..
Дилайла гоняла вилкой по тарелке катышек икры, словно муравья. Диг слышал, как она легонько постукивает голой ступней по ножке стола. Последняя пауза длилась уже две минуты. Рекорд. Почему, думал он, молчание в компании столь невыносимо? Оно сродни поражению. Пауза посреди оживленной беседы может за секунду свести на нет все, что было сказано прежде, и легкая приятная болтовня покажется обманкой, а правда неизбежно вылезет наружу, как ее ни затыкай, и выяснится, что людям на самом деле попросту нечего сказать друг другу. Почему люди не могут молчать вместе, не испытывая при этом неловкости, скуки и отчуждения? Почему тишина действует как слабительное для всякой чуши: отчаянное желание заполнить паузу провоцирует совсем уж дикие и занудные реплики.
— Ладно, — нарушил тишину Диг, разделывая брюшко креветки, — что ты завтра делаешь? — Он ощущал себя туповатым папашей, пытающимся достучаться до замкнутой дочки-подростка.
Дилайла аккуратно положила вилку рядом с тарелкой и опять вздохнула.
— Я.. у меня… э-э.. много дел завтра, — выдавила она.
Диг почуял, что броня Дилайла дала трещину. Наконец-то. Он бросился в прорыв:
— Я могу чем-нибудь помочь?
Дилайла снова взяла в руку вилку.
— Нет, — помолчав, ответила она. — Управлюсь. Но спасибо. — Она бросила на него тяжелый взгляд и опустила голову. Диг раздраженно вздохнул. — А ты что делаешь?
— Что? — первый за весь вечер ответный ход Дилайлы застал его врасплох.
— Завтра. Что ты делаешь завтра?
— А… Не знаю. — То-то и оно, подумал Диг. Завтра суббота, день, который он всегда проводит с Надин. Они завтракают где-нибудь неподалеку, затем, в зависимости от погоды, гуляют в парке, запускают змеев, либо смотрят футбол по телевизору до вечернего выхода в свет. Субботы он неизменно проводит именно так. То есть, проводил, пока они с Надин не разругались. И теперь он не знал, чем займется.
От этой мысли ему вдруг стало одиноко. Что его немного удивило, ибо последние десять лет он пребывал большей частью в одиночестве. Но пока Надин была в его жизни, повода для тоски не возникало. Ему не приходилось ломать голову, с кем разделить безделье выходных. Даже когда у Надин случался очередной любовник, субботы она все равно проводила с Дигом, с облегчением отправляя очередного обормота с глаз долой на несколько часов.
Диг забеспокоился: как он обойдется без Надин? Невозможно даже представить. Это будет ужасно, абсолютно ужасно. Решено: завтра он обязательно с ней помирится. Позвонит ей с утра, пригласит позавтракать, и все опять станет нормально.
Он улыбнулся и поднял глаза на Дилайлу. Та по-прежнему катала шарики икры по тарелке; похоже, ей вдруг стало тяжело дышать. Грудь вздымалась и опадала, как шквальная волна, рот был чуть-чуть приоткрыт.
— С тобой все в порядке? — спросил Диг. Над верхней губой Дилайлы появилась капелька пота, краска медленно сползла с лица. — Что с тобой?
Дилайла грохнула вилкой по тарелке, со скрипом отодвинула стул, прижала ладонь ко рту и ринулась в ванную, роняя салфетку на пол.
Мгновение спустя Диг услышал, как креветки, икра, блины и копченный лосось в паническом бегстве устремились вон из желудка Дилайлы прямиком в унитаз.
Диг вздохнул и принялся убирать со стола. В ванной зажурчал душ и щелкнул дверной замок. Что ж, похоже проблемы Дилайлы и ее секретная миссия по выведению прошлого на чистую воду останется тайной — по крайней мере до следующего вечера.
Диг собрался задуть свечи, как раздался звонок в дверь.
— О, Надин… Привет. — В голосе Дига, доносившемся из домофона, звучало удивление, словно он поджидал кого-то другого.
Надин скакала через две ступеньки, не обращая внимания на измученные в спортзале мышцы, умолявшие сбавить темп. Она пока не придумала, в каких выражениях поведает Дигу о сексе с Филипом Ричем, замешанном на экстази, и о том, что Фил повел себя слегка странно, обрывая телефон и пугая ее чуть не до с мерти. Надин ни о чем не думала. Ничто уже не имело значения. Она лишь хотела помириться и снова дружить.
Она ступила на последнюю лестничную площадку и от волнения замерла у порога Дига. Он ждал ее в прихожей в своей лучшей рубашке, новых джинсах и носках цвета овсянки. Вид у него был усталый и смущенный.
