За окном стих шум города. Ветер, небрежно теребивший занавеску, стал свежим. В квартире было тихо и пусто, и Егорышев почувствовал, что он не в силах больше оставаться в этой пустоте. В обеих комнатах и в прихожей горел свет, и Егорышеву на мгновенье показалось, что его, осторожно взяв пинцетом, поместили под микроскоп и рассматривают огромными холодными глазами… Надев кепку, он погасил свет и вышел.Он сообразил, что Наташа вряд ли вернется до утра, она опоздает на последнюю электричку и вынуждена будет остаться у Долгова, и решил съездить к матери. Теперь у него появилась какая-то цель и можно было ни о чем не думать…Мать Егорышева Анастасия Ивановна жила в маленьком деревянном домике в поселке Новогиреево. Сейчас этот район стал Москвой, там строят многоэтажные дома и прокладывают линию метро, а двадцать лет назад, когда Егорышевы переселились в Подмосковье из Сибири, Новогиреево было тихой деревенькой, утопающей в зелени.Отец до войны работал директором леспромхоза. Он женился на девушке, приехавшей в леспромхоз из глухой таежной деревни, и в тысяча девятьсот тридцать втором году у них родился сын. Детство Егорышева прошло среди вековых, в два обхвата, сосен, среди грубоватых людей, пропахших спиртом и махоркой, под неласковым небом, с которого летом нестерпимо палило солнце, а зимой, не переставая, сыпался снег… Мать брала Егорышева с собой на делянку, и скрежет трелевочных тракторов заменял ему колыбельную песню… В пять лет от роду он уже понимал, что такое простой, план, кубометр. Он смотрел, как вгрызается в ствол механическая пила, и отворачивался, когда стройная красавица сосна с жалобным гулом обрушивалась на землю. Он жалел деревья. Их становилось все меньше и меньше. Расширялись просеки, выгорала под солнцем лишенная тени трава, а тракторы все дальше углублялись в лес.Отец часто ругался с инспектором из лесничества. Для отца деревья были не лесом, а только кубометрами-, инспектор же защищал лес, и Егорышев всей душой был на стороне инспектора.Перед войной отца перевели в Москву, в Наркомат лесной и бумажной промышленности, предложили отдельную квартиру в центре города, но он попросил отвести ему участок в Подмосковье и построил маленький домик, а на участке посадил несколько елочек.Во время войны отец ушел на фронт и погиб, а Егорышев вырос и, ухаживая за отцовскими елочками, понял, что можно любить лес, даже вырубая его, и не нужно жалеть старые деревья, когда они уступают молодым место под солнцем, — такова жизнь…Егорышев вышел из пустого автобуса на площади, где земля была разворошена бульдозером, и даже в этот ночной, поздний час грохотали подъемные краны. Строительный участок был залит сиреневым светом прожекторов. Свернув в переулок, Егорышев сразу очутился за городом. Из-за низеньких заборов к нему тянулись бледные вишни, и под ногами уютно, по-домашнему заскрипел деревянный тротуар.В домике матери еще горел свет. Егорышев порадовался, что не придется никого будить, толкнул калитку и вдруг сообразил, что его поздний визит испугает и растревожит маму и она потом не уснет до утра. Увидев Егорышева, она сразу поймет, что с ним приключилось какое-то горе, и он не сможет успокоить ее, потому что нельзя обмануть мать, если ее сыну плохо…Егорышев понял, что не должен входить сейчас в этот дом, и тихонько прикрыл калитку. Стало свежо. Он поднял воротник плаща и зашагал в сторону от площади и от подъемных кранов — туда, где кончался город и улица упиралась в черный пустырь, заваленный хламом.Он шел и вспоминал, как ровно четыре года назад гулял здесь с Наташей и в третий раз сделал ей предложение, а она ответила, что согласна, и, смахнув слезинку, пообещала жалеть его, заботиться о нем и быть ему верной женой.Она не сказала только, что будет любить его. Она и не могла так сказать, потому что любила другого человека, которого давно не было в живых. Он умер, а Наташа все равно любила его, и Егорышев знал, что любовь навсегда останется в ее сердце. Он знал это, но все же был счастлив, потому что не мог жить без Наташи и верил, что ей будет хорошо с ним…Человека, которого любила Наташа, звали Матвей Строганов. Он был геологом и погиб девять лет назад на реке Юле неподалеку от Мшанска.