Вернулся он оттуда с
гитарой. Что и говорить, знатная у него была "мадам". Крутобокая, с
рыжевато-ореховой декой, с нейлоновыми струнами заграничного изготовления,
она обладала нежным, точно у кормящей мамаши, голосом. Старший лейтенант
ценил свое сокровище и оберегал от пыли, начальственного глаза и прочих
неприятностей.
Сперва по просьбе трудящихся сбацал он "Колорадо", где давал всем
шороху верный дружок-карабин и не угнаться было Америке за нами по
количеству развесистой клюквы. Потом Сашка переключился на Высоцкого. И
рвался из-под флажков непокорный волк, и падал в пустоту невысмотренный
никем плод, и от взрезанного винтом дельфиньего брюха летали по комнате
круто-соленые брызги.
Да, что говорить, он здорово пел. Конечно, не артист оперы, но
здорово. Сергей давно уже собирался записать его на кассету.
После Высоцкого настал черед бардовской классики. Девушки
присоединились где-то на середине дороги, на Визборе. Душевно у них
получалось - "Ты у меня одна", "Ходики"... Сергей подтягивать не решился -
не хватало слуху.
- Да, Саш, - задумчиво протянул он, когда "Домбайский вальс"
завершился красивым перебором, - все-таки здорово это дело у тебя выходит.
- Слушай, по-честному, сам не сочиняешь?
- Куда уж мне, мужику-лапотнику, - притворно повздыхал Кондрашев. -
Боженька талантом обидел. Только чужой репертуар тяну. Считай меня чем-то
вроде иголки проигрывателя.
- Ну что ж, сравнение в кассу. Для иголки ты вполне язвителен. Ладно,
давай еще чего-нибудь. Может, пройдемся по раннему Городницкому?
- А конкретнее? Опять "На материк, на Магадан"?
- А хотя бы... Почему нет? - пожал плечами Сергей.
- Правильно, Сашенька, - подключились девушки, - на три голоса споем.
И спели. И до того хорошо спели, что Сашкины глаза превратились в
узенькие щелочки, точно у кота в жаркий июньский полдень.

- Классно поете, ребята, - послышался откуда-то извне грубый
прокуренный бас.
Народ вскинулся, уставясь на дверь. Там, в дверях, светился сержант
Пенкин при всей своей двухметровой красе.
- Нет, правда, здорово. Даже прерывать жаль. А придется. Что
поделаешь, работку вам привел. - Ну, давай входи, чего жмешься-то? -
обернулся он к кому-то.
И сержант легким пинком направил в комнату невысокого мальчишку в
потрепанной школьной куртке и измазанных рыжей глиной брюках.
- Разрешите доложить, товарищ старший лейтенант, - продолжал Пенкин
уже по-уставному. - Вот, пацана изловили. Дрых на товарном складе между
контейнеров, грузчики там его обнаружили и сдали мне с рук на руки. Кто,
откуда, не говорит. Так что фрукт по вашей части.
- Ясно, сержант, - коротко кивнул Сашка. - Можешь быть свободным. Да,
Васильеву привет передай, не забудь.
...Сколько ни наблюдал Сергей _п_р_о_ц_е_с_с_, а все никак не мог
привыкнуть. Вот только что сидели, пели негромко, и не было ни службы, ни
лейтенантских погон, ни решеток на окнах, а была Песня, и они, четверо, в
ней, и казалось, души их сплетаются и пробивают канал в сером облачном
слое, возносясь в какое-то хрустальное измерение - и вот все как веником
смело. Не друзья сидят на диване, а _с_о_т_р_у_д_н_и_к_и_, не гитарист
Сашка, а старший лейтенант Кондрашев, и глаза у него быстро глупеют и
стекленеют.
Сергей понимал - злится Сашка, что сержант песню услышал. Конечно,
рапорт писать не будет, Пенкин парень вроде бы свой, но дурашлив и
болтлив, ляпнет еще где не надо - и привет, пошло крутиться. Узнает Чачин,
дойдет до Бугрова...
- Сережа, - обернулся к нему Кондрашев, - сделай милость, унеси
гитару и сядь на свое место.
На свое место - это возле двери. Чтобы задержанный не попытался
сбежать. Далеко, конечно, не ускачет, но считается прокол в работе
Инспекции.
Усевшись на стул, Сергей вновь взглянул на пацана. Тот оказался
весьма запачканной и оборванной личностью. Куртка его расходилась по швам
сразу в нескольких местах, грязь въелась в штаны и неуклюжие, размера на
два больше, чем следует, ботинки. Глаза у парнишки были светло-серые, а
встрепанные волосы, ежели их хорошенько вымыть, наверняка приобрели бы
соломенный цвет.
