И привратница сказала:
– А скажите, пожалуйста, госпожа Моосгабр, когда вы приступите к делу, то спросите у госпожи Линпек об этой Клаудингер, что возглавляла шайку? Хорошо бы она оказалась той Клаудингер, у которой живет ваш зять.
– Нет, – покачала головой госпожа Моосгабр, – это доказано. Та все же молодая барышня, а эта арестованная – глухая, и ей семьдесят. Госпожа Кнорринг тоже сказала, что это всего лишь совпадение имен.
– А скажите, пожалуйста, госпожа Моосгабр, – сказала привратница, и ее щеки ярко пылали, – а на виллу к тому богачу вы пойдете? – И когда госпожа Моосгабр кивнула, привратница добавила: – Было бы глупо с вашей стороны не пойти, если вам за это будут платить, а все остальное вы делаете задаром. Несколько часов в день у вас всегда найдется. А кто такой этот богач? – спросила она.
– Не знаю, – покачала головой госпожа Моосгабр, – этого госпожа Кнорринг мне пока не сказала. Знаю только, что у него есть экономка, которая не успевает присматривать за мальчиком.
– Экономка, – выпалила привратница, – он и вправду, значит, богач. Экономки бывают только у богачей, и как же не быть ему богачом, если у него вилла. А этот мальчик – что-то вроде Айхенкранца?
– Нет, – покачала головой госпожа Моосгабр, – скорей, наоборот. Очень хорошо учится, только после школы озорничает и шляется. Ему нужен присмотр.
Они дошли до лестницы в подземелье и с небольшим потоком людей стали спускаться. Привратница в летней цветастой блузке и короткой юбке то и знай подпрыгивала на ступенях, а госпожа Моосгабр, глядя под ноги, одной рукой придерживала длинную черную юбку. Спустившись под землю, они очутились в огромном проходе, неожиданно разветвлявшемся надвое.
– Здесь он разветвляется, – засмеялась привратница. – Как же быть? Теперь вот этим путем. Посмотрите, госпожа Моосгабр, нам вот сюда, – звала она, кивая на стрелку с надписью «Станция Центральное кладбище», – второй проход ведет в другую сторону. Тот ведет к станции «Ратуша». Туда, где вас когда-то поженили. – И они пошли по указанию стрелки с группкой людей, которая теперь, после того, как проход раздвоился, стала еще меньше, чем на лестнице, и вскоре очутились на подземном мосту, зависшем над колеей. С моста надо было спускаться еще глубже – на правый или на левый перрон. С моста эти перроны были видны только своей передней частью, и потому госпожа Моосгабр не знала, на какой из них им сойти.
– Не знаю, – остановилась она, – то ли на правом, то ли на левом перроне киоск госпожи Линпек? Госпожа Кнорринг мне этого не сказала. Это, кстати, тоже необходимо выяснить.
– Необходимо выяснить, – выпалила привратница, – я сейчас спрошу.
Как раз проходил какой-то молодой человек, и привратница обратилась к нему.
– Господин, – спросила она, – где перрон, на котором киоск?
– На обоих есть киоск, – сказал юноша и посмотрел под мост, где как раз гремел поезд, – на правом и на левом. – И он уж было хотел продолжить свой путь, но еще раз посмотрел на привратницу, захлопал глазами и сказал: – Киоск есть и на правом, и на левом, но они разные.
– Они разные, – засмеялась привратница, – тогда попробуем пойти сперва вправо. Если, госпожа Моосгабр, его там не будет, то тогда снова поднимемся на мост и попробуем пойти влево.
И они сошли с моста на правый перрон. Огромный перрон был полупустой, полупустым был и здешний подземный ресторан с большими стеклами. За столиками сидели лишь несколько человек, они читали газеты, попивали, оглядывали полупустой перрон и колею, на которой с регулярными интервалами останавливались и снова отправлялись в путь серые и зеленые поезда. Группки людей из раздвоенного прохода еще больше поредели, разойдясь по мосту вправо и влево, а здесь, на большом перроне, они и вовсе почти рассеялись. Оно и понятно. К тому же было три часа, а в это время в метро всегда мало народу. Те, что работают ежедневно по шесть часов, уже дома, а те, что работают по восемь, десять, двенадцать часов в день, в дорогу домой еще не отправились. Госпожа Моосгабр и привратница обошли огражденный билетный автомат и устремились вперед, где вдали, в отражении неоновых огней и прочих ламп, сверкал киоск. Как и наземные киоски, он был из стекла и пластика, а внутри увешан товарами. В киоске кто-то сидел, но кто – на таком расстоянии не было видно.
