-за закрытой двери ванной притягивал его к себе, и ему рисовалась бутыль с валиумом на краю раковины. Он получил его несколько месяцев назад, не принял ни единой таблетки. Их там двадцать штук. Вот это будет фокус. Сколько времени понадобится Кайлу, чтобы найти его? Не найдя его на месте утром, Кайл предположит, что он проспал или понадобилось выполнить какое-то поручение. Но после полудня Кайл начнет беспокоиться. И, может быть, вечером предпримет поездку сюда и найдет его. Бен оставит ему записку, в которой поблагодарит за то, что Кайл был единственным, кто ему доверял, за то, что предлагал ему работу на раскопках, когда никто больше не нанимал его, за то, что был другом.
Он снова выпил. Слишком много выпивки за эти дни. И в одиночестве. Тут не большой выбор. Люди, которые удостоили его согласием на совместную выпивку, не относились к числу тех, кого бы он хотел видеть своими друзьями. К числу людей, которые относились бы к нему сочувственно и понимали, отчего человек может сделать то, в чем его обвиняли.
Он надеялся, что здесь, в долине, сможет избежать знающих глаз. Но кто-то один или двое знали, и они рассказали остальным. Иногда он чувствовал себя здесь прокаженным еще в большей степени, чем в Аннаполисе.
Зазвонил телефон, и он ощутил некоторый трепет в груди от старой фантазии, что однажды Блисс наберет его номер, и когда он снимет трубку, услышит ее пятилетний голос, лепечущий:
– Папочка, когда же ты вернешься из этого путешествия?
Он поднес трубку к уху. Это был Кайл.
– Извини, что звоню тебе так поздно, – сказал он, – но сегодня вечером приезжает моя племянница.
Бен ничего не сказал, все еще оставаясь в плену фантазий о своей дочери.
– Бен? Вспомнил? Она работает над фильмом о своей матери.
– Да. Правильно. Иден Райли.
– Ей необходимо прочувствовать раскопки. Это была такая большая часть жизни ее матери, а ты сможешь использовать дополнительную пару рук этим летом, не так ли?
Бен представил себе валиум и повернулся спиной к распахнутой двери ванной.
– Понимает ли она что-нибудь в раскопках? – спросил он.
– Ничего, но она быстро научится. У тебя нет возражений, не правда ли?
– Нет, конечно, нет. – Он хотел спросить, как подготовиться к встрече с ней: «Она знает обо мне?» – но не смог. Он узнает по ее глазам, сказал ей Кайл или нет.
– Конечно, это прекрасно. Присылай ее утром.
Он повесил трубку и понес бутылку к софе. Включил телевизор быстрым поворотом выключателя и сразу выключил его. Он лег на спину и уставился на коричневое водяное пятно на дощатом потолке.
Он ненавидел одиночество. И старался избегать его большую часть своей жизни. Он и его старший брат, Сэм, были неразлучны в детстве и близки со своими родителями. У него никогда не было обычных подростковых трудностей. Но они уже пять лет как умерли, и он был рад, что им не пришлось прожить эти последние полтора года. Хотелось думать, что они были бы среди тех, кто считал его невиновным, но он не был в этом уверен. Возможно, им пришлось бы примириться, как это сделали Сэм и Джен. Сэм и Джен были его опорой во время судебного разбирательства. Кроме того, они виделись с Блисс и рассказывали ему после каждого визита, какой она выглядит привлекательной и ни капельки не испуганной.
– Она красивая, – говорила Джен. – И она спрашивает о тебе. – Он спрашивал Сэма или Джен, действительно ли так было или это они просто утешают его. Ведь прошло много времени, а детская память… Ладно! Кроме того, у нее теперь новый отец, Джефф. Зовет ли она его «папа» с ударением на втором слоге, как это она всегда делала, когда искала его.
Сэм и Джен обещали оставаться в Аннаполисе после его заключения в тюрьму.
– Тебе нужно быть рядом с нами, – сказал Сэм. Возможно, они знали то, чего он не знал тогда. Остракизм, с которым он столкнется. Избегая экспедиций, он предложил свои услуги полудюжине университетов, но всеми был отвергнут. И тогда случился звонок Кайла.
– Почему ты мне не дал знать? – упрекнул Кайл дружеским мягким голосом, который был знаком Бену еще со времен студенчества, со времен начала их дружбы. – Я узнал об этом за бутылкой вина, но хотел бы услышать об этом от тебя самого.
Тогда Бен рассказал ему так спокойно, как только мог, об обвинении, о судебном разбирательстве, о свидетельствах обвинения, которые выдвигались против него и которые он был бессилен опровергнуть, о тюремном заключении. Затем рассказал Кайлу о том, как он потерял работу и не в состоянии найти ее снова.
– Я знаю тебя, как собственного сына, Бен, – голос Кайла был твердым и уверенным, – И не обращаю внимания на свидетельства, о которых мне говорили. Никогда не поверю, что ты виновен. Я могу предложить тебе работу здесь – артрит не позволяет мне проводить столько времени на раскопках, сколько раньше. Конечно, это жалкое предложение после того, что у тебя было. Но, пожалуйста, не отказывайся!
– Нет, это будет великолепно! – С этого дня он начал выбираться из дерьма.
1 2 3 4 5 6 7