Этнографы расходятся во мнении о точном количестве народов, населяющих страну, но, во всяком случае, их не менее двухсот. Большинство говорит на родственных языках, объединяемых в малайско-полинезийскую, или аустро-незийскую, языковую семью. Это, с одной стороны, такие крупные и сыгравшие большую роль в истории страны народы, как яванцы (более 50 миллионов человек), сунданцы (15 миллионов), малайцы (6 миллионов), мадурцы (6 миллионов), минангкабау Суматры (5 миллионов), буги и макассарцы Сулавеси (4 миллиона), батаки (3 миллиона), балийцы (2 миллиона), с другой — небольшие раздроблённые этносы, живущие в глубинных неосвоенных районах больших островов и до недавнего времени сохранявшие в хозяйстве и общественном устройстве немало элементов первобытнообщинного строя. Распространённое мнение о том, что все языки Индонезии родственны между собой, что это осознается их носителями и создаёт у них ощущение единства всех народов, населяющих страну, в целом, конечно, не соответствует действительности. Разница между яванским и бугийским языками едва ли меньше, чем между русским и немецким. Даже относящиеся к одной подгруппе языки Явы — яванский, сунданский и мадурский — не взаимопонимаемы. А чем дальше на восток от Явы, тем более разнообразны языки и культуры, тем мельче и раздроблённее народы. Наконец, на самом востоке, в некоторых районах Молуккских островов и на острове Новая Гвинея, западная часть которого — Западный Ириан — входит в состав Индонезии, живут народы, говорящие вообще на папуасских языках, не относящихся к числу малайско-полинезийских.
По мере продвижения от Явы и Суматры на восток меняются не только языки, но и расовый облик, религия, культура. Восток страны населён людьми темнокожими, напоминающими скорее негров, чем смуглокожих яванцев, а на островах, расположившихся между Явой и Новой Гвинеей, можно наблюдать целую гамму переходных типов между папуасом и малайцем. Западная часть Индонезии, где сосредоточено 85% населения, — область почти безраздельного господства своеобразного индонезийского ислама (его отличие от ортодоксальных форм Средней Азии и Ближнего Востока удачно охарактеризовали французские путешественники). На Молуккских островах, в восточной части Малых Зондских островов и на Северном Сулавеси ислам уступает лидерство христианству — как протестантизму, так и католичеству. На Бали сохраняется индуизм, наконец, на Новой Гвинее и в глубинных районах больших островов, таких, как Калимантан, Сулавеси, Хальмахера, Серам и др., ещё в полной силе племенные религии.
Многообразие это измеряется не только территориальными масштабами, но и стратиграфически, и в этом убеждает нас почти каждая страница прочитанной книги. На Яве, где уже пятьсот лет исповедуют ислам, продолжают существовать относящиеся к седой древности шаманские обряды, как ожившие тени индуистского и буддийского прошлого возникают куклы ваянг-голека и актёры, исполняющие балет «Рамаяна» на площадках индуистского храма Прамбанан. Языческие игрища петушиных боев органически вплетаются в изощрённый балийский индуизм, а считающий себя добрым мусульманином сунданский колдун где-то в 20—30 километрах от Бандунга, символа освободившихся стран Азии и Африки, жуёт стекло и на радость изумлённым зрителям бросается головой на столб. Как объяснить все это поразительное многообразие, даже пестроту, все эти парадоксальные сочетания колдунов с небоскрёбами, современной армии с гамеланом, шикарных магазинов с самосожжениями вдов (последний такой случай был зарегистрирован на Бали в 1907 г.)?
Ответ на этот вопрос даёт история страны, во всяком случае, история народов Явы и Бали, связанных общностью судеб и культурного развития. На заре письменной истории, которая в Индонезии началась в первых веках нашей эры с проникновением на архипелаг индуистской культуры, острова Западной Индонезии уже давно были заселены аустронезийскими народами, предками современных яванцев, сунданцев, мадурцев и балийцев. Предки этих древних индонезийцев за много тысяч лет до того населяли прибрежные районы современного Южного Китая и оттуда распространялись в более южные районы, постепенно осваивая островную часть Юго-Восточной Азии, острова Тихого океана, Мадагаскар, области континентального Индокитая, Японию. Почти везде они сталкивались с местным населением. Где-то его оттеснили в недоступные лесные районы крупных островов, где-то истребили в кровопролитных сражениях с пришельцами, где-то оно ассимилировалось.
