Тебя смешивали грязью на глазах у жены и родителей, не видевших от тебя ничего, кроме хорошего. Конечно, он мечтал о продвижении по службе, но не таким путем, – поэтому просто делал то, что ему говорили. И если дело доходило до суда, – прошу прощения, господа, я выполнял приказ майора, могу поклясться на Библии.Неудивительно, что у некоторых арестантов в конце концов развязывался язык. Но и полицейским было не очень-то легко – допрашивать их по нескольку раз в сутки, с короткими перерывами на отдых (чашка кофе, что-нибудь съестное и короткая прогулка). Некоторых допрашивали по 24, 36 часов без перерыва, чуть ли не всем личным составом. Майор учил: главное – даже предлагая им сигарету или кофе, разрешая сесть, – не прекращать наблюдения, и они непременно выдадут себя. Это был один из основных постулатов их профессии: одна кратковременная затяжка способна сломить волю самого стойкого революционера.Еще майор учил не бояться, если почувствуешь к ним жалость, даже симпатию. В сущности, это – первый шаг к успеху.Сказать по совести, сержант Чепмен не испытывал абсолютной никакой симпатии по отношению к невыспавшимся, небритым людям, от которых всегда, даже когда они дрожали на допросе, нестерпимо несло потом. Чепмена начинало тошнить – майор назвал его ощущения естественными, но неконструктивными.И почему только этим людям не жилось, как всем остальным? Вот этот, например, с его светлой головой и университетским образованием, вполне мог стать большой шишкой в бизнесе, вместо того, чтобы в качестве профсоюзного лидера подстрекать черных к забастовке и доставлять ему, сержанту Чепмену, неприятности.Перед допросом полагалось досконально изучить досье, вооружиться всеми сведениями, полученными от информаторов. У этого был состоятельный отец, жена-врач, дети-близнецы, связь с девушкой-студенткой (темой ее курсовой было профсоюзное движение) и богатые тесть с тещей, живущие в роскошном особняке в одном из лучших для рыбалки мест. Что еще нужно белому человеку? С черным понятно: он не может получить то, что хочет, вот и проводит полжизни за решеткой. А тут – целый набор удовольствий! Воскресным утречком идешь на запруду, где когда-то плавал мальчишкой, встречаешь по дороге деревенских парней из крааля, они приветствуют тебя, шутят, хвалят молодую жену… а на закате – вместе с отцом на охоту, подстрелить шакала… Что на них находит, на этих людей, какое затемнение в мозгу превращает их во врагов своей страны? Чокнутые! Неспособные наслаждаться своей жизнью, как всякий нормальный белый житель Южной Африки.Он мог бы выпить прохладительного и перекусить в столовой на площади Джона Вустера, но в этот вечер ему предстояло допоздна, а может быть, и всю ночь на пару с майором допрашивать этого профсоюзного деятеля, и, как всегда в таких случаях, захотелось сменить обстановку. И он направился вниз по улице в китайский ресторан.Названия у ресторана не было, а попадали туда через старый магазинчик. В ресторане всегда аппетитно пахло жареным и работал телевизор с полным набором каналов. Китаец и его жена двигались тихо и незаметно. Днем, когда у телестудий был перерыв, включали маленький приемник, и из него лились потоки рекламы на головы тех, с чьих лиц годы и заботы начисто стерли всякое выражение, так что они стали походить на обмылки. Эти завсегдатаи ресторана принадлежали к наднациональной гильдии торговцев, которые подгоняют свои повозки и фургоны с супом и спиртным поближе к месту происшествия, будь то разбомбленный город, лагерь для беженцев или стертый с лица земли поселок. Им было все равно кого кормить – пострадавших или захватчиков. Лишь бы вносили плату – и, надо сказать, весьма умеренную.К счастью, всегда находятся люди, отказывающиеся лезть в чужие дела, готовые подать кофе или шнапс людям в сапогах, зашедшим выпить и перекусить после трудного дежурства. Видимо, китаец и его жена чувствовали себя в безопасности под опекой Площади Джона Вустера, где случалось то, о чем они предпочитали не знать; а может, их и пугало подобное соседство – тогда тем более лучше ничего не знать.