Это мертвые грибы.Тишина была настолько полной, что забивала глотку, словно кляп. Находиться в этом лесу было… невыносимо. Тут даже… паутины не было! Кое-как Имоджин выбрела на освещенную солнцем дорогу. И сама она, и два ее спутника, самые крутые до края земли — но только, чур, после Циклопа Бийика! — показались ей исчезающее маленькими.— Что это за место? — осипшим голосом спросила девочка. — Куда вы меня притащили?Сейчас, ей казалось, она вправе требовать ответа. Да и мальчишки, как ни странно, не возражали. Ее бледное перекошенное лицо и растрепанные волосы произвели впечатление даже на них, как бы ни хотелось им выглядеть закаленными жизнью циниками.— Давайте, — сказал Ойхо, — перекусим. Заодно и переговорим.И первым сел в траву.Когда несколько часов назад они бодро шагали по дороге, вьющейся между полей, насыпной и плотно утоптанной, как будто взгорбком своим приподнятой над плоской землей, подталкивающей колеса — катиться, а ноги — шагать, свежий ветер овевал их разгоряченные лица и щиколотки. Сейчас же, прикасаясь к сухой горячей обувной коже, ступня сама себе казалась распухшей, распаренной губкой, освежеванным куском мяса. Опустив голову, Имоджин решительно разулась.— Ты после в них ногу не впихнешь! — запротестовал Ойхо. — А без них будет медленнее.— Но согласись, — сказал рыжий близнец, перехватив его взгляд, — что идея здравая.И сделал то же самое. Ойхо только губы поджал. То, что тут происходило, выводило ситуацию за рамки предписанного им плана. И, вероятно, он уже жалел, что они взяли с собой девчонку. Куда веселее было бы после похваляться перед нею, когда в тереме погашены все основные огни, в ее спальне, назначенной штабом еще в те времена, когда Имоджин было семь.— Здесь не следует задерживаться дотемна, — буркнул он. — На пути ни в ту, ни в другую сторону.Еще час назад Имоджин буквально умирала с голоду.Теперь ей и кусок не лез в горло, а запах лука заставлял внутренности скручиваться в спазматический клубок. С трудом ей удалось протолкнуть в желудок немного хлебного мякиша. Пятачок солнечной травы, на котором они сидели, казался слишком маленьким, а черные стены леса с обеих сторон — чересчур высоки, и девочке приходилось бороться с ощущением, что ребята уселись в аккурат на полосе меж двумя враждебными армиями. Неужели близнецы настолько слепы?— Там, — спросил Ким, — и вправду есть что-то?Повисла пауза, в течение которой Имоджин пыталась пропихнуть кусок сквозь судорожно сжавшееся горло и сообразить, как объяснить им, что дело как раз в том, что в лесу вовсе никого нет. Однако ко времени, когда ей это удалось, она уже не была в этом столь уверена. Вспомнилось ощущение пристального недоброго взгляда, пытаясь отследить источник которого она напрягала глаза до боли, но в результате обнаружила, что никто не таится ни в густых зарослях, ни под поваленным стволом, ни среди корней, откуда Имоджин уже почти ожидала увидеть пару зеленых или красных огоньков. Как будто в ответ на стремительные повороты ее головы в попытке разглядеть ускользавшее оно снова и снова перемещалось, прячась за ее плечом и обманчивым движением дразня боковое зрение. И ощущение этого незримого присутствия было тяжелее, чем прочее все.— Да, — сказала она сухо.Поднявшись на ноги, Имоджин с внезапным раздражением отряхнула крошки с подола. Попутно обнаружилось, что оборвались и вылезли нитки вышивки на узорчатой кайме. Хотя платье было старое — никакое другое она в здравом уме не надела бы ни в лес, ни на рыбалку! — поврежденная вышивка огорчила ее, потому что была плодом ее собственного напряженного труда под присмотром бдительной Агари. Преодолевая тяжелый жаркий воздух, еще более сгущенный тишиной, ребята вновь двинулись в путь.— Почему тогда вовсе не извести этот лес, вместе со всем злом, в нем живущим? — неожиданно спросила Имоджин, семеня следом за братьями. И никто не спросил ее, почему она так твердо знает, что это — зло.— Не все так просто, — ответил Ким, как только после непродолжительного молчания выяснилось, что говорить придется ему. В голосе его послышалось сожаление. — С незапамятных времен лес этот был другом королевской семьи. Какой-то договор тех времен, когда воды, земли и люди устанавливали промеж себя правила обоюдного соседства. Нечто вроде храма, просторного и светлого, куда приносят простые дары, где места хватит на всех и где не может приключиться ничего плохого.