Следы от мальчишкиных ботинок мокрой цепочкой линией протянулись от
самого порога.
- Опять уборщицы возникать будут, - нарушила общее молчание Марьяна.
- Весьма вероятно. Такая уж у них судьба, - холодно отозвался
Кондрашев и некоторое время сверлил мальчишку глазами. Тот, опустив
голову, переминался с ноги на ногу.
- Ну, голубь мой, - весело произнес, наконец, Сашка, - что скажешь?
- А что говорить-то? - невнятно буркнул пацан.
- Ну, поведай хотя бы, откуда ты к нам приехал такой обаятельный и
привлекательный? А?
Мальчишка хлюпнул носом, но ничего не ответил.
- Ну что ж, подождем, пока ты с мыслями соберешься. Нам спешить
некуда. Как говорится, солдат спит, а служба идет.
В комнате вновь повисла ватная тишина. Кондрашев продолжал сверлить
парня глазами. Это у него был такой прием. Сперва надо объект слегка
ошарашить, а потом измотать ожиданием неприятностей. Иначе со страху тут
же наплетет с три короба, и весь этот бред придется сперва записывать в
протокол, а потом долго и обстоятельно опровергать. А Сашка такого не
любил. Он любил краткость.
- Ну, из Москвы я, - сказал наконец пацан. В голосе его не было
слышно особой уверенности.
- Как интересно! - восхитился Кондрашев. - Столичная, значит, штучка.
То есть получается, кореш, земляки мы с тобой? Любишь Москву-то?
- Люблю, - уныло подтвердил пацан.
- А не подскажешь ли, дорогой, как от Арбата к "Детскому Миру"
пройти? - ангельским голосом осведомился Сашка.
Парень молчал, уставясь в бледно-зеленый линолеум пола.
- Зря смотришь, там ответ не написан. В общем, все с тобой ясно, ты
такой же москвич, как я японский летчик-камикадзе.
- А что, Саша, в тебе есть что-то такое... самурайское, - некстати
подала голос Марьянка.
Кондрашев посмотрел на нее точно удав на мышь и сухо обронил:
- Не знаю, не знаю, Марьяна Алексеевна. Этот вопрос мы с вами
провентилируем после. А сейчас не надо отвлекаться. Ну так что? -
повернулся он к мальчишке. - Будем соловья баснями кормить? Или наконец
честно все скажем?
Пацан внимательно разглядывал свои ботинки.
- Ну вот что, гвардеец, в ногах правды нет, ты присядь, -
распорядился Сашка. - Нет, не туда, диван у нас чистый. Вон, на стульчик,
- кивнул он в сторонку. - Значит, так. Сейчас, друг мой, заполним мы
протокольчик. Учти, чистых бланков у меня мало, за каждый отчитываюсь
полковнику. Стало быть, придется писать правду. А то, юноша, сделается
тебе очень хреново. Усек?
Сергей хмыкнул про себя. Вот ведь врет лейтенант, как булку режет.
Немудрено, что его тяжеловесная супруга до сих пор убеждена в мужниной
верности. Никаких специальных бланков в природе не существовало, были
обычные листы бумаги, на которые Кондрашев нашлепал печать Инспекции.
Приемчик, однако же, иногда действовал, некоторые малолетние на это
покупались.
- Итак, понеслась. Начнем с твоего имени.
- Ну, Володька.
- Значит, пишем Владимир. Не Ильич ли часом?
- Нет, Николаевич, - неулыбчиво отозвался пацан.
- Итак, Владимир Николаевич, - протянул хищно оскалившийся лейтенант,
- поведай нам фамилию свою.
- А зачем?
- Да видишь ли, хотел грибы засолить, да не уродились. Вот вместо
грибов твою фамилию заготовим. Годится такая версия?
- Ну, Орехов.
- Орехов Владимир Николаевич, - четко продекламировал Сашка,
наслаждаясь звучанием фразы. - Сколько же лет тебе, Владимир Николаевич?
- Четырнадцать скоро будет.
- Значит, пишем тринадцать, - уточнил старший лейтенант. - И откуда
же ты родом?
Мальчишка не ответил.
- Зря запираешься. Ты не партизан, а здесь тебе не гестапо. Здесь
тебе наша советская милиция, которая тебя, дурака, бережет.
- От кого это? - чуть ухмыльнулся пацан.
- От тебя же самого, - наставительно произнес Кондрашев. - В общем,
не тяни, Вова, кота за хвост. Все равно узнаем. В отделение попадать
случалось?
- Ну, было, - нехотя кивнул парнишка.
