Стоп, стоп, стоп… — начинается!..
Алешка бросился к самолету.
Что же творилось на летном поле! Руцкой стоял в центре ковровой дорожки, по-богатырски сложив руки на груди.
В аэропорт примчались все журналисты из Европы и Америки: Би-би-си, Си-эн-эн, «Deuche Welle» — кого только нет!
Туркмен, правда, странный: Раббани тащит его за руку, а он упирается и идти вроде как не хочет, лижет Раббани руки, усыпанные перстнями, и что-то лопочет по-своему.
— Хабибула, сын Барбакуля, — отрекомендовал его Раббани, — забирайте, ваше превосходительство!
Самолет заводит моторы. Гаджиев, переводчик Руцкого, пытается что-то ему сказать, но Руцкой отмахивается от него, как от мухи: он влюбленно глядит на туркмена, который, как выяснилось, совершенно не понимает по-русски.
— Слушай, чё этот малый орет? — Алешка подошел к Гаджиеву.
— Да странно как-то… Он говорит, что через неделю обратно вернется…
Увидев телекамеры, туркмен закрыл руками лицо.
— Берите, ваше превосходительство, — улыбается Раббани. Руцкой величественно подошел к Хабибуле и развернул его перед телекамерами:
— Не плачь, Хабибула, не плачь! Я, как и ты, солдат, изведал ужас афганского плена. Сейчас все позади, Хабибула: ты едешь в Советский Союз, тебя ждут не дождутся твои мама и папа, я их хорошо знаю, особенно маманьку, она рыдала у меня в кабинете, и Родина, сынок, встретит тебя как героя, потому что ты — настоящий солдат…
Хабибула смотрит на Руцкого с ненавистью.
— Пройдут годы, ты, возможно, напишешь большую книгу об афганском плене, — горячился Руцкой, — которая, Хабибула, обойдет весь мир, потому что там, в Америке, они не знают, вообще ничего не знают о том, как мы сражались с тобой в горах Гиндукуша, брали штурмом Хост, подрывались на зеленках и как, Хабибула, мы с тобой, как и тысячи советских солдат, выполнявших свой долг, налаживали здесь мир и счастье. Ты вырвался из застенков, Хабибула, ты победил смерть. А Советский Союз воспрял духом, сынок, и победил тоталитаризм, поэтому Родине, Хабибула, сегодня, как никогда, дорог каждый человек, каждый русский, каждый туркмен… все дороги, поэтому я, вице-президент России, лично приехал за тобой сюда, в Пакистан. От имени советского руководства я благодарю господина Раббани за его гуманитарную акцию, передаю всем лидерам оппозиции большой привет и благодарность от Президента Туркменистана г… господина… — Руцкой запнулся, вспоминая фамилию, — господина Ниязова и Президента России Бориса Николаевича Ельцина!..
Расстались по-братски. Руцкой обнял Раббани и пригласил его посетить с визитом Советский Союз.
А Хабибула — и впрямь странный: вошел в самолет — и вдруг загорланил песню, видно туркменскую.
Алешка и Гаджиев переглянулись.
— На радостях, наверное, — пояснил Федоров. — Странно все-таки: если он по-русски — ни бум-бум, как он воевал в Афганистане? Он что, команды по-туркменски получал, что ли?
Белкин торжественно вручил Хабибуле две тысячи долларов — на новую жизнь. Увидев доллары, Хабибула молниеносно спрятал их за пазухой и теперь все время озирался по сторонам: не отнимут ли?
Стюард принес Хабибуле котлету по-киевски. Услышав, как Хабибула чавкает, Алешка попросил:
— И мне… пожалуйста.
Набрали высоту. Федоров открыл бутылку коньяка:
— Ну что, за успех?
Умяв котлету, Хабибула успокоился. Теперь он тупо глядел в окно: Алешке показалось, что самолет для него — в диковину.
В салон неожиданно заглянул Руцкой.
— Ты чтой-то в одну харю жрешь?
— Извините, Александр Владимирович… — покраснел Алешка.
— Кушай, кушай, я шучу…
Руцкой и Федоров ушли в президентский салон.
«Вся Россия — казарма», — говорил Чехов…
Алешка достал диктофон, и они с Гаджиевым устроились рядом с Хабибулой.
— Скажи, дорогой, ты когда в плен попал?
Хабибула удивленно посмотрел на Алешку:
— Какой плен?
— Ну, к Раббани — в застенки? К Раббани. К господину Раббани.
— А!.. В восемьдесят девятом.
— Когда?
— Ну, год назад.
Алешка переглянулся с Гаджиевым.
— Хабибула, в восемьдесят девятом война кончилась.
— Ага, кончилась.
Хабибула отвернулся к окну.