– Пожалуй, это она, – сказала привратница, все больше ускоряя шаг, – надо подойти еще ближе, дождаться просто не могу. Госпожа Моосгабр, – привратница, припустив еще быстрее, стукнула себя по лбу, что делала весьма редко, – не взять ли мне у вас сумку? Пожалуй, если я понесу, будет лучше, у вас руки будут свободны, когда станете представляться.
– Да нет, – покачала головой госпожа Моосгабр, – сумка у меня должна быть. Я ведь должна вынуть из нее документ, без него не представишься. Потом поставлю ее к ноге, чтобы видна была.
– Хорошо, – кивнула привратница, – но не следует ли мне идти в двух шагах от вас, будто я к вам не имею отношения? Чтобы она не испугалась, что мы идем вдвоем.
– Она не испугается, – сказала госпожа Моосгабр, – пойдемте со мной. Я сразу же представлюсь, а потом представлю и вас, как нашу привратницу.
– Хорошо, – воскликнула привратница восторженно, – тогда я иду с вами. Но мне кажется… – Привратница теперь устремила взгляд ко все приближавшемуся киоску и замедлила шаг. – Но мне кажется, что этот киоск не госпожи Линпек. Там сидит какой-то старикан!
– В самом деле, – сказала госпожа Моосгабр и тоже замедлила шаг, она тоже теперь увидела, что в киоске сидит пожилой человек, – значит, у госпожи Линпек киоск на другом перроне. Ничего не попишешь! Да и на этом перроне, как посмотрю, нет никакой почты, это наверняка с левой стороны.
И, повернувшись, они снова прошли мимо полупустого ресторана и потом по лестнице поднялись на мост, зависший над колеей. Под мостом гремел поезд, и госпожа Моосгабр сказала:
– Уж и не помню, хорошо ли в нем ехать. С моей свадьбы прошла целая вечность. Думаю, в те времена столько поездов и не ходило. – И они спустились на левый перрон.
Левый перрон был гораздо больше правого и даже красивее, потому что к этому перрону на станции «Центральное кладбище» подходили не серые и зеленые поезда, а зеленые, красные и желтые, и доходили они до районов, куда с правого перрона попасть было нельзя. Поскольку сюда вел подземный переход и со станции «Ратуша», то и здешний ресторан был гораздо больше и красивее, чем на другой стороне. За большими стеклянными витринами горели хрустальные люстры, на одной колонне висел огромный портрет председателя Раппельшлунда и вдовствующей княгини правительницы Августы, но многие столики все равно пустовали. И здесь сидели всего лишь несколько человек, читали газеты, попивали и озирали полупустой перрон. Госпожа Моосгабр и привратница устремились мимо ресторана вперед, где вдали белел и сверкал в лампах и неонах киоск.
– Наверняка здесь, – сказала привратница, – в другом месте и быть не может, раз это именно станция «Кладбище». А вон там почта, взгляните. Вон светится надпись: «Почта, метро Центральное кладбище». Именно отсюда и воровали посылки.
В самом деле, они подходили к почте, а когда дошли, увидели там еще одну надпись: «Прием и отправка посылок», а под ней стрелку, указывавшую куда-то в сторону зеленого лифта. Киоск приближался, привратница ускоряла шаг, и ее щеки ярко пылали. Киоск изнутри был уставлен деликатесами, бутылками пива, лимонада, а также коробками сигарет, но перед окном стоял молодой человек в оранжевом свитере и разговаривал с тем, кто сидел за окошком. Когда он чуть склонил голову, госпожа Моосгабр и привратница увидели за окошком женщину.
– Она, – сказала госпожа Моосгабр, – мы пришли. Но чуть подождите, госпожа привратница, не бегите так… – однако привратница еще больше ускорила шаг, и ее щеки ярко пылали, – надо подождать, пока покупатель уйдет. Давайте покамест немного пройдемся.
И они, замедлив шаг, стали прогуливаться.
– Любопытно, как вы представитесь, – засмеялась привратница, глядя на молодого человека в свитере перед киоском, – как вы будете выяснять и чем все дело кончится. Что она скажет о мальчике и что скажет об этих посылках.
– Если сама не скажет, мне придется затронуть этот вопрос, – сказала госпожа Моосгабр и потрясла большой черной сумкой, – удивительно, что «Отправка посылок» отдельно от почты, в самом конце туннеля, у лифта. Когда я в прошлый раз ехала под землей на свадьбу, сюда в ратушу и к трактиру «У золотой кареты», все было иначе. Почты здесь решительно не было.