- Было. Значит, просвещенный. Знаешь, что с нашей системой лучше не
шутить. Поэтому перейдем к делу. Откуда сбежал?
- Из Казани.
- Смотри, Владимир, я пишу, но не дай Бог, если придется из-за тебя
протокол переделывать. Станет тебе мучительно больно и обидно за
бесцельно... Кстати, - он очень натурально встревожился, - за разговорами
про все на свете забудешь. Давай, Полосухин, произведи личный досмотр.
Сергей неохотно поднялся. Ужасно он не любил этого дела - обыскивать.
Сперва, в прошлом году, его даже тошнить начинало, и он принципиально
отказывался. Что еще за издевательство над человеком? Где декларация прав?
И вообще, может ли порядочный интеллигент шарить у кого-то по карманам,
проверять швы, подкладку? Стыдно и подумать.
Да, одно слово, желторотый он тогда был. Кондрашев и Семен
Митрофанович с ним даже вроде и не спорили, а попросту показали коллекцию
изъятых при обыске предметов. Имелись там и бритвы, и кастеты, и папиросы
с травкой. Да, - сказал ему в тот день Сашка, - с точки зрения гуманизма,
конечно, низ-зя. Пускай в КПЗ вены себе вспорет или наркотой травится.
Пускай в детприемнике кого послабее перышком порисует. Это будет гораздо
человечнее, Серый?
Да и просто болтались подчас в карманах "уличающие предметы", как
пишут в протоколе. По ним, предметам, иногда и без документов можно было
понять, откуда прибыл задержанный.
Сергей подошел к Володьке сзади и осторожно ощупал его бока. Пацан
поначалу дернулся от прикосновения сильных натренированных ладоней, но
потом покорился и обмяк. А Сергея, как всегда, окатило мутной серой
волной. Впрочем, он уже неплохо умел преодолевать стыд.
Ножей и кастетов у мальчишки не оказалось. Нашелся лишь мятый
автобусный билет. Кондрашев развернул его и громко зачитал вслух:
- Заозерскавтотранс... Вот как полезно оплачивать проезд в городском
транспорте. Вижу, мальчик ты сознательный. От имени МВД выражаю
благодарность. Да, такая вот у нас с тобой, братец, Казань получилась.
Ведь чуяло сердце - даром бланк порчу. Да, зарвался ты, парень. Зарвался и
заврался. А зря. Хуже от этого только тебе. Нарисовать дальнейшую
перспективку?
Парнишка хмуро кивнул.
- Изволь. Значит, если не висит на тебе ничего, и ни из каких
спецзаведений ты не сбежал, то поедешь к себе домой в Заозерск, к маме с
папой в нежные объятия. Но не сразу. Поначалу надо все про тебя разузнать,
личность установить. Придется уж, пока суд да дело, пожить в детприемнике.
Если будешь в молчанку играть, то установление твоей немытой личности
месяца на три затянется. А жизнь в детприемнике, доложу я тебе, медом не
намазана. Ребятишки там всякие имеются, в том числе дылды и по
восемнадцать. Косят под малолеток. Ох, и лупят они такую шелупонь, как
ты... Я бы сказал, художественно лупят. Да и кое-чего похуже могут
сделать. Так что смотри, прямой расчет. Чем быстрее все про тебя узнаем,
тем меньше в этом детском крысятнике кантоваться будешь. Дошло до тебя?
Пацан кивнул, не поднимая глаз от пола.
- Ну так что же ты? Рассказывай.
Без толку говорил старший лейтенант. Задержанный молчал, все так же
тоскливо разглядывал свои ботинки.
Кондрашев собрался было добавить что-то еще, но широко распахнулась
дверь, и в комнату ввалились Миха с Иваном, ребята с электромеханического.
Сергей познакомился с ними именно здесь, в Инспекции. И даже почти
подружился.
Миха с Иваном были шумные, мокрые, и судя по всему, пребывали в
прекрасном настроении.
- Разрешите доложить, шеф! - гаркнул Иван дьяконским басом. - Мафия
явилась.
Кондрашев огорченно вздохнул и вылез из-за стола.
- Вот и славненько. Мафия сейчас бросит сумочки и в компании нежных
дам, под моим чутким руководством отправится патрулировать вокзал. Так что
напрасно радовались, снова гулять вам под дождичком в четверг, - он
ухмыльнулся и, надевая плащ, кивнул Сергею.
- А ты, генерал Полосухин, останешься тут один. Мы явимся часика
через два. То есть где-то к восьми. Ты, значит, чтобы не скучать, этого
цыпленка еще раз допроси и представь мне протокол. Кстати, чем быстрее с
ним разберешься, тем больше времени останется на теоретическое наследие
классиков. Ну, творческих успехов.
