Однажды на одной из московских улиц он увидел девушку, стоящую на другой стороне улицы у газетного стенда. Это была она! На ней было легкое светлое пальто, в котором она проходила с ним всю весну. Наверно, отец в командировке, а она приехала с ним, мелькнуло у него в голове.
Задыхаясь от волнения, он едва дождался зеленого света, перебежал улицу, подбежал к стенду и, чувствуя, что здесь, в Москве, их размолвка стала далекой и бессмысленной, хотел сзади закрыть ей глаза ладонями, но потом решил, что надо встретиться поспокойней, шагнул и, как в страшном сне, увидел профиль совсем другой девушки.
После приезда из командировки в первое время он ее нигде не встречал. Однажды на "Амре" он столкнулся со студентом, которого когда-то встретил на избирательном участке, и тот тогда рассказывал ему о ней.
- А ты знаешь, что Вика замуж вышла? - спросил студент, здороваясь с Зауром.
- Нет, - ответил Заур, чувствуя, что у него внутри всё остановилось: сердце, кровь, дыханье.
- Да, - отхлебывая кофе, - кивнул студент головой, - а я думал, у тебя с ней роман... Многие так думали...
- Нет, - сказал Заур, изо всех сил сдерживаясь, стараясь не показать, что у него внутри всё остановилось, - у нас с ней ничего не было...
- Недавно встретил их на пляже, - продолжал студент, - с ума сойти, какая фигура! И такая девушка досталась такому вахлаку... А я думал, у тебя с ней роман...
- Нет, - сказал Заур, изо всей силы сдерживаясь, - давай выпьем по коньяку.
- Но у меня денег нет, - сказал студент.
- Я угощаю, - сказал Заур и дал ему деньги, - возьми два по сто пятьдесят.
Студент взял два стакана коньяка, две чашечки кофе и вернул Зауру сдачу. Они выпили коньяк, допили свой кофе и разошлись.
Заур шел домой и никак не мог понять, почему ясный, солнечный день потускнел, хотя на небе не было ни одной тучки. После выпитого коньяка то, что окаменело внутри у него, размягчилось, стало легче дышать, и тем более казалось странным, что ясный, солнечный день потускнел. Жить в этом потускневшем дне стало как-то странно и неуютно.
МОРЕ ОБАЯНИЯ
- Тебе хорошо, - сказал мне как-то один мой московский коллега, - ты пишешь о маленьком народе. А нам куда трудней. Попробуй опиши многомиллионную нацию.
- Ты же со Смоленщины, - ответил я, - вот и пиши, как будто все начала и концы сходятся в Смоленской области.
- Не получится, - сказал он, немного подумав, и с придыханием добавил: - Тебе хорошо, хорошо... Всё горы, всё детство, всё Чегем... Да и редакторы к тебе снисходительней... Мол, всё это там, где-то на далекой окраине, происходит, ладно, пусть пишет.
Это ко мне снисходительны?! Лучше оставим эту тему. Но как объяснить, что у меня свои дьявольские трудности? Тем более эта несчастная склонность к сатире. Маленький народ... Как бы все друг друга знают, все приглядываются друг к другу: кого он изобразил на этот раз? И обязательно кого-нибудь угадывают или придумывают. А там жалобы, угрозы и тому подобное.
Я разработал целую систему маскировки прообразов. Деятелям районного масштаба сам лично перекрашиваю волосы, наращиваю усы или, в редких случаях, начисто сбриваю. Деятелям более крупного калибра - пластическая операция, не меньше!
Полная рокировка должностных лиц. Партийного бюрократа перевожу на место хозяйствен-ного бюрократа, от чего некоторым образом проигрываю в качестве, но укрепляю собственную живучесть.
Всё равно узнают или, что еще хуже, внушают кому-нибудь, что он узнан и оклеветан при помощи правды. Моих эндурцев тоже неправильно понимают. Это же не какая-нибудь опреде-ленная народность или жители определенного местечка - все мы порой бываем эндурцами. Иногда подолгу. Я, например, был чистейшим эндурцем, когда связал свою жизнь с писатель-ским делом.
А что, если перейти на Москву? Для пробы опишу один случай, а там посмотрим.
В тот день я был приглашен на литературный вечер. Я пытался было уклониться, но директриса студенческого клуба несколько раз повторила:
- Вас, именно вас больше всех ждут.
И я дрогнул: слаб человек, тщеславен. Каждый раз вот так заманивают, а потом видишь, что и писателей больше чем достаточно, да и тебя, собственно говоря, никто особенно не ждал.
