Минометный? Из Трухаловки? Хорошо, я тебе в этом помогу. Хорошо, сейчас их утихомирим! Расцелуем тебя, когда возьмешь Жевнево!
10.50. Белобородов зовет начарта:
- Обижаются пчелки на вас, дружище. Трухаловку не давите. Чем он там располагает? Наблюдатели что-нибудь докладывали?
- Да, там скопление пехоты и десять - двенадцать танков.
- Это кстати. Дадим-ка туда залп "раисы".
- Есть, товарищ генерал.
- И как можно быстрее! Сумеете через двадцать минут шарахнуть?
- Через полчаса, товарищ генерал!
- А я требую через двадцать! Понятно? Засекаю время! Иди командуй! Бегом, бегом.
"Раиса" - "адская пушка", как ее называют немцы. У нас кроме официального наименования "пушка Р. С." ее зовут Катюшей, Марусей, Марьей Ивановной, "гитарой".
Ее залп - страшная штука. Такой залп все взметывает, взвихряет, охватывает пламенем, сечет металлом.
Залпы "раисы" внезапны. Выстрелив, "раиса" тотчас покидает позицию и скрывается, чтобы через некоторое время с какой-то новой точки опять произвести свою мгновенную и страшную работу.
11.00. Белобородов вызывает к телефону подполковника Суханова командира третьего полка, который где-то скрыто расположен.
Сегодня это первый звонок генерала туда.
- Михаил? Здорово! Как жизнь молодая? Нет, пока сиди... Просто хотел справиться о твоем здоровье. Людей хорошенько покорми: побольше мяса, масла, не скупись. Пусть подкрепятся поосновательнее, - может быть, бегом придется. Помнишь, как мы с тобой бегали после разбора тактических учений? Намек? Да, может быть, намек! Да, может быть, придется и сегодня этак. Но пока не тревожь людей, будь только сам готов!
Входит лейтенант-танкист.
Вытянувшись, откозыряв, он четко докладывает о себе. Его зубы блестят почему-то слишком ярко. Зубы и белки. На молодом румяном лице осел темный налет - это копоть пороховых газов.
По распоряжению генерала он послан сюда из Снегирей доложить о том, что происходит там.
У Белобородова сегодня это первый человек, сам побывавший в деле.
Он командир тяжелого танка КВ. Его машина подбита. Другой танк немцы подожгли...
Белобородов прерывает лейтенанта:
- Садись. Завтракал? Брось отнекиваться... Власов! Чаю, колбасы! Сто грамм горючего! Галопом! Сначала мы тебя накормим, а потом ты все по порядку нам изложишь. Пей, закусывай! Быстро. Кто вас там выучил не подчиняться приказанию старшего начальника?!
Сконфуженно улыбаясь, лейтенант принимается за угощение. Однако это, как видно, ему действительно кстати. Он ест быстро и много.
11.20. Потом, вытерев руки о шинель, начинает рассказывать.
Генерал слушает, то хмурясь, то выражая свои чувства крепкой фразой, то перебивая двумя-тремя беглыми вопросами.
Перед нами встает картина боя в Снегирях.
Длинное каменное здание школы, имеющее большой круговой обстрел, немцы превратили в крепость. Они засели в подвале, вероятно углубив его. В кладке фундамента пробиты бойницы ("Как они, подлецы, это умеют!" произнес Белобородов), откуда немцы повели бешеный огонь. Из этого подземелья стреляют не только пулеметчики и автоматчики; там установлено много минометов, которые трудно выковырять. У школы со всех четырех сторон в землю закопаны танки, которые тоже бьют из пулеметов и из башенных орудий. И где-то вокруг, в блиндажах, в щелях, в окопах, еще и еще минометы. Там все крошит наша артиллерия; слышно, как у фашистов смолкает та или иная батарея минометов; но через несколько минут начинают действовать новые.
Огонь из школы остановил наши батальоны, еще до рассвета ворвавшиеся в Снегири. Бойцы с гранатами и пулеметами подползли на двести метров. ("Зачем? - вставил Белобородов. - Обходить надо!") Несколько гранатометчиков поползли дальше, но не добрались до бойниц. Артиллерия усилила огонь по школе; отмечено много прямых попаданий; наши танки открыли пальбу из засады; пулеметчики стреляли с дистанции двести - триста метров, но подавить огонь противника не удавалось.
Тогда командир полка и командир танковой бригады приняли новое решение. Пяти танкам было приказано выдвинуться из укрытия, подойти к школе и прямой наводкой расстрелять пулеметные и минометные гнезда.