– Может, тогда еще посылки не отправляли подземной дорогой, – кивнула привратница, – может, их еще развозили почтари на лошадиных упряжках. Послушайте, госпожа Моосгабр, – выпалила привратница одним духом, – вы говорите, что у этого мальчика должны быть преступные наклонности? Преступные наклонности, надо же, какой ужас! Вы их также коснетесь?
– Их, пожалуй, нет, – покачала головой госпожа Моосгабр, – разве что так, между прочим. Я должна определить, что следует выяснить в первую очередь. Чтобы выяснять, надо уметь определять.
Привратница засмеялась и посмотрела на колею. К перрону подходили поезда – зеленые, красные, желтые. Поскольку теперь они прогуливались, ожидая, когда наконец юноша в оранжевом свитере отойдет от киоска, госпожа Моосгабр какое-то время провожала поезда взглядом, а потом сказала:
– Люди в вагонах сидят или стоят. Припоминаю, когда в прошлый раз мы ехали на свадьбу, то сидели. Билеты мы купили вон там, за ограждением. Но это только когда мы ехали отсюда. Когда мы ехали сюда, мы покупали их в Блауэнтале.
Наконец юноша у киоска начал прощаться – это было видно по его жестам. Госпожа Моосгабр и привратница чуть поодаль приостановились.
– Он уже уходит, уже уходит, – выпалила привратница, и ее щеки ярко пылали, – наш час приближается. Но взгляните, – вдруг выкрикнула привратница, – посмотрите, силы небесные! Или у меня галлюцинация? – Юноша так сильно кивал головой, что теперь они уже хорошо видели женщину за окошком, и у привратницы глаза на лоб полезли.
– У меня галлюцинация, – выкрикнула привратница снова, – ведь она в окошке смеется. Ведь она смеется, госпожа Моосгабр, ведь она совсем не страдает.
У женщины за окошком были ярко накрашенные губы, на голове завивка с темной заколкой, и она действительно смеялась.
– Это может быть маска, – госпожа Моосгабр затрясла черной сумкой, – я тоже иногда смеюсь.
Юноша почти распрощался – он уже занес ногу, чтобы наконец удалиться, и привратница, успев еще раз оглядеть перрон, сказала:
– Что-то, госпожа Моосгабр, нигде не видно этого мальчика. Но ведь он тут и вправду возит тележку только под вечер. Смотрите, молодой человек уже отошел.
И привратница еще раз обернулась вслед уходившему юноше – ее щеки ярко пылали – и сказала:
– Думается, госпожа Моосгабр, я сегодня увижу то, что еще никогда не видала. В самом деле, я еще никогда не видала того, что через минуту увижу.
* * *
Они подошли к киоску в тот момент, когда к перрону подлетел зеленый поезд. Госпожа Моосгабр вынула из сумки документ и проговорила:
– Скажите, пожалуйста, – проговорила она, – вы госпожа Линпек?
Женщина с завивкой и заколкой продолжала за окошком смеяться. Она посмотрела подкрашенными глазами на госпожу Моосгабр и продолжала смеяться.
– Что вам угодно? – не переставая смеялась она. – Пряник?
– Я Наталия Моосгабр, – сказала госпожа Моосгабр и протянула документ, – Моосгабр из Охраны. Взгляните.
Госпожа Линпек сразу замерла, выкатила глаза, и вдруг госпожа Моосгабр и привратница сунулись к ней головами. А дело в том, что голова самой госпожи Линпек ни с того ни с сего опустилась за окошком на прилавок.
– О небо, – охнула госпожа Линпек, не поднимая головы с прилавка, – о небо, что опять происходит? Что это значит? Неужто снова является призрак? Нет, – она подняла голову с прилавка и подкрашенными глазами, полными ужаса и отчаяния, выглянула в окошко на перрон, – нет. Я сегодня вечером брошусь под поезд. Здесь, под этот поезд… – Она дернула головой в сторону колеи, по которой как раз подходил красный поезд. – Вы наверняка пришли из-за гиены, которая тут воровала, а из-за чего же еще вы могли прийти? Но мой мальчик не имеет с этим ничего общего, ни из одной посылки он не взял ни столечко. – Госпожа Линпек за окошком показала ноготь, и госпожа Моосгабр заметила, что он длинный и накрашенный. – Разве мы воруем? Никто из нас никогда ничего не воровал, разве что мой первый муж – алименты. А знаете что, мадам, – госпожа Линпек за окошком дернула головой так, что пышная завивка аж подскочила, – я об этом слышать больше не хочу. Я не хочу об этом ни с кем разговаривать. У меня здесь лавка, я должна торговать. Взгляните… – махнула она рукой из окошка на полупустой перрон и строго смерила взглядом госпожу Моосгабр, – взгляните, много ли тут людей! Брошусь под поезд, и крышка. – И госпожа Линпек решительно повернулась к колее, по которой как раз отходил красный поезд.