К моменту проникновения на архипелаг индуистских влияний на Яве уже оформились основные элементы культуры и хозяйства, составляющие и до сих пор основу общественной и духовной жизни. Древние индонезийцы конца I тысячелетия до н. э. умели возделывать рис на орошаемых полях и были знакомы со сложной техникой ирригации. Были приручены буйвол и бык, широко использовались в повседневном быту металлы, железо и бронза. Мореходство, игравшее огромную роль в жизни малайцев, полинезийцев и других аустро-незийских народов, на Яве не получило особого распространения. Жители этого острова были и остаются до сих пор сугубо земледельческим народом, связанным в первую очередь и главным образом с рисосеянием. Основой социальной организации была и в значительном мере остаётся до сих пор сельская община «деса», принимавшая разнообразные формы и где-то сближавшаяся с соседской общиной, где-то с родовой. Деса регулировала всю хозяйственную деятельность и личную жизнь каждого её члена. Важной функцией десы была организация ирригации. Впоследствии она перешла к государству.
Яванской цивилизации накануне проникновения индуизма были уже, очевидно, известны оркестр-гамелан, техника изготовления батика и театр плоских кожаных кукол — ваянг. Последний совершенно определённо в то время был теснейшим образом связан с религиозной жизнью и с культом предков, который играл важную роль в доиндуистской религии. Охарактеризовать эту религию подробно сложно, так как от неё мало что сохранилось. Можно, конечно, сказать, что эта религия представляла собой разновидность анимизма с элементами шаманизма, тотемизма, культа предков и т. д., но все эти элементы присутствуют в любой религии, включая ислам или христианство, и специфика религиозной системы создаётся не соотношением между частями того или иного «изма». Любая религия уникальна в том смысле, что она представляет собой цельную мировоззренческую систему, в которой синтезированы все верные и неверные представления общества о самом себе и об окружающем мире. Каждый элемент этой системы тесно связан со всеми другими. Это особенно относится к племенным религиям, потому что они являются единственной формой идеологии племенного общества. В основе племенной религии лежит обычно комплекс мифов, повествующий об основных началах или первопринципах, регулирующих жизнь мира, общества или отдельного человека. Весь сложный организм анимистических, тотемистических и прочих представлений, вся культовая практика, весь комплекс обрядов, ритуалов, празднеств, весь многочисленный пантеон подчинены прежде всего основному мифологическому стержню, который и придаёт данной религии уникальный характер.
К сожалению, для доиндуистской Явы этот мифологический комплекс утерян. Можно только догадываться, что он включал в себя ряд сюжетов, распространённых в существующих сейчас или существовавших сравнительно недавно племенных религиях Индонезии. Об этом говорит, например, приведённый в книге миф о Ньяи Поачи, сунданской богине риса, принесённой в жертву верховным владыкой Санг-Янгом. Известный, в частности, из племенных религий Молуккских островов миф об убитой деве, чьё тело превращается затем в плоды земли, кормящие человека, содержит в своей основе принцип диалектического единства жизни и смерти. С некоторой долей вероятности можно восстановить и какие-то части доиндуистского пантеона. Боги повергнутой религии обычно превращаются впоследствии в злых демонов, в нечистую силу, в образы, связанные с землёй, с подземной жизнью. Такая судьба, например, постигла грозную древне-славянскую богиню смерти Бабу Ягу. В современном яванском ваянге мы находим, правда, менее жуткий, но в целом скоморошеский образ Семара, мудрого, но ёрничающего спутника Пандавов. Семар, возможно ранее входивший в сонм божеств, потерял свой небесный характер, но не утратил полностью своей силы и в написанной для ваянга «Повести о санг Боме» он даже побеждает небесного владыку Шиву-Будду.
