Или потому, что мы ехали, внимательно следя за дорогой, а головы были забиты фермой Меликетти.
– Поднимемся на неё, – предложил Череп. – Заберёмся на эту гору.
– Может, есть что-нибудь интересное там, наверху, – поддержал я.
Нечто притягательное было в этом холме, казавшемся невероятным, может быть, там обитало какое-нибудь странное животное. Так высоко никто из нас ещё не забирался.
Сальваторе прикрыл глаза от солнца и посмотрел на вершину.
– Готов поспорить, что сверху видно море. Да, мы должны туда подняться.
Мы замерли, разглядывая холм. Это было приключением почище свиней Меликетти.
– А на самой макушке мы поставим наш флаг. Чтобы каждый, кто туда заберётся, знал, что раньше его там были мы, – сказал я.
– Какой флаг? У нас нет никакого флага, – заметил Сальваторе.
– А курица?
Череп схватил мешок, где сидела птица, и начал размахивать им в воздухе.
– Точно! Свернём ей шею, воткнём в задницу палку, а второй конец в землю. Я понесу её наверх.
Курицу на колу могли принять за знак ведьмы. Но Череп уже командовал:
– Вперёд, на вершину. Идти только прямо. След в след идти запрещается. Останавливаться нельзя. Кто приходит последним, тому наказание.
Мы разинули рты.
Соревноваться! Зачем?
Мне было понятно. Он хотел отомстить Барбаре. Он знал, что она точно придёт последней и получит сполна.
Я подумал о своей сестре. Я сказал, что она ещё слишком мала, чтобы участвовать в таких соревнованиях, и это несправедливо, потому что она обязательно проиграет.
Барбара сделала отрицательный жест пальцем. Она хорошо поняла, какой сюрприз приготовил ей Череп.
– Это не важно. Соревнование есть соревнование. Она пришла с нами. Или участвует, или остаётся внизу.
Ну уж нет. Я не мог оставить Марию. История с крокодилами не выходила у меня из головы. Меликетти был вежлив, но это не значило, что можно ему доверять. Если он её убьёт, что я потом скажу маме?
Если моя сестра остаётся, остаюсь и я. Тут вступила Мария:
– Я не маленькая! Я тоже хочу соревноваться.
– Закрой рот!
Решение принял Череп: может идти, но не участвовать.
Мы бросили велосипеды за фонтанчиком и двинулись в путь.
Вот так я оказался в низу холма. Я натянул Марии башмачок.
– Сейчас можешь идти?
– Нет. Очень больно.
– Подожди. – Я пару раз дохнул на ногу. Затем собрал немного сухой земли, плюнул, перемешал и положил на больное место. – Сейчас пройдёт. – Я знал, что это не поможет. Земля помогала хорошо от укусов пчёл и крапивы, но не при вывихах.
– Так лучше?
Она вытерла нос ладошкой.
– Чуть-чуть.
– Попробуешь идти?
– Да.
Я взял её за руку:
– Тогда пошли. Давай, а то мы последние.
И мы направились к вершине. Каждые пять минут Мария должна была садиться, чтобы дать отдохнуть ноге. К счастью, поднялся лёгкий ветерок и идти стало легче. Он шелестел в пшенице, словно чьё-то лёгкое дыхание. Внезапно мне показалось, что совсем рядом с нами мелькнул зверь. Тёмный, стремительный. Волк? Нет, в наших краях волков не водилось. Может быть, лиса или собака.
Подъем был крутой и никак не заканчивался. Прямо перед глазами только пшеница, и, когда глаза увидели кусочек неба, я понял, что осталось всего ничего, что вершина вот она, рядом, что мы почти пришли.
И не увидели ничего особенного. Всё покрыто пшеницей, как и остальная земля вокруг. Под ногами такая же рыжая и прожаренная почва. Над головой то же раскалённое солнце.
Я посмотрел на горизонт. Его заволакивала молочная дымка. Моря не было видно. Только другие холмы, пониже, ферма Меликетти с загонами для свиней и расщелиной, а также белая дорога, разрезавшая поля. Длинная дорога, по которой мы проехали на велосипедах, чтобы добраться сюда. Были видны также маленькие-маленькие строения, где жили мы. Акуа Траверсе. Четыре домика и старинная вилла, затерявшиеся в пшенице. Лучиньяно, самый близкий к нам городок, был скрыт облаками.
– Я тоже хочу посмотреть, – сказала сестра. – Покажи мне.
Я посадил её себе на плечи, хотя ноги меня еле держали. От усталости. Интересно, что она могла видеть без очков?
– А где остальные?
Там, где они прошли, был беспорядок, многие стебли согнуты, а некоторые поломаны. Мы пошли по этим следам, ведшим к противоположному склону холма.