Хозяева ресторана не придавали, подобно другим, большого значения национальной символике типа панбархатных драконов или бубенчиков за окном. зато на широкой полке у стены стоял цветной телевизор. Там поставили стулья для зрителей – главным образом полицейских. Им разрешалось не заказывать обед или ужин – какой-нибудь пакетик чипсов и стакан прохладительного напитка давали право на просмотр. Хотя им не разрешалось во время кратковременного отдыха распивать спиртные напитки, а у хозяев не было лицензии на продажу, желающие всегда могли получить от молчаливого китайца бутылочку пива. Молодые полицейские, сыплющие шутками и комментариями к происходящему на экране, создавали уютный анклав; и другие посетители отогревались душой в приятной дружеской атмосфере. Сюда часто приходили с детьми, бабушками и дедушками на недорогой семейный ужин. Дети, переполненные восторгом и страхом от встречи с полицейскими, уплетали куриные ножки и пялились на блюстителей закона.Сержант Чепмен узнал на пятачке перед телевизором знакомых ребят и подсел к ним. Из-за жары они поснимали и побросали под стулья форменные фуражки с кокардой. Шел какой-то старый фильм – экранизация французского романа, с кринолинами и пудреными париками, – дублированный на африкаанс. Фильм закончился дракой; засверкали шпаги…– Смотрите, смотрите!..– Да они не по-настоящему дерутся. Это же актеры. Вернее, даже дублеры.– Ладно, я и не говорю, что по-настоящему, но все равно здорово! Рубиться в таком темпе – и ни разу не ранить друг друга!..Потом выступал премьер-министр. Сидя за столом, обтянутым коричневой кожей, на фоне бархатного церемониального занавеса, он призывал нацию к примирению и в то же время грозил наступлением на всех фронтах. Между полицейскими вспыхнул спор о том, есть ли над его головой прожектор, а завсегдатаи ресторана жевали и внимательно слушали. С улицы вошли двое в штатском, в отлично пригнанных костюмах, чтобы купить еду на вынос. Они были явно довольны собой и, казалось, не замечали, что своей болтовней заглушают премьер-министра.Сержант Чепмен воспользовался удобным случаем позвонить Манелле, хотя она и знала, что он допоздна задержится на работе, а то и вообще вернется только на следующий день. Он все еще испытывал потребность время от времени болтать с ней по телефону ни о чем, как во время ухаживания. Телефон был служебный, но для полицейских делали исключение.На этот раз Манелла изменила своей обычной игривой манере – она была сильно взволнована, и он не сразу понял, плачет она или смеется.Зайдя на кухню, чтобы сделать себе бутерброд с сыром – как многие женщины, миссис Чермен не любила готовить для себя одной, – она вдруг увидела, что кусок оленины за окном исчез. Взял и исчез! Она вышла во двор, посмотреть – может, он свалился с крюка, но и под окном его не оказалось.– Слушай, старушка, я же крепил этот крюк на скорую руку…– Да, но тогда он бы тоже упал на землю – так нет же, висит на месте. Я обошла весь двор…– Вот это напрасно, я же тебе говорил. Вор мог запросто подкараулить тебя и всадить нож. Манелла, оставайся дома и никуда не выходи нынче вечером, никому не открывай.– Но, Мараис, там действительно никого не было, ничего не случилось.– Тебе просто повезло, что он успел уйти. Манелла, ты заставляешь меня волноваться. Кто только не шляется в округе, в том числе черные. Они могут знать, что по вечерам меня иногда не бывает дома.– Нет, ты дослушай до конца. Буллер сорвался с поводка и сиганул через забор. И вдруг громко залаял. Я тоже спрыгнула на лужайку и увидела кость – мясо было содрано подчистую. Это, наверное, тот павиан, о котором пишут в газетах. Человек не смог бы так высоко залезть. Подумать только – как раз сегодня утром о нем рассказывали по радио! Представляешь – осталась только голая кость! – она захихикала. – Бедный твой папа! Он с ума сойдет, если узнает, что мы отдали оленью ногу павиану. Надо будет сказать, что мы ее съели. Зато варенье получилось что надо, тебе понравится… Что-что я должна сделать? – позвонить в полицию? Ну, если ради этого тебя отпустят пораньше… пойду согрею постель…Все это очень хорошо, но он взял с нее обещание закрыть на задвижки все окна. Обезьяны – умные животные, они умеют пользоваться руками, как люди. Могут даже воспользоваться рычагом, чтобы проникнуть в дом. Раз уж эта тварь так обнаглела…Его распирало желание поделиться с приятелями.