Тогда как основа и характер каждой племенной религии всегда уникальны, культовая практика, как раз наоборот, отличается достаточным единообразием почти во всем мире и может быть сведена к сравнительно небольшому количеству представлений. Здесь мы подходим к очень важному для понимания книги вопросу о магии, чародействе и шаманизме и их месте в религиозных системах Индонезии. Шаманизм часто называют формой религии и даже непосредственно религией. Между тем это далеко не так. Шаманизм — это всего лишь система, где между божеством и человеком стоит некий посредник, шаман, который может вступать в непосредственное общение как с божеством или духом, так и с людьми. С божеством шаман обычно общается в трансовом состоянии. Иными словами, шаманские представления связаны не с сущностью мироздания, а лишь с формой, посредством которой обеспечивается необходимый контакт между человеком и божеством, т. е. шаман есть элемент культовой практики, а не религии. То же можно сказать и о колдунах, магах и чародеях. Магия даже ещё меньше, чем шаманство, связана с религией, так как она может быть направлена на достижение самых различных целей — от контакта с божеством до насылания порчи. Сущность магии и шаманства не изменится, если на место одной религии подставить другую. Шаманы и колдуны существовали среди австралийских аборигенов с их архаическими верованиями, среди народов Сибири, исповедовавших самые различные религиозные учения, наконец, уживаются с высокоразвитыми религиями классового общества — христианством, исламом, индуизмом… Таковы и те примеры магических действий, которые читатель нашёл в книге. Оторванность их от языческой религии все больше и больше приводит к превращению их в скоморошье зрелище и фокусничество. Так произошло с жевателями стаканов и электрических лампочек, которых можно в изобилии встретить на улицах любого индонезийского города. Для того чтобы разжевать стекло, не надо особого умения — достаточно небольшой тренировки.
Иное дело — магический сеанс, в котором люди, подчиняясь воле колдуна, начинают вести себя как животные. В его основе лежит многовековая магическая практика предшествующих поколений. Но и в нём, несмотря на кажущуюся фантастичность, ничего сверхъестественного нет. Наука, как известно, различает несколько типов человеческих характеров. В частности, так называемый «истерический характер» отличается способностью к повышенной внушаемости, благодаря которой истерик может ощущать чужие мысли и поступки, как свои собственные. Клинические случаи истерии демонстрируют гораздо более «фантастические» случаи, чем те, которые показывал сунданский колдун. Известно, например, что женщины, страдающие истерией, могут внушить себе «беременность» до такой степени, что у них начинают набухать грудные железы. Особенности характера формируются в значительной степени под влиянием среды, в том числе социальной. Поэтому в обществах, находящихся на доиндустриальных стадиях развития, появляются некоторые патологические формы поведения, почти неизвестные современному европейцу. Индонезийское сельское общество, в котором характер человека формируется под влиянием целого комплекса весьма архаичных воззрений, породило две специфические формы психических расстройств. Первое — амок, очевидно, известно многим из знаменитой одноимённой новеллы С. Цвейга. Но для нас более интересно второе — лата. Эта болезнь наступает вследствие внезапного испуга и заключается в том, что больной впадает в особое заторможенное состояние, при котором он против своей воли начинает повторять все движения и слова напугавшего его человека. Не напоминает ли в чём-то лата то состояние, в котором находились «люди-выдры» и «люди-тигры»? Мы уже говорили, что маги опираются на огромный опыт своих предшественников, причём основным объектом воздействия магии была психика их соплеменников. Поэтому не удивительно, что колдуны накопили большой запас знаний о различных свойствах человеческого сознания, в числе которых могут оказаться и отдельные элементу, ещё неизвестные современной науке. Так, очевидно, что колдуны способны повышать подверженность человека внушению, «истеризи-ровать» его и таким образом добиваться желаемого результата. Но при этом важно помнить, что влияние колдуна, как правило, не распространяется на людей, выросших в других культурных условиях, например на горожан или иноплеменников. Человек должен верить в колдуна для того, чтобы его сознание подчинилось воздействию магического обряда.
Наконец, ещё один признак доиндуистских религий Явы и Западной Индонезии — изобилие мотивов космического дуализма в мифологии. Постоянное противопоставление противоположных начал характерно не только для религии и культуры, но даже для языков индонезийских народов. Названия стран света, например, могут быть возведены к изначальному противопоставлению гор и моря, совпадающему с противопоставлением добра и зла, света и тьмы, права и лева и т. д. Яркий пример такого мышления приводят авторы книги, описывая балийский индуизм.