Мария сжала мне руку, вцепившись ногтями в кожу…
– Какая гадость!
Я повернулся.
Они сделали это. Они посадили курицу на кол. Она торчала на самом острие камышовой трости. Свисающие ноги и широко расставленные крылья. Испачканная кровью голова свешивалась набок, наводя ужас. Из сжатого клюва капали тяжёлые красные капли. Рой мух с блестящими брюшками вился вокруг, налипая на глаза, на кровь.
Ледяная дрожь прошла у меня по спине.
Мы пошли дальше, перевалили через хребет и стали спускаться.
Куда, чёрт побери, они потопали? Почему спустились по этой стороне?
Пройдя ещё метров двадцать, я понял куда.
Холм не был круглым. С противоположной стороны он терял свою безукоризненность и перетекал в подобие бугра, который, выгибаясь, плавно снижался до самой равнины. Посреди этого бугра находилась узкая впадина, которую можно было разглядеть, наверное, только сверху или с самолёта.
Легко было бы вылепить этот холм из глины. Сначала скатать шар. Затем разрезать его надвое. Одну часть положить на стол. Из другой половинки сделать сосиску, нечто вроде толстого червяка, прикрепить к первой, выдавив посредине небольшое углубление.
Самым удивительным было то, что в этой спрятанной от глаз впадине росли деревья. Укрытая от ветра и солнца, стояла самая настоящая дубовая роща. А посреди неё – одинокое строение.
Заброшенный дом с провалившейся крышей из коричневой черепицы и тёмными балками просвечивал сквозь листву.
Мы спустились вниз по тропинке и вышли к дому.
Здесь было всё, чего я сейчас желал больше всего на свете, – деревья, тень и прохлада.
Цикад не было слышно, только щебетанье птиц. Кругом полно лиловых цикламенов. И ковёр зелёной травы. И замечательный запах. Мне ужасно захотелось поскорее найти местечко у какого-нибудь дерева и завалиться поспать.
Сальваторе появился неожиданно, как призрак.
– Ты видел? Здорово, да?
– Ещё как! – ответил я, оглядываясь по сторонам. Наверняка здесь должен быть ручей, где можно попить.
– Чего тебя так долго не было? Я уж подумал, что ты вернулся вниз.
– Нет, просто сестра ногу подвернула, поэтому… Пить хочется. Где здесь вода?
Сальваторе достал из сумки бутылку.
– Тут осталось немного.
Я разделил воду с Марией по-братски. Хватило как раз смочить губы.
– Кто выиграл? – Я был озабочен наказанием. Я чувствовал себя смертельно уставшим. Надеялся, что Череп, как исключение, сможет простить мне или отложить его на другой день.
– Череп.
– А ты?
– Пришёл вторым. За мной Ремо.
– Барбара?
– Последняя. Как обычно.
– И кого накажут?
– Череп говорит, что это должна быть Барбара. А Барбара говорит, что это должен быть ты, потому что ты пришёл последним.
– И что?
– Не знаю, я пошёл пройтись. Меня уже достали эти его наказания.
И мы зашагали к дому.
Дом держался на ногах из последних сил. Он возвышался посреди небольшой поляны, заваленной дубовыми ветками. Глубокие трещины рассекали стены от крыши до фундамента. От оконных рам остались одни воспоминания. Кривое фиговое деревце росло на лестнице, ведущей на балкон. Его корни раскрошили камень ступеней и обрушили парапет. Лестница вела к старой, окрашенной синей краской двери, рассохшейся от солнца и изъеденной жучками. В глубине дома виднелась высокая арка, за ней зал со сводчатым потолком. Конюшня, наверно. Проржавевшие трубы и деревянные лаги подпирали потолок, обвалившийся в нескольких местах. На полу лежал засохший навоз, зола, груды кирпичных обломков и строительного мусора. Большая часть штукатурки стен обвалилась, обнажив каменную кладку, сложенную всухую.
Череп сидел на баке с водой и бросал камни в ржавый бидон.
– Забито, – сказал он и уточнил: – Это место принадлежит мне.
– Что значит «мне»?
– А то. Я первым его увидел. Кто первый находит что-нибудь, тому это и принадлежит.
Вдруг кто-то толкнул меня в спину так, что я едва не грохнулся лицом об землю. Я обернулся.
Барбара, вся красная, в грязной майке, с всклоченными волосами, готовая наброситься на меня с кулаками…
– Ты пришёл последним. Ты проиграл!
Я выставил вперёд кулаки:
– Я возвращался. Если б не это, то пришёл бы третьим. Ты это знаешь.
– Кого это волнует. Ты проиграл!