— Привет, — Надин с трудом улыбнулась. Ей внезапно и непонятно с какой стати захотелось расплакаться.
— Э-э… привет. — Диг почесал голову. Он был явно не в восторге от ее появления.
— Прости, что завалилась вот так… без звонка.
— Все нормально.
— Так ты пустишь меня или как? — шутливым тоном Надин попыталась разрядить напряженную атмосферу. Диг не улыбнулся, ничего не ответил, лишь опять почесал голову и отступил в сторону, пропуская Надин. — Ну .. и как поживаешь?
— О… прекрасно. Прекрасно. А ты?
— Тоже. Прекрасно.
Повисла пауза. Неловкая.
Надин бросила сумку и пальто там, где она обычно оставляла их, двинулась в гостиную — и не узнала комнату. Она медленно оглядывала романтический антураж, зазывную сервировку стола, свечи… Играла музыка — что это? Неужто Робби Уильямс? Странно, Диг никогда не слушает Робби Уильямса. Свет приглушен, и что это такое на диване, очень маленькое и очень пушистое? Похоже на русскую ушанку, только еще меньше и волосатее. Надин подпрыгнула, когда русская ушанка зашевелилась, и взвизгнула, когда та спрыгнула с дивана и заковыляла по направлению к ней.
— Что это? — воскликнула она, хватаясь за сердце.
При ближайшем рассмотрении шапка оказалась очень маленькой собачонкой.
— Собака, — услужливо пояснил Диг.
— Вижу. Но что она здесь делает? — Надин присела, чтобы погладить дрожащее существо, которое немедленно перевернулась на спину и подставило брюхо.
— Это… э-э… Дигби.
Надин не сразу сообразила. Поначалу она приняла ответ Дига за неудачную шутку, но скоро до нее дошло. Дигби. Пес Дилайлы. Что, простите, собака Дилайлы делает в квартире Дига? Надин вдруг почудилось, что она попала в параллельный мир: пустые скорлупки креветок, банкиа с икрой, Робби Уильямс, собачонки — еще секунда, и из кухни выйдут жена и дети.
Но постепенно ее мыслительный процесс прояснялся.
Сексуальная сервировка — приглушенный свет — пес Дилайлы…
Черт побери, только не это!
В тот момент, когда Надин догадалась, что происходит, она услыхала щелчок, на пол легло пятно яркого света, а из распахнувшейся двери ванной повеяло паром. И вот она выплывает из пара, словно рок-звезда на сцену в облаке сжиженного азота, на голове махровый тюрбан, тело завернуто в малюсенькое полотенце, едва прикрывающее задницу.
Увидев Надин, Дилайла заулыбалась.
— Дин, — удивилась она, — ты откуда? Мы тебя не ждали.
Еще бы! Ярость клокотала в груди Надин.
Она глянула на Дилайлу, обернутую полотенцами, отмытую, дымящуюся.
Глянула на Дига в рубашке, причесанного и покрасневшего.
На стол, сверкавший посудой в отблесках свечей.
Нигде прежде Надин не чувствовала себя настолько чужой. Квартира насквозь провоняла Дилайлой, она чуяла ее запах повсюду, как кошка. Она заметила, как Диг и Дилайла переглянулись. Повисла жуткая тишина — и тут же взорвалась.
— Двуличная, лживая, грязная сука! — Слова сами слетали с языка. Надин не помнила себя от гнева. Она словно приросла к полу, глядя на Дилайлу сквозь слезы. Та в ужасе смотрела не нее.
— Нет… нет, — начала она, — ты не понимаешь. Честное словно, Надин, все в порядке. — Она протянула руку.
Надин оттолкнула ее, подхватила пальто, сумку и отпихнула Дига, стоявшего на дороге. У двери она обернулась:
— Ты не изменилась, Дилайла, ничуть не изменилась. — Дверь с грохотом захлопнулась, и она понеслась вниз по ступенькам.
Она услыхала, как Диг открыл дверь, его голос эхом прокатился по лестнице:
— Дин, ты куда, черт возьми?
Надин услышала шаги, торопливые, настигавшие ее, и она ускорила темп.
Она лихо преодолевала извилины и повороты узкой лестницы, крепко держась за перила, ноги ее двигались быстрее, чем у чемпиона на стометровке. Зацепилась колготками за педаль велосипеда, хранившегося в холле, и вывалилась из подъезда, каблуки застучали по каменным ступеням крыльца.
Диг нагнал ее уже на улице:
— Надин! Да постой же, что на тебя нашло?
— Ничего… я еду домой.
— Но в чем дело? С чего ты завелась?