– Слышали о беглом павиане? Так вот, он пробрался в наш двор и стащил сушившуюся за окном оленью ногу – мы привезли ее с фермы моего отца. Нынче утром я сам вывесил ее в форточку.– Да ну тебя, Чепмен, с твоими россказнями. Какой-нибудь черный спер. Надо же было сделать такую глупость!– Ничего подобного, это тот самый монстр. Собака взяла след, и жена обнаружила на лужайке обглоданную кость. Никакой черный не смог бы так ободрать ее зубами…
* * * Нужно было создать видимость, будто участок обрабатывают. Разве не для этого здесь торчат чернокожие? Так что Эдди на законных основаниях принялся выпалывать сорняки. Вуси предпочитал отсиживаться дома. Обычно он устраивался в кресле и читал толстую книгу в мягком переплете, порыжевшую от климата и захватанную множеством рук. Книга называлась «Подземная Африка. История горнодобывающих компаний и отставание горной промышленности». Время от времени он делал пометки шариковой ручкой.Иногда он начинал зевать и вздыхать – это служило верным признаком, что он вдруг встанет и скроется в задней комнате. Оттуда до нее доносилось звяканье мелких инструментов – Джой связывала это с теми вещами, что хранились в гараже. Сама она убивала время, изучая португальский язык, но кассеты остались дома, так что пришлось махнуть рукой на произношение и сделать упор на грамматику. Вуси мог бы помочь ей с немецким, но португальский!..– Сколько ты там пробыл?Он обучался в Западной Германии, уж это-то ей было известно.– Два года и три месяца. Мы учились не по книжкам. Главное – чтобы люди поняли смысл… Ну а тебе на что португальский?– Одно время мы с Чарльзом собирались в Мозамбик, – она откинула волосы за дужки очков. – Может, я еще и поеду. Стану преподавать…– Что именно?Она растерянно взглянула на него.– Ну… Покамест негусто… Например, историю… Там у них новая система образования, хотелось бы познакомиться… как-нибудь потом.Последними словами она дала понять, что не собирается дезертировать.– Тебе там должно понравиться. А что Чарли – тоже студент?– Был…Вуси взял у нее учебник и попытался прочесть пару предложений. И усмехнулся над собой.– Ты знаешь-португальский?– А, всего лишь несколько слов. Я пробыл там пару месяцев, все вокруг говорили по-английски.В конце концов ему удалось довольно сносно произнести пару предложений. Просто для развлечения.– Вы на самом деле не расписаны? – полюбопытствовал он.– Мы на самом деле… никто.Должен ли он понимать это так, что между ней и Чарльзом нет интимной близости? Если так, можно задать следующий вопрос:– Почему же тогда?..– Просто для меня здесь не нашлось отдельной комнаты.Он откинул голову на спинку стула и уставился на связки лука под потолком да освинцованные завитушки, которые они чуть ли не каждый день машинально пересчитывали.– Наши отношения прекратились пять месяцев назад. Просто сошли на нет– и все. Но поскольку мы уже получили задание на двоих… это уже ничего не значило.– Странный ты человек, – произнес Вуси с отстраненным восхищением. Она засмеялась.– Ты удивляешься, потому что я женщина?Вуси понял: она восприняла его восхищение как проявление дискриминации.Он тактично отвел взгляд в сторону. И прибегнул к излюбленной крылатой фразе белых:– Это за пределами моей компетенции.Он встал, взял «Африку», потом положил обратно и вышел из комнаты.Вернулся Чарли с ежедневной пробежки. Его обтянутый красно-синими спортивными шортами зад порядком намозолил глаза механикам, которые, обгоняя, оборачивались и дружески махали ему рукой в знак одобрения здорового образа жизни. Эдди начал мечтать о таком способе оздоровления еще пять лет назад в Соуэто, – но бег наравне с белыми мог вызвать подозрения.