– Кому наказание? – спросил я Черепа. – Мне или ей?
Тот некоторое время подумал, затем указал на Барбару.
– Видела? Видела? – Сейчас я любил Черепа.
Барбара начала колотить кулаком по пыли.
– Это несправедливо! Несправедливо! Всегда я! Почему всегда я?!
Я этого не знал. Но знал, что всегда есть кто-то, кто притягивает несчастья. Среди нас это была Барбара Мура, толстуха, жертвенный агнец.
Мне неловко признаваться, но я был счастлив, что не я на её месте.
Барбара крутилась между нами, словно носорог:
– Тогда устроим голосование! Не может решать только он один!
Прошло двадцать два года с тех пор, но я так и не понял, как она решилась позволить себе такое. Должно быть, из-за страха остаться одной.
– Ладно. Давайте голосовать, – согласился Череп. – Я говорю – тебе.
– Я тоже, – сказал я.
– Я тоже, – как попугай сказала Мария.
Мы посмотрели на Сальваторе. Никто не должен был воздерживаться, когда мы голосовали. Такой уговор.
– Я тоже, – произнёс чуть слышно Сальваторе.
– Видала? Пять против одного. Ты проиграла. Так что наказание – тебе, – заключил Череп.
Барбара сжала губы и кулаки и, казалось, сглатывала теннисный мячик. Она склонила голову, но не плакала.
Я зауважал её.
– Что… что я должна сделать? – прошептала она.
Череп почесал шею. Его ублюдочный мозг напряжённо заработал.
Затем, поколебавшись немного, сказал:
– Ты должна… показать нам. Ты должна всем показать это .
Барбара вздрогнула:
– Что я должна вам показать?
– В прошлый раз ты показала титьки. – И повернулся к нам. – На этот раз покажешь нам пипиську. Лохматую пипиську. Ты снимешь трусы и всем её покажешь. – И грубо захохотал, ожидая, что и мы сделаем то же самое. Но все молчали, оледенев, словно ветер с Северного полюса внезапно залетел в эту долину.
Это было уж чересчур. Никто из нас не горел желанием увидеть, что там у Барбары между ног. Это было наказанием также и для нас. У меня свело желудок. Мне захотелось оказаться далеко отсюда. Было что-то грязное во всём этом, что-то… Не знаю что… Мерзкое, вот что. И мне было неприятно, что и моя сестра присутствует при этом.
– И не думай даже, – покачала головой Барбара. – Даже если побьёшь меня.
Череп поднялся и пошёл к ней, не вынимая рук из карманов. В зубах у него был стебель пшеницы.
Остановился напротив. Нагнул шею. Не потому, что был намного выше Барбары. И даже не потому, что был сильнее её. Я бы не ввязался в спор о том, кто бы победил, если бы Череп и Барбара подрались. Если бы Барбаре удалось свалить его с ног и оказаться наверху, она смогла бы его придушить.
– Ты проиграла. И снимай штаны. Будет тебе уроком, дура.
– Нет!
Череп влепил ей оплеуху.
Барбара зашлёпала губами, как форель, и стала тереть щеку. Но так и не заплакала. Повернулась к нам.
– Молчите? – проканючила она. – Вы такие же, как он!
Мы молчали.
– Ладно. Но вы больше меня никогда не увидите. Клянусь головой моей матери.
– Ты что, плачешь? – Череп явно ловил кайф от этого.
– Нет, не плачу, – ответила она, давясь рыданиями.
На ней были зелёные льняные с коричневыми заплатками на коленях штаны, которые продаются в магазинах секонд-хенд. Они были ей тесны, и жир свисал над ремнём. Она расстегнула застёжку и начала расстёгивать пуговицы.
Я увидел белые трусики в жёлтый цветочек.
– Стой! Я пришёл последним, – услышал я собственный голос.
Все повернулись в мою сторону.
– Да! – Я сглотнул. – Я готов.
– Что? – опешил Череп.
Наказание.
– Не-е. Это касается её, а не тебя, – обжёг меня взглядом Череп. – И заткнись.
– Это касается меня. Я пришёл последним. И должен отвечать.
– Нет. Здесь решаю я. – Череп двинулся на меня.
У меня тряслись коленки, но я надеялся, что никто этого не заметит.
– Переголосуем.
Сальваторе встал между мной и Черепом:
– Это можно.
Наш уговор предусматривал и такое.
Я поднял руку:
– Наказание мне.
Сальваторе поднял руку:
– Наказание Микеле.
Барбара застегнула застёжку и всхлипнула:
– Наказание ему. Это справедливо.
Череп от неожиданности растерялся. Поглядел сумасшедшими глазами на Ремо.
– А ты?
Ремо вздохнул:
– Наказание Барбаре.