Егорышев вспомнил все, что знал о нем и о его гибели со слов Наташи, и то, что видел сам на пустынном берегу Юлы… Перед его глазами встали просыпающийся лес, наполненный голубым туманом, багровая заря, осветившая небо, поверхность реки, покрытая пеплом, и девушка, которую он спас в ту ночь… 3 Это случилось в июне тысяча девятьсот пятьдесят второго года. Студент второго курса Московского лесохозяйственного института Егорышев приехал на летнюю практику в Мшанское лесничество. Целый день он трясся в автобусе, который привез его из Мшанска, устал и не мог уснуть. Он долго ворочался на колючем сеннике, наконец не выдержал и, накинув пиджак, выбрался из душной горницы во двор, залитый молочным светом луны. Дом лесника Капитонова стоял на небольшой поляне в сосновом бору. Стройные корабельные сосны были похожи на часовых, застывших в почетном карауле.Здесь Егорышев был на практике в прошлом году и теперь чувствовал себя в лесу уже не как гость, а как хозяин. Приехав сюда впервые, он решил, что попал в волшебный край исполненных желаний, но скоро понял, что восторг, который он испытывал перед лесом, может ему только помешать. Лес прятал от непосвященных свои тайны, болезни и думы; он приоткрыл их перед Егорышевым, и Егорышев поник перед необъятностью и величием своей будущей профессии. Он понял, что лес нуждается не в его восхищении, а в его заботе и настоящая любовь есть не что иное, как готовность отдать себя без остатка.Он сбил ноги, обходя участки, чуть не утонул в болоте, заработал раздирающий горло сухой кашель и почувствовал себя, наконец, не в гостях, а дома… Дома он был и теперь.Здороваясь с Егорышевым, сосны шептали что-то тихо и проникновенно. Он брел по еле приметной лесной тропинке, и звезды бежали за ним вдогонку, подмигивая и прячась в колючих еловых лапах. Егорышеву нравилась эта тихая ночь, и, увидев над головой багровое небо, он был огорчен тем, что рассвет, наступивший слишком рано, скоро разлучит его со звездами.Но это был не рассвет. Небо потемнело, потом вспыхнуло опять, и Егорышев понял, что видит отблеск пожара. Он подумал, что горит лес, и бросился в ту сторону, где пылало небо. Но лес поредел, впереди мелькнула река. Вода была багровой, и по ее гладкой поверхности стелился белый дым. Посреди реки горел теплоход, совершавший регулярные рейсы между Гудульмой и Борском. Это был недавно спущенный на воду пассажирский теплоход с широкой прогулочной палубой, с каютами «люкс» и шикарным рестораном. Он величественно плыл по Юле, подавляя встречные рыбацкие шаланды своей мощью и красотой; корабли уступали ему дорогу, и берега, которые он оставлял за собой, казались пустынными после его ухода.Теперь этот великолепный теплоход горел. Из окон кают вырывались длинные языки пламени, черный дым окутывал мачты и высокую белую трубу. Юла в этом месте разливалась на полтора километра, и Егорышев с трудом различал людей на палубе теплохода. Они суетились, как муравьи, прыгали в воду.Теплоход сносило течением к стремнине, и он, удаляясь, продолжал пылать, как охапка соломы, облитая бензином.Внезапно Егорышев услышал всплеск и, всмотревшись в темное полотно воды, увидел недалеко от берега тонущего человека. Человек пытался добраться до суши, бестолково размахивая руками. Сил у него, видимо, уже не было, он то и дело скрывался под водой. Раздумывать было некогда. Егорышев в чем был — в сапогах и в ватной куртке — бросился в воду. Он подоспел вовремя. Подхватив на руки легкое, почти невесомое тело, Егорышев понял, что спас девушку…Опустив ее на песок, он наклонился. Черные волосы прилипли к лицу и плечам незнакомки, платье было порвано, обнаженное плечо кровоточило.Егорышев поспешно снял куртку и накрыл незнакомку. Она не приходила в сознание… Он принялся делать ей искусственное дыхание. Через несколько минут девушка застонала, открыла глаза, но снова лишилась чувств. Однако жизнь ее теперь была вне опасности.Егорышев взглянул на реку. Пылающий теплоход, покинутый командой, медленно двигался вниз по течению. Погружаясь в воду, он становился все меньше и меньше. Спасшиеся пассажиры собрались на противоположном берегу. Там вспыхнули огоньки костров. Вдоль берега сновали лодки, подбирая тех, кто не успел доплыть.