И патруль под Сашкиным предводительством лихо прозвенел по лестнице
вниз, в туманную морось.

Было тихо. Лишь ходики уныло тикали, отсчитывая долгие секунды, и
внизу, на первом, шваркала тряпкой уборщица баба Маня. А вдали, сквозь
визг электропил, едва пробивался механический голос радио: "Уважаемые
пассажиры... Поезд сто пятнадцатый..." Дальше в динамиках что-то булькало,
хрипело и захлебывалось невнятными звуками.
Сергей глянул на мальчишку. Тот сидел на стуле, слегка покачивал
носком ботинка и сосредоточенно наблюдал за его траекторией. Молчанием
своим он словно говорил - отвяжитесь, нет мне до вас дела. А еще лучше
отпустите меня.
"Ну уж нет, - мысленно отозвался Сергей, - отпускать тебя нельзя.
Ведь только хуже будет дураку." Но вслух он лишь заметил:
- Между прочим, лейтенант правду говорил.
После чего придвинул к себе конспект и принялся фразу за фразой
сокращать Иркины бисерные строчки. Работа мало-помалу затянула его, и
Сергей поначалу даже не расслышал хриплый, уже начинающий ломаться
Володькин голос:
- Насчет чего он прав?
- Насчет детприемника. Так что в молчанку играешь зря. Я вот на тебя
смотрю, - Сергей закрыл тетрадь и уставился на опущенную Володькину
макушку, - смотрю я на тебя и думаю: ты хоть разговаривать-то
по-нормальному умеешь, или как?
Пацан, прищурившись, поднял взгляд на Сергея.
- Вы что же, думаете, я дебил какой? - спросил он тихо, но в тишине
этой Сергей явственно заметил и вызов, и какую-то затаенную тоску.
- Нет, я уж тут на дебилов насмотрелся, - успокоил его Сергей,
стараясь говорить как можно небрежнее. - Ты не из их компании. Но,
кажется, специально под дурачка косишь. Особенно перед лейтенантом. А зря.
Он, Александр Михайлович то есть, мужик порядочный. И таким, как ты,
только добра хочет.
- Ага. Все вы всегда добра хотите, - недоверчиво хмыкнул Володька. И
Сергей едва сдержался, чтобы не цыкнуть на него. Мол, хвост не дорос еще
рассуждать. Потом ему стало стыдно, словно он в чем-то был виноват перед
этим оборванным пареньком, словно давно, уже много-много лет как повисло
на его тренированной шее борца бетонное кольцо вины. И пускай его не
увидеть глазами, не потрогать пальцами, но тяжесть гнет шею к земле. А кто
повесил на него этот груз - неизвестно, и уж тем более неясно, как снять.
- Ты мне вон чего только скажи, - миролюбиво протянул Сергей, -
ответь на один лишь вопрос. Из дому деру дал, или из интерната?
- Из дому, - бесцветным голосом сообщил мальчишка.
Сергей слегка удивился - он не надеялся на скорый ответ и спрашивал
лишь для очистки совести.
- И давно ты в бегах?
- Четвертый день уже.
- Ясно... Знаешь, дела от нас никуда не уползут, поэтому давай
малость поедим. Сейчас самовар поставлю.
- Да не хочу я, - сумрачно высказался Володька.
- Зато я хочу, - заявил Сергей. - А одному мне почему-то скучно.
Холодильник, между прочим, у нас тут недаром стоит. Так что возражения
твои не принимаются.
Намазав масло на хлеб, и шлепнув сверху здоровый шмат колбасы, Сергей
подвинул мальчишке бутерброд. После чего заметил:
- Давай ешь. И сахару сыпь, не стесняйся. Лейтенанту нашему сладкое
вредно, зубы у него, понимаешь, болят. Так что действуй и за себя, и за
того Сашу.
Сергей немного помолчал, сооружая собственный бутерброд. Управившись
с этим делом, он переключился на другую тему:
- Ну вот что, Володя. Раз уж не хочешь толком ничего объяснить -
молчи. Я, между прочим, за разговоры эти деньги не получаю, и вообще тут,
в Инспекции, сбоку припеку, иначе говоря, седьмая вода на киселе.
Общественная нагрузка от института. Поэтому у меня из-за твоего
запирательства неприятностей не прибавится. А вот у тебя - да. Вызовет
лейтенант машину - и увезут в приемник-распределитель. Будут личность твою
устанавливать, справочки всякие пересылать, запросики. Торопиться никто не
станет, у них там работы выше головы.
1 2 3 4