– Что мне делать? – спросила Мария.
Я головой показал ей – «да».
– Наказание моему брату.
Сальваторе сказал:
– Четыре против двух. Победил Микеле. Наказание ему.
Добраться до верхнего этажа было непросто.
Лестницы больше не существовало. Ступени превратились в кучу битого камня. Мне удалось подняться, цепляясь за ветки фиги. Её шипы расцарапали мне руки и ноги. Один ободрал левую щеку.
О том, чтобы пройти по парапету, не могло быть и речи. Если бы он не выдержал, я свалился бы вниз, в заросли крапивы и шиповника.
Это было наказание, которое выпало мне, чтобы покарать мой героизм.
– Ты должен подняться на второй этаж. Войти в дом. Пересечь его весь. В конце из окна перепрыгнуть на дерево и спуститься вниз.
Я боялся, что Череп заставит меня спустить штаны и продемонстрировать моё достоинство или воткнуть в зад палку, но он выбрал задание намного опаснее, где я как минимум мог себе что-нибудь сломать.
Но это всё же лучше.
Я сжал зубы и, не возражая, поднялся с места.
Остальные уселись под дубом наслаждаться спектаклем, как Микеле Амитрано обломает себе рога.
Каждую секунду кто-нибудь подавал совет:
– Лучше туда.
– Иди прямо. Там больше колючек.
– Съешь ягодку, легче будет.
Я старался их не слышать.
Я уже забрался на терраску. Здесь была небольшая узкая щель между кучей обломков и стеной. Сквозь неё я протиснулся к двери. Она была закрыта на щеколду, но висящий замок, съеденный ржавчиной, разомкнут. Я толкнул створку, и дверь со скрежетом распахнулась. Громкий шум крыльев. Полетели перья. Ураган вспорхнувших голубей, исчезнувших в дыре крыши.
– Что это? Как там? – услышал я голос Черепа.
Разговаривать с ним я не хотел. Я вошёл в комнату, внимательно выбирая, куда ступать.
Это была большая комната. Черепица над ней кое-где осыпалась, в центре свисала балка. В углу находился небольшой камин со сводом в виде пирамиды, покрытой сажей. В другом углу валялись обломки мебели. Проржавевшая и разбитая древняя кухня. Бутылки. Битая посуда. Черепица. Дырявое сито. Все в голубином помёте. И жуткая вонь, кислый смрад, забивавший нос и глотку. На каменном раскрошенном полу выросли кусты и сорняки. В конце комнаты покрашенная красной краской закрытая дверь, которая, видимо, вела в другие комнаты.
Мне надо было туда.
Я перенёс тяжесть на одну ногу и почувствовал, как под ней закачался пол. В то время я весил тридцать пять килограммов. Почти как канистра с водой. Мелькнула мысль: если канистру с водой поставить в центр комнаты, потолок рухнет или нет? Лучше не пробовать.
Чтобы добраться до нужной двери, было бы надёжнее передвигаться вдоль стены. Затаив дыхание, ступая, как балерина на пуантах, я двигался по периметру комнаты. Если бы потолок не выдержал, я бы свалился в конюшню, пролетев метра четыре. Достаточно, чтобы переломать себе кости.
Но этого не случилось.
В следующей комнате, большой, как кухня, пол отсутствовал совсем. Некое подобие мостика соединяло мою дверь с другой, на противоположной стене. Из шести подпорок, поддерживавших балки пола, сохранились только две. Другие представляли собой изъеденные жучками обломки.
Вдоль стен было не пройти. Мне оставался только этот мостик. Уцелевшие подпорки казались более или менее надёжными.
Я замер, парализованный, на пороге. Обратного пути не было. Меня бы потом заели. А если спрыгнуть отсюда? Внезапно четыре метра, что отделяли меня от пола конюшни, не показались мне чрезмерными. И я мог бы сказать остальным, что было невозможно дойти до окна.
Порой рассудок играет с человеком дурные шутки.
Лет десять спустя мне довелось отправиться кататься на лыжах в Гран Сассо. День совсем не подходил для этого. Шёл снег, стоял полярный холод, дул сильный ветер, леденивший уши, и был туман. Мне было девятнадцать, и я лишь однажды вставал на лыжи. Я был возбуждён, и мне было наплевать на то, что все предупреждали об опасности. Я желал скатиться с горы – и все тут. Я уселся в кресло подъёмника, закутанный, как эскимос, и поехал к вершине.
Ветер свирепствовал с такой силой, что двигатель подъёмника автоматически отключался и включался только тогда, когда порывы ослабевали. Кресло продвигалось метров на десять, затем замирало минут на пятнадцать, затем ещё метров сорок, и опять минут двадцать остановки.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Я не боюсь'
1 2 3
– Поднимемся на неё, – предложил Череп. – Заберёмся на эту гору.
