— У нас она будет как сыр в масле кататься, а у вас что… Разве мы не знаем, что твои, Марусенька, дети на одной картошке растут?..
— Лучше, конечно, чтобы она не знала, кто ее настоящие родители… Мы бы ее удочерили, — рассудительно вставил дядя Коля.
— Ой, что вы, — наконец, как бы очнувшись, простонала мать. — Она же такая маленькая…
— Не такая она и маленькая, — перебила тетя Зина. — Бывает, дети совсем без матери остаются, еще при рождении, и вырастают, а ей семь месяцев… Ваня, — повернулась она к отцу. — Вы скажите Марусе… Мы же вам добра желаем…
— Ой, нет, — снова простонала мать и подалась к Ирочке. Девочка, увидев мать, протянула ей ручонки, но тетя Зина, словно твердо решив не расставаться с ребенком, крепко прижала девочку к себе. Ирочка засмеялась и обняла теткину шею. Мать, увидев это, в нерешительности отступила, отошла к стене и уже оттуда испуганными глазами смотрела на девочку. А тетя Зина снова обратилась к отцу.
— Ваня, я прошу вас, уговорите Марусю, скажите ей, что так будет лучше. Для Ирочки… Вы же знаете, что добра у нас немало, а жизнь человеческая не вечна, со временем все будет ее… А так что? Чужие люди все растащат, а нам на старости и воды подать некому будет…
Отец поднялся, отошел в угол, где висела его куртка. Долго шарил по карманам, пока нашел мятую пачку папирос. Вытащил одну, закурил.
— Как она, — хрипло бросил он, кивнув на мать.
— Что вы его спрашиваете! — в отчаянии заговорила та. — Разве он отец своим детям? Он не только Ларисе, он и своим детям отчим, всех бы пораздавал, разве ему жалко!
Мать заплакала. Отец не ответил ни слова, сел на диван и крепко затянулся папиросой.
— Не надо, Марусенька, не волнуйся, — подошла к матери тетя Зина, обняла ее одной рукой (на второй все еще держала Ирочку). — Мы и не думали, что так получится… Мы же хотели, как лучше… А для нас Ирочка была бы такой радостью… — И тетя Зина поднесла к глазам свой кружевной платок.
Мать с теткой всхлипывали. Дядя Коля сидел красный, надутый.
— Уж очень это неожиданно… Я просто и не знаю, — растерянная, сквозь слезы бормотала мать. Она словно бы стала сдаваться.
Тетка, заметив это, оживилась:
— Подумай, Марусенька, не отказывайся сразу, подумай о ребенке, о его жизни, — все крепче прижимала она к себе Ирочку.
— Да разве что подумать, — всхлипывала мать.
— И думать нечего! — вдруг резко и даже зло сказала Лариса.
Все повернулись к ней.
— И думать нечего, — повторила она.
Лариса подошла к тетке и решительно забрала девочку.
— Не отдадим Ирочку! — сердито сказала она, подошла с сестренкой на руках к матери, села рядом.
С минуту все растерянно молчали. Первой опомнилась тетя Зина, задыхаясь от злости, проговорила:
— Это уж совсем не твое дело! Нечего тебе вмешиваться!.. Ты и сама еще ребенок! На такие дела отец с матерью есть!
— А вот и мое дело! — отрезала Лариса. — И мама тоже не отдаст, потому что я пойду работать. Вот только экзамены сдам…
Мать удивленно на нее смотрела. Ну да, конечно, она же еще ничего не знает и понятия не имеет о Ларисином решении — та все не отваживалась сказать…
Но мать не только удивилась, она как будто вдруг набралась силы, осмелела. И следа не осталось от недавней растерянности, нерешительности. Кинулась к Ларисе, забрала у нее Ирочку, крепко прижала малышку к себе.
— Что вы, дорогие мои, — сквозь радостные слезы говорила она. — Разве я смогу… Разве отдам… Куда ее, такую крошку, девочку мою…
Отец внезапно поднялся с места, совершенно трезвыми глазами посмотрел на Ирочку, на Ларису. Казалось, он собирался что-то сказать, но не сказал ничего, махнул рукой и быстрым шагом вышел из комнаты.
5
Матери хотелось, чтоб Лариса научилась шить, и порою она доверяла ей не слишком сложную работу из той, что брала в артели. Вечерами они часто сидели под лампой вдвоем и работали.
Вот и теперь они заняты делом. Лариса сметывает два куска розового ситца, она шьет, а из головы у нее не выходит тот день, когда тетя Зина и дядя Коля явились за Ирочкой.
У Ларисы с того дня словно глаза открылись шире — на мир, на людей.