— Не желаю об этом говорить. Возвращайся. Иди к своей драгоценной прекрасной Дилайле! Бедной беспомощной невинной малышке Дилайле. Иди, и пусть она опять обведет тебя вокруг своего мизинчика. Возвращайся!
— Надин! — Диг схватил ее за руку.
Она вырвалась.
— Отстань от меня!
Диг отпрянул и с удивлением уставился на Надин.
— Ах так! — рассвирепел он. — Тогда пошла ты!..
Мгновение они стояли, уставившись друг на друга, оба тяжело дышали и оба глазам своим не верили: как такое могло произойти с их замечательной дружбой?
Надин открыла было рот, но передумала и бросилась бежать. Случайные перебои в движении на четырехполосной Кэмден-роуд спасли ее от гибели под колесами, когда она ринулась к своей машине. Надин нажала на сцепление, вдавила газ и с визгом рванула прочь.
Последнее, что она увидела, был Диг: он стоял в носках под дождем посреди Кэмден-роуд и, приоткрыв рот, смотрел ей вслед, вытянув руки — жест, исполненный изумления.
Глава двадцать девятая
Сквозь перекрестки и светофоры, не сбавляя скорости на поворотах, Надин гнала домой и разговаривала сама с собой, бормотала еле слышно, как сумасшедшая.
Что она натворила? Что с ней происходит? Куда подевались раскованность, спокойствие, доброжелательность, уверенность в себе, которыми она так гордилась последние годы? Неужто, сама того не подозревая, она пребывает в одном малюсеньком шажке от безумия?
Менее чем за неделю Надин бросила хорошего симпатичного парня, потому что не одобрила его выбор кружек; провела целый вечер, названивая Дигу, отлично зная, что его нет дома; затем посреди ночи — в шлепанцах на босу ногу! — отправилась следить за ним; далее — поддавшись глупому порыву, позвонила бывшему ужасному и прекрасному любовнику, с которым не виделась десять лет, и обнаружила, что он превратился в просто ужасного; однако проигнорировав дикий вид Фила и его явную чокнутость, переспала с ним в чужом гараже, хлебнув коктейля из алкоголя и наркотиков; в идиотской панике, вызванной визитом Дилайлы, разбила окно на кухне… А теперь еще вот это — ее выходка у Дига. Она закатила отвратительный скандал в духе Скарлетт О'Хары, разбушевалась, раскричалась и выскочила, прижав ладонь к горлу, как театральная примадонна.
— Господи, — бормотала Надин, — я — законченная психопатка. Наверное, я заслужила Фила. Наверное, мы созданы друг для друга. Шпионили бы друг за другом, а потом обменивались пакостными впечатлениями и видеопленками. — Ее глаза увлажнились. — Я сошла с ума, — всхлипнула Надин, — окончательно рехнулась. И нормальной уже никогда не стану… о боже! — Слезы хлынули ручьем, стоило ей вообразить жизнь с немытой головой, вспышками неуправляемой эксцентричности и длительным «отдыхом» в больничной палате и казенной пижаме.
Диг послал ее! К горлу подступила тошнота. Рассеянным жестом Надин смахнула слезы, пытаясь игнорировать тоненький голосок, звучавший в голове: кончай притворяться, ты сразу поняла, стоило Дилайле объявиться шесть дней назад, поняла, почему ты так ревнуешь, потому что боишься, что она отберет у тебя Дига, которого ты любишь — по-прежнему любишь.
— Чушь! — воскликнула Надин, ударяя ладонями по рулю. — Полная, идиотская, дикая чушь!
Дама в «фиате-уно» и круглой шляпке бросила на нее встревоженный взгляд. Надин откашлялась и взяла себя в руки.
— Чушь — повторила она уже шепотом, едва шевеля губами, и ласково, словно извиняясь, погладила руль.
Как она может быть влюблена в Дига? Конечно, она всегда его любила, но это совсем другое дело. Раньше она никогда его не ревновала. Преспокойно сидела с ним на вечеринках и в ночных клубах, пока он тискал юных девиц с плоскими животами; вместе с ним смаковала подробности каждой его встречи с очередной цветущей, острогрудой малявкой. Однажды в деревне, в каком-то коттедже, они даже спали вчетвером в одной спальне — она с любовником и он с любовницей — и подтрунивали над не слишком искренними попытками каждой пары вести себя потише. И при всем при том зеленоглазого чудища — ревности — и близко не наблюдалось.
— Вы нужны друг другу, — передразнила она хрипловатый голос Дилайлы, — вы должны быть вместе. Ха! — тихонько воскликнула Надин. — Двуличная, пронырливая, скрытная, лживая сука!