Отдуваясь, точно набегавшийся щенок, лохматый и потный, Чарльз появился в гостиной как раз в тот момент, когда оттуда выходил Вуси, но все, что он мог предположить, это что о нем говорили в его отсутствие.Раньше, стоило ей шутливо зажать себе нос двумя пальцами, как он спешил в душ, но теперь, когда она уже больше не имела прав на его тело, она только улыбнулась и вновь занялась будущим временем португальских глаголов. Он хотел пойти переодеться, но потребность постоянно следовать за ходом мыслей своих товарищей (при других обстоятельствах из него бы вышел хороший председатель Совета директоров или любого другого Совета) побудила Чарльза сунуть нос в книгу, оставленную Вуси на столе. Его особенно интересовали пометки.Вдруг послышался визгливый звук, похожий на крик новорожденного, и в комнату вошел Вуси с каким-то инструментом в руке. Он прошел мимо Чарльза и, остановившись перед Джой, приложил эту штуку ко рту и начал перебирать пальцами кнопки. Зазвучала мелодия песни «Мечта моя, Джорджия» – на удивление странно и приятно.Оказывается, все то время, что они изнывали от ожидания сигнала к проведению акции, Вуси мастерил саксофон.Теперь понятно, зачем он собирал использованные консервные банки и крышки от банок с пивом! Из них получилась отличная изогнутая шейка саксофона.Для других частей музыкального инструмента потребовался более прочный материал. Коробки из-под патронов пригодились для изготовления клавишей. Он мастерил саксофон в гараже, где хранилось оружие, а испытывал в свинарнике.Джой с Чарльзом пришли в восторг. Это была замечательная поделка и одновременно настоящий музыкальный инструмент.Такие изделия, вспомнил Чарльз, в Европе находили в концлагерях, превращенных затем в музеи. Созданные заключенными практически из ничего, эти предметы свидетельствовали о необыкновенной изобретательности мастеров, становясь символами любви и воли к жизни.
* * * В городской художественной галерее хранится скульптурное изображение священной обезьяны. Очаровательная штучка, копия индийской статуэтки, сработанная венским художником из глазированной керамики. Зеленая, словно извлеченная из морских глубин, она красуется за стеклом, на стенде. В галерее очень мало изделий африканских мастеров – и ни одного изображения обезьяны с собачьей мордой из древнеегипетской мифологии – кинокефала, которого обычно изображают вместе с богом Тотом. Его изображения она видела в европейских музеях и всякий раз изумлялась сходству кинокефала с павианами, все еще широко распространенными в Южной Африке.Набор флейт, торчащих из ванны с водой, – пальцы ног. Лицо, отраженное в сверкающей поверхности крана, превратилось в нелепую бутыль из тыквы… Лучше уж смотреть на это, чем на обезображенную болезнью нижнюю часть своего тела.Она лежит в ванне, отдыхая. Никто из близких не говорил ей, что она умирает, Но почему тогда они вновь и вновь кружат поблизости, подобно тому, как лев возвращается в стадо, чтобы вонзить зубы в очередную жертву. Там выхватит грудь, там часть легкого, там лопатку…Она лежит на спине и добросовестно массирует грудь. Соски, слава богу, не реагируют – ей претит эта вынужденная мастурбация, которую предписывают врачи для спасения жизни. Ее груди привыкли к мужским рукам и не реагируют на ее собственные.Когда она лежит, ее живот выпирает, как у Левиафана.В ванной нет зеркал, зато есть стеклянная стена, выходящая в маленький дворик, не больше вентиляционной шахты, где растут папоротники и другие тенелюбивые растения. Нужно отвлечься от себя – она делает над собой усилие и вдруг замечает: кто-то рассматривает ее из зеленых зарослей.Женщина в ванне. Видящая то, что видит. Первым делом она подумала, что это голова античного существа.Ничего подобного. Это настоящий павиан. «Любопытный Том», сбежавший из неволи и шныряющий по городским окраинам. Ей ничего не остается, как принять эту гипотезу. Потому что в противном случае это означало бы, что ей с пьяных глаз померещился пришелец из другого мира. Мужчина.