Теперь она знает, за что не любит тетку с дядькой. За то, что они думают только о себе. Им не жаль было мамы — забрать у нее Ирочку. Не жаль было и Ирочки — забрать ее у мамы. А еще говорят, что хотят им добра. Небось тогда и ночевать не пригласили — такие они добрые…
И еще Лариса поняла в тот день, что ненавидит отчима. Из-за него страдает мама. И он запросто мог отдать Ирочку. А уж этого она ему никогда в жизни не простит. Хотя в последнее время он как будто и переменился, сам на себя не похож. Ходит притихший, никого не ругает, какими-то странными глазами смотрит на нее, пытается заговорить. Но она все равно его ненавидит. Ненавидит она и водку, зачем только продают ее в магазинах? Если бы только ей позволили, она взяла бы палку и переколотила бы все до одной бутылки с водкой. Во всех магазинах во всем мире!
А маму она жалеет, ох как жалеет! Ну, да ничего. Скоро маме станет легче, вот пойдет работать Лариса — и все у них наладится.
У матери — свои думы. Она вдруг отведет глаза от работы, глянет на темноволосую дочкину головку, склонившуюся над шитьем, — вздохнет.
Странное сейчас у матери чувство к старшей дочери. К обычной материнской любви прибавилось уважение. И ей как будто стыдно перед дочкой. Может быть, оттого, что не сразу решилась: как поступить с маленькой?
Нет, она и сама ни за что не отдала бы Ирочку, мало ли что скажешь в иную минуту…
Но Лариса… Лариса… Так оборвала тетку. И гордость за дочь заливает материнское сердце. Даже отца, такого истукана, и то вроде проняло. Ходит, как побитая собака. Может, совесть наконец проснулась. Но только она ему больше не верит, уродился теленок с лысинкой, с лысинкой и помрет. «Сама детей выращу, — думает мать. — Вон Лариску вырастила, и кто про нее худое слово скажет. И работящая, и учится хорошо».
Мысли о Ларисе приводят и к другим заботам. Мать чувствует свою вину перед старшей дочерью — разве может она дать ей то, что положено иметь девочке ее возраста? У Ларисы нет приличного платья и туфель нет, бегает в заштопанных прорезинках. И всю зиму проходила в курточке из старого пальто. А она уже большая, почти взрослая девушка, работать собралась…
Но как только подумает мать про эту работу, — сердце сжимается. Куда же ей… дитя еще. Ученицей токаря надумала, как будто легкий это хлеб — на заводе… Учиться ей надо, подружки вон об институтах мечтают.
Сидят они так, мать с дочерью, и у каждой свои мысли. То ложатся они ровной строчкой на шитье, то вдруг запутаются в узел, и — распутывай их, развязывай…
6
Лариса сдает экзамены. Мать старается теперь всюду поспеть сама, чтоб не отрывать дочку от книги. Экзамены Лариса сдает очень хорошо, пока на одни «отлично». За заботами и волнениями и о работе говорить забыла. «Может, передумала», — надеется мать. И сама старается ничем не напоминать Ларисе о заводе. Пускай им тяжело живется, очень тяжело, а Ларисе все-таки лучше учиться.
Но однажды вечером, когда у Ларисы оставался всего один экзамен — геометрия, к ним пришла классная руководительница Екатерина Ивановна. Она приходила и раньше, мать была знакома с ней, но все же почему-то очень растерялась и разволновалась, когда увидела учительницу в дверях. На ходу вытирая полотенцем руки (стирала белье на кухне), мать заметалась по дому, отыскивая куда бы получше усадить гостью.
— Извините, — говорила она, — у меня тут такой беспорядок.
— Ничего, ничего, — успокаивала ее Екатерина Ивановна. — Домашние дела не переделаешь, кому это неизвестно?
Мать села напротив учительницы, сложила на коленях еще влажные, распаренные в горячей воде руки.
Екатерина Ивановна положила на стол портфель, провела ладонями по темным, гладко причесанным волосам.
— А где Лариса? — спросила она.
— В магазин пошла, — ответила мать. — Скоро придет.
— Ну, это и к лучшему. Поговорим сразу о деле. Знаете ли вы, что Лариса собирается бросить школу?
— Знаю, Екатерина Ивановна, — вздохнула мать.
— И вы позволяете?
— И рада бы не позволить, но она так твердо решила…
— Поймите, Мария… простите, забыла ваше отчество…
— Семеновна, — подсказала мать.
— Поймите, Мария Семеновна… Лариса очень способная девочка, нам очень не хотелось бы, чтоб она оставила учебу.
— И я ей то же говорю — учись… Но она такая упрямая, — оправдывалась мать.
— Я знаю, что она упрямая. Сегодня явилась к директору и потребовала документы. Куда же она собралась?
