HarryFan
«Сб. «Современная английская повесть»»: Радуга; Москва; 1984
Стэн Барстоу
ДЖОБИ
Моей матери и в память о моем отце, хоть не они мать и отец в этой повести.
1
Джозеф Барри Уэстон — а для тех, кто знал его, просто Джоби — проснулся с ощущением, что сегодня должно произойти что-то необычное, и тотчас, в те короткие секунды, когда уже не спал, но еще не вполне пробудился, вспомнил: его мать кладут в больницу.
Он полежал с открытыми глазами, глядя, как сквозь задернутые занавески сочится в комнату утреннее солнце.
Джоби не очень ясно представлял себе, что случилось с матерью, и, поскольку никто особенно не порывался просветить его на этот счет, не приставал к окружающим с расспросами. Не такой он был человек, Джоби. Он только знал, что в последнее время ей часто нездоровится, и привык видеть, как, зажмурясь от внезапного приступа боли, она хватается рукой за бок пониже груди. Местный врач, когда она в конце концов обратилась к нему, направил ее в Крессли, к тамошнему специалисту по таким болезням. Специалист сказал, что, как только освободится место, ей придется лечь в больницу, где он сможет лично ее наблюдать. С тех пор, пока тянулись недели ожидания, рука ее все чаще хваталась за бок, а обыкновение жмурить глаза сделалось как бы ее постоянной приметой. У нее испортился характер — и без того достаточно резкая, она теперь на каждом шагу взрывалась по пустякам; отец Джоби в ответ на это все больше замыкался в себе, а Джоби, всегда готовый найти ей оправдание, пытался вообразить, каково, например, человеку, если у него все время болит зуб, — в самом деле, немудрено потерять терпение…
И вот его мать кладут на несколько дней в больницу. Джоби, пока ее не выпишут, переедет к тете Дэзи, а отец поживет один; обедать сможет на работе, завтрак и чай — готовить сам. Мона, двоюродная сестра Джоби, которая недавно лишилась места и не слишком утруждает себя поисками другого, будет за скромную мзду приходить к нему стелить постель, мыть посуду и прибираться, когда надо.
Так порешили на семейном совете, хотя Джоби видел в этом мало хорошего. Во-первых, плохо без мамы (с другой стороны, конечно, надо радоваться, что она уезжает, ее там вылечат, и она опять станет похожа на себя, когда вернется домой), а во-вторых, он недолюбливал тетю Дэзи, у которой характер и подавно не сахар, даром что она святоша, каких мало.
Но ничего, все не так страшно, когда жизнь сулит столько интересного: впереди — летние каникулы, целых семь головокружительных недель, а после его ждет уже не муниципальная школа на Тинсли-роуд, куда он ходил до сих пор, а классическая школа в Крессли. Нежась в постели, он вновь переживал те минуты, когда стало известно, что ему присуждена стипендия, — волнующие минуты, когда мистер Моррисон зачитывал в актовом зале короткий список тех, кто победил на экзаменах, и Джоби, обмирая, ждал, пока не назвали его фамилию — последней, потому что она начинается с буквы «у». А потом, с трудом дотерпев до обеда, помчался домой и так запыхался, что едва не рухнул в изнеможении, пытаясь отдышаться и пролепетать непослушным языком свою потрясающую новость.
— Джоби! — послышался снизу голос матери. — Ты проснулся? Тогда спускайся скорее, завтрак готов.
Джоби встал с постели и раздвинул занавески. На улице сияло лучезарное утро, даже сквозь стекло чувствовалось, как припекает солнышко. Под окном мальчишка-газетчик, соскочив с расхлябанного велосипеда, сунул в дверь газету «Дейли геральд». Джоби газет никогда не читал, но мог сказать заранее, что весь утренний выпуск сегодня опять про Гитлера — время от времени ему бросались в глаза заголовки, да и отец постоянно ворчал, что «нынче в газетах только об Гитлере об одном и пишут». О Гитлере Джоби знал не много: что он самый главный начальник над немцами, а немцы — это воинственный народ, который любит одеваться в военную форму и маршировать с ружьями взад-вперед по улицам. Вообще-то оно бы даже здорово, но только один раз они воевали с нашими, а в прошлом году хотели было затеять новую войну, и в школе тогда всех собрали в актовом зале, роздали противогазы и велели беречь как зеницу ока. Теперь его противогаз валяется где-то на дне стенного шкафа. Джоби давно туда не заглядывал. Первое время каждый носился со своим противогазом, потом они всем надоели.
— Джоби! Завтрак остывает! Ну-ка живо спускайся, ты что, не знаешь, как мне сегодня некогда? Больше звать не буду!
Джоби крикнул: «Иду!» — и начал одеваться.
