Эдвард кивнул. Бонсанти продолжал:
— Когда немцы отступили, офицер, хранивший документы, решил спрятать их тут, в городе, в каком-нибудь тайнике… Просто удивительно, до чего распространена эта мания что-то прятать… Короче говоря, знаете, где он их спрятал? Как раз во дворе дома Бальдассаре Витали.
Эдвард не слишком удивился:
— Я слышал эту историю…
— Да? А кто вам ее рассказал?
— Если все в ней правда, то этому немцу удалось расшифровать стихи Витали, и, наверное, это он нашел знак повеления.
— Не думаю, чтобы этот знак пригодился тому офицеру. Во время отступления он погиб.
— Этого человека звали граф фон Гессель. Он был ученый-филолог, занимавшийся романтизмом. И он владел оригиналом дневника Байрона. И по-видимому, он сумел правильно расшифровать все, что в нем написано. Вот почему он и выбрал именно этот тайник для секретных документов.
— Как бы то ни было, но документы так никогда и не всплыли, — сказал Бонсанти, внимательно выслушав Эдварда. — По-моему, они вовсе не существовали, и думаю, это всего-навсего выдумка, сочиненная каким-нибудь шпионом, обладавшим чрезмерным воображением и знавшим больше легенд, нежели государственных секретов.
— И в самом деле, Салливан весьма интересовался музыкой Витали. Он догадывался, что в «Двенадцатом псалме» таится ключ к разгадке, и даже приобрел учебник по музыкальной ритмике…
— Но самое главное, — вмешалась Барбара, — он надеялся, что дорога к знаку повеления приведет его к тайнику с документами.
— Той же дорогой шел и Пауэл. Только он в этой игре был вашим союзником, дорогой профессор, — сказал Бонсанти Эдварду. — Разумеется, в том, чтобы никто ничего не нашел, больше всех был заинтересован именно Пауэл. У него была задача, чтобы так называемая переписка фон Гесселя, если она когда-нибудь существовала, не выплыла на свет… и, естественно, не попала бы в руки Салливана, который скорее всего продал бы ее за большие деньги английскому правительству или, что намного хуже, — прямиком в газеты. Сейчас дорого платят за скандальные сенсации…
Они остановились у машины комиссара.
— О чем задумались, Барбара? — поинтересовался Эдвард.
— Об Оливии и Салливане. Разве не странно, что погибли именно они? Похоже, тайна Витали оберегала сама себя.
— Да, убивая не верящих в нее, оскорбляющих… Именно это вы хотите сказать?
Садясь в машину, Бонсанти покачал головой:
— Я-то надеялся, что мои здравые рассуждения… А вы опять про тайны…
— Согласен… — задумчиво произнес Эдвард. — Но мне кажется, что тучи опять сгущаются. Слишком много оказалось совпадений… Слишком многое остается еще неясным.
Бонсанти включил зажигание.
— В этом и заключается очарование легенд… которые так навсегда и остаются легендами. Спокойной ночи, профессор. Да, если найдете время, я был бы рад пригласить вас поужинать. И вас тоже, синьорина. К счастью, в Риме есть и другие заведения, не только таверна «У Ангела».
— Спасибо, комиссар, — улыбнулся Эдвард. — Я ценю ваше участие.
— Не стоит благодарности. — Бонсанти приветливо помахал рукой.
* * *
Барбара и Эдвард смотрели вслед машине, свернувшей на виа Бабуино. Они стояли на площади, усталые, опустошенные. Кругом не было ни души. Край неба светлел, тихо журчала вода в фонтане. Внезапно послышался шум, и с той стороны, где пару минут назад скрылся Бонсанти, выехали две поливальные машины.
Они очнулись от оцепенения и медленно пошли к машине Барбары.
— Когда думаете уезжать?
Эдвард как будто не понял вопроса:
— Уезжать? Ах да, верно… Университет, коллеги, мои книги… Не хочется уезжать. Англия кажется сейчас такой далекой. И моя прежняя жизнь — чьей-то чужой, не моей. Наверное, вся эта сумасшедшая, ирреальная атмосфера последних дней оказалась мне гораздо ближе, чем размеренная, благополучная жизнь кембриджского профессора. И Рим… Он сейчас ближе, роднее Лондона. Или это кровь заговорила?
— Ничего, скоро все встанет на свои места. Только вам нужно успокоиться. Да и мне тоже, — сказала Барбара, садясь в машину. — А завтра мы встретимся и вы подробно расскажете о вашем приключении, да? — Она доверчиво, снизу смотрела на Эдварда поверх опущенного стекла.
— Постараюсь… Значит, завтра?
— Я в вашем распоряжении, профессор. Мне нравится помогать вам.