— Диг — мой, Дилайла Лилли, — простонала она, в четвертый раз объезжая собственный дом в поисках парковки, — мой Диг, не твой. Заведи себе своего Дига, сука. А моего оставь в покое. Он мой, мой, мой…
Но было уже слишком поздно, она знала, что слишком поздно для нее и Дига. Она больше никогда его не увидит. Все кончено…
От этой мысли она опять разревелась, словно гейзер взметнулся и залил ей все лицо. Дождь стекал по лобовому стеклу, слезы катились по щекам, и она не видела ни черта. Перед глазами плясали, набухали и расплывались оранжевые с белым круги, зубчатые, как шестеренки.
Надин пошла на последний заход в попытке припарковаться неподалеку от дома.
— И почему я живу в этом проклятом городе? — бормотала она. — Не могу даже машину поставить рядом с собственным домом. Каждый раз мучаюсь… — Она бросила бешеный взгляд направо, налево, выискивая сквозь намокшие от слез ресницы пространство, щель, или водителя, собирающегося уезжать, или хоть что-нибудь…
И вдруг увидела: кто-то заводил машину буквально в двадцати футах от ее подъезда. На мгновение она воспряла духом, рванула вперед и затормозила чуть ли не впритык к багажнику выезжавшей машины. Агрессивность завладела Надин, она готова была биться за место под солнцем в параноидальном страхе, что ее могут опередить и занять стоянку. Слезы, затуманившие глаза, и дождь, лихорадочно стучавший по лобовому стеклу, помешали ей заметить худую согбенную фигуру впереди. Человек, ступивший на проезжую часть, словно вырос из-под земли, и его существование она осознала, лишь когда хрустнуло колено, ударившись о бампер ее машины.
— Черт! — Надин резко отпустила руль и зажала рот руками.
Что же это делается! Она дернула за ручной тормоз, едва не вырвав его с мясом, и стала торопливо выбираться из машины, ее руки тряслись, дверная ручка дребезжала и скрипела, но не поддавалась.
— Господи, выпусти же меня отсюда!
Внезапно она припомнила, что по привычке заперлась изнутри, дабы отвадить автомобильных воров, и наконец распахнула дверцу. Проезжавшая мимо машина вильнула в сторону и громко, заунывно просигналила. Сумка Надин упала и содержимое вывалилось на черный мокрый асфальт. Она перепрыгнула через барахло и бросилась к капоту.
— О боже, боже, боже!
У капота лежал худой, кожа да кости, малый в потрепанной одежонке, лежал не шевелясь, неестественно вывернув конечности.
— Нет, нет, нет, — тихонько поскуливала Надин. — Я убила человека, взяла и убила.
Она присела на корточки рядом с пострадавшим и нагнулась, чтобы разглядеть его лицо.
— Привет, — робко начала она, острожно трогая его за плечо. — Привет, вы меня слышите? Как вы себя чувствуете? Привет… привет… — Человек оставался неподвижен. В голове Надин промелькнуло чередой: травмопункт, искусственное дыхание, «Его нельзя трогать!», реанимация, «Остановка сердца! Разряд!.. Бесполезно!» Хоть бы кто-нибудь вызвал скорую, с тоской подумала она. Дождь заливал лицо. Страх и растерянность парализовали Надин.
Она медленно обернулась к пустынной улице и закричала во весь голос:
— Помогите… пожалуйста!
Человек пошевелился слегка и застонал.
— Так вы живы! Слава богу! — слезы облегчения покатились по щекам Надин.
Мокрый и грязный, человек тяжело перевернулся с живота на бок и, кряхтя, запричитал:
— Моя нога, моя чертова нога. — Надин замерла: она узнала голос.
— Корова безмозглая, чтоб тебя, что ты со мной сделала?
Человек начал приподниматься, спиной к ней, ухватившись за колено и раскачиваясь из стороны в сторону. Голос был определенно знаком Надин. А если приглядеться, то и волосы тоже. И эти джинсы. И потрепанный старый свитер.
— Что ты себе позволяешь, идиотка? — Человек обернулся к ней и выпучил глаза. — Надин!
Не может быть, тупо повторяла про себя Надин, такого просто не может быть.
— Фил! — наконец выдавила она, в ужасе глядя на самый жуткий кошмар ее жизни. — Ты в порядке?
Глава тридцатая
Пока Надин стаскивала с Фила джинсы, он, сидя на крае ванны, морщился и стискивал зубы. На нем были лимонные подштанники; Надин понадеялась, что не те же, что в прошлую среду.
Обнажив ногу Фила, она охнула.