– Может, есть что-нибудь интересное там, наверху, – поддержал я.
Нечто притягательное было в этом холме, казавшемся невероятным, может быть, там обитало какое-нибудь странное животное. Так высоко никто из нас ещё не забирался.
Сальваторе прикрыл глаза от солнца и посмотрел на вершину.
– Готов поспорить, что сверху видно море. Да, мы должны туда подняться.
Мы замерли, разглядывая холм. Это было приключением почище свиней Меликетти.
– А на самой макушке мы поставим наш флаг. Чтобы каждый, кто туда заберётся, знал, что раньше его там были мы, – сказал я.
– Какой флаг? У нас нет никакого флага, – заметил Сальваторе.
– А курица?
Череп схватил мешок, где сидела птица, и начал размахивать им в воздухе.
– Точно! Свернём ей шею, воткнём в задницу палку, а второй конец в землю. Я понесу её наверх.
Курицу на колу могли принять за знак ведьмы. Но Череп уже командовал:
– Вперёд, на вершину. Идти только прямо. След в след идти запрещается. Останавливаться нельзя. Кто приходит последним, тому наказание.
Мы разинули рты.
Соревноваться! Зачем?
Мне было понятно. Он хотел отомстить Барбаре. Он знал, что она точно придёт последней и получит сполна.
Я подумал о своей сестре. Я сказал, что она ещё слишком мала, чтобы участвовать в таких соревнованиях, и это несправедливо, потому что она обязательно проиграет.
Барбара сделала отрицательный жест пальцем. Она хорошо поняла, какой сюрприз приготовил ей Череп.
– Это не важно. Соревнование есть соревнование. Она пришла с нами. Или участвует, или остаётся внизу.
Ну уж нет. Я не мог оставить Марию. История с крокодилами не выходила у меня из головы. Меликетти был вежлив, но это не значило, что можно ему доверять. Если он её убьёт, что я потом скажу маме?
Если моя сестра остаётся, остаюсь и я. Тут вступила Мария:
– Я не маленькая! Я тоже хочу соревноваться.
– Закрой рот!
Решение принял Череп: может идти, но не участвовать.
Мы бросили велосипеды за фонтанчиком и двинулись в путь.
Вот так я оказался в низу холма. Я натянул Марии башмачок.
– Сейчас можешь идти?
– Нет. Очень больно.
– Подожди. – Я пару раз дохнул на ногу. Затем собрал немного сухой земли, плюнул, перемешал и положил на больное место. – Сейчас пройдёт. – Я знал, что это не поможет. Земля помогала хорошо от укусов пчёл и крапивы, но не при вывихах.
– Так лучше?
Она вытерла нос ладошкой.
– Чуть-чуть.
– Попробуешь идти?
– Да.
Я взял её за руку:
– Тогда пошли. Давай, а то мы последние.
И мы направились к вершине. Каждые пять минут Мария должна была садиться, чтобы дать отдохнуть ноге. К счастью, поднялся лёгкий ветерок и идти стало легче. Он шелестел в пшенице, словно чьё-то лёгкое дыхание. Внезапно мне показалось, что совсем рядом с нами мелькнул зверь. Тёмный, стремительный. Волк? Нет, в наших краях волков не водилось. Может быть, лиса или собака.
Подъем был крутой и никак не заканчивался. Прямо перед глазами только пшеница, и, когда глаза увидели кусочек неба, я понял, что осталось всего ничего, что вершина вот она, рядом, что мы почти пришли.
И не увидели ничего особенного. Всё покрыто пшеницей, как и остальная земля вокруг. Под ногами такая же рыжая и прожаренная почва. Над головой то же раскалённое солнце.
Я посмотрел на горизонт. Его заволакивала молочная дымка. Моря не было видно. Только другие холмы, пониже, ферма Меликетти с загонами для свиней и расщелиной, а также белая дорога, разрезавшая поля. Длинная дорога, по которой мы проехали на велосипедах, чтобы добраться сюда. Были видны также маленькие-маленькие строения, где жили мы. Акуа Траверсе. Четыре домика и старинная вилла, затерявшиеся в пшенице. Лучиньяно, самый близкий к нам городок, был скрыт облаками.
– Я тоже хочу посмотреть, – сказала сестра. – Покажи мне.
Я посадил её себе на плечи, хотя ноги меня еле держали. От усталости. Интересно, что она могла видеть без очков?
– А где остальные?
Там, где они прошли, был беспорядок, многие стебли согнуты, а некоторые поломаны. Мы пошли по этим следам, ведшим к противоположному склону холма.