* * * Неподалеку от сарая Эдди обнаружил странный помет, похожий на человеческие испражнения. На его зов сбежались остальные.Усадьба Клейнхена расположена в безлюдном месте, если не считать проезжающие по шоссе машины, которым совершенно незачем останавливаться. До сих пор они чувствовали себя в безопасности от непрошеного вторжения.И вдруг – эта тугая скрученная колбаска с торчащими из нее шерстью и жилами.Чарльз взял ее голой рукой.– Вы обратили внимание? Он поужинал кроликом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
* * * Нужно было создать видимость, будто участок обрабатывают. Разве не для этого здесь торчат чернокожие? Так что Эдди на законных основаниях принялся выпалывать сорняки. Вуси предпочитал отсиживаться дома. Обычно он устраивался в кресле и читал толстую книгу в мягком переплете, порыжевшую от климата и захватанную множеством рук. Книга называлась «Подземная Африка. История горнодобывающих компаний и отставание горной промышленности». Время от времени он делал пометки шариковой ручкой.Иногда он начинал зевать и вздыхать – это служило верным признаком, что он вдруг встанет и скроется в задней комнате. Оттуда до нее доносилось звяканье мелких инструментов – Джой связывала это с теми вещами, что хранились в гараже. Сама она убивала время, изучая португальский язык, но кассеты остались дома, так что пришлось махнуть рукой на произношение и сделать упор на грамматику. Вуси мог бы помочь ей с немецким, но португальский!..– Сколько ты там пробыл?Он обучался в Западной Германии, уж это-то ей было известно.– Два года и три месяца. Мы учились не по книжкам. Главное – чтобы люди поняли смысл… Ну а тебе на что португальский?– Одно время мы с Чарльзом собирались в Мозамбик, – она откинула волосы за дужки очков. – Может, я еще и поеду. Стану преподавать…– Что именно?Она растерянно взглянула на него.– Ну… Покамест негусто… Например, историю… Там у них новая система образования, хотелось бы познакомиться… как-нибудь потом.Последними словами она дала понять, что не собирается дезертировать.– Тебе там должно понравиться. А что Чарли – тоже студент?– Был…Вуси взял у нее учебник и попытался прочесть пару предложений. И усмехнулся над собой.– Ты знаешь-португальский?– А, всего лишь несколько слов. Я пробыл там пару месяцев, все вокруг говорили по-английски.В конце концов ему удалось довольно сносно произнести пару предложений. Просто для развлечения.– Вы на самом деле не расписаны? – полюбопытствовал он.– Мы на самом деле… никто.Должен ли он понимать это так, что между ней и Чарльзом нет интимной близости? Если так, можно задать следующий вопрос:– Почему же тогда?..– Просто для меня здесь не нашлось отдельной комнаты.Он откинул голову на спинку стула и уставился на связки лука под потолком да освинцованные завитушки, которые они чуть ли не каждый день машинально пересчитывали.– Наши отношения прекратились пять месяцев назад. Просто сошли на нет– и все. Но поскольку мы уже получили задание на двоих… это уже ничего не значило.– Странный ты человек, – произнес Вуси с отстраненным восхищением. Она засмеялась.– Ты удивляешься, потому что я женщина?Вуси понял: она восприняла его восхищение как проявление дискриминации.Он тактично отвел взгляд в сторону. И прибегнул к излюбленной крылатой фразе белых:– Это за пределами моей компетенции.Он встал, взял «Африку», потом положил обратно и вышел из комнаты.Вернулся Чарли с ежедневной пробежки. Его обтянутый красно-синими спортивными шортами зад порядком намозолил глаза механикам, которые, обгоняя, оборачивались и дружески махали ему рукой в знак одобрения здорового образа жизни. Эдди начал мечтать о таком способе оздоровления еще пять лет назад в Соуэто, – но бег наравне с белыми мог вызвать подозрения.Отдуваясь, точно набегавшийся щенок, лохматый и потный, Чарльз появился в гостиной как раз в тот момент, когда оттуда выходил Вуси, но все, что он мог предположить, это что о нем говорили в его отсутствие.