Бедро расцвело большими рваными розами черных, фиолетовых и бурых оттенков. Из царапины, в том месте, где он приложился к табличке с номером, текла кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Дилайла гоняла вилкой по тарелке катышек икры, словно муравья. Диг слышал, как она легонько постукивает голой ступней по ножке стола. Последняя пауза длилась уже две минуты. Рекорд. Почему, думал он, молчание в компании столь невыносимо? Оно сродни поражению. Пауза посреди оживленной беседы может за секунду свести на нет все, что было сказано прежде, и легкая приятная болтовня покажется обманкой, а правда неизбежно вылезет наружу, как ее ни затыкай, и выяснится, что людям на самом деле попросту нечего сказать друг другу. Почему люди не могут молчать вместе, не испытывая при этом неловкости, скуки и отчуждения? Почему тишина действует как слабительное для всякой чуши: отчаянное желание заполнить паузу провоцирует совсем уж дикие и занудные реплики.
— Ладно, — нарушил тишину Диг, разделывая брюшко креветки, — что ты завтра делаешь? — Он ощущал себя туповатым папашей, пытающимся достучаться до замкнутой дочки-подростка.
Дилайла аккуратно положила вилку рядом с тарелкой и опять вздохнула.
— Я.. у меня… э-э.. много дел завтра, — выдавила она.
Диг почуял, что броня Дилайла дала трещину. Наконец-то. Он бросился в прорыв:
— Я могу чем-нибудь помочь?
Дилайла снова взяла в руку вилку.
— Нет, — помолчав, ответила она. — Управлюсь. Но спасибо. — Она бросила на него тяжелый взгляд и опустила голову. Диг раздраженно вздохнул. — А ты что делаешь?
— Что? — первый за весь вечер ответный ход Дилайлы застал его врасплох.
— Завтра. Что ты делаешь завтра?
— А… Не знаю. — То-то и оно, подумал Диг. Завтра суббота, день, который он всегда проводит с Надин. Они завтракают где-нибудь неподалеку, затем, в зависимости от погоды, гуляют в парке, запускают змеев, либо смотрят футбол по телевизору до вечернего выхода в свет. Субботы он неизменно проводит именно так. То есть, проводил, пока они с Надин не разругались. И теперь он не знал, чем займется.
От этой мысли ему вдруг стало одиноко. Что его немного удивило, ибо последние десять лет он пребывал большей частью в одиночестве. Но пока Надин была в его жизни, повода для тоски не возникало. Ему не приходилось ломать голову, с кем разделить безделье выходных. Даже когда у Надин случался очередной любовник, субботы она все равно проводила с Дигом, с облегчением отправляя очередного обормота с глаз долой на несколько часов.
Диг забеспокоился: как он обойдется без Надин? Невозможно даже представить. Это будет ужасно, абсолютно ужасно. Решено: завтра он обязательно с ней помирится. Позвонит ей с утра, пригласит позавтракать, и все опять станет нормально.
Он улыбнулся и поднял глаза на Дилайлу. Та по-прежнему катала шарики икры по тарелке; похоже, ей вдруг стало тяжело дышать. Грудь вздымалась и опадала, как шквальная волна, рот был чуть-чуть приоткрыт.
— С тобой все в порядке? — спросил Диг. Над верхней губой Дилайлы появилась капелька пота, краска медленно сползла с лица. — Что с тобой?
Дилайла грохнула вилкой по тарелке, со скрипом отодвинула стул, прижала ладонь ко рту и ринулась в ванную, роняя салфетку на пол.
Мгновение спустя Диг услышал, как креветки, икра, блины и копченный лосось в паническом бегстве устремились вон из желудка Дилайлы прямиком в унитаз.
Диг вздохнул и принялся убирать со стола. В ванной зажурчал душ и щелкнул дверной замок. Что ж, похоже проблемы Дилайлы и ее секретная миссия по выведению прошлого на чистую воду останется тайной — по крайней мере до следующего вечера.
Диг собрался задуть свечи, как раздался звонок в дверь.
— О, Надин… Привет. — В голосе Дига, доносившемся из домофона, звучало удивление, словно он поджидал кого-то другого.
Надин скакала через две ступеньки, не обращая внимания на измученные в спортзале мышцы, умолявшие сбавить темп. Она пока не придумала, в каких выражениях поведает Дигу о сексе с Филипом Ричем, замешанном на экстази, и о том, что Фил повел себя слегка странно, обрывая телефон и пугая ее чуть не до с мерти. Надин ни о чем не думала. Ничто уже не имело значения. Она лишь хотела помириться и снова дружить.
Она ступила на последнюю лестничную площадку и от волнения замерла у порога Дига. Он ждал ее в прихожей в своей лучшей рубашке, новых джинсах и носках цвета овсянки. Вид у него был усталый и смущенный.