Мария сжала мне руку, вцепившись ногтями в кожу…
– Какая гадость!
Я повернулся.
Они сделали это. Они посадили курицу на кол. Она торчала на самом острие камышовой трости. Свисающие ноги и широко расставленные крылья. Испачканная кровью голова свешивалась набок, наводя ужас. Из сжатого клюва капали тяжёлые красные капли. Рой мух с блестящими брюшками вился вокруг, налипая на глаза, на кровь.
Ледяная дрожь прошла у меня по спине.
Мы пошли дальше, перевалили через хребет и стали спускаться.
Куда, чёрт побери, они потопали? Почему спустились по этой стороне?
Пройдя ещё метров двадцать, я понял куда.
Холм не был круглым. С противоположной стороны он терял свою безукоризненность и перетекал в подобие бугра, который, выгибаясь, плавно снижался до самой равнины. Посреди этого бугра находилась узкая впадина, которую можно было разглядеть, наверное, только сверху или с самолёта.
Легко было бы вылепить этот холм из глины. Сначала скатать шар. Затем разрезать его надвое. Одну часть положить на стол. Из другой половинки сделать сосиску, нечто вроде толстого червяка, прикрепить к первой, выдавив посредине небольшое углубление.
Самым удивительным было то, что в этой спрятанной от глаз впадине росли деревья. Укрытая от ветра и солнца, стояла самая настоящая дубовая роща. А посреди неё – одинокое строение.
Заброшенный дом с провалившейся крышей из коричневой черепицы и тёмными балками просвечивал сквозь листву.
Мы спустились вниз по тропинке и вышли к дому.
Здесь было всё, чего я сейчас желал больше всего на свете, – деревья, тень и прохлада.
Цикад не было слышно, только щебетанье птиц. Кругом полно лиловых цикламенов. И ковёр зелёной травы. И замечательный запах. Мне ужасно захотелось поскорее найти местечко у какого-нибудь дерева и завалиться поспать.
Сальваторе появился неожиданно, как призрак.
– Ты видел? Здорово, да?
– Ещё как! – ответил я, оглядываясь по сторонам. Наверняка здесь должен быть ручей, где можно попить.
– Чего тебя так долго не было? Я уж подумал, что ты вернулся вниз.
– Нет, просто сестра ногу подвернула, поэтому… Пить хочется. Где здесь вода?
Сальваторе достал из сумки бутылку.
– Тут осталось немного.
Я разделил воду с Марией по-братски. Хватило как раз смочить губы.
– Кто выиграл? – Я был озабочен наказанием. Я чувствовал себя смертельно уставшим. Надеялся, что Череп, как исключение, сможет простить мне или отложить его на другой день.
– Череп.
– А ты?
– Пришёл вторым. За мной Ремо.
– Барбара?
– Последняя. Как обычно.
– И кого накажут?
– Череп говорит, что это должна быть Барбара. А Барбара говорит, что это должен быть ты, потому что ты пришёл последним.
– И что?
– Не знаю, я пошёл пройтись. Меня уже достали эти его наказания.
И мы зашагали к дому.
Дом держался на ногах из последних сил. Он возвышался посреди небольшой поляны, заваленной дубовыми ветками. Глубокие трещины рассекали стены от крыши до фундамента. От оконных рам остались одни воспоминания. Кривое фиговое деревце росло на лестнице, ведущей на балкон. Его корни раскрошили камень ступеней и обрушили парапет. Лестница вела к старой, окрашенной синей краской двери, рассохшейся от солнца и изъеденной жучками. В глубине дома виднелась высокая арка, за ней зал со сводчатым потолком. Конюшня, наверно. Проржавевшие трубы и деревянные лаги подпирали потолок, обвалившийся в нескольких местах. На полу лежал засохший навоз, зола, груды кирпичных обломков и строительного мусора. Большая часть штукатурки стен обвалилась, обнажив каменную кладку, сложенную всухую.
Череп сидел на баке с водой и бросал камни в ржавый бидон.
– Забито, – сказал он и уточнил: – Это место принадлежит мне.
– Что значит «мне»?
– А то. Я первым его увидел. Кто первый находит что-нибудь, тому это и принадлежит.
Вдруг кто-то толкнул меня в спину так, что я едва не грохнулся лицом об землю. Я обернулся.
Барбара, вся красная, в грязной майке, с всклоченными волосами, готовая наброситься на меня с кулаками…
– Ты пришёл последним. Ты проиграл!
Я выставил вперёд кулаки:
– Я возвращался. Если б не это, то пришёл бы третьим. Ты это знаешь.
– Кого это волнует. Ты проиграл!
– Кому наказание? – спросил я Черепа. – Мне или ей?