Ойхо, размашисто шагавший впереди, фыркнул, не оборачиваясь.— Мы об одном и том же месте говорим? — осведомилась Имоджин.— Человек, заключивший с лесом договор, под его сенью не мог быть умерщвлен никаким образом, — продолжал Ким. — Ну разве что только сожжен вместе с лесом, вплоть до последней его травинки. Наша королевская семья была из таких. Помимо прочего — просто полезно. Видишь ли, Имодж, времена в королевстве не всегда были такими же мирными, как сегодня. Убежище для себя, семьи и присных от лихих людей.Он сделал широкий жест, который, как ему казалось, сам по себе все объяснял.Имоджин шагала, уставившись неподвижно в точку бледно-голубого неба над головой, чтобы не видеть смыкающихся с боков черных стен.— Тогда это должно быть доброе место, — упрямо сказала она. — А не злое.— Ну так оно и было таким, пока один из владык не попытался урвать из договора больше, чем ему причиталось.— То есть?— Человеку, — веско выговорил Ким, — свойственно желать бессмертия. Ну вот и подался мужик в лес на старости лет. А это уже была игра в одни ворота. Имодж, ты же представляешь себе, что такое лес! Это неисчислимое множество жизней, произрастающих бок о бок в сотрудничестве и соперничестве. И вот вся эта общность любой ценой должна была выполнить условленное соглашение: поддержать чуждую ей жизнь, которая и не думала прерываться. Жизнь, Имодж, не возникает из ниоткуда. Жизнь потребляет другие жизни. Даже если ты всего лишь съедаешь яблоко. Яблоко умирает, а его жизнь становится твоей жизнью. Ты продолжаешься за счет него. Бессовестный бессмертный предок высасывал из леса его животворящую силу и опустошил его настолько, что обрек его на лютый голод. Каковой голод лес должен был за счет кого-то удовлетворять, хотя бы для продолжения собственного существования, но главным образом — для того, чтобы выполнять соглашение. С тех пор опасности подвергается всякая тварь, что рискнет пересечь опушку.Тем не менее в голосе его звучало превосходство юноши, убежденного, что смерть — для других. Для взрослых. Для тех, кто позволяет приключиться с собой этакой неприятности.Имоджин явственно вообразила себе худого луня с нечесаными космами, свисающими ниже подпоясывающего вервия, в лохмотьях, с безумным неподвижным взглядом, бесцельно слоняющегося среди высохших деревьев. Не нуждавшегося в пище и воде, но сожравшего и сойку, и белку. И кузнечиков. А почему, собственно, в лохмотьях? Быть может, условие включает в себя нетленность одеяний? Страсть к бессмертию, интуитивно воспринимала она, столь же предосудительна, как и другие проявления личной невоздержанности. Как, к примеру, страсть наедаться за ужином до отвала, вызывающая брезгливое отвращение. По крайней мере так всегда твердила ей Агарь.— Что, он и поныне там бродит? — спросила девочка с боязливым недоверием.К ее испугу, мальчишки и не подумали поднять ее на смех и не поспешили объяснить, что выдумали все это нарочно, как до сих пор предлагали ей тысячу версий на выбор, по одной на ночь, на тему: что случилось с лицом Циклопа Бийика. В противном случае, опасливо смекнула она, главную партию вел бы тут Олойхор. К тому же ужасы, измысленные ими, были обычно с зубами, когтями и глазами, сверкающими во тьме, оскаленные тыквы с огнем внутри, неожиданное прикосновение в темной комнате, тянущая руки белая фигура на лестнице. Несерьезные, словом, страшилки. Едва ли братья, даже сговорившись, способны были выдумать страшную сказку только из нестерпимого желания человека жить. Имоджин терпеть их не могла, когда они, как вот сейчас, оказывались вместе и по другую сторону баррикады. Впрочем, братья об этом не догадывались.— Кончилось тем, что нашлись в роду какие-то крутые потомки, изловили дедушку, и поскольку в пределах леса все равно сделать ему ничего не могли, то просто вывезли его оттуда, и он благополучно рассыпался в прах, не оставив ничего, чтобы удобрить собою опоганенную им землю.— Наверное, — вымолвила Имоджин, — его где-то и понять можно.