— Какое у тебя было звание? — спросил Гаджиев.
— Хурзабет.
— Какое, Хабибула?
— Хурзабет… — не понимаешь?
Белкин подошел ближе.
— Хабибула… не волнуйся… не волнуйся, пожалуйста, — попросил Алешка. — Ты в каких войсках служил?
— Как в каких? — Хабибула вытаращил глаза. — В наших!
— Ну а поконкретней?.. Пехота, авиация…
— Да погоди ты… — Белкин пристально взглянул на Хабибулу. — Слушай, парень, у тебя когда-нибудь красный советский паспорт был?
— Зачем, господин, советский паспорт? У нас при Наджибулле вообще паспортов не было.
Хабибула испытывал к Белкину абсолютное доверие.
— При ком, при ком?..
— При Наджибулле.
— Так ты кто, бл…?! — изумился Белкин.
— Я туркмен, — испугался Хабибула. — Афганский туркмен…
Первым очнулся Гаджиев — бросился в салон к начальству.
А там кир! Руцкой, Федоров и новый товарищ Руцкого, журналист Иона Андронов из «Литературной газеты», никогда, впрочем, не скрывавший свою работу — стукачество в органах государственной безопасности, отмечают (вовсю!) крупную политическую победу.
Алешка похолодел: вице-президент России везет в Советский Союз гражданина непонятно какой страны, во Внуково-2 готовится торжественная встреча, об этом сообщили все мировые агентства, а ближайшая остановка — в Кабуле Наджибуллы, от которого этот малый рванул в Пакистан с оружием в руках!
Прибежал Саша Марьясов, полковник из Ясенево, развернул списки:
— Вот же, вот фамилия… вроде похожая…
«Уволят Сашу», — догадался Алешка.
— Да, не того… везем, — подвел итог Федоров. — Обманули гады…
Белкин отобрал у Хабибулы две тысячи долларов, хотя Хабибула — сопротивлялся.
— Будешь орать, наденем наручники, — предупредил Белкин.
Самолет приближался к Кабулу.
Ночью после торжественного приема у Наджибуллы наш посол в Афганистане Борис Пастухов сообщил Руцкому, что, по неофициальной информации, полученной из Москвы, Советского Союза больше нет: на пресс-конференции в Белоруссии Ельцин, Кравчук и Шушкевич заявили о создании новой страны. Реакция Горбачева, ООН и стран «семерки» — неизвестна.
Федоров предложил вернуться в Москву, но Руцкой махнул рукой и ушел спать.
Утром с похмелья он поинтересовался, жив ли Хабибула, что с ним? Начальник охраны доложил, что Хабибулу сдали в Красный Крест, а вот жив ли он — никто не знает.
29
Раиса Максимовна боялась, если он не уйдет в отставку, будет война. Форос сделал свое: теперь она не сомневалась, что их семья — все, даже маленькая Катя, — пострадают обязательно.
Прежде она никогда не видела смерть в лицо. Полумертвый глаз и мертвая рука, висевшая как плеть, все время напоминали Раисе Максимовне о смерти.
Страна отнеслась к Форосу несерьезно. Да, она была единственным человеком в СССР, для кого Форос стал началом какой-то новой жизни — в обнимку со страхом.
Она постоянно задавала себе один и тот же вопрос: что будет, если будет война, хватит ли у него сил, ума и мужества? Кто его команда, кто будет с ним до конца?
Маршал Шапошников, командующий. Предаст кого угодно.
Александр Яковлев. Нельзя верить ни единому слову.
Егор Яковлев. Честный. Интеллигенцию не переубедит, интеллигенция рехнулась на Ельцине.
Бакатин. Солдафон. Толку от его преданности — никакого.
Примаков. Возьмет больничный.
Шеварднадзе. Ух, какая мерзость!
Гавриил Попов, мэр Москвы. Будет мстить. Очень хотел быть министром иностранных дел, Михаил Сергеевич — не одобрил.
Вадим Медведев. Политик. К сожалению, — допотопный.
Академик Петраков. Порядочный человек. Влияния — ноль.
Баранников, министр МВД. Темная лошадка.
Генерал Лобов. Начальник Генерального штаба. Переметнется к Ельцину. Военным вообще нельзя верить.
Назарбаев. Флюгер.
Черняев, Ревенко, Шахназаров. А что они могут?
Интеллигенция. Сдаст. Для них Ельцин — икона. За что борются, на то и напорются, только поймут это позже всех.
Снегур. Человек Ельцина.
Гамсахурдиа. Не обсуждается.
Кравчук и Шушкевич. Не обсуждается.
Тер-Петросян. Не простит тюрьмы.
Каримов. Бай.
Ниязов. Сходит с ума от любви к себе.
Еще… кто еще?
