4.
». Он выслушал меня и повторил сии слова голосом глухим и глубоким, но твердо и без дрожи, добавив при этом: «Cupio disolvi et esse cum Christo» Желаю я умереть и быть с Христом (лат.).
. Потом он вновь позвал альгвасила и спросил его: «А кто будет нотариусом, не нотариус ли Ансурес?» На что альгвасил ответил, что именно так, что он угадал, и тогда приговоренный воскликнул: «Ну, черт подери! Мне только этого не хватало!»; и я вновь был удивлен и озабочен тем, с какой легкостью и как часто употребляют в сем дальнем королевстве непозволительные выражения. «Я весьма рад, — сказал он после, — это весьма достойный человек и большой мой друг; извольте, Ваша Милость, сказать ему, что мне было бы весьма любезно увидеть его сей же час, ибо он окажет мне великую услугу, великое дело сделает, и я хочу поблагодарить его, жаль, что не смогу сделать этого наедине!»; и я так и не уразумел, всерьез ли он говорил: как я уже не раз докладывал Вашему Преосвященству, мне трудно бывает подчас верно истолковать проявления души жителей сего древнего королевства, которые часто кажутся мне странными и нелепыми, несоразмерными и неподобающими случаю. Но альгвасил сказал, что нотариус отдыхает и не сможет прийти раньше завтрашнего утра.Потом он пришел в отчаяние, рвал на себе бороду и громко кричал, в ужасе от своего бессилия перед лицом смерти. «Как только у этого человека хватает духу распоряжаться вот так, без суда и следствия, без всякой причины, лишь по собственному произволу, жизнью людей! Как терпит такое народ! Господи, Господи, яви мне правосудие Твое!» Поскольку в соседних камерах находились другие заключенные и я боялся, что от этих его слов может произойти вред для душ других приговоренных, я прервал его, предложив чего-нибудь поесть, и он согласился, сказав, что уже испытывает потребность в этом. Съев все, что мы ему подали, он прочел вместе со мной молитвы Пресвятой Деве Марии и после вновь обратился к псалмам, прочтя miserere mei Помилуй меня (лат.).
с таким упоением, так покойно и кротко, что казалось, будто слова эти исходили из самой глубины души его; потом он заговорил о грехах своих, и в ответ одному альгвасилу, который заметил, что Господу угодно, чтобы мы рассказывали о грехах наших, в искреннем раскаянии прося у Него прощения, сказал, пронзая его взглядом, с удивительной непреклонностью и твердостью: «Ежели кто желает знать, как угодно Господу, чтобы мы, испрашивали у Него отпущение грехам нашим, пусть спросит мое сердце, ежели только отважится». Альгвасил умолк и осенил себя крестным знамением, а я вновь стал размышлять о том, какие все же нехристи жители сего дальнего королевства, какую допускают они непочтительность, какое суеверие, сколь далеки они от истинной веры. Могу уверить Вас, сеньор Декан, что, слушая Вашего подопечного, я понял, на чем основано то мнение, которого придерживаются жители нашей Кастилии о пастве, что пасете Вы и собратья Ваши в сем отдраенном королевстве; кастильцы, вне всякого сомнения, намного тверже и истовее в вере своей и ни в коем случае не осмелятся допустить те дерзкие выражения, что я не полагаю возможным привести здесь, кои усопший употреблял без конца среди усердных молитв, которые посему вполне могли показаться притворными. * * * Профессор заснул. Наутро, проснувшись слишком поздно, едва успев принять душ перед тем, как отправиться на факультет со всей возможной поспешностью, он убедился, что Мирей в тот вечер так и не пришла. Он решил не задерживаться и не готовить завтрак, тем более что ему пришлось бы тогда как следует отмывать кофейник, наполовину обгоревший в результате вчерашней неприятности, и тогда задержка выросла бы в геометрической прогрессии, учитывая свойственную ему медлительность при мытье посуды: он всегда мыл медленно, тщательно протирая каждый зазор, каждую впадинку, каждую завитушку, и мог потратить целую вечность на мытье тарелки или кастрюли, что уж там говорить о более сложной домашней утвари! Миксере, например.Вполне могло случиться и так, что Мирей приходила, но, увидав, что он спит, решила не беспокоить его; однако в таком случае она могла бы оставить записку, какой-нибудь знак, который позволил бы пожилому Профессору удостовериться в робком — робком ли? — посещении девушкой его спальни. Но нет, не было ничего, что оправдало бы это предположение, даже не предположение, а надежду.