Привратница стояла позади госпожи Моосгабр и только глаза таращила.
– Мадам, – выпалила она, и ее щеки ярко пылали, – с чего это вы взяли, госпожа Моосгабр пришла вовсе не за тем, чтобы вы бросались под поезд. Госпожа Моосгабр – большая специалистка, у нее богатая практика. Ей было дано поручение, и теперь она приступает к делу.
Госпожа Линпек отвернулась от колеи и строго посмотрела на привратницу.
– А вы что, мадам?! – закричала она. – Вам-то что здесь надо? Вы свидетельница? Кидаетесь на меня вдвоем, как на овечку? Как на овечку на этой коробочке сыра… – И она ткнула рукой куда-то за стекло. – Вы пришли меня зарезать?
– Совсем не как на овечку, совсем не зарезать, – наконец сказала госпожа Моосгабр и затрясла черной сумкой, – это привратница госпожа Кральц из нашего дома, ей нечего было делать, вот она и пошла со мной. Она знает, что я в Охране уже двадцать лет.
– Госпожа Моосгабр в Охране уже двадцать лет, мадам, – выпалила привратница, по-прежнему тараща глаза, – я привратница в доме, как и представила меня госпожа Моосгабр. Я никакая не свидетельница. Видите, госпожа Моосгабр, – привратница укоризненно покачала головой, – видите, я все-таки должна была идти в двух шагах от вас, мадам, кажется, не на шутку нас испугалась…
– Нет, не испугалась, – покачала головой госпожа Моосгабр, – с какой стати мадам должна нас пугаться? Нет никакой необходимости.
В эту минуту к киоску подошел какой-то не очень старый, но совсем плешивый человек и попросил лимонаду. Внезапно, словно по мановению волшебной палочки, лицо госпожи Линпек за окошком прояснилось, глаза засветились, и на ее красных губах появилась улыбка.
– Лимонаду, – улыбнулась она за окошком, протянула куда-то руку и откупорила открывалкой бутылку. Потом налила лимонаду в стаканчик, что был под прилавком, а плешивый человек дал пятак, взял стаканчик, чуть отошел и стал пить. Госпожа Моосгабр скользнула по нему взглядом, увидела, как он держит стаканчик и пьет, но потом, быстро отвернувшись, снова посмотрела на госпожу Линпек.
– Да, мадам, – сказала теперь госпожа Линпек – лицо ее внезапно застыло, и голос, внезапно изменившись, стал спокойным и на удивление глубоким, словно она говорила из омута, – сейчас три, и потому у меня мало клиентов. Если бы вы с этой мадам, – она указала на привратницу, – посетили меня через полчаса, вы б изумились. Одни поедут с работы, другие, те, что работают ночью, – на работу, и перрон станет как муравейник. В такие часы у меня просто голова идет кругом. Лимонад, пиво, сладости, открытки, правая рука не знает, что делает левая, как в ракете. И еще вы бы видели, сколько народу в этом привокзальном ресторане!
– А скажите, пожалуйста, мадам, почему люди туда ходят? – спросила привратница, и щеки ее запылали снова. – В нем ждут поезда? Ведь поезда ходят каждую минуту, – сказала она, глядя на колею, по которой как раз подходил желтый поезд, – здесь никому не приходится ждать поезда.
– Здесь люди выходят или пересаживаются, – сказала госпожа Линпек с лицом застывшим и голосом по-прежнему спокойным и глубоким, словно она говорила из омута, – а потом, ничего не поделаешь, пропускают несколько поездов и идут посидеть в ресторан. Многие предпочитают посидеть здесь, чем где-то наверху, на поверхности. В здешнем ресторане хрустальные люстры, и если вы пройдете подальше, то увидите там и зеркала в два раза больше, чем где-либо в другом месте. Люди любят там назначать свидания или развлекаться хотя бы тем, что смотрят на перрон и на поезда. Открытки здесь у меня пользуются большим спросом, потому что люди при этом любят писать, закажут себе «Нескафе» или пиво и пишут. Приходят сюда люди и с похорон, чтобы выпить.