Я сунул стихи в кожаную папку, застегнул "молнию" и вышел на улицу. Теплый августов-ский день близился к закату. Сидя на скамейке возле нашего дома, лифтерши мирно беседовали, время от времени рассеянно поглядывая на свои подъезды. Так пастухи в наших краях поглядывают на свое стадо: не слишком разбрелось? Нет, не слишком.
Наша лифтерша, заметив меня, спросила глазами: не поздно ли вернусь? Я мотнул рукой, сжимающей папку, показывая, что с такой штукой надолго не разгуляешься.
Я миновал переулок и вышел на нашу узкую, но бойкую улицу. С машиной мне сразу не повезло. Все такси оказывались заняты, а леваки почему-то не брали. Впереди, шагах в двадцати от меня, стояла компания из четырех человек. Они тоже, ожидая попутной машины, голосовали, но и их никто не брал.
Вдруг я поймал радостный взгляд человека, идущего навстречу мне по кромке тротуара. Взгляд его был настолько родственно-узнающим, требующим немедленного общения, что я растерялся. Я никак не мог припомнить этого человека. Писатель из наших домов? Поэт? Прозаик? Мне ничего не оставалось, как выразить взглядом не менее радостное узнавание, одновременно стараясь не промахнуться и не выдать, что я не могу его припомнить.
По его возбужденному взгляду и нарастающему счастью приближения я понял, что дело рукопожатием не ограничится. Так и оказалось. Мы расцеловались, и тем горячее я ответил на его поцелуй, чтобы скрыть свое постыдное неузнавание. Отчмокавшись, он откинул голову и посмотрел на меня с поощрительной радостью. Тут я догадался, что этот человек прочел только что опубликованный мной рассказ и сейчас будет делиться со мной впечатлениями. Я пригото-вился проявить мудрую снисходительность к похвалам.
- Видал? - спросил он. - Гришу в "Известиях" напечатали.
- Да? - кисло удивился я. - Очень приятно.
Какой Гриша? Что за Гриша? Сын! - мелькнула догадка. Видно, одна из модных в наше время писательских династий. Вывел сына на орбиту и радуется.
- Ты представляешь! - воскликнул он. - Опубликовали, и так широко!
- А сколько ему лет? - спросил я, полагая, что такую подробность его семейной жизни я имел право не знать.
- Грише? - удивился он. - Сорок семь!
Видимо, лицо мое что-то выразило, но он это не так понял.
- Да ты что, думаешь, Гриша всё еще пьет?! - воскликнул он победно. Бросил! Бросил! Два года в рот не берет - и вот тебе результаты! Я так рад за него, так рад! Сейчас иду лечить Джуну, Джуна подзаболела...
- Так вы экстрасенс! - сказал я, как бы окончательно вспоминая его.
- Почему экстрасенс? - удивился он и с улыбкой добавил: - Экстрасенсу лечиться у экстрасенса всё равно что цыганке гадать у цыганки. Я обыкновенный врач... Да вы что, забыли? Мы же десять лет назад сидели у Гриши. Он тогда у себя в коммуналке выставил свои картины. А сегодня четыре репродукции дали в "Известиях". Я так рад за него, так рад!
И тут я всё вспомнил. Да, да, так оно и было. Действительно, десять лет назад я сидел у этого милого художника и там в самом деле был этот врач. Меня так и обдало теплом. Какое счастье, что в мире существуют люди, способные так радоваться чужим успехам! Наконец мы распрощались с этим человеком, и он полетел дальше.
Настроение у меня значительно улучшилось. Я решил, что такая встреча к добру. Однако машина всё не попадалась. Боясь опоздать на вечер, я решил обойти компанию, стоящую впереди меня, благо никакой стоянки тут не было. Легко преодолевая легкие укоры совести, я прошел мимо них, пересек квартал и почти на самом углу остановил пустое такси.
Водитель согласился меня взять, но кивком головы показал, что ему надо переехать перекресток. Светофор мигнул, таксист переехал перекресток и остановился. Теперь он был гораздо ближе к тем парням, которые стояли впереди меня. Один из них стал подходить к такси.
Я тоже двинулся к такси и вдруг почувствовал всю сложность своего положения. С одной стороны, я уже договорился с таксистом, а с другой стороны, я обогнал тех, что стояли впереди меня. Но, с третьей стороны, здесь вообще никакой стоянки нет и я мог оказаться впереди них, если б дом мой был в следующем квартале. Если б...
И я решил уступить: все-таки они стояли впереди меня. Тогда зачем я продолжал идти? Возможно, надеялся, что таксист их не возьмет, если место, куда они едут, его не устраивает. И такое бывает. А возможно, подсознательно я хотел насладиться скромным благородством своего отказа.