11.27. Внезапно лейтенант замолк. В тот же миг я услышал мощный нарастающий гул. Он не казался резким, громким, но все другие звуки боя сразу стали незаметны. Никто не удивился. Все мы знали, что это такое: кто слышал этот звук хоть раз, тот не смешает его ни с каким другим.
- "Гитара", - произнес Белобородов.
Казалось, кто-то задел в небе гигантские басовые струны и они громко гудят, постепенно утихая.
Это был залп "раисы".
Через минуту донеслись глуховатые сильные разрывы. "Тук, тук, тук" сыпалось словно из мешка.
"Раиса" накрыла намеченный квадрат.
11.80. Лейтенант продолжал.
Танки вышли: два тяжелых и три средних. На полном ходу громыхающие машины врезались в смертоносное пространство вокруг школы и, развернувшись, стали выпускать снаряд за снарядом в подвальные бойницы. Лейтенант видел, как из одной взрывом выбросило наружу обломки каменной кладки, потом стену заволокли клубы тяжелой красноватой пыли, и вдруг... Вверху раздался оглушительный удар: пушечную башню пробил немецкий снаряд. Оказывается, где-то у школы, а может быть и внутри здания, стояли замаскированные противотанковые орудия... Пушка вышла из строя, надо было отходить. Одному из средних танков снаряд перебил гусеницу. Танк перестал двигаться, но продолжал стрельбу. Немцы всадили в него еще пять снарядов в нем погиб весь экипаж. Остальные танки отошли в укрытие.
Выслушав, Белобородов помолчал. Затем спросил:
- Подкреплений они не подбрасывали туда?
- Пытались. Но наши пулеметчики уже простреливали подходы к школе и туда их не допустили. Подкрепления залегли по обочинам шоссе и у кирпичного завода. Но там их крошат.
- По шоссе подбросили?
- Точно, товарищ генерал. Из Трухаловки.
- А наши? Все еще воюют с этой школой?
- Да, когда я уезжал, все огневые средства по ней били.
- А пехота?
- Лежит и тоже туда стреляет.
- Какого же черта?! - закричал Белобородов, но сдержал себя. - Вы, товарищ лейтенант, можете идти.
Обернувшись ко мне, генерал говорит:
- Втянулись в бой около этой школы. Надо бы оторваться от нее, но... открытое место, глубокий снег, огонь...
8
11.40. Белобородов приказывает вызвать к телефону командира первого полка. Но проводная связь с полками, наступающими на Снегири, опять прервана.
- Дать туда радио, - распоряжается Белобородов. - Пехоте немедленно оттянуться от школы и обходить лесом. Артиллерии продолжать огонь по школе.
11.45. Хорошие новости из сто второго.
"Раиса" удачно накрыла цель. Минометный огонь из Трухаловки резко сократился. Сто второй полк подходит к Жевнево. До крайних домов осталось семьсот метров.
- Жми! По-кавалерийски жми! - кричит Белобородов в трубку. - Что сейчас самое главное? Самое главное - скоро ли ты в Жевнево придешь? Давай, чтобы обедать там.
Окончив разговор, он на секунду закрывает глаза, словно для того, чтобы яснее видеть. Потом говорит:
- Вот оно где может получиться, что вспомогательный удар вдруг станет главным.
11.55. Восстановлена связь с одним из полков, ведущих бой в Снегирях. Подполковник Витевский сообщает, что оттуда доложили следующее: полк частью сил обтекает школу слева, продвинулся на несколько сот метров, но залег вследствие сильного пулеметного и минометного огня с кирпичного завода; полковая артиллерия бьет по кирпичному заводу.
- Какого черта они опять лезут на рожон?! - кричит генерал.
Он вызывает к телефону командира полка:
- Алексей? Докладывай... Не нравится мне это! Почему тебя тянет туда, где они тебе встречу приготовили? Плюнь ты на этот завод, обходи лесом, глубже забирай. Ты там без поражения можешь выйти! Ведь я тебе вчера все это показал, на бумажке все нарисовал. Обходить так и так, он сам оттуда выскочит как пробка. Вот тогда бей, уничтожай! Слева уже Жевнево занимают, милый, двигайся скорее, а то все пропадет!
12.05. Белобородов зовет Витевского:
- Давайте вашу карту...
Витевский раскрывает черную папку из твердого картона - она всегда с ним, когда он входит к генералу. В папке оперативная карта, моментальный снимок сражения. При всяком новом сообщении, иногда через каждые пять десять минут, Витевскому приходится, иной раз пользуясь резинкой, исправлять рисунок, нанесенный красным карандашом на карте.