— Привет, — Надин с трудом улыбнулась. Ей внезапно и непонятно с какой стати захотелось расплакаться.
— Э-э… привет. — Диг почесал голову. Он был явно не в восторге от ее появления.
— Прости, что завалилась вот так… без звонка.
— Все нормально.
— Так ты пустишь меня или как? — шутливым тоном Надин попыталась разрядить напряженную атмосферу. Диг не улыбнулся, ничего не ответил, лишь опять почесал голову и отступил в сторону, пропуская Надин. — Ну .. и как поживаешь?
— О… прекрасно. Прекрасно. А ты?
— Тоже. Прекрасно.
Повисла пауза. Неловкая.
Надин бросила сумку и пальто там, где она обычно оставляла их, двинулась в гостиную — и не узнала комнату. Она медленно оглядывала романтический антураж, зазывную сервировку стола, свечи… Играла музыка — что это? Неужто Робби Уильямс? Странно, Диг никогда не слушает Робби Уильямса. Свет приглушен, и что это такое на диване, очень маленькое и очень пушистое? Похоже на русскую ушанку, только еще меньше и волосатее. Надин подпрыгнула, когда русская ушанка зашевелилась, и взвизгнула, когда та спрыгнула с дивана и заковыляла по направлению к ней.
— Что это? — воскликнула она, хватаясь за сердце.
При ближайшем рассмотрении шапка оказалась очень маленькой собачонкой.
— Собака, — услужливо пояснил Диг.
— Вижу. Но что она здесь делает? — Надин присела, чтобы погладить дрожащее существо, которое немедленно перевернулась на спину и подставило брюхо.
— Это… э-э… Дигби.
Надин не сразу сообразила. Поначалу она приняла ответ Дига за неудачную шутку, но скоро до нее дошло. Дигби. Пес Дилайлы. Что, простите, собака Дилайлы делает в квартире Дига? Надин вдруг почудилось, что она попала в параллельный мир: пустые скорлупки креветок, банкиа с икрой, Робби Уильямс, собачонки — еще секунда, и из кухни выйдут жена и дети.
Но постепенно ее мыслительный процесс прояснялся.
Сексуальная сервировка — приглушенный свет — пес Дилайлы…
Черт побери, только не это!
В тот момент, когда Надин догадалась, что происходит, она услыхала щелчок, на пол легло пятно яркого света, а из распахнувшейся двери ванной повеяло паром. И вот она выплывает из пара, словно рок-звезда на сцену в облаке сжиженного азота, на голове махровый тюрбан, тело завернуто в малюсенькое полотенце, едва прикрывающее задницу.
Увидев Надин, Дилайла заулыбалась.
— Дин, — удивилась она, — ты откуда? Мы тебя не ждали.
Еще бы! Ярость клокотала в груди Надин.
Она глянула на Дилайлу, обернутую полотенцами, отмытую, дымящуюся.
Глянула на Дига в рубашке, причесанного и покрасневшего.
На стол, сверкавший посудой в отблесках свечей.
Нигде прежде Надин не чувствовала себя настолько чужой. Квартира насквозь провоняла Дилайлой, она чуяла ее запах повсюду, как кошка. Она заметила, как Диг и Дилайла переглянулись. Повисла жуткая тишина — и тут же взорвалась.
— Двуличная, лживая, грязная сука! — Слова сами слетали с языка. Надин не помнила себя от гнева. Она словно приросла к полу, глядя на Дилайлу сквозь слезы. Та в ужасе смотрела не нее.
— Нет… нет, — начала она, — ты не понимаешь. Честное словно, Надин, все в порядке. — Она протянула руку.
Надин оттолкнула ее, подхватила пальто, сумку и отпихнула Дига, стоявшего на дороге. У двери она обернулась:
— Ты не изменилась, Дилайла, ничуть не изменилась. — Дверь с грохотом захлопнулась, и она понеслась вниз по ступенькам.
Она услыхала, как Диг открыл дверь, его голос эхом прокатился по лестнице:
— Дин, ты куда, черт возьми?
Надин услышала шаги, торопливые, настигавшие ее, и она ускорила темп.
Она лихо преодолевала извилины и повороты узкой лестницы, крепко держась за перила, ноги ее двигались быстрее, чем у чемпиона на стометровке. Зацепилась колготками за педаль велосипеда, хранившегося в холле, и вывалилась из подъезда, каблуки застучали по каменным ступеням крыльца.
Диг нагнал ее уже на улице:
— Надин! Да постой же, что на тебя нашло?
— Ничего… я еду домой.
— Но в чем дело? С чего ты завелась?