— Да на завод хочет… А вон она и сама бежит. — Мать заметила в окне мелькнувшее платье Ларисы. — Поговорите вы с ней сами… Меня она не слушает.
Запыхавшись, вбежала Лариса. Увидела учительницу, растерялась, сложила на столе покупки, стала поправлять черный клеенчатый поясок на платье.
— Садись, Лариса, поговорим, — сказала Екатерина Ивановна.
Лариса села на диван рядом с Ирочкой, обложенной со всех сторон подушками, взяла пустую катушку от ниток, стала крутить ее в пальцах.
— Что же ты глаза опустила, — с укором сказала мать. — Положи катушку, видишь, учительница к тебе пришла.
Лариса отбросила катушку, подняла глаза на Екатерину Ивановну. В них больше не было смущения, они смотрели упорно и немного даже дерзко.
— Так ты всерьез решилась бросить школу? — спросила Екатерина Ивановна.
— Конечно, — коротко ответила Лариса.
— А почему б тебе не кончить десять классов? Екатерина Ивановна скажите ей… Хотя бы десять классов кончила…
— А какая разница, восемь или десять? — пожала плечами Лариса. — Все равно в институт пойти я не смогу.
Несколько минут все молчали.
— Я понимаю, — сказала Екатерина Ивановна. — Видимо, в семье у вас… Ларисе тяжело…
Громко хлопнула дверь и в комнату влетел Леня, а за ним Сережа. Сережа, увидев учительницу, замер на пороге, поздоровался.
— Вот она, моя гвардия, — улыбнулась мать, поднимаясь. — Где ж это ты так ударился? — спросила она, заметив на круглой и румяной Лениной щеке свежую царапину.
— Это мы в границу играли, — глотая слова, стал объяснять Леня. — Сережка был пограничником, а я… а я… шпионом, так он меня ловил…
Мать строго глянула на старшего.
— Он сам виноват, — стал оправдываться Сережа, — я не виноват…
— Ага, не виноват, — заныл Леня, — а чего ж ты не ловишь, а толкаешься…
Сережка снова стал было оправдываться, но мать перебила:
— Ладно, некогда мне вам суд чинить, возьмите по куску хлеба и марш на улицу, не мешайте нам.
Мать подошла к шкафчику, вынула буханку хлеба, отрезала два ломтя. Потом развернула один из принесенных Ларисой кульков, намазала хлеб жиром и дала мальчишкам.
Их после этого только и видели, а мать вернулась на свое место, сложила руки на коленях.
Екатерина Ивановна смотрела на дверь, за которой исчезли мальчики, перевела взгляд на Ирочку, игравшую пустой катушкой, и только потом повернулась к Ларисе.
— Мы что-нибудь придумаем, чтобы помочь тебе… — Сегодня говорили об этом с директором, он тоже не хочет отпускать тебя…
— Работать я, Екатерина Ивановна, все равно пойду, — упрямо сказала Лариса. — А учебу я не брошу… Буду учиться в вечерней школе…
Екатерина Ивановна поднялась, подошла к Ларисе, положила ей руку на плечо.
— Хорошо, Лариса, — серьезно, как взрослой, сказала она. — Я понимаю тебя. Мы что-нибудь придумаем.
7
Лариса бежала домой; когда совсем захватывало дух, приостанавливалась, шла шагом — потом бежала снова. Так не терпелось ей принести матери радостную весть.
— Мамочка! — закричала еще с порога. — Мамочка, ты знаешь, я иду в ремесленное!
— Какое еще ремесленное? Что это такое? — удивилась мать.
— Да ты пойми! — кричала Лариса, размахивая перед ней руками. — Пойми! Ремесленное училище! Директор мне сказал! Они с Екатериной Ивановной дают мне рекомендацию!
Мать ничего не могла взять в толк.
— Ах, мамочка, ты же ничего не знаешь, — радостно смеялась Лариса. — В этом году открываются такие училища — ремесленные. Там будут учить какой-нибудь профессии, я, например, буду наборщицей… Книжки буду делать, в типографии… И учиться буду! Туда не всех принимают, а только тех, кто хорошо учится, у нас много девочек и ребят хотели поступить, но мест не хватает, даже Оля просилась, чтобы приняли, но у нее по физике тройка, — взахлеб рассказывала Лариса.
Мать смотрела на Ларису, не зная, радоваться ей или печалиться.
— Там нам форму выдадут, понимаешь? Гимнастерка, юбочка, ботинки. А зимой — шинель! Представляешь, как интересно — я и в форме! — Лариса крутнулась перед матерью, подхватив пальцами края юбочки, как будто на ней уже была форма. — И все бесплатно. И форма, и питание, а жить мы будем в интернате!