Он бегом спустился по ступенькам лестницы на улицу Грифона и бросился бежать вниз по улице Вовенарг; его внимание привлекли овощные лотки, установленные уже к тому времени на площади Ришелье и пробудившие в нем дремавший доселе аппетит. Повлияла ли на это красочность фруктов и овощей или исходивший от них густой аромат, но, так или иначе, он явно почувствовал пустоту в желудке и ощутил, что его сводит, как мех волынки, и при этом он издает какие-то странные звуки — нечто похожее на «пшш-пшш»; эти звуки не имели ничего общего с теми, что производят газы, образующиеся в результате брожения пищи, они скорее напоминали шипение воздуха, выходящего из автомобильной шины, мягкой, мокрой, невероятно противной, вдруг оказавшейся, к великому несчастью, у него внутри. Он вспомнил, что накануне вечером не поужинал, и продолжал бежать, прислушиваясь к звукам. Он не помнил, чтобы в последние годы он когда-либо ощущал пустоту в желудке. Постоянно сопровождавшее его ощущение наполненности вдруг исчезло, и теперь эта внутренняя музыка, это «пшш-пшш», ритмично откликавшееся на каждое его движение, было ему даже приятно; он продолжал бежать вниз по улицам, подозревая, что в какой-то момент перестанет понимать, где находится. Но в то же время он знал: секрет состоит в том, что нужно все время двигаться вниз, вниз, и в конце концов ты окажешься в самом низу, куда ты и должен попасть, потому что именно там расположен факультет, на котором тебе предстоит вести занятия.Вот и сейчас с ним произошло то же самое: да, он заблудился, но при этом не очень плутал: по улице Назарет он вышел на бульвар Мирабо, пересек его, спустился по улице Четвертого Сентября, оставил позади фонтан с дельфинами, и на бульваре Короля Рене его чуть было не сбила машина.Резкий скрип тормозов поставил его перед ожидавшей его очевидностью горячей перебранки, которая непременно задержит его ровно настолько, чтобы Люсиль имела все основания хоть и деликатно, но упрекнуть его за опоздание. «Вот он, контраст между ее мифическим миром и магическим, к которому принадлежу я», — успел он сказать себе, решив не обращать внимания на звук тормозов и продолжать свой бег как ни в чем не бывало, будто все это не имеет к нему отношения, что он и сделал, притворившись полностью ушедшим в себя, пока чей-то возглас не вернул его к действительности.— Monsieur le professeur!… — донесся до него певучий голосок Клэр.Он резко остановился, обернулся и увидел девушку, которая высовывалась из окошечка «консервной банки», бывшей, судя по всему, официальным автомобилем всех студентов этой части страны; левой рукой она делала ему знаки, явно приглашая сесть в машину.Тяжело дыша, как будто ему не хватало кислорода, Приглашенный Профессор сел в автомобиль; Клэр тут же тронулась с места.— Ну что? Развлекались всю ночь, monsieur le professeur?— Да какое там! Я спал.Она улыбнулась:— Наверное, ты поздно заснул.«Так, она по-прежнему со мной на „ты“, — подумал Профессор. — А пожалуй, девчушка-то симпатичнее, чем я думал», — сказал он себе, делая вид, что никак не может отдышаться.— Да что ты! Я читал и очень быстро заснул…Теперь ее улыбка была победной.— А что, друзей не оказалось дома?Они проезжали по проспекту Роберта Шумана, мимо юридического факультета, и уже приближались к повороту, где нужно было резко свернуть влево, чтобы попасть к зданиям филологического факультета.Он посмотрел на нее краешком глаза:— Представь себе, нет.— Очень жаль.Говоря это, она, оторвав от руля правую руку, положила ее на левую руку Профессора, лежавшую на сиденье, и так лихо повернула машину, что у него по рукам пробежали мурашки и сжалось сердце; он сделал глубокий вдох.— Мне тоже, — подытожил он, размышляя при этом, было ли то, что он испытал несколько мгновений назад, одним из тех самых выбросов адреналина в кровь, о которых он столько слышал в последнее время. * * * Они приехали как раз вовремя. На площадке перед главным зданием осуществляли свои маневры автомобили студентов, а перед одним из боковых зданий шумный мир мотоциклов соперничал в борьбе за свободные места с гораздо более тихим и скромным миром велосипедов. Особой популярностью у владельцев мопедов и прочих подобных средств передвижения пользовались уже порядком покореженные столбики с дорожными и пешеходными указателями, к которым они цепями прикрепляли колеса своих машин.