Генерал берет папку. Конфигурация красных линий сейчас лишь очень отдаленно напоминает чертеж, который генерал рано утром набросал в моем блокноте. Вместо крутой кривизны двух стремительных дуг, охватывающих Снегири, у этого пункта оказалось несколько прямых, коротких стрелок: две из них уткнулись в здание школы, а две другие, немного продвинутые дальше, жались к границам поселка.
Лишь линия, стремящаяся в Жевнево, линия сто второго полка, совпадала со стрелкой, проведенной генералом. Но и тут встречной стрелы слева не было.
- Не умеем, - сказал Белобородов. - Из этой злосчастной школы нам стукнули по физиономии - захотелось сейчас же сдачи дать. Ввязались в темноте, вошли в азарт, и оторваться трудно. Азарт - страшная штука на войне. Трудно быть хозяином своего азарта.
12.15. Белобородов продолжает рассматривать карту.
Я сижу за столом и тоже смотрю на карту. Красные карандашные линии помогают разобраться во множестве теснящихся значков и надписей.
Я нахожу Рождествено - среди сбежавшихся в кучку полосок и квадратиков едва заметен маленький черный крест: это церковь, где засели немцы. Нахожу Жевнево, Трухаловку, Снегири. Один квадратик в Снегирях маленький, но отчетливо отделенный от других - обозначен двумя буквами: "Шк". Школа стоит у шоссе и превращена в сильный опорный пункт.
Школа! Сколько раз здесь произносилось сегодня это слово! Та самая школа в Снегирях, у которой с раннего утра идет жестокий и безрезультатный бой!
Вижу железную дорогу, вижу шоссе - четкий просвет меж двумя параллельными, пробегающими через весь лист.
Это Волоколамское шоссе. Край листа обрезает линию шоссе: в этой точке я различаю какие-то мелкие буквы. Напрягаю зрение, всматриваюсь, читаю. На странном для нас языке военных карт, не признающих склонений, в точке, где обрывается шоссе, написано "в Москва".
Это слово, словно взблеск молнии, вдруг озаряет смысл происходящего, как-то затерявшийся, куда-то отодвинувшийся в мелькании событий дня.
Ведь все, что совершается сегодня в этих безвестных подмосковных поселках: захват с криками "ура" окраин Рождествено; продвижение в Жевнево; многочасовой, все еще длящийся бой у школы; неудачный удар танков; нестихающая пальба пушек, минометов, пулеметов; залп "раисы", все это наша атака.
Наша армия, прижатая к Москве, атакует немецкую армию - эту чудовищную силу, не испытавшую ни одного поражения в десяти завоеванных странах Европы.
Удастся ли атака? Опрокинем ли врага? Погоним ли его?
Хочется ответить: "Да, да, да!" Но карта - не ведающая пристрастия "третья сторона", документ, от которого требуется только одно: точность; карта, над которой склонился генерал, вглядывающийся в оттиск сражения, не говорит сейчас, в полдень 8 декабря, ни да ни нет.
Боевой день еще не дал решения, судьба атаки не ясна.
12.25. Подняв круглую стриженую голову, Белобородов к чему-то прислушивается. Я тоже слушаю. Мне на минуту кажется, что пулеметная стрельба как будто продвинулась к нам. Но генерал спокоен. Он спрашивает Витевского:
- Какие у тебя последние сообщения из Рождествено? Я что-то давненько никого там не тревожил.
- Мне тоже давно оттуда не звонили.
- Почему? Связь действует?
- Да, все время действовала.
- Что они, обязанностей своих не знают? А ну, вызови их. Пробери начальника штаба, чтобы другой раз быстрее поворачивался.
Витевский соединяется с начальником штаба бригады:
- Говорит шестьдесят два. Я уже полчаса ничего от вас не имею. Большой хозяин приказал поставить вам это на вид.
Белобородов не выдерживает:
- Грубей, Витевский! Дай сюда трубку!
Генерал подходит к телефону, но в этот момент из соседней комнаты доносится странный шум.
Кажется, кто-то рвется к двери; его задерживают; слышен чей-то голос: "Обожди!" - и другой, взволнованный: "Мне надо лично к генералу".
Белобородов быстро идет к двери, распахивает ее и спрашивает с порога:
- Кому я нужен?
12.30. Шум сразу прекращается. Среди наступившего молчания раздается:
- Товарищ генерал, разрешите доложить. Полковник Засмолин просит подкрепления.
По голосу слышно, что человеку не хватает дыхания: он говорит запыхавшись.
И вдруг Белобородов громко, по-командирски произносит:
- Как стоите? Докладывать не научились! Фамилия? Должность?