— Ну, тогда зовите меня без церемоний просто по имени.
— Я уже зову.
Эдвард наклонился к открытому окну машины и немного неуклюже поцеловал Барбару в теплые мягкие губы.
— До завтра, Барбара.
— До завтра, Эдвард.
И машина быстро повернула на виа Кондотти.
20
Без пиджака, в одной рубашке с расстегнутым воротом, Пауэл не спеша направился в коридор, чтобы открыть дверь. Он нисколько не удивился, увидев перед собой в столь ранний час комиссара Бонсанти.
— Привет, Пауэл.
— Дорогой Бонсанти…
— Можно войти?..
— Ну конечно. — Он посторонился, пропуская комиссара. — Более того, хотите знать? Я ждал вашего визита.
— В такое время?
Пауэл прошел впереди комиссара по коридору.
— А чем оно хуже любого другого? Эта история с призраками всех нас сделала сверхчувствительными и провидцами.
В квартире Пауэла царил полнейший беспорядок. Комиссар устало опустился в кресло, на которое указал хозяин.
Раскрытый чемодан из дорогой кожи лежал на диване. Вещи были брошены в него как попало. Главным образом белье и кое-какие бумаги.
— Уезжаете?
Пауэл кивнул:
— И даже с некоторой поспешностью.
— Мне думается, мудрое решение.
— Впервые в жизни.
— А когда поступали на службу в разведку?
— Тогда я был пьян. Кстати, не выпить ли нам? По крайней мере соблюли бы некую последовательность.
— Пожалуй, хотя я только и делаю всю ночь, что пью.
Пауэл разлил по бокалом виски.
— Думаю, у меня не окажется льда.
— Предпочитаю без него.
Подняв бокалы, они сделали по несколько глотков.
— У нас правило: лучше уйти самому, прежде чем тебя выгонят. — Пауэл улыбнулся. — Вы ведь поэтому пришли, не так ли?
Бонсанти кивнул.
— Сколько времени вы мне даете, прежде чем известите итальянскую контрразведку?
— Двадцать четыре часа. По дружбе.
— Благодарю. Но, как видите, мне нужно гораздо меньше. Я почти готов.
— Мне жаль, Пауэл. До сих пор я на все закрывал глаза. Но дальше уже невозможно. — Он вздохнул. — Некоторые сведения — вы сами это знаете — разлетаются быстро. Из Лондона информация поступит сюда с минуты на минуту.
Пауэл невесело улыбнулся:
— Выходит, ваша разведка совсем неплохо работает?
— Как видите. — Бонсанти ответил улыбкой. — А вы считали, что только английская разведка может служить образцом совершенства? Это не потому ли, что Англия — родина агента «ноль-ноль-семь»?
Пауэл, пропустив иронию комиссара мимо ушей, продолжал собирать чемодан.
— Ах, Бонсанти, если б вы знали, как не хочется покидать Рим.
— Крепитесь, дружище Пауэл. В любой части света есть красивые женщины.
— Это, конечно, большое утешение…
Бонсанти поднялся с кресла и наполнил свой бокал.
— Переписку… скажем, документы фон Гесселя вы увозите с собой?
Пауэл через плечо покосился на Бонсанти, потом взглянул на часы.
— В этот момент дипкурьер уже летит в Лондон.
Бонсанти кивнул.
— Удовлетворите мое любопытство. Форстер знает, что вы нашли бумаги?
— Нет. Я не счел нужным ставить его в известность. Он знает только, что я искал документы, которые до зарезу нужны были Салливану. Форстера мало интересовали документы. Наверное, он поверил во всю эту чертовщину. Он захотел, чтобы я пришел к дому Витали раньше него и понаблюдал, кто появится там сразу же после его лекции.
Бонсанти посмотрел на Пауэла сквозь прищуренные ресницы.
— А где же вы нашли переписку?
— Там, где она и должна была находиться, — ответил Пауэл. — В нише у ног ангела. У каменного посланца Витали.
— Неслыханно. Невероятно. Она пролежала там с 1944 года. Двадцать семь лет! Пауэл допил виски.
— Великолепный тайник. И понадобилась эрудиция Форстера, чтобы обнаружить его. — Пауэл о чем-то задумался, но быстро встряхнулся. — Профессор Форстер… никогда не узнает, сколь многим ему обязана родина.
— Этой ночью он показался мне разочарованным.
— Ему до такой степени заморочили голову, что он и в самом деле рассчитывал найти знак повеления. Ничего. Думаю, общение с прелестной Барбарой сможет его утешить.
— Может, вся эта мистика и в самом деле так впечатляет, а может, усталость и выпитое сказываются, но только и я начинаю думать, что знак все же был спрятан в тайнике.