— У нас есть еще время выпить кофе. Я тебя приглашаю.Клэр согласилась, но, когда они уже шли по лестнице, сказала:— Теперь моя очередь.Подойдя к кафе, они обнаружили, что оно закрыто. Профессор вновь услышал в желудке музыку, которая недавно так его удивила. Клэр подтвердила:— Приглашение за мной.— Ну хорошо, договорились, — ответил он.Они вошли в аудиторию. Он выждал несколько минут, пока студенты рассаживались по своим местам, по-прежнему внимательно прислушиваясь к пустоте своего желудка и к музыке, которую тот издавал. Наконец пожилой Профессор заговорил.— Сегодня… — начал он. Затем замялся и замолчал на какое-то время.— Сегодня нам предстоит… — продолжил он, затем вновь замолчал. Звуки в желудке тоже прекратились. Прекратилось выделение соков, музыка в желудке, ему было не до того. До него вдруг дошло, что у него не подготовлена лекция, и им начал овладевать панический ужас. Должно быть, он изменился в лице, его лоб покрылся потом, и студенты это заметили: тишина в аудитории сгустилась. Десятки юношей и девушек, некоторые из которых сами уже были преподавателями, с нетерпением, а может быть, и нет, ждали разрешения конфликта. Профессор готов был признаться в своей халатности, он уже понял, что происходит в аудитории: одни делали ставку на то, что он сумеет выкрутиться, другие считали, что нет. Некоторые, наверное, радовались тому, какой оборот принимает дело, другие же предвкушали более пикантное развитие событий. Пожилой Профессор, наш стареющий Профессор делал вид, что он ожидает, чтобы тишина стала еще более выразительной. Это была старая уловка, которая в других обстоятельствах помогала ему, но теперь она лишь ставила его в смешное положение, которое усугублялось с головокружительной быстротой. Следовало как можно скорее принять решение. Он должен немедленно признаться, что сегодняшняя лекция у него не готова. Но сказать это после такого долгого молчания было еще хуже. Он начинал понимать, что попал в безвыходное положение. Возможно, лучше всего сейчас объявить, что сегодняшнее занятие он проведет в форме ответов на вопросы по темам, которые привлекли наибольшее внимание слушателей. Но это тоже не выход, таким образом он продемонстрировал бы свою неподготовленность, и все бы поняли, что он импровизирует; и потом слишком уж это неопределенно, слишком широко. Он судорожно искал в самых затаенных уголках своей памяти тему или несколько тем, которые можно было бы предложить сидевшим перед ним беспощадным судьям, дабы выйти с честью из ужасного положения, в которое он попал.Неожиданно чей-то голос заставил его вздрогнуть. Это был голосок Клэр. Он поднял глаза и увидел ее стоящей посреди аудитории.— Да?— Существует письмо Флобера Луизе Кол е , в котором он рассказывает, что в то утро он описывал встречу двух влюбленных в парке и что он при этом был и возлюбленным, и возлюбленной, и лошадьми, на которых они ехали, и ярким пламенем цветов, и солнцем, ласкавшим все вокруг, придававшим всему особый смысл. Не могли бы вы, Профессор, поговорить сегодня об авторе и его героях?Клэр, несомненно, была восхитительна, это замечательная девочка. Она с одинаковой легкостью находит уникальные книги, помогает их выкрасть и вытаскивает тебя из весьма неприятных ситуаций.— Разумеется, сеньорита, — сказал он, — но нам следует поговорить не столько об авторе и его героях, сколько об автобиографическом начале в творчестве писателя. Эта тема включает в себя ту, что вы предложили, но охватывает гораздо более широкую область и позволяет подвергнуть анализу более глубокую мотивацию… * * * Это была одна из лучших лекций в его жизни. Завершилась она обсуждением, которое длилось гораздо дольше положенных полутора лекционных часов. Постепенно в аудиторию стягивались студенты из других групп, которым пришлось слушать стоя, прислонившись к стене. Он никогда не сможет отблагодарить Клэр за пришедшую ей в столь критический момент мысль о Флобере, не сможет он выразить свою признательность и самому Флоберу. Чтение — это не только вино, которое мы пьем, чтобы забыться; порой чтение позволяет нам покорять вершины, о которых мы не могли и мечтать.