— Ага. — Ким отстал от брата и теперь примерял свои шаги к ее, что было облегчением. — Сам по себе он никому зла не делал. Никто не знает, сколько в действительности он прожил. С ним-то покончили, однако лес остался с неутоленным голодом, так и не восстановив свою полную силу. Однако уничтожить его… место зловещее, и выглядит премерзко, конечно, но, честно говоря, не могу представить, чтобы у кого-то из наших поднялась рука… учитывая, что договор остался… хмм… нерушим.Имоджин изумленно на него оглянулась. Ойхо, шагавший несколько впереди, кивком подтвердил слова брата. Видно, уже некоторое время держал ушки на макушке.— Только условия изменились, — резко сказал он, слегка повернув голову. — Теперь он не продает бессмертие по дешевке. Или ты клиент, или пища!— Продает? — Имоджин наморщила лоб. — И в какую цену нынче бессмертие?— По цене крови клиента, отданной в уплату добровольно.— А-а!Вот оно, выползло. Имоджин успокоилась, поймав наконец близнецов на выдумке. Как только появилась кровь, да еще королевская…— Эй, а что это вы говорили, что вам тут, в лесу, все равно? То есть вы оба подходите, да? В смысле — быть принесенными в жертву? Бац, и я такая же! А как я узнаю, что это сработает?— Как дойдет до дела, я думаю. Едва ли отец стал бы выдумывать обстоятельства, при которых мы можем пролить кровь, — сказал Ким. — Я, знаешь ли, привык верить ему на слово.И все опять перестало быть разоблаченной шуткой.— Вы хотите сказать — за вас заплачено? — тихо спросила она. — За обоих?Ким кивнул.— И это ведь не кровь из пальца, да? Такие вещи… дешево не стоят.— Отец отдал свою, — неохотно, как ей показалось, произнес рыжий близнец. — Он чуть не умер тогда. Это единственный раз, когда клиент может умереть в лесу, потому что вроде когда он за кого-то платит, лес жрет от души! Отец считает, мы должны это знать на случай, когда придет черед проделывать то же самое.— А… чем заплачено за него?— Не знаю! — отозвался Ким с ноткой раздражения. — Может, кровью его отца. Он сказал, что хотел, не больше.— Мы давно были бы на месте, кабы вы работали ногами хоть вполовину так хорошо, как языком! — сердито окликнул их Олойхор. — Можно подумать, нам сегодня кровь проливать!— Далеко еще? — спросила измученная Имоджин.— Нет! Чертов лес стоит до подножия горы Кнааль. Мы уже, считай, пришли.И верно, Имоджин прежде не заметила, что трава здесь была слегка примята, как будто уже распрямлялась изпод конских копыт. Отчетливо прослеживались колеи, оставленные телегой, на которой вывозили раненых и трупы. Несколько раз на глаза попались подсохшие конские шарики. Мальчишки, которые, помимо прочего, проходили еще и следопытскую науку, выцепили взглядом и отметины, оставленные стрелами на коре, и ветви, сломанные так, как их никогда не сломает зверь или ветер.Выходит, они вели ее правильно. Ржавые пятна на высокой, почти белой колосящейся траве не могли быть ничем иным, кроме как кровью. Позавчерашняя битва происходила здесь. Если верить тому, что пересказал им Ойхо, разбойники предпочли, чтобы их перебили или взяли в плен, чем быть загнанными под сень Чертова леса.Да и просека тут кончалась. Стены леса стягивались меж собой перевязкой низкого кустарника, перед которым Имоджин слегка уперлась — слишком не хотелось оставлять за спиной солнечную просеку и погружаться в пугающий молчаливый полумрак. Однако, как оказалось, зря. Здесь, в одном шаге, в одном повороте от Чертова леса, косые лучи послеполуденного солнца проникали под ажурные кроны, сумрак казался позолоченным и влажным, в нем легко дышалось, а широкие листья ландышей под ногами выглядели до удивления живыми в сравнении с ковром мертвого, переплетенного черничника, памятного Имоджин по ее недавнему испугу. Этот лес был прозрачным, березовым, видимым далеко во все стороны. Опершись на ствол, девочка долго, со вкусом откашливалась от набившейся в горло пропыленной усталости и цементирующего страха, пока лицо не покраснело и пока она не смогла наконец вдохнуть полной грудью божественно сырой воздух. А после ее неодолимо потянуло к маслянистым шляпкам валуев, целыми гнездами глядящим из травы и редкостно хорошим в засолке, пока они еще достаточно малы и шляпки их изнутри не тронуты плесенью. Их золотистая цепочка, возникая в траве то там, то здесь, заманивала, убегая в сторону.