— Так или иначе, кто-то нашел его прежде, чем фон Гессель положил туда документы.
— Кто еще, кроме Гесселя, мог найти его?
Глаза Пауэла хитро сверкнули.
— Если исключим Гесселя, значит, поддадимся суеверию. Комиссар, я от вас этого не ожидал.
— Послушайте, а почему вы назначили лекцию именно на тридцатое марта? — В голосе комиссара звучало подозрение.
Пауэл растерялся лишь на секунду.
— Это совпадение.
— Возможно. Но вы ведь откуда-то знали, что тридцать первое марта — день… особый?
— Одно из множества совпадений в этой истории, — спокойно ответил Пауэл.
Бонсанти поднялся и одернул мундир.
— Прощайте, Джордж. Желаю вам удачи.
— Спасибо. Удача никогда не помешает.
Они вышли в коридор.
Уже на площадке Бонсанти обернулся, словно хотел сказать что-то еще, но передумал и только махнул рукой.
Вернувшись в комнату, Пауэл закрыл чемодан. На губах его играла хитрая улыбка. Он не спеша надел пиджак. Гвоздика в петличке помялась и совсем завяла. Пауэл выбросил ее и, подойдя к невысокой китайской вазе, выбрал самый красивый цветок, потом вдел его в петличку и не без некоторого самодовольства посмотрелся в зеркало. Как всякий красивый мужчина, он охотно любовался собой. Ему импонировала собственная персона. Сейчас он чувствовал, что готов к тому, что еще предстояло сделать.
* * *
Зазвонил телефон. Но Пауэл не взял трубку, а только посмотрел на часы. Ночь эта, казалось, никогда не кончится. Но Пауэл — «сова» по натуре — чувствовал себя бодрым и свежим. Телефон звонил очень долго и наконец умолк.
Пауэл погасил свет и вышел. Он сел в машину, стоявшую у подъезда, и включил двигатель.
Рим еще спал. Пауэл на большой скорости ехал по узким улочкам района Монти. Он хорошо знал эту дорогу. Вот Тор деи Конти, а потом крутой подъем вверх по Салита дель Грилло.
У мрачного палаццо князя Анкизи он остановил машину и прошел во двор. Помедлив на крыльце, постучал железным кольцом в дверь.
Ждать пришлось недолго. Старый слуга, с лицом еще мрачнее обычного, впустил его. Они поднялись по лестнице, прошли по длинному коридору и остановились у закрытой двери.
Когда Пауэл повернул ручку, собираясь войти, старый слуга исчез. Просторный зал был слабо освещен канделябрами, стоявшими на массивном старинном столе.
За ним живописно расположились, словно апостолы на Тайной вечере, человек десять. В центре сидел князь Анкизи, возле него профессор Баренго, потом синьора Джаннелли, портной Пазелли и какие-то другие незнакомые призрачные фигуры.
Никто не двигался, но все глаза были устремлены на Пауэла. Чувствовалось, что к встрече здесь готовились и ждали ее. Пауэл почти бесшумно прошел по старинному мозаичному полу и остановился метрах в двух от стола. Казалось, это обвиняемый предстал перед грозным судилищем.
Двое мужчин поднялись из-за стола, прошли к двери и встали по обеим сторонам, словно стражи.
Суровый взгляд Анкизи был неотрывно устремлен на Пауэла. Голос князя, хоть и негромкий, звенел от волнения и эхом отдавался под высоким сводом зала.
— Наконец. Я уже не надеялся увидеть вас.
Пауэл саркастически оглядел присутствующих:
— Вы забываете, что я джентльмен.
— Джентльмены обычно держат свое слово.
— Именно так. С того момента, как вы попросили меня назначить лекцию на тридцатое марта, я держал слово.
Заговорил Баренго:
— У вас было по меньшей мере два часа, чтобы одному выполнить поручение, которое мы дали вам.
— Итак? — подхватила синьора Джаннелли.
Пауэл обвел собравшихся взглядом. На этот раз он улыбнулся открыто и непринужденно:
— Неужели вы всерьез думаете, будто я нашел знак повеления?
Анкизи положил руки на стол:
— Духи, которые руководят нами, предусмотрели каждую деталь, каждую мелочь в этой мистерии.
— Вы должны были найти его, — сказал Баренго.
— Так ведь это мог сделать только посвященный.
— Форстер знал, что вы сотрудничаете с нами?
— Нет.
Снова заговорила Джаннелли:
— Почему вы захотели присоединиться к нам?
Пауэл взглянул на нее с тенью сочувствия:
— Скажем так… из любопытства.
— Вы обманули нас. — Лицо Баренго горело гневом и презрением. — Вы посмели посмеяться над нами!