Егорышев не мог понять, почему девушка не поплыла в ту сторону, куда все, а направилась к дальнему берегу. Должно быть, растерялась.Он не знал, что с ней делать. Следовало переправить ее на другой берег, где, возможно, ее уже искали люди, с которыми она плыла на теплоходе. Но у Егорышева не было лодки… Разжечь костер? Подождать помощь здесь?Медленно рассветало. Из мрака выступили деревья. Противоположный берег тонул в тумане, который поднимался от воды.Девушка, не приходя в сознание, снова застонала. Егорышев поднял ее на руки… Он решил отнести ее к леснику.Колючие ветки цеплялись за одежду. Егорышев осторожно отводил их от запрокинутого лица девушки.Он шел по тропинке, раздвигая плечом ветки. Взошло солнце, на лицо девушки, просочившись сквозь листву, упали золотые блики, и Егорышев хорошо рассмотрел ее. Лет восемнадцати, с уже сформировавшейся гибкой женской фигурой и хрупкими, как у подростка, плечами. Колени и локти были совершенно детскими, острыми и трогательными. Они умилили Егорышева и родили в его груди сладкое и томительное чувство, которое он еще не умел назвать…Девушка так и не пришла в сознание, пока он ее нес. Жена Капитонова Софья Петровна, уложив девушку на кровать, достала бутыль со спиртом и выгнала мужчин из комнаты.— История, — озабоченно сказал Капитонов, присев на крыльце и свернув козью ножку, — надо сообщить, что мы ее нашли. Ведь ищут ее, наверно…— Наверно, ищут, — согласился Егорышев.— Так я, пожалуй, пойду, — затушив цигарку, лесник встал.Он вернулся поздно вечером и рассказал, что ему удалось переправиться на другой берег и поговорить с пассажирами и с капитаном утонувшего теплохода… От пассажиров лесник узнал, что погибло много людей. Тяжелораненых и обожженных уже отправили на моторной лодке в больницу, в областной центр Борск. За остальными прислан из Мшанска катер… Скоро начнется посадка…Лесник разыскал капитана на борту катера. Капитан стоял на палубе и записывал в блокнот фамилии пассажиров, поднимавшихся по трапу. Уставший человек с закопченным лицом и перевязанной рукой сперва отмахнулся от лесника, но, услышав про спасенную девушку, сделал отметку в своем блокноте и пообещал сообщить о ней начальнику Мшанского порта.Капитонов попытался расспросить пассажиров, не знает ли кто-нибудь из них девушку, но вскоре вынужден был отказаться от своего намерения. С полураздетыми, обожженными людьми говорить было трудно: они не понимали его… Плакали дети. Над рекой стоял гул.Вечером катер отвалил от берега, а лесник вернулся домой.Девушка не приходила в сознание весь день. К вечеру у нее поднялась температура, и она начала бредить. Она лежала, закинув голову, теребя пальцами одеяло, и шевелила запекшимися губами. Егорышев и Капитонов наклонились к ней и услышали:— Матвей! Матвей!..Она звала Матвея всю ночь. На рассвете Капитонов запряг в телегу коня и отправился в Мшанск. Он вернулся вечером с врачом. Врач осмотрел девушку, сказал, что у нее, судя по всему, просто сильное нервное потрясение, в больницу везти ее не нужно, тишина и целительный лесной воздух вылечат быстрее лекарств.Утром жар спал и девушка очнулась. Она открыла большие карие глаза и с недоумением оглядела темную горницу. Потом глаза ее остановились на Егорышеве, она наморщила лоб, припоминая.— Спокойно, спокойно, — тихо сказал Егорышев и положил ей руку на плечо. Но она сбросила его руку, села на кровати и отчаянно крикнула:— Матвей!Вбежала Софья Петровна. Она обняла девушку, попыталась ее уложить, но та, закрыв глаза, билась головой о стену, рвала на себе волосы и дико кричала:— Матвей! Матвей! Потом она упала и затихла.На рассвете она снова очнулась. Когда она открыла глаза, Егорышев позвал Софью Петровну и Капитонова. Он боялся, что больная снова будет кричать и биться, но она лежала спокойно. Взгляд ее был осмысленным и равнодушным. Она понимала, где находится, пила бульон, которым поил ее Егорышев, но не размыкала губ… Егорышев читал ей вслух газету, ненадолго включал радио, как советовал доктор; она лежала на спине, широко раскрыв глаза, и смотрела мимо Егорышева. Иногда она плакала, и Егорышев не мог на нее смотреть в эти минуты, у него сжималось горло от жалости к ней, и он отворачивался. Девушка не всхлипывала. Она лежала неподвижно и тихо, а слезы катились по ее щекам и падали на подушку…Потом она стала реже плакать, поворачивала голову, когда Егорышев приносил ей есть, и смотрела уже не на потолок, а в окно, за которым дремало золотое северное лето. Однажды она, выпив бульон, приподнялась на локте и спросила:— Какое сегодня число?