Нет, если кто и знает все на свете, так это Снап — и про знаменитых людей, и про то, что делается в других странах, а чего не знает, то выдумает. Снапу только дай, часами будет рассказывать о Гитлере, о Муссолини, о мистере Чемберлене. От него первого Джоби перенял песенку, которую два года назад ребята горланили на всех углах:
Сегодня небо синее,
Поедем в Абиссинию,
Возьмем с собой патроны и ружье.
В далекой Абиссинии
Воюет Муссолини —
Стреляет из рогатки воронье.
Снап хвастался, будто сам ее сложил, но это еще ничего не значит. Дело в том, что Снап не всегда говорит правду. Не потому, что он врун, как некоторые, а просто не всегда умеет унять свою фантазию. Такой буйной фантазии Джоби ни у кого не встречал; иной раз не оборвешь его вовремя, начнет разводить турусы на колесах, а выдает за святую истину. Мало того, он и рассказы сочиняет, Снап, исписывает целые тетрадки — о ковбоях, водолазах, летчиках, о приключениях своего дяди на гражданской войне в Испании, — у него в шкафу накопилась уже такая груда этих тетрадок, что его мать постоянно грозится выкинуть их на помойку.
Самое интересное, кстати, что при такой богатой фантазии и умении сочинять рассказы — а иные из них не уступят никакому комиксу, до того их интересно читать, — Снап учится довольно средне и не вытянул на стипендию. Так что в классическую школу Джоби придется ходить без него, и это единственное, о чем можно пожалеть. Потому что Снап — его лучший друг, классный парень, что бы ни говорили такие, как Гэс Уилсон, которые дразнят его «рыжий, красный, человек опасный» и поднимают на смех за привычку нести околесицу и за полную никчемность по части спорта.
— ДЖОБИ!
— Иду-у!
Джоби спустился по лестнице и сквозь поток материнского красноречия двинулся к столу, привычно обходя подводные камни.
— Одеться мне нормально надо? Или, по-твоему, я должен завтракать в пижаме?
— Поменьше надо спорить со старшими! Садись и ешь! Дел сегодня по горло!
Она положила ему на тарелку две сосиски и ломтики поджаренного хлеба.
— Ты, часом, не забыл, какой сегодня день?
— Да зна-аю, — протянул Джоби.
— Учти, с минуты на минуту за тобой зайдет тетя Дэзи, а у тебя ничего не готово. Тебе еще чемодан складывать.
— Чемодан? Зачем?
— Рубашки взять, пижамы, майки. Хватит и того, что тетя Дэзи будет стирать на тебя, — не заставлять же ее ходить сюда рыться в шкафу каждый раз, когда тебе пора менять белье! Хотя бы для начала дам тебе с собой все чистое.
Отец, сидя по другую сторону стола в будничных брюках и жилете, но еще без пиджака и галстука, молча жевал сосиски, прихлебывая чай из белой большой кружки. Из-под закатанных рукавов рубашки видны были мускулистые длинные руки, оплетенные голубыми четкими змейками жил.
— А можно я возьму с собой пугач и лук со стрелами?
Мать, успев налить ему чаю, уже открывала ящики буфета и складывала белье в плоский чемоданчик.
— Лук и стрелы не уместятся в чемодане, заберешь их как-нибудь вечером, когда папа вернется с работы.
— Ну хотя бы автомобильчики можно?
— Не все. Очень надо твоей тете, чтоб ей загромождали дом разным хламом! Вот кончишь завтракать, отбери себе пяток-другой. Небось не на полгода я уезжаю!
— А сколько тебя там продержат?
— Кто их ведает. Недолго, несколько дней.
— А меня будут пускать к тебе?
— Вот это нет. Ребятишек в больницу не пускают, там лежат совсем хворые, им требуется тишина.
— Я могу не шуметь. Буду сидеть тихо как мышь, если нужно.
— Порядок для всех один. И потом, ты оглянуться не успеешь, как я уже вернусь, а покамест папа придет меня проведать и все тебе расскажет.
— Непонятно, почему тебя Дэзи не может отвезти, — неожиданно проворчал отец. — Чего зря баламутить людей, срывать с работы…
— Ну, ясное дело! — вспылила мать. — Как болит голова с похмелья или же лень одолела, так мы запросто отпрашиваемся с работы, а как жену везти в больницу, это значит баламутить людей. Сказано тебе, это твое прямое дело, и заодно узнаешь все, что полагается: в какие часы разрешают посещать и прочее.
— Просто-напросто не вижу смысла швырять на ветер деньги за полдня работы, вот и все. Мы вроде бы не миллионеры.