- Виноват, товарищ генерал. Командир разведывательного батальона старший лейтенант Травчук!
- Не Травчук, а чубук вы! От дырявой трубки! Какого черта напороли паники? Откуда вы сейчас?
- Из Рождествено, товарищ генерал.
- Зачем нужны там подкрепления? Вам и самим там делать нечего.
- Разрешите доложить, товарищ генерал.
- Вольно, можешь не тянуться. Иди сюда, рассказывай.
Вслед за генералом в комнату входит Травчук. Поверх шинели натянуты широкие белые штаны, туго подвязанные кожаным сыромятным шнурком. Подвернутые полы шинели сбились на животе под белыми штанами. У Травчука растерянное, оторопевшее лицо.
Вместе с Травчуком в комнате появляется еще один человек. Я знаю его: это лейтенант Сидельников, командир мотострелкового батальона, отчаянный мотоциклист. Он очень молод, лицо кажется юношеским, но он умеет приказывать - в нем есть командирская жилка, в батальоне его слушаются с одного слова. Мотострелковый батальон расположен рядом, в пятидесяти шагах отсюда. Это тоже резерв Белобородова...
Щелкнув каблуками, Сидельников замирает, вытянув руки по швам и слегка подавшись корпусом к Белобородову.
На нем меховая шапка и хорошо подогнанный короткий полушубок, к рукавам пришиты варежки.
Сидельников не произносит ни слова, но весь он - сосредоточенное и вместе с тем радостное лицо; напряженная, словно на старте, фигура, - весь он сама готовность. Приказ - и он вмиг вылетит из комнаты. Приказ - и через две минуты батальон отправится выполнять задачу.
Взглянув на Сидельникова, Белобородов спрашивает:
- Это он тебя с собою притащил?
- Так точно, товарищ генерал.
- Ишь какой расторопный, где не надо. Неплохой разведчик. В момент разведал, где резерв. Не там разведуешь!
Последнюю фразу генерал выкрикивает. Потом обращается к Сидельникову:
- Слетай туда, дружище, посмотри, почему они там в штаны пустили. И сейчас же мне доложишь!
- Есть, товарищ генерал!
Стремительно повернувшись, Сидельников выходит.
12.40. - Ну, товарищ мастер! - говорит Белобородов. - Мастер разведывать, что у него сзади!
Белобородов смеется. Мне странно, как он может смеяться в такую минуту, еще не узнав, с чем прибежал к нему этот взволнованный, запыхавшийся человек. Травчук тоже смотрит на генерала с удивлением, но его лицо становится осмысленнее, спокойнее.
Резко оборвав смех, Белобородов спрашивает:
- Выкладывай, с чем пришел?
- Нас выбивают из Рождествено, товарищ генерал.
- Кто? Сотня вшивых автоматчиков?
- Нет, товарищ генерал, они подбросили туда два танка и свыше батальона живой силы.
- Ну и что ж? А у нас там полк.
- Бьет термитными снарядами, товарищ генерал. Зажигает дома, которые мы заняли. Бойцы не выдерживают, откатываются.
- А для чего вам подкрепление?
- Как для чего? Не понимаю вопроса, товарищ генерал.
- Я спрашиваю, - голос Белобородова опять гремит, - для чего вам подкрепление?
- Для того... Для того, чтобы выбить...
- Значит, дяденька за вас будет выбивать? Варяги к вам придут выполнять вместо вас задачу?..
- Мне приказано, товарищ генерал...
- Передай полковнику, что никаких подкреплений у меня нет. Здесь у меня только мотострелковый батальон. Это мой резерв. Его дать не могу. Понятно?
- Понятно, товарищ генерал.
- Передай, что надо учиться воевать, учиться побеждать теми силами, которые имеются. Передай, чтобы выполнял задачу! Все! Можешь идти!
- Есть, товарищ генерал.
Белобородов задумчиво ходит по комнате. Потом произносит: - Нет! - И, обращаясь ко мне, продолжает: - Вот положение - никакой формулы не подберешь. Ни алгебра, ни тригонометрия не помогут. Одно знаю: не хватит выдержки - сорвешь всю операцию.
9
12.45. Белобородов вызывает к телефону командира бригады.
- Засмолин? Говорит семьдесят шесть. В чем дело, Засмолин? Почему мечете икру? Танкетки? Эти танкетки любое противотанковое ружье берет. Поставьте пять ружей и щелкайте. Что? Сколько перед вами противника? Вся группа генерала Гудериана, что ли? Не обстреляны? Знаю, что не обстреляны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9