— Не желаю об этом говорить. Возвращайся. Иди к своей драгоценной прекрасной Дилайле! Бедной беспомощной невинной малышке Дилайле. Иди, и пусть она опять обведет тебя вокруг своего мизинчика. Возвращайся!
— Надин! — Диг схватил ее за руку.
Она вырвалась.
— Отстань от меня!
Диг отпрянул и с удивлением уставился на Надин.
— Ах так! — рассвирепел он. — Тогда пошла ты!..
Мгновение они стояли, уставившись друг на друга, оба тяжело дышали и оба глазам своим не верили: как такое могло произойти с их замечательной дружбой?
Надин открыла было рот, но передумала и бросилась бежать. Случайные перебои в движении на четырехполосной Кэмден-роуд спасли ее от гибели под колесами, когда она ринулась к своей машине. Надин нажала на сцепление, вдавила газ и с визгом рванула прочь.
Последнее, что она увидела, был Диг: он стоял в носках под дождем посреди Кэмден-роуд и, приоткрыв рот, смотрел ей вслед, вытянув руки — жест, исполненный изумления.
Глава двадцать девятая
Сквозь перекрестки и светофоры, не сбавляя скорости на поворотах, Надин гнала домой и разговаривала сама с собой, бормотала еле слышно, как сумасшедшая.
Что она натворила? Что с ней происходит? Куда подевались раскованность, спокойствие, доброжелательность, уверенность в себе, которыми она так гордилась последние годы? Неужто, сама того не подозревая, она пребывает в одном малюсеньком шажке от безумия?
Менее чем за неделю Надин бросила хорошего симпатичного парня, потому что не одобрила его выбор кружек; провела целый вечер, названивая Дигу, отлично зная, что его нет дома; затем посреди ночи — в шлепанцах на босу ногу! — отправилась следить за ним; далее — поддавшись глупому порыву, позвонила бывшему ужасному и прекрасному любовнику, с которым не виделась десять лет, и обнаружила, что он превратился в просто ужасного; однако проигнорировав дикий вид Фила и его явную чокнутость, переспала с ним в чужом гараже, хлебнув коктейля из алкоголя и наркотиков; в идиотской панике, вызванной визитом Дилайлы, разбила окно на кухне… А теперь еще вот это — ее выходка у Дига. Она закатила отвратительный скандал в духе Скарлетт О'Хары, разбушевалась, раскричалась и выскочила, прижав ладонь к горлу, как театральная примадонна.
— Господи, — бормотала Надин, — я — законченная психопатка. Наверное, я заслужила Фила. Наверное, мы созданы друг для друга. Шпионили бы друг за другом, а потом обменивались пакостными впечатлениями и видеопленками. — Ее глаза увлажнились. — Я сошла с ума, — всхлипнула Надин, — окончательно рехнулась. И нормальной уже никогда не стану… о боже! — Слезы хлынули ручьем, стоило ей вообразить жизнь с немытой головой, вспышками неуправляемой эксцентричности и длительным «отдыхом» в больничной палате и казенной пижаме.
Диг послал ее! К горлу подступила тошнота. Рассеянным жестом Надин смахнула слезы, пытаясь игнорировать тоненький голосок, звучавший в голове: кончай притворяться, ты сразу поняла, стоило Дилайле объявиться шесть дней назад, поняла, почему ты так ревнуешь, потому что боишься, что она отберет у тебя Дига, которого ты любишь — по-прежнему любишь.
— Чушь! — воскликнула Надин, ударяя ладонями по рулю. — Полная, идиотская, дикая чушь!
Дама в «фиате-уно» и круглой шляпке бросила на нее встревоженный взгляд. Надин откашлялась и взяла себя в руки.
— Чушь — повторила она уже шепотом, едва шевеля губами, и ласково, словно извиняясь, погладила руль.
Как она может быть влюблена в Дига? Конечно, она всегда его любила, но это совсем другое дело. Раньше она никогда его не ревновала. Преспокойно сидела с ним на вечеринках и в ночных клубах, пока он тискал юных девиц с плоскими животами; вместе с ним смаковала подробности каждой его встречи с очередной цветущей, острогрудой малявкой. Однажды в деревне, в каком-то коттедже, они даже спали вчетвером в одной спальне — она с любовником и он с любовницей — и подтрунивали над не слишком искренними попытками каждой пары вести себя потише. И при всем при том зеленоглазого чудища — ревности — и близко не наблюдалось.
— Вы нужны друг другу, — передразнила она хрипловатый голос Дилайлы, — вы должны быть вместе. Ха! — тихонько воскликнула Надин. — Двуличная, пронырливая, скрытная, лживая сука!