В это время лысый мужчина в стороне от них допил, выбросил стаканчик в корзину, что стояла у киоска, и ушел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– А скажите, пожалуйста, госпожа Моосгабр, когда вы приступите к делу, то спросите у госпожи Линпек об этой Клаудингер, что возглавляла шайку? Хорошо бы она оказалась той Клаудингер, у которой живет ваш зять.
– Нет, – покачала головой госпожа Моосгабр, – это доказано. Та все же молодая барышня, а эта арестованная – глухая, и ей семьдесят. Госпожа Кнорринг тоже сказала, что это всего лишь совпадение имен.
– А скажите, пожалуйста, госпожа Моосгабр, – сказала привратница, и ее щеки ярко пылали, – а на виллу к тому богачу вы пойдете? – И когда госпожа Моосгабр кивнула, привратница добавила: – Было бы глупо с вашей стороны не пойти, если вам за это будут платить, а все остальное вы делаете задаром. Несколько часов в день у вас всегда найдется. А кто такой этот богач? – спросила она.
– Не знаю, – покачала головой госпожа Моосгабр, – этого госпожа Кнорринг мне пока не сказала. Знаю только, что у него есть экономка, которая не успевает присматривать за мальчиком.
– Экономка, – выпалила привратница, – он и вправду, значит, богач. Экономки бывают только у богачей, и как же не быть ему богачом, если у него вилла. А этот мальчик – что-то вроде Айхенкранца?
– Нет, – покачала головой госпожа Моосгабр, – скорей, наоборот. Очень хорошо учится, только после школы озорничает и шляется. Ему нужен присмотр.
Они дошли до лестницы в подземелье и с небольшим потоком людей стали спускаться. Привратница в летней цветастой блузке и короткой юбке то и знай подпрыгивала на ступенях, а госпожа Моосгабр, глядя под ноги, одной рукой придерживала длинную черную юбку. Спустившись под землю, они очутились в огромном проходе, неожиданно разветвлявшемся надвое.
– Здесь он разветвляется, – засмеялась привратница. – Как же быть? Теперь вот этим путем. Посмотрите, госпожа Моосгабр, нам вот сюда, – звала она, кивая на стрелку с надписью «Станция Центральное кладбище», – второй проход ведет в другую сторону. Тот ведет к станции «Ратуша». Туда, где вас когда-то поженили. – И они пошли по указанию стрелки с группкой людей, которая теперь, после того, как проход раздвоился, стала еще меньше, чем на лестнице, и вскоре очутились на подземном мосту, зависшем над колеей. С моста надо было спускаться еще глубже – на правый или на левый перрон. С моста эти перроны были видны только своей передней частью, и потому госпожа Моосгабр не знала, на какой из них им сойти.
– Не знаю, – остановилась она, – то ли на правом, то ли на левом перроне киоск госпожи Линпек? Госпожа Кнорринг мне этого не сказала. Это, кстати, тоже необходимо выяснить.
– Необходимо выяснить, – выпалила привратница, – я сейчас спрошу.
Как раз проходил какой-то молодой человек, и привратница обратилась к нему.
– Господин, – спросила она, – где перрон, на котором киоск?
– На обоих есть киоск, – сказал юноша и посмотрел под мост, где как раз гремел поезд, – на правом и на левом. – И он уж было хотел продолжить свой путь, но еще раз посмотрел на привратницу, захлопал глазами и сказал: – Киоск есть и на правом, и на левом, но они разные.
– Они разные, – засмеялась привратница, – тогда попробуем пойти сперва вправо. Если, госпожа Моосгабр, его там не будет, то тогда снова поднимемся на мост и попробуем пойти влево.
И они сошли с моста на правый перрон. Огромный перрон был полупустой, полупустым был и здешний подземный ресторан с большими стеклами. За столиками сидели лишь несколько человек, они читали газеты, попивали, оглядывали полупустой перрон и колею, на которой с регулярными интервалами останавливались и снова отправлялись в путь серые и зеленые поезда. Группки людей из раздвоенного прохода еще больше поредели, разойдясь по мосту вправо и влево, а здесь, на большом перроне, они и вовсе почти рассеялись. Оно и понятно. К тому же было три часа, а в это время в метро всегда мало народу. Те, что работают ежедневно по шесть часов, уже дома, а те, что работают по восемь, десять, двенадцать часов в день, в дорогу домой еще не отправились. Госпожа Моосгабр и привратница обошли огражденный билетный автомат и устремились вперед, где вдали, в отражении неоновых огней и прочих ламп, сверкал киоск. Как и наземные киоски, он был из стекла и пластика, а внутри увешан товарами. В киоске кто-то сидел, но кто – на таком расстоянии не было видно.