С этого дня девушка стала поправляться. Она не интересовалась, где находится и кто за ней ухаживает, взгляд ее был пустым и равнодушным, но на щеках появился румянец и голос окреп.Правда, ее голос Егорышев слышал редко. Она разговаривала мало, только тогда, когда к ней обращались, но Софья Петровна осторожно и настойчиво расспрашивала ее, и через неделю Егорышев и Капитонов узнали ее историю.Звали ее Наташа. Наташа Соколова. Ей было восемнадцать лет. Этой весной она окончила школу. На теплоходе Наташа плыла со своим мужем, геологом Матвеем Строгановым. Они поженились две недели назад в Гудульме и направлялись в Борск, где находилась геологическая партия Матвея.Перед тем как Наташа познакомилась с Матвеем, она жила с теткой, скупой и суровой женщиной, и после школы торговала на базаре овощами со своего огорода.Матвей Строганов, проезжавший со своей партией через маленький, затерянный в лесах городок, заболел гриппом и остался в доме Наташиной тетки, где геологи ночевали три ночи. Этот двадцатичетырехлетний веселый, сильный человек ворвался в тихую Наташину жизнь как буря. Он подхватил Наташу и умчал ее прочь из темного, на семи запорах, теткиного дома.Матвей был для Наташи принцем из сказки. Она не просто полюбила, она боготворила его. Она не могла поверить в свое счастье и, просыпаясь утром, видя его рядом с собой, плакала от страха, что он может вдруг ее разлюбить…Матвей повидал в жизни такое, что и присниться не могло Наташе. Родители его погибли во время бомбежки, он отстал от эшелона, побывал в оккупации, после освобождения города был взят «сыном полка» в артиллерийский дивизион, затем попал в детский дом, убежал оттуда, скитался полгода по Крыму и Кавказу, потом приехал в Одессу и попросился в ремесленное училище… Он окончил вечернюю школу и уехал в Москву. Его приняли в Институт цветных металлов и золота имени Калинина. Он жил в студенческом общежитии, участвовал в самодеятельности, писал стихи и рисовал масляными красками пейзажи и натюрморты. По воскресеньям он разгружал вагоны на станции Сортировочная, чтобы заработать на билеты в театр или на выставку… Энергия била в нем ключом. Он все знал, всем интересовался, «забивал» в спорах преподавателей и искренне считал себя олухом и поверхностным человеком… На четвертом курсе он вступил в партию. После окончания института его хотели оставить в Москве, но он попросился в экспедицию…Слушая его рассказы, Наташа казалась себе ничтожной и глупой. Что она видела, кроме Гудульмы? Матвей говорил ей о Ремарке и Олдингтоне, а она стискивала зубы, чтобы не заплакать. Он тем не менее находил в ней какие-то особенные таланты, неведомые ей самой… Он восхищался ею, а она боялась, что у него откроются глаза, и сказка кончится……Уезжая из Гудульмы, они расписались. Наташа забрала все свои вещи, твердо зная, что никогда больше сюда не вернется. Тетка взяла с нее расписку, что она не претендует на половину дома, и проводила ее на пристань. Обнявшись, они всплакнули. Слезы у Наташи были легкими, хотя тетка и посоветовала ей держать ухо востро, ибо, по ее мнению, было не исключено, что Матвей надсмеется над Наташей и бросит. Тетка на прощанье рассказала несколько известных ей историй, окончившихся очень печально. Наташа обещала следовать теткиным советам, но ей было смешно. Она полагалась на Матвея, как на каменную гору, шла за ним с закрытыми глазами.Для нее не было на свете второго такого человека, как он.На теплоходе они заняли отдельную каюту. В каюте были накрахмаленные занавески, мягкие ковры и зеркала. Такую роскошь Наташа видела впервые. Матвей не обращал на ковры никакого внимания. Он ни на шаг не отходил от Наташи.Не выпускал ее из рук, целовал, носил по каюте, баюкал, напевая смешную песенку, кормил с ложечки, заплетал ей косу и шептал слова, от которых у Наташи кружилась голова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16