- Не знаю.
Пьер встряхивается, силясь вернуться в реальный мир.
- Ну, что ж, - вздыхает он наконец, - весна пришла!
* * *
Прицеп стоит на подпорке отдельно от машины. Пока рабочие будут его разгружать, тягач может покинуть лионские склады.
- Чем хорош полуприцеп, - заметил Гастон, - он опять был за рулем, пока погрузка-разгрузка, бери тягач и сматывайся, куда хочешь. Почти как на собственной легковушке.
- Да, но бывает так, что надо бы каждому свой тягач, - отозвался Пьер.
- Это еще почему? Ты куда-то один собрался?
- Да нет, это я для тебя говорю. Мы ведь сейчас едем в кафе самообслуживания, а тебе там не нравится, я знаю. На собственной тачке ты бы съездил в кабачок мамаши Марод, непревзойденной мастерицы домашних блюд.
- Что верно, то верно, с тобой обедаешь всегда на скорую руку, а уж обстановка - на манер зубоврачебного кабинета.
- В самообслуживании быстро и чисто. И потом, есть выбор.
Они стали в очередь, продвигая свои подносы по длинному лотку вдоль прилавка, уставленного полными тарелками. Хмурый вид Гастона красноречивей слов выражал неодобрение. Пьер выбрал салат из свежих овощей и жареное мясо, Гастон - кулебяку и рубец. Затем пришлось искать свободный краешек стола.
- Вот видишь - выбирай, что душе угодно, - торжествующе объявил Пьер. - И ждать не надо ни секунды лишней.
Затем, взглянув на тарелку Гастона, он удивился.
- Что это у тебя?
- В принципе, это должен быть рубец, - осторожно ответил Гастон.
- Для Лиона - вполне прилично.
- Может быть, но он почти холодный, это прилично, по-твоему?
- Не надо было брать. - Пьер показал на свои овощи. - Вот это уж не остынет.
Гастон пожал плечами.
- Ну вот, с твоей хваленой быстротой приходится начинать обед со второго. Иначе этот мой рубец просто застынет в жиру. А холодный рубец несъедобен. Не-съе-до-бен. Запомни это хорошенько. Если бы ты со мной только это одно и усвоил, и то не потерял бы зря время. Вот потому я и предпочел бы подождать немного за стаканчиком с друзьями в маленьком бистро. Хозяйка сама подает свое дежурное блюдо - горяченькое, с пылу с жару, и приготовлено с душой. Вот тебе твоя скорость. А о кухне лучше и не говорить. Уж не знаю почему, в самообслуживании боятся острых соусов. Вот, например, к рубцу полагается лучок, чесночок, тимьян, лавровый лист, гвоздика и побольше перцу. Горячий и остренький - вот каким должен быть рубец. А попробуй-ка это - ни дать ни взять лапша на воде без соли!
- Взял бы что-нибудь другое. У тебя был выбор.
- Выбор? Вот-вот, поговорим еще и о выборе! Я тебе скажу: в ресторане чем меньше выбор, тем лучше кормят. Если тебе предлагают семьдесят пять блюд - можешь смело уходить, они все дрянные. Настоящая повариха умеет стряпать как следует одно - свое дежурное блюдо.
- Ладно, выпей вот кока-колы, взбодрись!
- Кока-кола с рубцом!..
- Ты сам не знаешь, чего хочешь. Десять минут ты мне толковал, что это не рубец.
Они принялись за еду молча, каждый в своих мыслях. Наконец Пьер подвел черту.
- Видишь ли, по сути, мы с тобой на нашу работу смотрим по-разному. Для меня это шестая автострада - и только. А вот ты скорее с седьмой.
* * *
Погода, казалось, установилась навеки. Стоянка "Ландыши" как никогда соответствовала своему названию. Гастон растянулся на земле неподалеку от грузовика и, посасывая травинку, глядел в небо сквозь тонкие ветви осины. Пьер же быстрым шагом углубился в рощицу. Вцепившись пальцами в решетку, он смотрел на луг. Увы! Коровы были на месте, но пастушки нигде не видно. Он подождал, неуверенно потоптался, потом решился помочиться через решетку.
- Ну-ну, не стесняйтесь!
Молодой голосок с легким бургундским акцентом доносился из кустов слева. Пьер поспешно застегнулся.
- Думаете, решетку просто так поставили? Это чтобы грязь с автострады не попадала. Загрязнение окружающей среды - слыхали?
Пьер пытался совместить немного расплывчатый и идеализированный образ, который он носил в своих мыслях уже дней десять, со стоявшей перед ним вполне реальной девушкой. Он представлял ее выше, тоньше и главное - не такой юной. Это была совсем девчонка, да еще деревенская, без малейших следов косметики на усыпанной веснушками мордашке. Пьер тотчас решил, что такой она ему еще больше нравится.