– Пожалуй, это она, – сказала привратница, все больше ускоряя шаг, – надо подойти еще ближе, дождаться просто не могу. Госпожа Моосгабр, – привратница, припустив еще быстрее, стукнула себя по лбу, что делала весьма редко, – не взять ли мне у вас сумку? Пожалуй, если я понесу, будет лучше, у вас руки будут свободны, когда станете представляться.
– Да нет, – покачала головой госпожа Моосгабр, – сумка у меня должна быть. Я ведь должна вынуть из нее документ, без него не представишься. Потом поставлю ее к ноге, чтобы видна была.
– Хорошо, – кивнула привратница, – но не следует ли мне идти в двух шагах от вас, будто я к вам не имею отношения? Чтобы она не испугалась, что мы идем вдвоем.
– Она не испугается, – сказала госпожа Моосгабр, – пойдемте со мной. Я сразу же представлюсь, а потом представлю и вас, как нашу привратницу.
– Хорошо, – воскликнула привратница восторженно, – тогда я иду с вами. Но мне кажется… – Привратница теперь устремила взгляд ко все приближавшемуся киоску и замедлила шаг. – Но мне кажется, что этот киоск не госпожи Линпек. Там сидит какой-то старикан!
– В самом деле, – сказала госпожа Моосгабр и тоже замедлила шаг, она тоже теперь увидела, что в киоске сидит пожилой человек, – значит, у госпожи Линпек киоск на другом перроне. Ничего не попишешь! Да и на этом перроне, как посмотрю, нет никакой почты, это наверняка с левой стороны.
И, повернувшись, они снова прошли мимо полупустого ресторана и потом по лестнице поднялись на мост, зависший над колеей. Под мостом гремел поезд, и госпожа Моосгабр сказала:
– Уж и не помню, хорошо ли в нем ехать. С моей свадьбы прошла целая вечность. Думаю, в те времена столько поездов и не ходило. – И они спустились на левый перрон.
Левый перрон был гораздо больше правого и даже красивее, потому что к этому перрону на станции «Центральное кладбище» подходили не серые и зеленые поезда, а зеленые, красные и желтые, и доходили они до районов, куда с правого перрона попасть было нельзя. Поскольку сюда вел подземный переход и со станции «Ратуша», то и здешний ресторан был гораздо больше и красивее, чем на другой стороне. За большими стеклянными витринами горели хрустальные люстры, на одной колонне висел огромный портрет председателя Раппельшлунда и вдовствующей княгини правительницы Августы, но многие столики все равно пустовали. И здесь сидели всего лишь несколько человек, читали газеты, попивали и озирали полупустой перрон. Госпожа Моосгабр и привратница устремились мимо ресторана вперед, где вдали белел и сверкал в лампах и неонах киоск.
– Наверняка здесь, – сказала привратница, – в другом месте и быть не может, раз это именно станция «Кладбище». А вон там почта, взгляните. Вон светится надпись: «Почта, метро Центральное кладбище». Именно отсюда и воровали посылки.
В самом деле, они подходили к почте, а когда дошли, увидели там еще одну надпись: «Прием и отправка посылок», а под ней стрелку, указывавшую куда-то в сторону зеленого лифта. Киоск приближался, привратница ускоряла шаг, и ее щеки ярко пылали. Киоск изнутри был уставлен деликатесами, бутылками пива, лимонада, а также коробками сигарет, но перед окном стоял молодой человек в оранжевом свитере и разговаривал с тем, кто сидел за окошком. Когда он чуть склонил голову, госпожа Моосгабр и привратница увидели за окошком женщину.
– Она, – сказала госпожа Моосгабр, – мы пришли. Но чуть подождите, госпожа привратница, не бегите так… – однако привратница еще больше ускорила шаг, и ее щеки ярко пылали, – надо подождать, пока покупатель уйдет. Давайте покамест немного пройдемся.
И они, замедлив шаг, стали прогуливаться.
– Любопытно, как вы представитесь, – засмеялась привратница, глядя на молодого человека в свитере перед киоском, – как вы будете выяснять и чем все дело кончится. Что она скажет о мальчике и что скажет об этих посылках.
– Если сама не скажет, мне придется затронуть этот вопрос, – сказала госпожа Моосгабр и потрясла большой черной сумкой, – удивительно, что «Отправка посылок» отдельно от почты, в самом конце туннеля, у лифта. Когда я в прошлый раз ехала под землей на свадьбу, сюда в ратушу и к трактиру «У золотой кареты», все было иначе. Почты здесь решительно не было.