— И не только над нами… — прошептал Пазелли и, подняв палец, указал на потолок.
Анкизи медленно, не отрывая глаз от Пауэла, поднялся из-за стола:
— Волею оккультных сил проклинаю вас!
Пауэл оставался невозмутимым, только перевел взгляд на руки своих собеседников:
— Хорошо, князь, но сейчас, если позволите, даже для такого ночного бродяги, как я, уже очень поздно или слишком рано. Я хотел бы откланяться.
Никто не шелохнулся. Двое немых стражей стояли у дверей, скрестив на груди руки.
— Мне пора ехать. — Пауэл качнулся с пятки на носок и обратно.
— И далеко думаете уехать? — спросил Анкизи.
— Далеко. Прямиком в Англию. — Пауэл медленно отступил и сделал вид, будто нюхает гвоздику у себя в петличке. — Видите этот цветок, князь? Он похож на обычную гвоздику, но на самом деле это чудо техники. — Он насмешливо улыбнулся. — Техники, господа, а не магии.
Пауэл попытался понять, какое впечатление произвели его слова. Сейчас все присутствующие и впрямь казались ему призраками, существами из иного мира.
— Этот цветок — крохотный передатчик, — продолжал Пауэл. — Радио, связывающее меня с полицией. И если через несколько минут я не выйду отсюда, вы все будете арестованы.
Он повернулся и спокойно направился к выходу. Стражи, поймав взгляд Анкизи, отошли в сторону. Пауэл обернулся и попрощался легким поклоном с присутствующими.
Закрыв за собой дверь, он выдернул гвоздику из петлички, положил ее на подоконник и, засунув руки в карманы брюк, почти вприпрыжку спустился по лестнице.
Подходя к своей машине, он все еще улыбался. Но, опустившись на сиденье, принялся тереть глаза. Он чувствовал себя усталым. Включив двигатель, он взглянул на приборный щиток, к которому была прикреплена его собственная фотография с надписью: «Не спеши! Думай обо мне!»
Он вспомнил об Англии, о Лондоне и друзьях, которых вновь встретит на родине… Затем почти автоматически развернул машину и, подав сначала назад, нажал на педаль газа.
Пауэл не заметил своей ошибки и вместо крутой дороги, ведущей вниз, свернул чуть левее — на длинную и такую же крутую лестницу, идущую параллельно этой дороге.
На большой скорости, подскакивая на каждой ступеньке, машина понеслась вниз. Пауэл не мог удержать ее. Он попытался затормозить, но педаль тормоза заклинило, и автомобиль перевернулся на бок.
В таком положении машина летела до самого конца лестницы. Огонь вспыхнул мгновенно, и спустя несколько секунд раздался взрыв.
* * *
Вечером накануне отъезда Эдвард пригласил Барбару в маленький ресторан неподалеку от площади дель Пополо.
Грустным и тихим был этот прощальный ужин. Неожиданная, страшная и нелепая смерть Пауэла, в которой было больше вопросов, чем ответов, свела на нет хрупкое равновесие, которое установилось у Эдварда во взаимоотношениях с окружающим миром после той последней мартовской ночи. Его запавшие, подчеркнутые синими полукружьями глаза беспокойно вглядывались в людей, проходящих за окнами ресторана. Казалось, он кого-то искал или ждал.
Они с Барбарой говорили о Пауэле. Как странно — этот добродушный жизнелюб оказался, в сущности, совсем одиноким человеком. В Англии семьи у него не осталось. Здесь, в Риме, он вел холостяцкую жизнь. И вот вчера на протестантском кладбище на южной окраине Рима стало одной могилой больше.
После ужина они поднялись на холм Пинчо и долго молча смотрели на закат. Так они прощались. Эдвард с Барбарой и Римом. Барбара с Эдвардом. И оба с непостижимым, еще не до конца понятым ими отрезком своей жизни. Уговорившись встретиться нынешним летом в Лондоне, они расстались.
Возвращаться в гостиницу Эдварду не хотелось. Ему не давало покоя чувство, будто его ждут где-то. Он сел в «ягуар» и через несколько минут уже медленно ехал по набережной в сторону Трастевере. Проезжая по мосту Гарибальди, он бросил взгляд на остров Тиберина: на этом сложившем весла корабле отправилась в свое последнее плавание Оливия.
Он без труда отыскал площадь возле церкви Санта Мария ин Трастевере, где спал глубоким сном после той странной ночи в таверне «У Ангела». Дальше он пошел пешком.
Эдвард шел по тем же улочкам и переулкам, что и при первой ночной прогулке вместе с Лючией, девушкой, которая привела его в другой Рим и навсегда впечатала образ этого другого города в его сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20