Имоджин еще долго оглядывалась на них. И хотя шагать теперь пришлось в гору, на душе стало много легче. Хотя обуться все-таки стоило.Даже слабый шорох ветра в длинных висячих ветвях берез напоминал о том, что кругом продолжается жизнь, и некоторое время Имоджин просто наслаждалась дорогой. Примерно до тех пор, пока не стало ясно, что гора Кнааль — вещь большая, а пещера — сравнительно маленькая. К тому же растительность здесь была хоть и ниже, чем в Чертовом лесу, и ажурнее, и пропускала сквозь себя свет целыми потоками и водопадами, но все вместе это многоцветное переплетение цветов, трав и трепещущих бликов представляло собой бесконечную, накинутую на склон тканую маскировочную сеть.Ребята разошлись, прочесывая склон снизу вверх. Чем ближе к вершине, тем ниже и гуще становился желтый, выгоревший от жара кустарник, и скоро все три их головы оказались выше самых высоких ветвей. Ким методично шарил в кустах длинной палкой, Ойхо, оказавшийся так близко в пределах своей мечты, самолично нырял под каждый, достаточно густой, чтобы спрятать собою зев разбойничьей пещеры. Имоджин просто брела бесцельно, описывая широкие круги, обходя стороной непролазные колючки, взбираясь на груды рыжих от замшелости камней, с которых лучше видно окрест, и стараясь по мере сил не потерять братьев. Временами все трое для порядка перекликались кукушкой. У Имоджин кукушка была старательная, у Ойхо — дурашливая, у Кима — обленившаяся вконец. 6. Девчонки всегда подводят Еще неоднократно в дальнейшей жизни внешне бесцельное блуждание приводило ее к цели, желанной для других. Закусив губу и задумчиво переплетая косу, Имоджин брела вкруг хаотически набросанных на склоне больших камней, стараясь подняться по возможности ближе к лысой вершине горы Кнааль. Растительность здесь, невзирая на цветущую середину лета, была серо-желтая, выгоревшая, или даже отмершая с прошлого сезона. Белая колосящаяся трава. Однако тут и там шныряли птицы, травинки сгибались и выпрямлялись, подчиняясь невидимым глазу закономерностям, по ним ползали мураши и жуки, похожие на яркие бусины, и наконец неумолчный грохот хора кузнечиков накрывал гору сплошным куполом лета.Имоджин даже не сразу сообразила, что черная нора в земле, откуда тянуло холодной сыростью, и есть та самая вожделенная пещера сокровищ. Скорее она походила на берлогу дикого зверя. Тяжелое взлобье защищало вход от взгляда сверху, валуны, в беспорядке разбросанные по склону, позволяли прятаться стражам «гнезда», прикрывая собой рассредоточенных стрелков. Так сказали бы ей ребята, все еще рыскавшие по кустам внизу, на расстоянии окрика. Впрочем, при ее-то опыте общения с мальчишками, заметила и сама.Место выглядело абсолютно нежилым. Ее мечты о длинных сундуках, накрытых парчой, с горками сверкающих камешков, просыпавшихся из-под крышек, закрытых неплотно — из-за переполнения и по небрежности! — померкли разом. А вместе с ними померк и романтически-зловещий образ разбойников как храбрецов, почти гигантов, осмелившихся противостоять самому Клаусу в лице махины Уложений, которую именно король своим словом приводил в движение и заставлял катиться в нужном ему направлении.Пробормотав про себя волшебное: «Мне страшно!», Имоджин сделала опасливый шаг вперед и вниз. Потом еще.Золотой полуденный свет, проникая в дыру, становился неожиданно призрачным, едва ли даже не голубым. Ногой Имоджин угодила в золу — очаг те, кто тут жил, устроили прямо у входа. Чтобы не задохнуться собственным дымом, брезгливо сообразила она. Смрадный запах подсказал, куда они бросали обглоданные кости.Обострившееся в полумраке зрение обнаружило битые черепки с остатками варева, скрытыми мохнатой плесенью. Ручей, через который они перебрались на пути сюда, протекал далеко внизу, и похоже, мытьем посуды здесь себя утруждали редко.Прокисшие груды тряпок поверх упругих можжевеловых веток служили, вероятнее всего, постелями. Брови Имоджин сдвинулись, а носик сморщился буквально безо всякой ее на то воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20