Тот некоторое время подумал, затем указал на Барбару.
– Видела? Видела? – Сейчас я любил Черепа.
Барбара начала колотить кулаком по пыли.
– Это несправедливо! Несправедливо! Всегда я! Почему всегда я?!
Я этого не знал. Но знал, что всегда есть кто-то, кто притягивает несчастья. Среди нас это была Барбара Мура, толстуха, жертвенный агнец.
Мне неловко признаваться, но я был счастлив, что не я на её месте.
Барбара крутилась между нами, словно носорог:
– Тогда устроим голосование! Не может решать только он один!
Прошло двадцать два года с тех пор, но я так и не понял, как она решилась позволить себе такое. Должно быть, из-за страха остаться одной.
– Ладно. Давайте голосовать, – согласился Череп. – Я говорю – тебе.
– Я тоже, – сказал я.
– Я тоже, – как попугай сказала Мария.
Мы посмотрели на Сальваторе. Никто не должен был воздерживаться, когда мы голосовали. Такой уговор.
– Я тоже, – произнёс чуть слышно Сальваторе.
– Видала? Пять против одного. Ты проиграла. Так что наказание – тебе, – заключил Череп.
Барбара сжала губы и кулаки и, казалось, сглатывала теннисный мячик. Она склонила голову, но не плакала.
Я зауважал её.
– Что… что я должна сделать? – прошептала она.
Череп почесал шею. Его ублюдочный мозг напряжённо заработал.
Затем, поколебавшись немного, сказал:
– Ты должна… показать нам. Ты должна всем показать это .
Барбара вздрогнула:
– Что я должна вам показать?
– В прошлый раз ты показала титьки. – И повернулся к нам. – На этот раз покажешь нам пипиську. Лохматую пипиську. Ты снимешь трусы и всем её покажешь. – И грубо захохотал, ожидая, что и мы сделаем то же самое. Но все молчали, оледенев, словно ветер с Северного полюса внезапно залетел в эту долину.
Это было уж чересчур. Никто из нас не горел желанием увидеть, что там у Барбары между ног. Это было наказанием также и для нас. У меня свело желудок. Мне захотелось оказаться далеко отсюда. Было что-то грязное во всём этом, что-то… Не знаю что… Мерзкое, вот что. И мне было неприятно, что и моя сестра присутствует при этом.
– И не думай даже, – покачала головой Барбара. – Даже если побьёшь меня.
Череп поднялся и пошёл к ней, не вынимая рук из карманов. В зубах у него был стебель пшеницы.
Остановился напротив. Нагнул шею. Не потому, что был намного выше Барбары. И даже не потому, что был сильнее её. Я бы не ввязался в спор о том, кто бы победил, если бы Череп и Барбара подрались. Если бы Барбаре удалось свалить его с ног и оказаться наверху, она смогла бы его придушить.
– Ты проиграла. И снимай штаны. Будет тебе уроком, дура.
– Нет!
Череп влепил ей оплеуху.
Барбара зашлёпала губами, как форель, и стала тереть щеку. Но так и не заплакала. Повернулась к нам.
– Молчите? – проканючила она. – Вы такие же, как он!
Мы молчали.
– Ладно. Но вы больше меня никогда не увидите. Клянусь головой моей матери.
– Ты что, плачешь? – Череп явно ловил кайф от этого.
– Нет, не плачу, – ответила она, давясь рыданиями.
На ней были зелёные льняные с коричневыми заплатками на коленях штаны, которые продаются в магазинах секонд-хенд. Они были ей тесны, и жир свисал над ремнём. Она расстегнула застёжку и начала расстёгивать пуговицы.
Я увидел белые трусики в жёлтый цветочек.
– Стой! Я пришёл последним, – услышал я собственный голос.
Все повернулись в мою сторону.
– Да! – Я сглотнул. – Я готов.
– Что? – опешил Череп.
Наказание.
– Не-е. Это касается её, а не тебя, – обжёг меня взглядом Череп. – И заткнись.
– Это касается меня. Я пришёл последним. И должен отвечать.
– Нет. Здесь решаю я. – Череп двинулся на меня.
У меня тряслись коленки, но я надеялся, что никто этого не заметит.
– Переголосуем.
Сальваторе встал между мной и Черепом:
– Это можно.
Наш уговор предусматривал и такое.
Я поднял руку:
– Наказание мне.
Сальваторе поднял руку:
– Наказание Микеле.
Барбара застегнула застёжку и всхлипнула:
– Наказание ему. Это справедливо.
Череп от неожиданности растерялся. Поглядел сумасшедшими глазами на Ремо.
– А ты?
Ремо вздохнул:
– Наказание Барбаре.
– Что мне делать? – спросила Мария.