В начале нашей эры на островах возникает государственность, утверждаются индуизм и буддизм. На Яве первое известное государство возникло в V в. на Западной Яве в долине реки Читарум. Правитель княжества Таруманагара, Пурнаварман, брахманист, горделиво сообщил в высеченной на скале надписи о том, что он построил необычайной длины ирригационный канал. Примерно в это же время на Суматре сложились буддийские государства, вскоре объединившиеся в империю Шривиджайя, могущественное морское царство, в которое входили в период между VII—VIII вв. Суматра, Малаккский полуостров, перешеек Кра, некоторые районы Калимантана и, возможно, Западная Ява. Влияние Шривиджайи распространялось и на более отдалённые территории. Южная Суматра превратилась ещё в VII в. в крупнейший международный центр буддийского учения махаяны. Шривиджайя была подлинно морской империей, едва ли распространявшей свою власть на внутренние районы. Её могущество зиждилось на контроле над стратегически важными морскими проливами, через которые осуществлялись торговые связи Индии с Юго-Восточной Азией и Китаем. Отношения Шривиджайи с яванскими государствами не совсем ясны. Таруманагара после V в. надолго исчезает из поля зрения, и практически об истории Сунды, т. е. Западной Явы, мало что известно вплоть до XIV в. Центр исторического развития острова перемещается в VII в. на Центральную и Восточ-ную Яву, где возникают шиваистские государства Калинга и Матарам. Однако с VIII по IX в. на Центральной Яве появляется параллельно с шиваистской династией правителя Санджайи буддийская династия Шайлендра, видимо подчинившая прежних индуистских властителей. Эта эпоха, о политической истории которой почти ничего не известно, ознаменовалась необычайным взлётом яванской архитектуры. Махараджа Индра Шайлендра (конец VIII в.)—инициатор возведения величайшего архитектурного памятника — храма-ступы Боробудур. Интересно, что как буддийская архитектура периода Шайлендров, так и более поздние индуистские храмовые комплексы типа Прамбанана никоим образом не представляли собой простого перенесения индийских образцов на индонезийскую почву. Синтез внешней индуизированной оболочки с глубинными местными традициями составил основу блестящей и оригинальной яванской средневековой архитектуры. К IX—X вв. относятся и самые ранние произведения яванской литературы, написанные на древнеяванском языке — кави.
В середине X в. политический и культурный центр надолго перемещается из Центральной Явы в Восточную. Правивший в первой половине XI в. раджа Эрлангга сумел на какой-то период объединить Центральную и Восточную Яву и Бали, а также воспользоваться сокрушительным поражением Шривиджайи в войне с индийским государством Чола для укрепления международного и экономического положения яванского королевства. При Эрлангге яванские гавани в районе Тубана и Сурабаи впервые превратились в крупные международные торговые центры. Примерно с этого времени яванские купцы начали контролировать торговые пути, ведущие на Молуккские острова — родину пряностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
По мере продвижения от Явы и Суматры на восток меняются не только языки, но и расовый облик, религия, культура. Восток страны населён людьми темнокожими, напоминающими скорее негров, чем смуглокожих яванцев, а на островах, расположившихся между Явой и Новой Гвинеей, можно наблюдать целую гамму переходных типов между папуасом и малайцем. Западная часть Индонезии, где сосредоточено 85% населения, — область почти безраздельного господства своеобразного индонезийского ислама (его отличие от ортодоксальных форм Средней Азии и Ближнего Востока удачно охарактеризовали французские путешественники). На Молуккских островах, в восточной части Малых Зондских островов и на Северном Сулавеси ислам уступает лидерство христианству — как протестантизму, так и католичеству. На Бали сохраняется индуизм, наконец, на Новой Гвинее и в глубинных районах больших островов, таких, как Калимантан, Сулавеси, Хальмахера, Серам и др., ещё в полной силе племенные религии.