— Правильно, зато меня теперь недели две содержать не надо — значит, на этом выгадаешь. Скажи лучше, неохота отвозить, и точка. Потому и норовишь переложить на других.
Отец насупился.
— Не люблю я больницы. Мне от них не по себе.
— Эх ты, нюня! Жаль, не тебе ложиться под нож. Тогда бы точно была причина киснуть.
Джоби резким движением вскинул голову.
— Почему нож, мама? Разве тебя собираются резать?
— Мне надо делать операцию, Джоби, но это не страшно. Их делают людям каждый день. Я очень скоро вернусь домой, цела и невредима.
Она выпрямилась, стоя спиной к окну, и тень скрыла от него выражение ее лица, только поднятая рука отчетливо выделялась на ярком солнце. На матери было ее лучшее платье, и пахло от нее как по воскресеньям.
Джоби вдруг стало страшно. Мир этих взрослых недоступен пониманию, в нем невозможно разобраться. Ему говорят — несколько дней, друг другу — две недели. А сейчас он в первый раз услышал, что его мать собираются резать. Он не подозревал, что дело так серьезно. Впервые к нему закралась мысль, что она может вообще не вернуться. Кусок сосиски застрял у него в горле, точно корка черствого хлеба.
— Не уезжай, я не хочу, — выговорил Джоби.
Слезы хлынули у него из глаз. Взрослые всегда держатся так уверенно, словно все знают и ничего не боятся. А потом приходит минута, когда ты видишь, что они тоже беззащитны, и земля уходит у тебя из-под ног.
— Не уезжай, мама, не надо!
Она уже стояла рядом, и он уткнулся лицом ей в бок, обтянутый мягкой тканью, чувствуя, как ее ладонь поглаживает его по макушке.
— Ну тихо, тихо. Ну будет, Джоби. Ты ведь у меня молодец, настоящий мужчина. Как же, сынок, мне не ехать — не поеду, кто меня вылечит? И чем я скорее лягу в больницу, тем раньше вернусь домой. Не бойся, ничего страшного нет. Ты не успеешь опомниться, а я уже буду тут как тут, живая и здоровая.
Она протянула ему батистовый платочек.
— На-ка, вытри глаза, пока не пришла тетя Дэзи. Зачем ей видеть, что ты плакал, верно?
Всхлипывая, шмыгая носом, Джоби вытер слезы.
— А теперь быстренько доедай, похоже, это уже она.
В заднюю дверь постучали.
Тетя Дэзи вслед за этим открыла бы дверь и вошла в дом, но стук повторился. Мать вышла в судомойню. Оттуда послышались невнятные голоса, и она вновь заглянула в комнату.
— Это тебя спрашивают. Сидни Прендергаст. Принесла нелегкая, и так дел невпроворот…
— Снап? — Джоби вскочил с места. — Мне нужно с ним повидаться.
Он выбежал на заднее крыльцо и припустился по двору на улицу. В отдалении, сунув руки в карманы, брел с опущенной головой Снап.
— Эй, Снап!
Снап поднял голову и оглянулся. Когда он двигался развинченной походкой на своих длинных ногах, долговязый и тощий как жердь, нескладный, выворачивая внутрь колени, точно новорожденный жеребенок, и болтая руками, чудилось, будто он вот-вот распадется на части. На носу, густо усеянном веснушками, сидели очки в стальной оправе, губастый рот широко улыбался, открывая неровные крупные зубы. Но примечательнее всего в его внешности была шапка жестких пламенно-рыжих волос. Раз увидев Снапа, его уже невозможно было спутать ни с кем, его узнавали за четверть мили.
Снап прошел несколько шагов обратно и остановился, ковыряя носком башмака грязь на краю мостовой.
— Я с утра не могу идти гулять, — сказал Джоби.
— Ага, твоя мама мне сказала.
— Ей сегодня ехать в больницу.
— Знаю, ты говорил.
— А я буду жить у тети Дэзи.
— И это говорил.
Они помолчали.
— Я, может, сам за тобой зайду после обеда, если пустят.
— Меня не будет. Мы едем с мамой в Лидс, за покупками.
— А-а…
— Чай пить пойдем в кафе.
— Понятно… Тогда лучше вечером зайду.
— Я только не знаю, в котором мы часу вернемся. Хочешь, заходи на всякий случай.
— Ладно…
Снап подошел ближе, волоча ногу по краю тротуара.
— Ты ревел, что ли?
— Нет, — сказал Джоби. — С чего это ты взял?
— Подумал так, вот и все.
— В глаз что-то попало.
— Бывает…
За Снаповой спиной из-за винной лавки на углу показались тетя Дэзи и ее дочка Мона и свернули в их сторону.
— Вон, я вижу, тетя идет, мне пора.
— Ну давай, — сказал Снап.