Я головой показал ей – «да».
– Наказание моему брату.
Сальваторе сказал:
– Четыре против двух. Победил Микеле. Наказание ему.
Добраться до верхнего этажа было непросто.
Лестницы больше не существовало. Ступени превратились в кучу битого камня. Мне удалось подняться, цепляясь за ветки фиги. Её шипы расцарапали мне руки и ноги. Один ободрал левую щеку.
О том, чтобы пройти по парапету, не могло быть и речи. Если бы он не выдержал, я свалился бы вниз, в заросли крапивы и шиповника.
Это было наказание, которое выпало мне, чтобы покарать мой героизм.
– Ты должен подняться на второй этаж. Войти в дом. Пересечь его весь. В конце из окна перепрыгнуть на дерево и спуститься вниз.
Я боялся, что Череп заставит меня спустить штаны и продемонстрировать моё достоинство или воткнуть в зад палку, но он выбрал задание намного опаснее, где я как минимум мог себе что-нибудь сломать.
Но это всё же лучше.
Я сжал зубы и, не возражая, поднялся с места.
Остальные уселись под дубом наслаждаться спектаклем, как Микеле Амитрано обломает себе рога.
Каждую секунду кто-нибудь подавал совет:
– Лучше туда.
– Иди прямо. Там больше колючек.
– Съешь ягодку, легче будет.
Я старался их не слышать.
Я уже забрался на терраску. Здесь была небольшая узкая щель между кучей обломков и стеной. Сквозь неё я протиснулся к двери. Она была закрыта на щеколду, но висящий замок, съеденный ржавчиной, разомкнут. Я толкнул створку, и дверь со скрежетом распахнулась. Громкий шум крыльев. Полетели перья. Ураган вспорхнувших голубей, исчезнувших в дыре крыши.
– Что это? Как там? – услышал я голос Черепа.
Разговаривать с ним я не хотел. Я вошёл в комнату, внимательно выбирая, куда ступать.
Это была большая комната. Черепица над ней кое-где осыпалась, в центре свисала балка. В углу находился небольшой камин со сводом в виде пирамиды, покрытой сажей. В другом углу валялись обломки мебели. Проржавевшая и разбитая древняя кухня. Бутылки. Битая посуда. Черепица. Дырявое сито. Все в голубином помёте. И жуткая вонь, кислый смрад, забивавший нос и глотку. На каменном раскрошенном полу выросли кусты и сорняки. В конце комнаты покрашенная красной краской закрытая дверь, которая, видимо, вела в другие комнаты.
Мне надо было туда.
Я перенёс тяжесть на одну ногу и почувствовал, как под ней закачался пол. В то время я весил тридцать пять килограммов. Почти как канистра с водой. Мелькнула мысль: если канистру с водой поставить в центр комнаты, потолок рухнет или нет? Лучше не пробовать.
Чтобы добраться до нужной двери, было бы надёжнее передвигаться вдоль стены. Затаив дыхание, ступая, как балерина на пуантах, я двигался по периметру комнаты. Если бы потолок не выдержал, я бы свалился в конюшню, пролетев метра четыре. Достаточно, чтобы переломать себе кости.
Но этого не случилось.
В следующей комнате, большой, как кухня, пол отсутствовал совсем. Некое подобие мостика соединяло мою дверь с другой, на противоположной стене. Из шести подпорок, поддерживавших балки пола, сохранились только две. Другие представляли собой изъеденные жучками обломки.
Вдоль стен было не пройти. Мне оставался только этот мостик. Уцелевшие подпорки казались более или менее надёжными.
Я замер, парализованный, на пороге. Обратного пути не было. Меня бы потом заели. А если спрыгнуть отсюда? Внезапно четыре метра, что отделяли меня от пола конюшни, не показались мне чрезмерными. И я мог бы сказать остальным, что было невозможно дойти до окна.
Порой рассудок играет с человеком дурные шутки.
Лет десять спустя мне довелось отправиться кататься на лыжах в Гран Сассо. День совсем не подходил для этого. Шёл снег, стоял полярный холод, дул сильный ветер, леденивший уши, и был туман. Мне было девятнадцать, и я лишь однажды вставал на лыжи. Я был возбуждён, и мне было наплевать на то, что все предупреждали об опасности. Я желал скатиться с горы – и все тут. Я уселся в кресло подъёмника, закутанный, как эскимос, и поехал к вершине.
Ветер свирепствовал с такой силой, что двигатель подъёмника автоматически отключался и включался только тогда, когда порывы ослабевали. Кресло продвигалось метров на десять, затем замирало минут на пятнадцать, затем ещё метров сорок, и опять минут двадцать остановки.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Я не боюсь'
1 2 3