Раньше, стоило ей шутливо зажать себе нос двумя пальцами, как он спешил в душ, но теперь, когда она уже больше не имела прав на его тело, она только улыбнулась и вновь занялась будущим временем португальских глаголов. Он хотел пойти переодеться, но потребность постоянно следовать за ходом мыслей своих товарищей (при других обстоятельствах из него бы вышел хороший председатель Совета директоров или любого другого Совета) побудила Чарльза сунуть нос в книгу, оставленную Вуси на столе. Его особенно интересовали пометки.Вдруг послышался визгливый звук, похожий на крик новорожденного, и в комнату вошел Вуси с каким-то инструментом в руке. Он прошел мимо Чарльза и, остановившись перед Джой, приложил эту штуку ко рту и начал перебирать пальцами кнопки. Зазвучала мелодия песни «Мечта моя, Джорджия» – на удивление странно и приятно.Оказывается, все то время, что они изнывали от ожидания сигнала к проведению акции, Вуси мастерил саксофон.Теперь понятно, зачем он собирал использованные консервные банки и крышки от банок с пивом! Из них получилась отличная изогнутая шейка саксофона.Для других частей музыкального инструмента потребовался более прочный материал. Коробки из-под патронов пригодились для изготовления клавишей. Он мастерил саксофон в гараже, где хранилось оружие, а испытывал в свинарнике.Джой с Чарльзом пришли в восторг. Это была замечательная поделка и одновременно настоящий музыкальный инструмент.Такие изделия, вспомнил Чарльз, в Европе находили в концлагерях, превращенных затем в музеи. Созданные заключенными практически из ничего, эти предметы свидетельствовали о необыкновенной изобретательности мастеров, становясь символами любви и воли к жизни.
* * * В городской художественной галерее хранится скульптурное изображение священной обезьяны. Очаровательная штучка, копия индийской статуэтки, сработанная венским художником из глазированной керамики. Зеленая, словно извлеченная из морских глубин, она красуется за стеклом, на стенде. В галерее очень мало изделий африканских мастеров – и ни одного изображения обезьяны с собачьей мордой из древнеегипетской мифологии – кинокефала, которого обычно изображают вместе с богом Тотом. Его изображения она видела в европейских музеях и всякий раз изумлялась сходству кинокефала с павианами, все еще широко распространенными в Южной Африке.Набор флейт, торчащих из ванны с водой, – пальцы ног. Лицо, отраженное в сверкающей поверхности крана, превратилось в нелепую бутыль из тыквы… Лучше уж смотреть на это, чем на обезображенную болезнью нижнюю часть своего тела.Она лежит в ванне, отдыхая. Никто из близких не говорил ей, что она умирает, Но почему тогда они вновь и вновь кружат поблизости, подобно тому, как лев возвращается в стадо, чтобы вонзить зубы в очередную жертву. Там выхватит грудь, там часть легкого, там лопатку…Она лежит на спине и добросовестно массирует грудь. Соски, слава богу, не реагируют – ей претит эта вынужденная мастурбация, которую предписывают врачи для спасения жизни. Ее груди привыкли к мужским рукам и не реагируют на ее собственные.Когда она лежит, ее живот выпирает, как у Левиафана.В ванной нет зеркал, зато есть стеклянная стена, выходящая в маленький дворик, не больше вентиляционной шахты, где растут папоротники и другие тенелюбивые растения. Нужно отвлечься от себя – она делает над собой усилие и вдруг замечает: кто-то рассматривает ее из зеленых зарослей.Женщина в ванне. Видящая то, что видит. Первым делом она подумала, что это голова античного существа.Ничего подобного. Это настоящий павиан. «Любопытный Том», сбежавший из неволи и шныряющий по городским окраинам. Ей ничего не остается, как принять эту гипотезу. Потому что в противном случае это означало бы, что ей с пьяных глаз померещился пришелец из другого мира. Мужчина.
* * * Неподалеку от сарая Эдди обнаружил странный помет, похожий на человеческие испражнения. На его зов сбежались остальные.Усадьба Клейнхена расположена в безлюдном месте, если не считать проезжающие по шоссе машины, которым совершенно незачем останавливаться. До сих пор они чувствовали себя в безопасности от непрошеного вторжения.И вдруг – эта тугая скрученная колбаска с торчащими из нее шерстью и жилами.Чарльз взял ее голой рукой.– Вы обратили внимание? Он поужинал кроликом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9