- Вы часто сюда приходите? - только и нашелся он сказать, смутившись донельзя.
- Частенько. Вы, по-моему, тоже. Я знаю вашу машину.
Наступило молчание, полное весенних шорохов и птичьего гомона.
- Так спокойно здесь, совсем рядом с автострадой. "Ландыши"... Почему это место так называется? Здесь ландыши растут?
- Росли, - поправила девушка. - Когда-то здесь был лес. Ага, и ландышей полным-полно по весне. А как автостраду построили - леса не стало. Сожрала его автострада, проглотила, прямо как землетрясение. Ну, и ландышам конец!
Снова наступило молчание. Девушка села на землю, прислонилась плечом к решетке.
- Мы-то два раза в неделю тут проезжаем, - объяснил Пьер. - То есть, конечно, через раз - назад, в Париж. Тогда едем по другой стороне автострады. Сюда уж не попасть, пришлось бы два шоссе пешком перейти. Это опасно и строго запрещено. А вы... у вас, наверное, ферма где-то поблизости?
- Ага, у моих родителей. В Люзиньи. Люзиньи-сюр-Уш. Отсюда с полкилометра будет, даже меньше. А мой брат уехал в город. Он теперь электрик в Боне. Говорит, что не хочет в земле ковыряться. Бог весть, что станется с фермой, когда отец не сможет больше работать.
- Куда денешься - прогресс, - покивал Пьер.
Ветерок тихонько зашелестел в ветвях. Потом донесся гудок грузовика.
- Мне пора, - встрепенулся Пьер. - Будем надеяться, до скорого.
Девушка встала.
- До свидания!
Пьер побежал бегом, но тут же вернулся.
- А зовут-то вас как?
- Маринетта. А вас?
- Пьер.
Очень скоро Гастон отметил, что в мыслях его напарника кое-что изменилось. С чего это он вдруг задумался о женатых людях?
- Знаешь, - сказал он, - я вот иногда думаю: как же у женатых ребят получается? Всю неделю в дороге. Домой приедешь - ничего не хочется, только спать. А уж на машине прокатиться - и думать нечего, ясное дело. Так супружница-то, наверно, скучает без внимания.
Потом, немного помолчав, он спросил:
- А ты ведь был когда-то женат?
- Был когда-то, - признал Гастон без особого энтузиазма.
- Ну?
- А что - ну? Как я с ней, так и она со мной.
- Что ты с ней?
- Что-что! Я ее все время оставлял. Вот и она меня оставила.
- Но ты ведь возвращался.
- А она не вернулась. Ушла к одному парню, лавочнику. Вот это муж так муж - всегда дома сидит!
Гастон задумчиво помолчал и заключил свою речь словами, полными смутной угрозы:
- Вообще-то автострада и женщины, чтоб ты знал, меж собой не уживаются.
* * *
Согласно обычаю, мыть грузовик через раз полагалось бы Гастону. Так заведено у всех напарников-дальнобойщиков. Но почти всегда Пьер по собственной инициативе брал мойку на себя, и Гастон с невозмутимостью философа уступал свою очередь. Определенно, у них были разные представления об эстетике и о гигиене, как для себя, так и для машины, своего орудия труда.
В этот день Гастон с ленцой развалился на сиденье, пока Пьер направлял на кузов оглушительно хлесткую струю воды - в ее шуме почти тонули редкие замечания, которыми напарники обменивались через открытое окно.
- Тебе не кажется, что уже довольно? - спросил Гастон.
- Чего довольно?
- Ты часом не переусердствовал? Тебе здесь что, институт красоты?
Пьер, ничего не ответив, перекрыл воду и достал из ведра мокрую губку.
- Когда мы стали вместе ездить, я сразу заметил, что куколки, талисманы всякие, картинки, вся эта дребедень, что ребята вешают в машинах, тебе не по душе, - продолжал Гастон.
- Верно, - согласился Пьер. - У машины своя красота, это все к ней не идет.
- И какая же, по-твоему, красота у машины?
- Дельная красота, понимаешь, полезная, практичная. Такая же, как автострада. И не надо тут никаких финтифлюшек, которые висят, болтаются неизвестно зачем. Не надо ничего просто для украшения.
- Тебе грех жаловаться: я сразу все снял, даже ту лапочку с голыми ляжками на коньках, что была на решетке радиатора.
- Ее как раз мог бы и оставить, - милостиво разрешил Пьер, снова берясь за шланг.
- Ну-ка, ну-ка, - удивился Гастон. - Месье проявляет человеческие слабости? Не иначе весна действует. Ты бы нарисовал цветочки на кузове.
Пьер плохо слышал из-за шума хлещущей по железу воды.