Многообразие это измеряется не только территориальными масштабами, но и стратиграфически, и в этом убеждает нас почти каждая страница прочитанной книги. На Яве, где уже пятьсот лет исповедуют ислам, продолжают существовать относящиеся к седой древности шаманские обряды, как ожившие тени индуистского и буддийского прошлого возникают куклы ваянг-голека и актёры, исполняющие балет «Рамаяна» на площадках индуистского храма Прамбанан. Языческие игрища петушиных боев органически вплетаются в изощрённый балийский индуизм, а считающий себя добрым мусульманином сунданский колдун где-то в 20—30 километрах от Бандунга, символа освободившихся стран Азии и Африки, жуёт стекло и на радость изумлённым зрителям бросается головой на столб. Как объяснить все это поразительное многообразие, даже пестроту, все эти парадоксальные сочетания колдунов с небоскрёбами, современной армии с гамеланом, шикарных магазинов с самосожжениями вдов (последний такой случай был зарегистрирован на Бали в 1907 г.)?
Ответ на этот вопрос даёт история страны, во всяком случае, история народов Явы и Бали, связанных общностью судеб и культурного развития. На заре письменной истории, которая в Индонезии началась в первых веках нашей эры с проникновением на архипелаг индуистской культуры, острова Западной Индонезии уже давно были заселены аустронезийскими народами, предками современных яванцев, сунданцев, мадурцев и балийцев. Предки этих древних индонезийцев за много тысяч лет до того населяли прибрежные районы современного Южного Китая и оттуда распространялись в более южные районы, постепенно осваивая островную часть Юго-Восточной Азии, острова Тихого океана, Мадагаскар, области континентального Индокитая, Японию. Почти везде они сталкивались с местным населением. Где-то его оттеснили в недоступные лесные районы крупных островов, где-то истребили в кровопролитных сражениях с пришельцами, где-то оно ассимилировалось.
К моменту проникновения на архипелаг индуистских влияний на Яве уже оформились основные элементы культуры и хозяйства, составляющие и до сих пор основу общественной и духовной жизни. Древние индонезийцы конца I тысячелетия до н. э. умели возделывать рис на орошаемых полях и были знакомы со сложной техникой ирригации. Были приручены буйвол и бык, широко использовались в повседневном быту металлы, железо и бронза. Мореходство, игравшее огромную роль в жизни малайцев, полинезийцев и других аустро-незийских народов, на Яве не получило особого распространения. Жители этого острова были и остаются до сих пор сугубо земледельческим народом, связанным в первую очередь и главным образом с рисосеянием. Основой социальной организации была и в значительном мере остаётся до сих пор сельская община «деса», принимавшая разнообразные формы и где-то сближавшаяся с соседской общиной, где-то с родовой. Деса регулировала всю хозяйственную деятельность и личную жизнь каждого её члена. Важной функцией десы была организация ирригации. Впоследствии она перешла к государству.
Яванской цивилизации накануне проникновения индуизма были уже, очевидно, известны оркестр-гамелан, техника изготовления батика и театр плоских кожаных кукол — ваянг. Последний совершенно определённо в то время был теснейшим образом связан с религиозной жизнью и с культом предков, который играл важную роль в доиндуистской религии. Охарактеризовать эту религию подробно сложно, так как от неё мало что сохранилось. Можно, конечно, сказать, что эта религия представляла собой разновидность анимизма с элементами шаманизма, тотемизма, культа предков и т. д., но все эти элементы присутствуют в любой религии, включая ислам или христианство, и специфика религиозной системы создаётся не соотношением между частями того или иного «изма». Любая религия уникальна в том смысле, что она представляет собой цельную мировоззренческую систему, в которой синтезированы все верные и неверные представления общества о самом себе и об окружающем мире. Каждый элемент этой системы тесно связан со всеми другими. Это особенно относится к племенным религиям, потому что они являются единственной формой идеологии племенного общества. В основе племенной религии лежит обычно комплекс мифов, повествующий об основных началах или первопринципах, регулирующих жизнь мира, общества или отдельного человека. Весь сложный организм анимистических, тотемистических и прочих представлений, вся культовая практика, весь комплекс обрядов, ритуалов, празднеств, весь многочисленный пантеон подчинены прежде всего основному мифологическому стержню, который и придаёт данной религии уникальный характер.