Аудитория постепенно пустела. Он оставался в ней до самого конца, наблюдая через окно, как бурлит студенческая толпа на площадке перед зданием, как переливаются на ярком, уже высоко поднявшемся солнце разогретые кузова автомобилей. Когда гул шагов по плитам стал замирать, известив его о том, что зал если еще и не опустел полностью, то уже был близок к этому, вышел и он.Клэр стояла за дверью, прижимая к груди папки с конспектами, обхватив их скрещенными руками, в какой-то странной — то ли агрессивной, то ли оборонительной — позе.— Поздравляю.— Спасибо. Но это я должен тебя благодарить.Клэр улыбнулась. У нее были пухлые, чувственные губы, и, когда она улыбалась, они мягко и плавно растягивались, так что улыбка как бы накладывалась на них.— Если кто кому и должен, так это я тебе за вчерашнее приглашение.Он чуть было не спросил ее почему, но это означало бы невысказанное признание того, что пожилой Профессор действительно ей обязан, а сейчас это было не к месту; во всяком случае ему не хотелось заносить этого в протокол.— Но разве у тебя не забит весь день?Теперь пришла очередь удивляться Клэр. Но она быстро и весело парировала:— Запиши себе очко, ancien professeur Старый профессор (фр.).
, теперь мы квиты.Они вошли в кафе, и одного только аромата кофе оказалось достаточно для того, чтобы прежняя музыка, о которой он уже забыл в последние два часа, с новой силой вернулась к Профессору. Они сели за один из стоявших там немногих столиков, что по традиции оставались незанятыми из уважения к преподавателям, которые могли сюда зайти. Когда это случалось, те студенты, что находились поблизости, или у кого было свободное время, или просто те, кому этого хотелось, подсаживались к преподавателю и, завтракая, разговаривали с ним. Так было и сейчас. Неожиданно Приглашенный Профессор встретился взглядом с Мирей, — она отхлебывала из чашки кофе с молоком, стоя у стойки бара в компании высокого светловолосого юноши, по виду иностранца, во всяком случае явно не того средиземноморского типа, который преобладал в этих местах. Профессор помахал Мирей рукой, и она ответила ему непринужденно и приветливо, но не более того.Вопрос, заданный ему Клэр по просьбе одной из девушек, отвлек Профессора от созерцания Мирей и вернул к беседе, которую он считал уже завершенной. Он неохотно ответил на вопрос, размышляя над поведением Мирей, — вскоре она сочла все же нужным подойти к нему и поздороваться.Ни тот, ни другая не упомянули о несостоявшемся свидании, и Профессор подумал даже, что никакой договоренности, по-видимому, и не было, а просто он решил, что поскольку они в течение нескольких дней занимались любовью, то естественное продолжение их отношений было чем-то самим собой разумеющимся. Но, очевидно, все обстояло совсем иначе. Поняв это, он почувствовал, как что-то у него внутри надломилось. Эти девочки занимались любовью, воспринимая ее как некую гигиеническую необходимость; или же ими двигало любопытство, которое могло вызвать у них такое полуэкзотическое существо, как он, например. У них не возникало никакой эмоциональной привязанности, и они очень легко рвали отношения. Он почувствовал себя поверженным. Он привык воспринимать секс как естественное следствие возникшей связи, как начало нового этапа в отношениях; между ним и женщинами, с которыми он занимался любовью, у него всегда возникала привязанность, эмоциональные узы, которые могли быть долгими или мимолетными, крепкими или не очень; но они непременно сопутствовали близости. И теперь в этой новой для него ситуации Приглашенный Профессор чувствовал себя незащищенным, ему вдруг стало страшно попасть в эмоциональную зависимость от какой-нибудь из этих девушек. Он боялся влюбляться, поняв очевидное превосходство над собой этих девочек, то самое превосходство, на котором он всегда строил свои отношения с женщинами и которое, как теперь выяснилось, он должен с ними разделить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
». Он выслушал меня и повторил сии слова голосом глухим и глубоким, но твердо и без дрожи, добавив при этом: «Cupio disolvi et esse cum Christo» Желаю я умереть и быть с Христом (лат.).