Когда я поравнялся с такси, большой, мордатый парень из этой компании, наклонившись к шоферу со стороны улицы, что-то ему говорил. По-видимому, шофер ему ответил, что машина уже занята.
- Ничего, шляпа подождет, - громко сказал мордатый, явно имея в виду меня, хотя я был без шляпы и никогда ее не носил.
Тут что-то вспыхнуло во мне, что со мной бывает крайне редко. Видимо, сыграло роль, что я готовился к благородному акту передачи такси. Я сказал, что за хамство можно и в морду схло-потать. Парень молча обошел машину и сел рядом с шофером, даже не взглянув на источник угрозы, что источнику угрозы было довольно обидно.
Такси тронулось, и парень отъехал к своим дружкам. Я снова перешел перекресток и в начале следующего квартала стал дожидаться попутной машины. Но не дождался и пошел вперед. Я боялся опоздать. Метрах в тридцати от меня на краю улицы стоял какой-то парень и голосовал. Такси по-прежнему проходили с пассажирами. Леваки порой останавливались возле этого парня, но, не договорившись, ехали дальше. Они останавливались и передо мной, но и меня не брали. Черт его знает, куда они ехали!
Я понял, что опаздываю, и опять решил пройти вперед. Навряд ли этот парень спешил так же, как я. И вообще, какое тут может быть правило, если нет стоянки? Но неприятно. А что делать, если спешишь?
Так или иначе, я обогнал этого парня и решил остановиться подальше от него, чтобы он меня не видел. Но только я обогнал его шагов на двадцать, как появился частник в пустой машине. Я не удержался и проголосовал. Левак остановился, но, узнав, куда я еду, не взял меня. Машина отъехала, и вдруг с тротуара раздался женский голос:
- Вы некрасиво поступили! Вон человек ожидал раньше вас, а вы его обошли! Некрасиво!
- Я спешу! - бросил я в ее сторону и зашагал вперед.
Женщина шла по тротуару и продолжала ворчать. Видя, что она не смолкает, я убыстрил шаг. Но и она поспешила, стараясь ворчать параллельно моему ходу. Если я приостанавливался и голосовал, она тоже останавливалась и, дождавшись моего очередного провала, продолжала меня уличать. Начинался какой-то кошмар. Я подумал, не побежать ли, но и бежать было стыдно. Именно перед ней.
И вдруг рядом со мной неожиданно остановились "Жигули". Я даже не голосовал. Я заглянул в окно. За рулем сидел мой давний институтский приятель, знаменитый Борис Борзов.
- Тебе куда? - спросил он, сверкнув на меня своими лучистыми карими глазами.
Я назвал место.
- Садись, - я в тот же район, - сказал он.
Я оглянулся на женщину, не зная, как она будет действовать дальше. Но она только взгляну-ла на меня, молча перенесла кошелку в правую руку, которой до этого жестикулировала в мою сторону, и пошла дальше.
Я открыл дверцу. На переднем сиденье стояли бутылка шампанского и торт. Он взял в руки и то, и другое и переложил на заднее сиденье, позаботившись так уложить бутылку, чтобы она не скатилась.
- Что, в гости? - спросил я, усаживаясь рядом с ним.
- В гости к любовнице, - сказал он, ослепив меня белозубой улыбкой и стараясь понять впечатление, которое произвело это известие. Поняв или скорее не поняв, добавил: - Можешь поздравить меня. Диссер защитил.
За последние двадцать лет мы с ним несколько раз встречались в кафе "Националь", куда он заходил с друзьями. Я знал, что он кандидат биологических наук и работает сейчас в каком-то научно-исследовательском институте.
- Так ты же давно кандидат наук, - сказал я.
- Докторскую, балда, докторскую! - воскликнул он, полыхнув на меня своими яркими, как в юности, глазами. - Если бы не враги, я бы уже был академиком!
- На какую же тему у тебя диссертация? - спросил я.
- Сейчас узнаешь, - ответил он. - Кстати, чтобы не забыть. Ты можешь мне устроить постоянный пропуск в ЦДЛ?
- Нет, - сказал я, - даже временный не могу устроить.
- А в Дом кино? - спросил он.
- Тем более, - сказал я, - я к ним не имею никакого отношения.
- Ладно, - тряхнул он своей аккуратной головой, - найдем нужного человечка и без тебя!
- Так на какую же тему у тебя диссертация? - спросил я снова.
- "Бесскорлупные яйца - революция в продуктивности яйценосок". Опыты нашей лаборатории имеют огромное народнохозяйственное значение!