К сожалению, для доиндуистской Явы этот мифологический комплекс утерян. Можно только догадываться, что он включал в себя ряд сюжетов, распространённых в существующих сейчас или существовавших сравнительно недавно племенных религиях Индонезии. Об этом говорит, например, приведённый в книге миф о Ньяи Поачи, сунданской богине риса, принесённой в жертву верховным владыкой Санг-Янгом. Известный, в частности, из племенных религий Молуккских островов миф об убитой деве, чьё тело превращается затем в плоды земли, кормящие человека, содержит в своей основе принцип диалектического единства жизни и смерти. С некоторой долей вероятности можно восстановить и какие-то части доиндуистского пантеона. Боги повергнутой религии обычно превращаются впоследствии в злых демонов, в нечистую силу, в образы, связанные с землёй, с подземной жизнью. Такая судьба, например, постигла грозную древне-славянскую богиню смерти Бабу Ягу. В современном яванском ваянге мы находим, правда, менее жуткий, но в целом скоморошеский образ Семара, мудрого, но ёрничающего спутника Пандавов. Семар, возможно ранее входивший в сонм божеств, потерял свой небесный характер, но не утратил полностью своей силы и в написанной для ваянга «Повести о санг Боме» он даже побеждает небесного владыку Шиву-Будду.
Тогда как основа и характер каждой племенной религии всегда уникальны, культовая практика, как раз наоборот, отличается достаточным единообразием почти во всем мире и может быть сведена к сравнительно небольшому количеству представлений. Здесь мы подходим к очень важному для понимания книги вопросу о магии, чародействе и шаманизме и их месте в религиозных системах Индонезии. Шаманизм часто называют формой религии и даже непосредственно религией. Между тем это далеко не так. Шаманизм — это всего лишь система, где между божеством и человеком стоит некий посредник, шаман, который может вступать в непосредственное общение как с божеством или духом, так и с людьми. С божеством шаман обычно общается в трансовом состоянии. Иными словами, шаманские представления связаны не с сущностью мироздания, а лишь с формой, посредством которой обеспечивается необходимый контакт между человеком и божеством, т. е. шаман есть элемент культовой практики, а не религии. То же можно сказать и о колдунах, магах и чародеях. Магия даже ещё меньше, чем шаманство, связана с религией, так как она может быть направлена на достижение самых различных целей — от контакта с божеством до насылания порчи. Сущность магии и шаманства не изменится, если на место одной религии подставить другую. Шаманы и колдуны существовали среди австралийских аборигенов с их архаическими верованиями, среди народов Сибири, исповедовавших самые различные религиозные учения, наконец, уживаются с высокоразвитыми религиями классового общества — христианством, исламом, индуизмом… Таковы и те примеры магических действий, которые читатель нашёл в книге. Оторванность их от языческой религии все больше и больше приводит к превращению их в скоморошье зрелище и фокусничество. Так произошло с жевателями стаканов и электрических лампочек, которых можно в изобилии встретить на улицах любого индонезийского города. Для того чтобы разжевать стекло, не надо особого умения — достаточно небольшой тренировки.
Иное дело — магический сеанс, в котором люди, подчиняясь воле колдуна, начинают вести себя как животные. В его основе лежит многовековая магическая практика предшествующих поколений. Но и в нём, несмотря на кажущуюся фантастичность, ничего сверхъестественного нет. Наука, как известно, различает несколько типов человеческих характеров. В частности, так называемый «истерический характер» отличается способностью к повышенной внушаемости, благодаря которой истерик может ощущать чужие мысли и поступки, как свои собственные. Клинические случаи истерии демонстрируют гораздо более «фантастические» случаи, чем те, которые показывал сунданский колдун. Известно, например, что женщины, страдающие истерией, могут внушить себе «беременность» до такой степени, что у них начинают набухать грудные железы. Особенности характера формируются в значительной степени под влиянием среды, в том числе социальной. Поэтому в обществах, находящихся на доиндустриальных стадиях развития, появляются некоторые патологические формы поведения, почти неизвестные современному европейцу. Индонезийское сельское общество, в котором характер человека формируется под влиянием целого комплекса весьма архаичных воззрений, породило две специфические формы психических расстройств. Первое — амок, очевидно, известно многим из знаменитой одноимённой новеллы С. Цвейга. Но для нас более интересно второе — лата. Эта болезнь наступает вследствие внезапного испуга и заключается в том, что больной впадает в особое заторможенное состояние, при котором он против своей воли начинает повторять все движения и слова напугавшего его человека. Не напоминает ли в чём-то лата то состояние, в котором находились «люди-выдры» и «люди-тигры»? Мы уже говорили, что маги опираются на огромный опыт своих предшественников, причём основным объектом воздействия магии была психика их соплеменников. Поэтому не удивительно, что колдуны накопили большой запас знаний о различных свойствах человеческого сознания, в числе которых могут оказаться и отдельные элементу, ещё неизвестные современной науке. Так, очевидно, что колдуны способны повышать подверженность человека внушению, «истеризи-ровать» его и таким образом добиваться желаемого результата. Но при этом важно помнить, что влияние колдуна, как правило, не распространяется на людей, выросших в других культурных условиях, например на горожан или иноплеменников. Человек должен верить в колдуна для того, чтобы его сознание подчинилось воздействию магического обряда.