— В интернате? — переспросила мать. — Значит, ты уйдешь от нас? — у губ матери легла печальная морщинка.
От этих слов и Ларисина радость немного померкла.
Она сразу как-то не подумала, что матери горько расстаться с нею.
— Мамочка, — обняла она мать. — Это же здесь, в городе… Я каждое воскресенье буду приходить!
— Что ж, — вздохнула мать. — Может, так оно и лучше будет… Сыта, одета…
А подумав еще, поразмыслив, пришла к выводу, что для Ларисы это в самом деле хорошо. Лучше, чем работать на заводе, а вечерами учиться.
А что деньги не сразу зарабатывать станет, так не о том печаль. Жили до сих пор, проживут и дальше.
— Мамочка, из первой же получки я куплю тебе теплый платок! Вот увидишь! — говорила Лариса.
— Ладно уж, ладно, — отвечала мать. Ей было и радостно за дочку, и все же немного грустно — вот не может удержать дитя под своей материнской опекой.
В открытом окне показалась Олина голова. Оля, как всегда, улыбалась.
— Как хорошо, что ты пришла! Иди сюда! — обрадовалась Лариса.
Но Оля в дом не пошла, она звала Ларису на улицу, делая ей таинственные знаки.
Мать глянула в окно поверх Олиной головы. На тротуаре против дома стоял парнишка с двумя значками на пиджаке и смотрел на их окна.
Бросила взгляд на улицу и Лариса. Мать заметила, как вспыхнуло лицо дочери.
— Я пойду, мамочка, — торопливо проговорила она. — Это Володя… Они меня зовут…
И, не дождавшись позволения, выбежала из дому. В окно матери было видно, как поздоровалась Лариса с парнем и как они втроем пошли по тротуару. Лариса смотрела то на Олю, то на Володю и что-то горячо им объясняла. Наверно, про свое ремесленное, хвасталась, что скоро будет носить форму и зарабатывать деньги.
8
И вот Лариса последний день дома. Ее уже зачислили в ремесленное, она пришла забрать свои вещи — книги, тетради, альбом. На Ларисе новенькая черная гимнастерка с буквами «РУ» на воротнике, черная юбочка, новые ботинки, форменная шапка. Лариса решила, что теперь к ее шапке вовсе не подходит челка, и зачесала ее набок, прихватив заколкой. Косы уложила сзади плетенкой. «Некрасиво, если болтаются из-под шапки», — объясняет она.
Сережка с завистью смотрит на сестру. Он уже заявил матери, что как только закончит семь классов, обязательно тоже пойдет в ремесленное.

И Лене очень нравится Ларисина форма. Он уже примерял шапку, она ему «почти как раз», только немножко сползает на глаза.
Лариса складывает книги в маленький, обшарпанный, с оторванной ручкой чемоданчик.
— Мы будем жить вчетвером в комнате, — рассказывает она матери. — Я уже подружилась с девочками.
Мать ходит по комнате туда и сюда, ей хочется чем-то помочь дочке, но она не знает чем.
— Может, тебе белье положить? — спрашивает она.
— А зачем, мамочка? — удивляется Лариса. — Там ведь у нас все казенное будет. Вот разве салфеточку эту возьму, — показывает она на вышитую круглую салфеточку, которой укрыта верхняя полка этажерки. — На тумбочку свою постелю.
— Бери, бери, — соглашается мать и торопливо снимает с этажерки пустые флаконы из-под одеколона, стоящие там для украшения.
Сережка тоже хочет чем-то помочь сестре, он ходит вокруг стула, на котором стоит чемоданчик.
— Как же ты понесешь его? — спрашивает он. — У него же ручка оторвана… — И лицо у Сережки проясняется. — Я его тебе мигом починю!
Сережка бросается к столику, вытаскивает ящик, в том ящике гвозди, шурупы, ролики… Сережка усердно роется в этих сокровищах и наконец находит то, что надо — кусок медной проволоки.
— Вот! — радуется брат. — Сейчас мы так прикрутим твою ручку, что век не оторвется!
Сережка колдует над чемоданом. Леня вертится вокруг, готовый по первому зову прийти на помощь, но Сережка только отгоняет его, чтоб не мешал.
Очень старается Сережа. Несколько раз прикрутил ручку проволокой и теперь хочет перегнуть и отломать остаток. Но проволока крепкая, не поддается. Еле справился Сережка с лишним хвостом, торчащим из ручки чемоданчика.
— Во, видала! — торжествующе поднимает он чемоданчик за отремонтированную ручку. — Сто лет не оторвется!
Лариса уже собралась. Ей надо скорее идти. Во-первых, на улице ждет Володя, а во-вторых, ей не хочется видеть отчима.
1 2 3 4 5 6 7 8