Он бросил на меня одну из своих двусмысленных улыбок, приглашая порадоваться его достижениям и одновременно намекая, что эти достижения следствие открытого лично им таинства общечеловеческой глупости. Он приглашал порадоваться за него в обоих направле-ниях, стараясь угадать, улавливаю ли я чудо их сочетания.
- Как так - бесскорлупные яйца? - спросил я и мельком с некоторой тревогой подумал, что тема козлотура, видимо, будет преследовать меня всю жизнь.
- Ну, ты витаешь в облаках, - сказал он, поглядывая то на меня, то на дорогу и начиная весело заводиться, как, бывало, в студенческие времена, а мы делом заняты, делом! Вот вкратце суть проблемы на доступном тебе языке. В настоящее время хорошая несушка дает около двухсот пятидесяти яиц в год. Если в редких случаях триста - браво! Браво! Когда мы доведем свои опыты до конца, курица будет нести яйца, правда бесскорлупные, в три раза больше, чем сейчас! Мы зальем страну бесскорлупными яйцами и тогда закапает наконец над моей усталой головой золотой дождь. И горе той руке, которая попытается в этот момент водрузить надо мной зонт! В чем суть? Яйцекладка подчинена строгому ритму. Яйцо проходит по яйцеводу не менее двадцати одного часа, и овуляция не наступает, пока не снесено очередное яйцо. Ты, дикарь, конечно, не знаешь, что такое овуляция. Запомни: выход яйцеклетки из яичника! А нельзя ли ускорить формирование яйца и тем самым уменьшить интервалы между снесенными яйцами? Вот вопрос, поставленный нашей лабораторией, а точнее, твоим, как ты знаешь, непокорным слугой. И ответ на него уже частично получен. Напомню тебе то, чего ты никогда не знал, - путь яйца по яйцеводу. Яйцо относительно быстро проходит воронку (у Борзова никаких претензий), белковый отдел и перешеек, но надолго, трагически долго задержи-вается в матке. Девятнадцать часов! Почему? Потому что здесь, именно здесь, оно проходит сложный процесс образования скорлупы.
...Я слушал его и вдруг вспомнил наше первое знакомство. В институте мы учились с ним на разных факультетах и жили в разных комнатах общежития. Лично мы еще не были знакомы, но я, конечно, как и весь институт, знал о нем: Борзов-гуляка, Борзов-пижон, Борзов-хохмач.
Летом я его встретил в родном городе при довольно необычных обстоятельствах. Поздно вечером я гулял по набережной. И вдруг вижу: толпа подростков окружает какого-то человека с явно недоброй целью. Было довольно темно. Внезапно из толпы раздался знакомый голос:
- Борзов задний ход не дает! Налетайте, шакалы!
Я подбежал, протиснулся в толпу и увидел Борзова, стоящего с воздетым кулаком. Остекле-невшие глаза, бешеное лицо. Юнцы, смутно узнавая меня как местного человека, неохотно расступились. Я вывел его из толпы. Они бы его, конечно, растерзали.
Борзов был в драбадан пьян. Таким я его видел в первый, и последний раз. Обычно он почти не пьянел. К нам подошла плачущая девушка. Оказывается, он был с ней. Она сказала, что Борзов сам первым стал задираться с этой компанией подростков.
Вместе с девушкой я проводил его до гостиницы "Рица", удивляясь, как ему удалось в летний сезон снять там номер. Позже я таким вещам перестал удивляться: он мог всё.
После этого я проводил девушку. Она была приезжая и жила на частной квартире. Она мне сказала, что Борзов купил на базаре бутылочку чачи и с этого всё началось. Девушка была хороша и так трогательно переживала случившееся! Я уверил ее, что он, видимо, отравился, что он никогда в жизни не был таким. Кажется, она немного успокоилась.
На следующий день, свежий, подтянутый, хорошо одетый, он гулял со мной и моими друзьями по набережной. О вчерашнем дне он ничего не помнил - ни девушки, ни выпивки, ни возбужденных юнцов. Сейчас он очаровывал нас рассказами о своих спортивных достижениях. Кстати, сказал, что он мастер спорта по плаванию.
- Каким стилем ты плаваешь? - спросил я.
- Всеми, - сказал он, на миг замешкавшись.
- А в каком стиле ты мастер?
- Во всех! - радостно ответил он.
Мне это показалось странным. Но ведь мы на следующий день собирались встретиться на пляже! Не мог же он не знать, что коренные черноморцы как-нибудь разберутся, насколько человек хорошо плавает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39