Вольский, Явлинский?.. Несерьезно.
Должен же быть кто-то еще!
Он стрелял в Баку, он стрелял в Риге. В Вильнюсе. В Тбилиси он воевал саперными лопатками. Она знала, он готов стрелять и в Москве, она собственными глазами видела, как в Форосе вечером 18-го он принимает заговорщиков, как пожимает им руки. Ей казалось, что он заигрывает с мерзавцами, потому что боится за семью, за Иру и Катю, которые тоже были на этой проклятой даче, но, когда они остались вдвоем, он как-то очень странно объяснил ей, что любая война между Крючковым и Ельциным ему на руку. Ибо война, как он сказал, расчищает ситуацию, что ему все равно, кто победит (лучше, если погибнут оба, и Ельцин, и Крючков), потому что без него, Президента Советского Союза, заговорщики не обойдутся: пока он — Президент, никто в мире не будет с ними разговаривать, никто! И убить его они тоже не могут, тогда с ними тем более… ну, он грубо выразился… в общем — понятно!
А если он ошибается? Просто ошибается? Буш и Коль — сволочи, это ясно! Михаил Сергеевич объединил Германию. Это он распорядился убрать оттуда все войска… полмиллиона, кажется! Американцы… не самая бедная страна, да?.. две бригады с Филиппин… две всего!.. выводила двенадцать лет, вот как это сложно! А Михаил Сергеевич — за четыре года. Плохо им, что ли? Немцы получили четырнадцать военных аэродромов… — или больше? Где благодарность? Нобелевская премия — благодарность? Забирайте, забирайте все, что вы навесили на Михаила Сергеевича, забирайте звания, красную мантию с шапочкой… — не надо, не надо Ельцина. Слушайте, не надо! Вам же хуже будет, дураки! Миттеран… подумать только: «его любит Россия!» Сегодня любит, завтра разлюбит, в России все быстро переходит в свою противоположность, — не понимают, нет…
И никогда не поймут.
Любая война убьет Михаила Сергеевича. Он — мишень.
Что Ельцин действительно умеет, так это воевать.
Ельцина, конечно, можно убить. Тогда тоже война.
Любая война убьет Михаила Сергеевича…
Если он не уйдет, война неизбежна.
Единственное, что умеет Ельцин, это воевать.
Будьте вы прокляты!..
Глупость, страшная глупость: придумать пост Президента в стране, где сознание людей вывихнулось условиями жизни, которой они живут. Съезды народных депутатов показали, что Советский Союз — это такая страна, где лидеров избирают толпой, где роль интеллигенции равна нулю, где восемь человек из десятерых — круглые дураки! ГДР и ФРГ: до объединения казалось, нация одна, просто две страны, а когда Михаил Сергеевич разрушил Берлинскую стену, вдруг выяснилось, что страна-то на самом деле одна, была и есть, зато нации две и они не могут найти общий язык друг с другом — хотят, но не могут! Точно так же… вот ведь, вспомнилось.. Сталин, по чьей-то подсказке, решил объединить в Москве цыганский театр с еврейским театром и в две недели заставить их найти между собой общий язык…
Раиса Максимовна скинула домашние тапочки, легла на диван и вытянула ноги — молодые, необыкновенно стройные.
А Черненко хотел видеть Генеральным секретарем Гейдара Алиева! Романов предлагал Гришина, но это — для отвода глаз, конечно, а Алиев мог возглавить комиссию по похоронам…
Да, если бы не Лигачев, который шептался — день и ночь — с первыми секретарями обкомов, съехавшимися на поминальный пленум, где бы был Михаил Сергеевич… — где-нибудь послом, так?
Она закурила. Пепел аккуратно ложился в пепельницу; все, что делала Раиса Максимовна, она делала красиво и спокойно, даже когда нервничала.
Михаил Сергеевич бросил ей однажды, что она — учительница, а не «первая леди»! Ему кто-то нажаловался, что она организовала лекции для жен членов Политбюро, пригласила Савелия Ямщикова, который рассказал этим женщинам о древних иконах… — но ведь их, этих женщин, жен ответственных товарищей, необходимо просвещать, они же не знают ничего, совсем ничегошеньки! Раиса Максимовна приглашала поэтов, чтобы они почувствовали прелесть живых стихов; одна лекция была по астрономии, приехал товарищ из Академии наук, показывал слайды, потом пили чай… Женщины, между прочим, были довольны, кроме Любови Дмитриевны, супруги Лукьянова, но это, как говорится, особый случай…
Что будет? Что будет дальше? Хорошо, — маятник качнется в сторону Михаила Сергеевича… ведь все прибегут, все, Кравчук и Шушкевич в первую очередь!