— Диг — мой, Дилайла Лилли, — простонала она, в четвертый раз объезжая собственный дом в поисках парковки, — мой Диг, не твой. Заведи себе своего Дига, сука. А моего оставь в покое. Он мой, мой, мой…
Но было уже слишком поздно, она знала, что слишком поздно для нее и Дига. Она больше никогда его не увидит. Все кончено…
От этой мысли она опять разревелась, словно гейзер взметнулся и залил ей все лицо. Дождь стекал по лобовому стеклу, слезы катились по щекам, и она не видела ни черта. Перед глазами плясали, набухали и расплывались оранжевые с белым круги, зубчатые, как шестеренки.
Надин пошла на последний заход в попытке припарковаться неподалеку от дома.
— И почему я живу в этом проклятом городе? — бормотала она. — Не могу даже машину поставить рядом с собственным домом. Каждый раз мучаюсь… — Она бросила бешеный взгляд направо, налево, выискивая сквозь намокшие от слез ресницы пространство, щель, или водителя, собирающегося уезжать, или хоть что-нибудь…
И вдруг увидела: кто-то заводил машину буквально в двадцати футах от ее подъезда. На мгновение она воспряла духом, рванула вперед и затормозила чуть ли не впритык к багажнику выезжавшей машины. Агрессивность завладела Надин, она готова была биться за место под солнцем в параноидальном страхе, что ее могут опередить и занять стоянку. Слезы, затуманившие глаза, и дождь, лихорадочно стучавший по лобовому стеклу, помешали ей заметить худую согбенную фигуру впереди. Человек, ступивший на проезжую часть, словно вырос из-под земли, и его существование она осознала, лишь когда хрустнуло колено, ударившись о бампер ее машины.
— Черт! — Надин резко отпустила руль и зажала рот руками.
Что же это делается! Она дернула за ручной тормоз, едва не вырвав его с мясом, и стала торопливо выбираться из машины, ее руки тряслись, дверная ручка дребезжала и скрипела, но не поддавалась.
— Господи, выпусти же меня отсюда!
Внезапно она припомнила, что по привычке заперлась изнутри, дабы отвадить автомобильных воров, и наконец распахнула дверцу. Проезжавшая мимо машина вильнула в сторону и громко, заунывно просигналила. Сумка Надин упала и содержимое вывалилось на черный мокрый асфальт. Она перепрыгнула через барахло и бросилась к капоту.
— О боже, боже, боже!
У капота лежал худой, кожа да кости, малый в потрепанной одежонке, лежал не шевелясь, неестественно вывернув конечности.
— Нет, нет, нет, — тихонько поскуливала Надин. — Я убила человека, взяла и убила.
Она присела на корточки рядом с пострадавшим и нагнулась, чтобы разглядеть его лицо.
— Привет, — робко начала она, острожно трогая его за плечо. — Привет, вы меня слышите? Как вы себя чувствуете? Привет… привет… — Человек оставался неподвижен. В голове Надин промелькнуло чередой: травмопункт, искусственное дыхание, «Его нельзя трогать!», реанимация, «Остановка сердца! Разряд!.. Бесполезно!» Хоть бы кто-нибудь вызвал скорую, с тоской подумала она. Дождь заливал лицо. Страх и растерянность парализовали Надин.
Она медленно обернулась к пустынной улице и закричала во весь голос:
— Помогите… пожалуйста!
Человек пошевелился слегка и застонал.
— Так вы живы! Слава богу! — слезы облегчения покатились по щекам Надин.
Мокрый и грязный, человек тяжело перевернулся с живота на бок и, кряхтя, запричитал:
— Моя нога, моя чертова нога. — Надин замерла: она узнала голос.
— Корова безмозглая, чтоб тебя, что ты со мной сделала?
Человек начал приподниматься, спиной к ней, ухватившись за колено и раскачиваясь из стороны в сторону. Голос был определенно знаком Надин. А если приглядеться, то и волосы тоже. И эти джинсы. И потрепанный старый свитер.
— Что ты себе позволяешь, идиотка? — Человек обернулся к ней и выпучил глаза. — Надин!
Не может быть, тупо повторяла про себя Надин, такого просто не может быть.
— Фил! — наконец выдавила она, в ужасе глядя на самый жуткий кошмар ее жизни. — Ты в порядке?
Глава тридцатая
Пока Надин стаскивала с Фила джинсы, он, сидя на крае ванны, морщился и стискивал зубы. На нем были лимонные подштанники; Надин понадеялась, что не те же, что в прошлую среду.
Обнажив ногу Фила, она охнула.
Бедро расцвело большими рваными розами черных, фиолетовых и бурых оттенков. Из царапины, в том месте, где он приложился к табличке с номером, текла кровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35