– Может, тогда еще посылки не отправляли подземной дорогой, – кивнула привратница, – может, их еще развозили почтари на лошадиных упряжках. Послушайте, госпожа Моосгабр, – выпалила привратница одним духом, – вы говорите, что у этого мальчика должны быть преступные наклонности? Преступные наклонности, надо же, какой ужас! Вы их также коснетесь?
– Их, пожалуй, нет, – покачала головой госпожа Моосгабр, – разве что так, между прочим. Я должна определить, что следует выяснить в первую очередь. Чтобы выяснять, надо уметь определять.
Привратница засмеялась и посмотрела на колею. К перрону подходили поезда – зеленые, красные, желтые. Поскольку теперь они прогуливались, ожидая, когда наконец юноша в оранжевом свитере отойдет от киоска, госпожа Моосгабр какое-то время провожала поезда взглядом, а потом сказала:
– Люди в вагонах сидят или стоят. Припоминаю, когда в прошлый раз мы ехали на свадьбу, то сидели. Билеты мы купили вон там, за ограждением. Но это только когда мы ехали отсюда. Когда мы ехали сюда, мы покупали их в Блауэнтале.
Наконец юноша у киоска начал прощаться – это было видно по его жестам. Госпожа Моосгабр и привратница чуть поодаль приостановились.
– Он уже уходит, уже уходит, – выпалила привратница, и ее щеки ярко пылали, – наш час приближается. Но взгляните, – вдруг выкрикнула привратница, – посмотрите, силы небесные! Или у меня галлюцинация? – Юноша так сильно кивал головой, что теперь они уже хорошо видели женщину за окошком, и у привратницы глаза на лоб полезли.
– У меня галлюцинация, – выкрикнула привратница снова, – ведь она в окошке смеется. Ведь она смеется, госпожа Моосгабр, ведь она совсем не страдает.
У женщины за окошком были ярко накрашенные губы, на голове завивка с темной заколкой, и она действительно смеялась.
– Это может быть маска, – госпожа Моосгабр затрясла черной сумкой, – я тоже иногда смеюсь.
Юноша почти распрощался – он уже занес ногу, чтобы наконец удалиться, и привратница, успев еще раз оглядеть перрон, сказала:
– Что-то, госпожа Моосгабр, нигде не видно этого мальчика. Но ведь он тут и вправду возит тележку только под вечер. Смотрите, молодой человек уже отошел.
И привратница еще раз обернулась вслед уходившему юноше – ее щеки ярко пылали – и сказала:
– Думается, госпожа Моосгабр, я сегодня увижу то, что еще никогда не видала. В самом деле, я еще никогда не видала того, что через минуту увижу.
* * *
Они подошли к киоску в тот момент, когда к перрону подлетел зеленый поезд. Госпожа Моосгабр вынула из сумки документ и проговорила:
– Скажите, пожалуйста, – проговорила она, – вы госпожа Линпек?
Женщина с завивкой и заколкой продолжала за окошком смеяться. Она посмотрела подкрашенными глазами на госпожу Моосгабр и продолжала смеяться.
– Что вам угодно? – не переставая смеялась она. – Пряник?
– Я Наталия Моосгабр, – сказала госпожа Моосгабр и протянула документ, – Моосгабр из Охраны. Взгляните.
Госпожа Линпек сразу замерла, выкатила глаза, и вдруг госпожа Моосгабр и привратница сунулись к ней головами. А дело в том, что голова самой госпожи Линпек ни с того ни с сего опустилась за окошком на прилавок.
– О небо, – охнула госпожа Линпек, не поднимая головы с прилавка, – о небо, что опять происходит? Что это значит? Неужто снова является призрак? Нет, – она подняла голову с прилавка и подкрашенными глазами, полными ужаса и отчаяния, выглянула в окошко на перрон, – нет. Я сегодня вечером брошусь под поезд. Здесь, под этот поезд… – Она дернула головой в сторону колеи, по которой как раз подходил красный поезд. – Вы наверняка пришли из-за гиены, которая тут воровала, а из-за чего же еще вы могли прийти? Но мой мальчик не имеет с этим ничего общего, ни из одной посылки он не взял ни столечко. – Госпожа Линпек за окошком показала ноготь, и госпожа Моосгабр заметила, что он длинный и накрашенный. – Разве мы воруем? Никто из нас никогда ничего не воровал, разве что мой первый муж – алименты. А знаете что, мадам, – госпожа Линпек за окошком дернула головой так, что пышная завивка аж подскочила, – я об этом слышать больше не хочу. Я не хочу об этом ни с кем разговаривать. У меня здесь лавка, я должна торговать. Взгляните… – махнула она рукой из окошка на полупустой перрон и строго смерила взглядом госпожу Моосгабр, – взгляните, много ли тут людей! Брошусь под поезд, и крышка. – И госпожа Линпек решительно повернулась к колее, по которой как раз отходил красный поезд.