. Потом он вновь позвал альгвасила и спросил его: «А кто будет нотариусом, не нотариус ли Ансурес?» На что альгвасил ответил, что именно так, что он угадал, и тогда приговоренный воскликнул: «Ну, черт подери! Мне только этого не хватало!»; и я вновь был удивлен и озабочен тем, с какой легкостью и как часто употребляют в сем дальнем королевстве непозволительные выражения. «Я весьма рад, — сказал он после, — это весьма достойный человек и большой мой друг; извольте, Ваша Милость, сказать ему, что мне было бы весьма любезно увидеть его сей же час, ибо он окажет мне великую услугу, великое дело сделает, и я хочу поблагодарить его, жаль, что не смогу сделать этого наедине!»; и я так и не уразумел, всерьез ли он говорил: как я уже не раз докладывал Вашему Преосвященству, мне трудно бывает подчас верно истолковать проявления души жителей сего древнего королевства, которые часто кажутся мне странными и нелепыми, несоразмерными и неподобающими случаю. Но альгвасил сказал, что нотариус отдыхает и не сможет прийти раньше завтрашнего утра.Потом он пришел в отчаяние, рвал на себе бороду и громко кричал, в ужасе от своего бессилия перед лицом смерти. «Как только у этого человека хватает духу распоряжаться вот так, без суда и следствия, без всякой причины, лишь по собственному произволу, жизнью людей! Как терпит такое народ! Господи, Господи, яви мне правосудие Твое!» Поскольку в соседних камерах находились другие заключенные и я боялся, что от этих его слов может произойти вред для душ других приговоренных, я прервал его, предложив чего-нибудь поесть, и он согласился, сказав, что уже испытывает потребность в этом. Съев все, что мы ему подали, он прочел вместе со мной молитвы Пресвятой Деве Марии и после вновь обратился к псалмам, прочтя miserere mei Помилуй меня (лат.).
с таким упоением, так покойно и кротко, что казалось, будто слова эти исходили из самой глубины души его; потом он заговорил о грехах своих, и в ответ одному альгвасилу, который заметил, что Господу угодно, чтобы мы рассказывали о грехах наших, в искреннем раскаянии прося у Него прощения, сказал, пронзая его взглядом, с удивительной непреклонностью и твердостью: «Ежели кто желает знать, как угодно Господу, чтобы мы, испрашивали у Него отпущение грехам нашим, пусть спросит мое сердце, ежели только отважится». Альгвасил умолк и осенил себя крестным знамением, а я вновь стал размышлять о том, какие все же нехристи жители сего дальнего королевства, какую допускают они непочтительность, какое суеверие, сколь далеки они от истинной веры. Могу уверить Вас, сеньор Декан, что, слушая Вашего подопечного, я понял, на чем основано то мнение, которого придерживаются жители нашей Кастилии о пастве, что пасете Вы и собратья Ваши в сем отдраенном королевстве; кастильцы, вне всякого сомнения, намного тверже и истовее в вере своей и ни в коем случае не осмелятся допустить те дерзкие выражения, что я не полагаю возможным привести здесь, кои усопший употреблял без конца среди усердных молитв, которые посему вполне могли показаться притворными. * * * Профессор заснул. Наутро, проснувшись слишком поздно, едва успев принять душ перед тем, как отправиться на факультет со всей возможной поспешностью, он убедился, что Мирей в тот вечер так и не пришла. Он решил не задерживаться и не готовить завтрак, тем более что ему пришлось бы тогда как следует отмывать кофейник, наполовину обгоревший в результате вчерашней неприятности, и тогда задержка выросла бы в геометрической прогрессии, учитывая свойственную ему медлительность при мытье посуды: он всегда мыл медленно, тщательно протирая каждый зазор, каждую впадинку, каждую завитушку, и мог потратить целую вечность на мытье тарелки или кастрюли, что уж там говорить о более сложной домашней утвари! Миксере, например.Вполне могло случиться и так, что Мирей приходила, но, увидав, что он спит, решила не беспокоить его; однако в таком случае она могла бы оставить записку, какой-нибудь знак, который позволил бы пожилому Профессору удостовериться в робком — робком ли? — посещении девушкой его спальни. Но нет, не было ничего, что оправдало бы это предположение, даже не предположение, а надежду.