Наконец, ещё один признак доиндуистских религий Явы и Западной Индонезии — изобилие мотивов космического дуализма в мифологии. Постоянное противопоставление противоположных начал характерно не только для религии и культуры, но даже для языков индонезийских народов. Названия стран света, например, могут быть возведены к изначальному противопоставлению гор и моря, совпадающему с противопоставлением добра и зла, света и тьмы, права и лева и т. д. Яркий пример такого мышления приводят авторы книги, описывая балийский индуизм.
В начале нашей эры на островах возникает государственность, утверждаются индуизм и буддизм. На Яве первое известное государство возникло в V в. на Западной Яве в долине реки Читарум. Правитель княжества Таруманагара, Пурнаварман, брахманист, горделиво сообщил в высеченной на скале надписи о том, что он построил необычайной длины ирригационный канал. Примерно в это же время на Суматре сложились буддийские государства, вскоре объединившиеся в империю Шривиджайя, могущественное морское царство, в которое входили в период между VII—VIII вв. Суматра, Малаккский полуостров, перешеек Кра, некоторые районы Калимантана и, возможно, Западная Ява. Влияние Шривиджайи распространялось и на более отдалённые территории. Южная Суматра превратилась ещё в VII в. в крупнейший международный центр буддийского учения махаяны. Шривиджайя была подлинно морской империей, едва ли распространявшей свою власть на внутренние районы. Её могущество зиждилось на контроле над стратегически важными морскими проливами, через которые осуществлялись торговые связи Индии с Юго-Восточной Азией и Китаем. Отношения Шривиджайи с яванскими государствами не совсем ясны. Таруманагара после V в. надолго исчезает из поля зрения, и практически об истории Сунды, т. е. Западной Явы, мало что известно вплоть до XIV в. Центр исторического развития острова перемещается в VII в. на Центральную и Восточ-ную Яву, где возникают шиваистские государства Калинга и Матарам. Однако с VIII по IX в. на Центральной Яве появляется параллельно с шиваистской династией правителя Санджайи буддийская династия Шайлендра, видимо подчинившая прежних индуистских властителей. Эта эпоха, о политической истории которой почти ничего не известно, ознаменовалась необычайным взлётом яванской архитектуры. Махараджа Индра Шайлендра (конец VIII в.)—инициатор возведения величайшего архитектурного памятника — храма-ступы Боробудур. Интересно, что как буддийская архитектура периода Шайлендров, так и более поздние индуистские храмовые комплексы типа Прамбанана никоим образом не представляли собой простого перенесения индийских образцов на индонезийскую почву. Синтез внешней индуизированной оболочки с глубинными местными традициями составил основу блестящей и оригинальной яванской средневековой архитектуры. К IX—X вв. относятся и самые ранние произведения яванской литературы, написанные на древнеяванском языке — кави.
В середине X в. политический и культурный центр надолго перемещается из Центральной Явы в Восточную. Правивший в первой половине XI в. раджа Эрлангга сумел на какой-то период объединить Центральную и Восточную Яву и Бали, а также воспользоваться сокрушительным поражением Шривиджайи в войне с индийским государством Чола для укрепления международного и экономического положения яванского королевства. При Эрлангге яванские гавани в районе Тубана и Сурабаи впервые превратились в крупные международные торговые центры. Примерно с этого времени яванские купцы начали контролировать торговые пути, ведущие на Молуккские острова — родину пряностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16