Привратница стояла позади госпожи Моосгабр и только глаза таращила.
– Мадам, – выпалила она, и ее щеки ярко пылали, – с чего это вы взяли, госпожа Моосгабр пришла вовсе не за тем, чтобы вы бросались под поезд. Госпожа Моосгабр – большая специалистка, у нее богатая практика. Ей было дано поручение, и теперь она приступает к делу.
Госпожа Линпек отвернулась от колеи и строго посмотрела на привратницу.
– А вы что, мадам?! – закричала она. – Вам-то что здесь надо? Вы свидетельница? Кидаетесь на меня вдвоем, как на овечку? Как на овечку на этой коробочке сыра… – И она ткнула рукой куда-то за стекло. – Вы пришли меня зарезать?
– Совсем не как на овечку, совсем не зарезать, – наконец сказала госпожа Моосгабр и затрясла черной сумкой, – это привратница госпожа Кральц из нашего дома, ей нечего было делать, вот она и пошла со мной. Она знает, что я в Охране уже двадцать лет.
– Госпожа Моосгабр в Охране уже двадцать лет, мадам, – выпалила привратница, по-прежнему тараща глаза, – я привратница в доме, как и представила меня госпожа Моосгабр. Я никакая не свидетельница. Видите, госпожа Моосгабр, – привратница укоризненно покачала головой, – видите, я все-таки должна была идти в двух шагах от вас, мадам, кажется, не на шутку нас испугалась…
– Нет, не испугалась, – покачала головой госпожа Моосгабр, – с какой стати мадам должна нас пугаться? Нет никакой необходимости.
В эту минуту к киоску подошел какой-то не очень старый, но совсем плешивый человек и попросил лимонаду. Внезапно, словно по мановению волшебной палочки, лицо госпожи Линпек за окошком прояснилось, глаза засветились, и на ее красных губах появилась улыбка.
– Лимонаду, – улыбнулась она за окошком, протянула куда-то руку и откупорила открывалкой бутылку. Потом налила лимонаду в стаканчик, что был под прилавком, а плешивый человек дал пятак, взял стаканчик, чуть отошел и стал пить. Госпожа Моосгабр скользнула по нему взглядом, увидела, как он держит стаканчик и пьет, но потом, быстро отвернувшись, снова посмотрела на госпожу Линпек.
– Да, мадам, – сказала теперь госпожа Линпек – лицо ее внезапно застыло, и голос, внезапно изменившись, стал спокойным и на удивление глубоким, словно она говорила из омута, – сейчас три, и потому у меня мало клиентов. Если бы вы с этой мадам, – она указала на привратницу, – посетили меня через полчаса, вы б изумились. Одни поедут с работы, другие, те, что работают ночью, – на работу, и перрон станет как муравейник. В такие часы у меня просто голова идет кругом. Лимонад, пиво, сладости, открытки, правая рука не знает, что делает левая, как в ракете. И еще вы бы видели, сколько народу в этом привокзальном ресторане!
– А скажите, пожалуйста, мадам, почему люди туда ходят? – спросила привратница, и щеки ее запылали снова. – В нем ждут поезда? Ведь поезда ходят каждую минуту, – сказала она, глядя на колею, по которой как раз подходил желтый поезд, – здесь никому не приходится ждать поезда.
– Здесь люди выходят или пересаживаются, – сказала госпожа Линпек с лицом застывшим и голосом по-прежнему спокойным и глубоким, словно она говорила из омута, – а потом, ничего не поделаешь, пропускают несколько поездов и идут посидеть в ресторан. Многие предпочитают посидеть здесь, чем где-то наверху, на поверхности. В здешнем ресторане хрустальные люстры, и если вы пройдете подальше, то увидите там и зеркала в два раза больше, чем где-либо в другом месте. Люди любят там назначать свидания или развлекаться хотя бы тем, что смотрят на перрон и на поезда. Открытки здесь у меня пользуются большим спросом, потому что люди при этом любят писать, закажут себе «Нескафе» или пиво и пишут. Приходят сюда люди и с похорон, чтобы выпить.
В это время лысый мужчина в стороне от них допил, выбросил стаканчик в корзину, что стояла у киоска, и ушел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39