Он бегом спустился по ступенькам лестницы на улицу Грифона и бросился бежать вниз по улице Вовенарг; его внимание привлекли овощные лотки, установленные уже к тому времени на площади Ришелье и пробудившие в нем дремавший доселе аппетит. Повлияла ли на это красочность фруктов и овощей или исходивший от них густой аромат, но, так или иначе, он явно почувствовал пустоту в желудке и ощутил, что его сводит, как мех волынки, и при этом он издает какие-то странные звуки — нечто похожее на «пшш-пшш»; эти звуки не имели ничего общего с теми, что производят газы, образующиеся в результате брожения пищи, они скорее напоминали шипение воздуха, выходящего из автомобильной шины, мягкой, мокрой, невероятно противной, вдруг оказавшейся, к великому несчастью, у него внутри. Он вспомнил, что накануне вечером не поужинал, и продолжал бежать, прислушиваясь к звукам. Он не помнил, чтобы в последние годы он когда-либо ощущал пустоту в желудке. Постоянно сопровождавшее его ощущение наполненности вдруг исчезло, и теперь эта внутренняя музыка, это «пшш-пшш», ритмично откликавшееся на каждое его движение, было ему даже приятно; он продолжал бежать вниз по улицам, подозревая, что в какой-то момент перестанет понимать, где находится. Но в то же время он знал: секрет состоит в том, что нужно все время двигаться вниз, вниз, и в конце концов ты окажешься в самом низу, куда ты и должен попасть, потому что именно там расположен факультет, на котором тебе предстоит вести занятия.Вот и сейчас с ним произошло то же самое: да, он заблудился, но при этом не очень плутал: по улице Назарет он вышел на бульвар Мирабо, пересек его, спустился по улице Четвертого Сентября, оставил позади фонтан с дельфинами, и на бульваре Короля Рене его чуть было не сбила машина.Резкий скрип тормозов поставил его перед ожидавшей его очевидностью горячей перебранки, которая непременно задержит его ровно настолько, чтобы Люсиль имела все основания хоть и деликатно, но упрекнуть его за опоздание. «Вот он, контраст между ее мифическим миром и магическим, к которому принадлежу я», — успел он сказать себе, решив не обращать внимания на звук тормозов и продолжать свой бег как ни в чем не бывало, будто все это не имеет к нему отношения, что он и сделал, притворившись полностью ушедшим в себя, пока чей-то возглас не вернул его к действительности.— Monsieur le professeur!… — донесся до него певучий голосок Клэр.Он резко остановился, обернулся и увидел девушку, которая высовывалась из окошечка «консервной банки», бывшей, судя по всему, официальным автомобилем всех студентов этой части страны; левой рукой она делала ему знаки, явно приглашая сесть в машину.Тяжело дыша, как будто ему не хватало кислорода, Приглашенный Профессор сел в автомобиль; Клэр тут же тронулась с места.— Ну что? Развлекались всю ночь, monsieur le professeur?— Да какое там! Я спал.Она улыбнулась:— Наверное, ты поздно заснул.«Так, она по-прежнему со мной на „ты“, — подумал Профессор. — А пожалуй, девчушка-то симпатичнее, чем я думал», — сказал он себе, делая вид, что никак не может отдышаться.— Да что ты! Я читал и очень быстро заснул…Теперь ее улыбка была победной.— А что, друзей не оказалось дома?Они проезжали по проспекту Роберта Шумана, мимо юридического факультета, и уже приближались к повороту, где нужно было резко свернуть влево, чтобы попасть к зданиям филологического факультета.Он посмотрел на нее краешком глаза:— Представь себе, нет.— Очень жаль.Говоря это, она, оторвав от руля правую руку, положила ее на левую руку Профессора, лежавшую на сиденье, и так лихо повернула машину, что у него по рукам пробежали мурашки и сжалось сердце; он сделал глубокий вдох.— Мне тоже, — подытожил он, размышляя при этом, было ли то, что он испытал несколько мгновений назад, одним из тех самых выбросов адреналина в кровь, о которых он столько слышал в последнее время. * * * Они приехали как раз вовремя. На площадке перед главным зданием осуществляли свои маневры автомобили студентов, а перед одним из боковых зданий шумный мир мотоциклов соперничал в борьбе за свободные места с гораздо более тихим и скромным миром велосипедов. Особой популярностью у владельцев мопедов и прочих подобных средств передвижения пользовались уже порядком покореженные столбики с дорожными и пешеходными указателями, к которым они цепями прикрепляли колеса своих машин.