Сталин, говорят, запретил Художественному театру ставить «Гамлета», и с тех пор (при жизни Сталина) «Гамлет» в Советском Союзе не шел. Видно, смерть Полония, которого принц Датский отправил по ошибке на тот свет (ничего себе ошибочка, да?), напоминала Сталину об Аллилуевой; она, по слухам, стояла в спальне за шторой у окна. Сталин не знал, в кого он стреляет. Интересно все-таки: Гамлет не знает, что ему делать с подонком-отчимом, за его муками, за бесконечными «быть или не быть» наблюдают — вон сколько веков — миллионы людей, а здесь погибает — на глазах — целая страна, Советский Союз, и никому в мире (даже собственному народу) нет до этого дела! Получается, Советский Союз никому так не нужен, как Михаилу Сергеевичу, да и то потому, что он — Президент!..
Глупо, глупо думать, что Советский Союз исторически изжил себя самого, просто сейчас такая ситуация; они, эта тройка, сделали главное: догадались, что Михаил Сергеевич — один, совершенно один, и посмеялись над ним!
Проклятая страна. Царица Екатерина была великая женщина… — как она справлялась с Россией?
Левая рука висела как плеть. Раиса Максимовна встала с дивана и неожиданно увидела себя в зеркале: она машинально, по привычке, поправила волосы, но они снова упали на лоб; она подошла к зеркалу почти вплотную, да так и осталась стоять, не узнавая свое лицо.
«И все-таки узнают голос мой, и все-таки ему опять поверят…»
Она застонала — тихо, по-бабьи.
Болезнь отнимала у жены Президента волю, но она все-таки надеялась обмануть саму себя, сделать что угодно, даже глупость, лишь бы не слышать в ответ это гибельное слово «отставка»…
30
Егорка собрался ехать в Москву с единственной целью — убить Горбачева. На билет собирали двумя дворами: своих денег у Егорки не было, да и при чем тут, спрашивается, свои деньги — дело-то государственное, народное.
Олеша насмешничал: с такой-то рожей — и в Москву! Нет, Егорка знал: хошь спасти завод от назаровских — убирай Горбачева, при нем толку не будет, одно предательство. А если к власти придет Ельцин, он рассует воров и кооператоров по тюрьмам, сделает нормальные цены и жизнь — будет в радость.
— Водка бу как при Брежневе, — доказывал Егорка. — Понимашь?
Олеша не верил.
— Поздно. Нищие мы, Ленин изгадил. А потому правители в России — против народу. Был бы Ленин честный — залез бы на броневик… так мол и так, господа хорошие, сам я не здешний, из Швейцарии еду, порядков ваших не знаю, живу в шалаше…
Олеша любил «Комсомольскую правду».
Красноярье — центр России; земли отсюда поровну что до Бреста, что до Магадана — три с лишним тысячи верст… Егорка знал: если он, Егор Решетников, не спасет завод от назаровских, его никто не спасет, погибнет предприятие, Ачинск погибнет, тогда уезжать, — а как уезжать-то?..
Велика Россия, но отступать некуда, кому чужие нужны? Интересно, сколько русских сейчас, — а?
Горбачев — врет, Ельцин — не врет, Ельцину помочь надо, помочь. Заводы покупают, ошалела страна… И кто? Назаровские! Тюрьма по ним плачет, а Горбачев в люди их выводит, с ума сошел. Или, мож, они с ним делятся, — а?
Нет, грохнуть его — праздник будет! Все вздохнут. Напарник нужен, а его нет, ёшкин кот, вдвоем-то веселее будет, это ясно…
Егорка решил серьезно посоветоваться с Олешей и пригласил Борис Борисыча — самого умного в Ачинске мужика.
Беседовать в квартире было бы глупо, Егорка боялся прослушки. (Этот КГБ, он, говорят, всюду.) А дело такое, без пол-литры не разберешься, но пить-то тоже надо с умом: в «Огнях Сибири» — денег не хватит, ведь пол-литры, между прочим, будет мало, а это все — траты. Егорка выбрал фабрику-кухню, хотя здесь он обычно не пил, брезговал, зато горячее на фабрике-кухне давали до девяти вечера, правда, пельмени исчезали уже к семи, оставалось только тушеная капуста. Водку народ приносил с собой. Если не хватало, тетя Нина, хозяйка, давала в долг, причем по-божески: четыре сорок за стакан плюс процент за инфляцию.
— На отелю скинемси, — уверил Борис Борисыч, — Москва деньгу любит, факт, так шо скинемси. Но условие: сначала должен моё отдать, — понял? Деньгу мою.
— У него, поди, при себе-то не бу, — засомневался Олеша.
— Бу не бу — не е..т, — отрезал Борис Борисыч. — Он его стукнет, а я с кого получу? Он знашь мне ско-ка должен?
— Скоко?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29