- Что на кузове?
- Я говорю: нарисовал бы на кузове цветочки. К примеру, ландыши.
Струя воды нацелилась в лицо Гастона, но тот проворно поднял стекло.
В тот же день, во время традиционного привала на стоянке "Ландыши", произошел инцидент, после которого Гастону стало не до шуток - он всерьез встревожился. Пьер, думая, что его напарник спит на койке за сиденьями, открыл прицеп и достал оттуда металлическую лесенку, по которой, в случае надобности, можно забраться на крышу грузовика. С лесенкой в руках он углубился в рощицу. Увы, события порой направляет какой-то злой рок. Все происходящее, должно быть, было хорошо видно откуда-то с шоссе, делающего в этом месте широкий изгиб. Как бы то ни было, двое полицейских на мотоциклах из дорожного патруля появились, как раз когда Пьер, прислонив лесенку к стойке ограды, стал взбираться. Грозный окрик за спиной заставил его спуститься. Тут подоспел Гастон. Последовало бурное объяснение. Один из полицейских разложил на крыле грузовика полное бюрократическое снаряжение и принялся заполнять какие-то бумаги, пока Гастон убирал лесенку на место. Затем полицейские удалились на своих мотоциклах, как два посланца судьбы, а грузовик покатил дальше по направлению к Лиону.
После долгого, очень долгого молчания Пьер - он был за рулем заговорил первым.
- Видишь деревушку, вон там? Каждый раз, когда я проезжаю мимо, вспоминаю мою деревню. Эта низенькая церковь, и домишки теснятся вокруг все так похоже на Пралин близ Пюи-де-ла-Шо. Это самая что ни на есть овернская глушь. Край коров и угольщиков. Еще лет двадцать назад там люди жили с животными в одной комнате. В дальнем углу - коровы, слева - загончик для свиней, справа - курятник, с опускной дверцей, чтоб кур можно было выпускать. Возле окна обеденный стол, а по бокам - две большие кровати, на них вся семья размещалась. Понимаешь, так зимой ни капельки тепла впустую не пропадало. Но зато дух там стоял, особенно когда войдешь с улицы! Хоть топор вешай!
- Но ты же не можешь этого помнить, ты слишком молод, - удивился Гастон.
- Да, но я там родился. Это, знаешь, как говорят, в генах, а иногда мне кажется, что я так там и остался. Вот еще пол. Земляной. Никаких тебе плиток или досок. И не надо ноги вытирать, когда входишь! Земля с полей, которая к подошвам липла, и земля в доме - все одно, все перемешивалось. Что мне больше всего нравится в нашем деле - можно работать в мокасинах на мягкой подошве. А вообще-то было и хорошее в нашей глуши. Вот например, топили дровами и готовили на дровяной плите. Что ни говори, а это совсем не то, что газ и электричество. Они-то у нас появились потом, когда моя старушка овдовела и переехала в Булле. Но то было живое тепло. А на Рождество наряжали елку...
Гастону надоело.
- С чего ты вдруг мне все это рассказываешь?
- С чего? Сам не знаю. Просто думается об этом.
- Сказать тебе? Эта история с лесенкой. Ты думаешь, ты это сделал, чтобы пойти потискаться с Маринеттой? Не только. Тебе хотелось свернуть с автострады и вернуться в этот твой Пралин близ Пюи-как его там!
- Да пошел ты!.. Тебе не понять!
- Думаешь, раз я родился в Пантене, так мне не понять твоей ностальгии по навозу?
- Откуда мне знать? Думаешь, я сам хоть что-нибудь понимаю? Ох, что-то жизнь иногда бывает чересчур сложной!
* * *
- А на танцы вы ходите по субботам?
Пьер предпочел бы сесть подле Маринетты и помолчать рядышком, но эта ограда, эта решетка, за которую цепко держатся его пальцы, создает между ними дистанцию и вынуждает обоих говорить.
- Ага, хожу иногда, - уклончиво отвечает Маринетта. - Только это далеко. У нас в Люзиньи танцев не бывает. Надо идти в Бон. А родители не любят меня одну отпускать. Если с соседской дочкой - тогда пожалуйста. Жаннетта - она девушка серьезная, когда я с ней, им за меня спокойно.
Пьер размечтался.
- Как-нибудь в субботу я заеду за вами в Люзиньи, и махнем в Бон. Захватим и Жаннетту, раз такое дело.
- Вы приедете за мной на вашей сорокатонке? - удивилась практичная Маринетта.
- Да нет же! У меня мотороллер.
- На мотороллере мы втроем не уместимся.
Наступило удрученное молчание. Пьер находил, что девушка не очень-то охотно идет ему навстречу. Или наоборот, ей хотелось немедленного осуществления, и потому она сразу увидела реальные препятствия?