— У нас есть еще время выпить кофе. Я тебя приглашаю.Клэр согласилась, но, когда они уже шли по лестнице, сказала:— Теперь моя очередь.Подойдя к кафе, они обнаружили, что оно закрыто. Профессор вновь услышал в желудке музыку, которая недавно так его удивила. Клэр подтвердила:— Приглашение за мной.— Ну хорошо, договорились, — ответил он.Они вошли в аудиторию. Он выждал несколько минут, пока студенты рассаживались по своим местам, по-прежнему внимательно прислушиваясь к пустоте своего желудка и к музыке, которую тот издавал. Наконец пожилой Профессор заговорил.— Сегодня… — начал он. Затем замялся и замолчал на какое-то время.— Сегодня нам предстоит… — продолжил он, затем вновь замолчал. Звуки в желудке тоже прекратились. Прекратилось выделение соков, музыка в желудке, ему было не до того. До него вдруг дошло, что у него не подготовлена лекция, и им начал овладевать панический ужас. Должно быть, он изменился в лице, его лоб покрылся потом, и студенты это заметили: тишина в аудитории сгустилась. Десятки юношей и девушек, некоторые из которых сами уже были преподавателями, с нетерпением, а может быть, и нет, ждали разрешения конфликта. Профессор готов был признаться в своей халатности, он уже понял, что происходит в аудитории: одни делали ставку на то, что он сумеет выкрутиться, другие считали, что нет. Некоторые, наверное, радовались тому, какой оборот принимает дело, другие же предвкушали более пикантное развитие событий. Пожилой Профессор, наш стареющий Профессор делал вид, что он ожидает, чтобы тишина стала еще более выразительной. Это была старая уловка, которая в других обстоятельствах помогала ему, но теперь она лишь ставила его в смешное положение, которое усугублялось с головокружительной быстротой. Следовало как можно скорее принять решение. Он должен немедленно признаться, что сегодняшняя лекция у него не готова. Но сказать это после такого долгого молчания было еще хуже. Он начинал понимать, что попал в безвыходное положение. Возможно, лучше всего сейчас объявить, что сегодняшнее занятие он проведет в форме ответов на вопросы по темам, которые привлекли наибольшее внимание слушателей. Но это тоже не выход, таким образом он продемонстрировал бы свою неподготовленность, и все бы поняли, что он импровизирует; и потом слишком уж это неопределенно, слишком широко. Он судорожно искал в самых затаенных уголках своей памяти тему или несколько тем, которые можно было бы предложить сидевшим перед ним беспощадным судьям, дабы выйти с честью из ужасного положения, в которое он попал.Неожиданно чей-то голос заставил его вздрогнуть. Это был голосок Клэр. Он поднял глаза и увидел ее стоящей посреди аудитории.— Да?— Существует письмо Флобера Луизе Кол е , в котором он рассказывает, что в то утро он описывал встречу двух влюбленных в парке и что он при этом был и возлюбленным, и возлюбленной, и лошадьми, на которых они ехали, и ярким пламенем цветов, и солнцем, ласкавшим все вокруг, придававшим всему особый смысл. Не могли бы вы, Профессор, поговорить сегодня об авторе и его героях?Клэр, несомненно, была восхитительна, это замечательная девочка. Она с одинаковой легкостью находит уникальные книги, помогает их выкрасть и вытаскивает тебя из весьма неприятных ситуаций.— Разумеется, сеньорита, — сказал он, — но нам следует поговорить не столько об авторе и его героях, сколько об автобиографическом начале в творчестве писателя. Эта тема включает в себя ту, что вы предложили, но охватывает гораздо более широкую область и позволяет подвергнуть анализу более глубокую мотивацию… * * * Это была одна из лучших лекций в его жизни. Завершилась она обсуждением, которое длилось гораздо дольше положенных полутора лекционных часов. Постепенно в аудиторию стягивались студенты из других групп, которым пришлось слушать стоя, прислонившись к стене. Он никогда не сможет отблагодарить Клэр за пришедшую ей в столь критический момент мысль о Флобере, не сможет он выразить свою признательность и самому Флоберу. Чтение — это не только вино, которое мы пьем, чтобы забыться; порой чтение позволяет нам покорять вершины, о которых мы не могли и мечтать.