— Значит, увидимся, да?
— Ага, увидимся.
— Не застану вечером, завтра утром зайду за тобой.
— Договорились.
Джоби переступил с ноги на ногу.
— Тогда счастливо, Снап.
Снап поднял руку.
— Счастливо, Джоби.
Он двинулся вразвалку навстречу двум женщинам. Джоби побежал домой.
— Это надо же — Снап! — усмехнулась его мать. — И где только он сподобился подцепить такую кличку!
— Так он ведь Сидни Норман Артур Прендергаст. Сокращенно — С-Н-А-П. Ясно?
— Сидни, Норман, Артур… Фу ты, с ходу и не выговоришь. Хоть с королевской фамилией тягайся. Ишь сколько имен навьючили на шею парню, немудрено, что малость очумелый.
— Никакой он не очумелый! Голова работает — будь здоров!
— Чего-то не больно заметно.
— Он много думает, а потом пишет про это книжки.
— Да ну?
— Говорит, когда вырастет, отдаст их напечатать. Можно бы, говорит, и сейчас, только не поверят, что это он сам написал, если откроется, что ему всего одиннадцать лет, вот он и ждет, пока будет шестнадцать, а тогда пошлет издателям.
— Интересные у него мысли.
— У него их полным-полно, интересных мыслей. Ни у кого их столько нет, как у Снапа.
— Ничего, вот пойдешь в классическую школу, познакомишься с другими ребятами, и, возможно, тебя будет меньше к нему тянуть.
Джоби, не вполне улавливая ход ее рассуждений, промолчал.
— А теперь лучше бы отложил автомобильчики, какие брать с собой. Тете Дэзи давно пора быть здесь.
— Они с Моной уже идут по улице, — сообщил ей Джоби.
Отец, все еще сидя за столом, сдвинул в сторону посуду и развернул газету.
— Этому Гитлеру поганому опять неймется. Теперь на Польшу точит зуб. Вконец зарвался, прохвост.
— Вот именно, — сухо отозвалась мать. — Я так считаю, вам с Черчиллем нелишне будет его осадить.
— Пускай не мне, но кому-нибудь — самое время. Попомни мои слова, нам с ним не миновать схлестнуться.
— Тебе, во всяком случае, самое время надеть воротничок и галстук.
Уэстон посмотрел на часы.
— Сейчас только полдесятого, раньше половины одиннадцатого нам там нечего делать.
— Во-первых, неизвестно, как будет с автобусами. А потом, не люблю я приезжать в последнюю минуту.
— Джоби, смотайся-ка наверх за моим барахлишком, — сказал отец. — Оно там на комоде. Запонку поищи не забудь.
Когда Джоби, выполнив поручение, спускался по лестнице обратно, из-за двери донеслось: «Есть кто дома?» — и в комнату, благополучно завершив долгое путешествие по Рансибл-стрит, вплыла из судомойни тетя Дэзи, ведя за собою на буксире молчаливую Мону.
Тетя Дэзи приводилась его матери старшей сестрой, потом шли два брата, потом — его мать. Один из братьев содержал в Колдерфорде небольшую слесарно-водопроводную мастерскую, другой два года назад переселился в Австралию. Родив первого ребенка (умершего в младенчестве), тетя Дэзи раздобрела и осталась толстухой навсегда. Едва дыша после тяжелого подъема по крутой улице, она плюхнулась на стул и принялась отдуваться, хватая воздух открытым ртом.
— Когда уж наконец пустят автобус вверх по Рансибл-стрит, — пропыхтела она; грудь ее то вздымалась, то опадала под черным мешковатым пальто.
— Скажи Теду, пускай заведет этот разговор в автобусном парке, — сказал отец. Он взял принесенные сыном воротничок и галстук и стал, слегка подогнув колени, перед зеркальной дверцей буфета.
— Совсем не обязательно тебе было сюда тащиться, между прочим, — заметила мать. — Нам только довести Джоби до автобусной остановки, а дальше он бы и один доехал.
— Да я думала, может, пособить в чем понадобится. — Тете Дэзи, которая сопровождала сестру, когда та ездила к специалисту, было, по правде говоря, обидно, что не она везет ее в больницу. — Ты честно не хочешь? А то гляди, могу поехать.
— Не надо, Дэзи, хотя спасибо тебе, конечно. Сами справимся.
— Уж я говорил ей: раз сестра предлагает, поезжайте вместе, — сказал отец. — Какое там, и слушать не хочет.
— Давай не будем опять начинать все сначала. Меня отвезешь ты, и кончен разговор.
— Ладно, будь по-твоему — рабочий день все равно поломали.
С той минуты, как в доме появились тетя Дэзи и Мона, отца точно подменили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12