- Но потанцевать ведь можно и здесь, - вдруг сказала она, как будто сделала открытие.
Пьер не понял.
- Здесь?
- Ну да, у меня есть транзистор. - Девушка нагнулась и нашарила в высокой траве маленький радиоприемник.
- А как же решетка?
- Есть ведь танцы, когда друг друга не касаются. Джерк, например.
Она включила приемник. Полилась нежная, медленная музыка.
- Это разве джерк? - спросил Пьер.
- Да нет, больше похоже на вальс. Попробуем все-таки?
И, не дожидаясь ответа, держа транзистор в вытянутой руке, девушка закружилась на месте под изумленным взглядом Пьера.
- Ну, что же вы? Будете танцевать?
Пьер тоже принялся кружиться, сначала неловко, потом разошелся. Гастон, придя за своим напарником - тот стал глух ко всем гудкам, остолбенел при виде странной и грустной картины: парень и девушка, такие ослепительно юные, вместе танцевали венский вальс, разделенные решеткой и колючей проволокой.
Когда отправились дальше, за руль сел Гастон. Пьер протянул руку к радиоприемнику на приборном щитке. Тотчас зазвучал вальс Маринетты. Пьер откинулся на спинку сиденья, словно витая в блаженных грезах. Ему вдруг показалось, что простирающийся вокруг пейзаж удивительно подходит к этой музыке, как будто что-то общее, родственное есть между Бургундией в цвету и Веной времен империи и Штраусов. Мимо проносились старые дома, приветливые и исполненные благородства, плавные округлости холмов, нежно-зеленые луга.
- Странное дело, - сказал он наконец, - до чего же красивый пейзаж. Десятки раз я проезжал здесь, и никогда не замечал.
- Это все музыка, - объяснил Гастон. - Знаешь, как в кино. Если хорошо подобрана музыка, сцена куда лучше смотрится.
- И еще ветровое стекло, - добавил Пьер.
- Ветровое стекло? Как это понимать?
- Как-как! Получается, что пейзаж за стеклом, ясно?
- А-а, значит, по-твоему, ветровое стекло для того придумано, чтобы защищать пейзаж?
- В каком-то смысле так и есть. И пейзаж за ним сразу становится красивее. А почему - не знаю.
Но подумав немного, он поправился:
- Нет, я знаю, почему.
- Ну валяй, говори. Почему это за ветровым стеклом пейзаж становится красивее?
- Я, когда был маленький, любил ездить в город, смотреть на витрины. Особенно под Рождество, конечно. На витринах все было так красиво разложено, на бархате, кругом - гирлянды, еловые ветки. А стекло - оно близко не подпускает, не дает потрогать. Когда мы заходили в магазин и просили показать что-нибудь с витрины, все вдруг оказывалось не так красиво. Теряло свою прелесть, понимаешь, что я хочу сказать? Ну вот, а здесь, за ветровым стеклом, пейзаж как будто на витрине. Красиво, и не потрогаешь. Потому, наверно, он и кажется лучше, чем на самом деле.
- Короче говоря, - заключил Гастон, - если я тебя правильно понял, автострада - это красота, но только для глаз. Не стоит останавливаться и протягивать руки. Не трогать, запрещено, лапы прочь!
Гастон умолк. Ему хотелось еще что-то добавить, закончить свою мысль, но он не решался. Зачем так уж обижать малыша Пьеро - зеленый он еще совсем, увалень этот, молоко на губах не обсохло. И все же Гастон высказался.
- Только знаешь что, - произнес он вполголоса. - Когда ты на автостраде, не только пейзаж нельзя потрогать. Девушку тоже. Пейзаж за ветровым стеклом, девчонка за оградой - все на витрине. Не трогать, запрещено, лапы прочь! Вот тебе автострада!
Пьер и бровью не повел. Его пассивность разозлила Гастона. Он вышел из себя.
- Что, не так, Пьеро? - рявкнул он.
Пьер вздрогнул и поднял на него растерянные глаза.
* * *
Огромная, неподвижная тень грузовика вырисовывалась на фоне усыпанного звездами небосклона. Кабину освещала слабая лампочка. Гастон, переодевшись на ночь и водрузив на нос очки в металлической оправе, уткнулся в какой-то роман. Пьер, лежа на койке, в конце концов решил узнать, почему напарнику не спится.
- Что ты там делаешь? - спросил он сонным голосом.
- Ты же видишь: читаю.
- А что ты читаешь?
- Когда ты со мной болтаешь и я с тобой болтаю, так я уже не читаю. Не могу. Нельзя делать все сразу. А пока мы не начали болтать, я читал роман. "Венера песков" называется.
- "Венера песков"?
- Да, "Венера песков".
- А про что это?
- Там дело происходит в пустыне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14