Аудитория постепенно пустела. Он оставался в ней до самого конца, наблюдая через окно, как бурлит студенческая толпа на площадке перед зданием, как переливаются на ярком, уже высоко поднявшемся солнце разогретые кузова автомобилей. Когда гул шагов по плитам стал замирать, известив его о том, что зал если еще и не опустел полностью, то уже был близок к этому, вышел и он.Клэр стояла за дверью, прижимая к груди папки с конспектами, обхватив их скрещенными руками, в какой-то странной — то ли агрессивной, то ли оборонительной — позе.— Поздравляю.— Спасибо. Но это я должен тебя благодарить.Клэр улыбнулась. У нее были пухлые, чувственные губы, и, когда она улыбалась, они мягко и плавно растягивались, так что улыбка как бы накладывалась на них.— Если кто кому и должен, так это я тебе за вчерашнее приглашение.Он чуть было не спросил ее почему, но это означало бы невысказанное признание того, что пожилой Профессор действительно ей обязан, а сейчас это было не к месту; во всяком случае ему не хотелось заносить этого в протокол.— Но разве у тебя не забит весь день?Теперь пришла очередь удивляться Клэр. Но она быстро и весело парировала:— Запиши себе очко, ancien professeur Старый профессор (фр.).
, теперь мы квиты.Они вошли в кафе, и одного только аромата кофе оказалось достаточно для того, чтобы прежняя музыка, о которой он уже забыл в последние два часа, с новой силой вернулась к Профессору. Они сели за один из стоявших там немногих столиков, что по традиции оставались незанятыми из уважения к преподавателям, которые могли сюда зайти. Когда это случалось, те студенты, что находились поблизости, или у кого было свободное время, или просто те, кому этого хотелось, подсаживались к преподавателю и, завтракая, разговаривали с ним. Так было и сейчас. Неожиданно Приглашенный Профессор встретился взглядом с Мирей, — она отхлебывала из чашки кофе с молоком, стоя у стойки бара в компании высокого светловолосого юноши, по виду иностранца, во всяком случае явно не того средиземноморского типа, который преобладал в этих местах. Профессор помахал Мирей рукой, и она ответила ему непринужденно и приветливо, но не более того.Вопрос, заданный ему Клэр по просьбе одной из девушек, отвлек Профессора от созерцания Мирей и вернул к беседе, которую он считал уже завершенной. Он неохотно ответил на вопрос, размышляя над поведением Мирей, — вскоре она сочла все же нужным подойти к нему и поздороваться.Ни тот, ни другая не упомянули о несостоявшемся свидании, и Профессор подумал даже, что никакой договоренности, по-видимому, и не было, а просто он решил, что поскольку они в течение нескольких дней занимались любовью, то естественное продолжение их отношений было чем-то самим собой разумеющимся. Но, очевидно, все обстояло совсем иначе. Поняв это, он почувствовал, как что-то у него внутри надломилось. Эти девочки занимались любовью, воспринимая ее как некую гигиеническую необходимость; или же ими двигало любопытство, которое могло вызвать у них такое полуэкзотическое существо, как он, например. У них не возникало никакой эмоциональной привязанности, и они очень легко рвали отношения. Он почувствовал себя поверженным. Он привык воспринимать секс как естественное следствие возникшей связи, как начало нового этапа в отношениях; между ним и женщинами, с которыми он занимался любовью, у него всегда возникала привязанность, эмоциональные узы, которые могли быть долгими или мимолетными, крепкими или не очень; но они непременно сопутствовали близости. И теперь в этой новой для него ситуации Приглашенный Профессор чувствовал себя незащищенным, ему вдруг стало страшно попасть в эмоциональную зависимость от какой-нибудь из этих девушек. Он боялся влюбляться, поняв очевидное превосходство над собой этих девочек, то самое превосходство, на котором он всегда строил свои отношения с женщинами и которое, как теперь выяснилось, он должен с ними разделить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32