Scan by AAW; OCR&Spellcheck by Zavalery
«Гуревич Г.И., Оффман П.Е. Купол на Кельме. Рисунки А.Лурье.»: Государственное издательство Министерства Просвещения РСФСР; М.; 1959
Аннотация
На обложке стоят две фамилии. У книги два автора. Один из них писатель – Георгий Иосифович Гуревич. Его перу принадлежат научно-фантастические повести «Иней на пальмах», «Подземная непогода» и другие. Петр Евгеньевич Оффман – доктор геологических наук, сотрудник научно-исследовательского института, участник и руководитель многих геологических экспедиций в Поволжье, на Урал, на Север и в Сибирь. Экспедиции эти и дали материал для книги «Купол на Кельме».
Авторы поведут вас в тайгу, покажут суровую школу научного похода. Вы прочтете о людях, которые закаляются, и о тех, кто надламывается; узнаете о приключениях, которых не должно быть ни в коем случае; познакомитесь с таежным асом – летчиком Фокиным, с девушками – хозяйками Топозера и с ловкачом Тимофеем.
Главный герой книги – Маринов. Другие учатся у него работать, отдыхать, думать и смотреть. Они и поехали в тайгу, чтобы учиться или спорить с Мариновым.
Георгий Иосифович Гуревич
Петр Евгеньевич Оффман
Купол на Кельме
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Было четыре минуты первого, когда сестренка Катя открыла мне дверь.
Четыре минуты! Они-то и решили все дело. Впоследствии я задумывался, как сложилась бы моя жизнь, приди я на четыре минуты раньше. Впрочем, раньше я не мог прийти. В библиотеке свет тушили без четверти двенадцать, редкие читатели спешили сдать книги, а я становился в конец очереди, чтобы выгадать еще несколько минут для чтения.
Как я читал тогда! Как я наслаждался каждой страницей! Я думаю, меня поймут только мои сверстники-фронтовики, которые четыре года держали в руках автомат или саперную лопатку, а потом вернулись к тетрадям. Я читал учебники, как роман… Нет, лучше – читал, как читали письма на фронте: сначала залпом, чтобы узнать живы ли, потом не торопясь, вникая в подробности, и в третий раз, смакуя каждое слово, улавливая намеки между строк.
Четыре года я не заглядывал в учебник. Я забыл всё до основания. Но странное дело: понимал я сейчас лучше. Читая, я упрекал самого себя: «Как я занимался в институте? Где была моя голова? Почему я пропустил мелкий шрифт, тут же самое интересное? Запоминал, сдавал, забывал. А думал кто?»
Я готов был читать круглые сутки, но без четверти двенадцать в читальном зале гасили свет, а в четыре минуты первого Катя открыла мне дверь.
Я еще не привык к Кате и всякий раз, видя ее, удивлялся заново. Уходя на фронт, я оставил девочку-второклассницу, а вернувшись, встретил солидную девицу, ведущую хозяйство (она жила с больной бабушкой) и даже получающую в день рождения цветы неизвестно от кого. А ко всему этому – косички цвета мочалы, лицо, забрызганное веснушками, и чернильные пятна на локтях.
– А я заждалась тебя, – сказала Катя, зевая протяжно и со вкусом, как лев в зоопарке.
Левая щека у нее была заметно румянее правой, и узорный отпечаток наволочки рассказывал, как она меня ждала.
– Между прочим, тебе Ирина Осиповна звонила… – Катя сделала выразительную паузу, затем добавила деловито: – Ужин на кухне – винегрет и запеканка. Подогреть или не надо?
Катя, милая, не все ли равно? Какое значение имеет запеканка, если звонила Ирина Осиповна!
Ах, Ирина, Ирина! Как же ты вспомнила обо мне, о том, что был такой, ходил в гости, сидел в углу, а потом встал и ушел, чтобы не возвращаться…
А ты заметила, что я ушел? Вероятно, и не заметила.
Это было три года назад, летом тысяча девятьсот сорок третьего, когда я был курсантом артиллерийского училища. Я сидел на окне в твоей комнате и, уныло глядя на залитый асфальтом двор, предлагал пойти в кино, на танцы или просто подышать воздухом. Есть такое развлечение в городах: дышать воздухом.
Ты отказывалась. В кино душно, на улицах пыль, танцевать со мной – напрасный труд и мучение. Потом кто-то из домашних вызвал тебя в коридор к телефону.
«Ничего, приезжай, – услышал я твой голос. – Он сейчас уйдет».
«Ах, так! – подумал я. – Ты томишься и ждешь моего ухода. Хорошо, «он» уйдет!»
Я сказал обыденное «До свиданья», пожал радостно протянутую руку и не приходил больше. Это была не минутная обида, не каприз, не жест. Просто мне захотелось уважать себя. Не дело для взрослого человека носить свертки к портнихе, ждать, тоскуя под часами на бульваре, и смотреть в театре второе действие рядом с пустым креслом. Стыдно выпрашивать пятиминутное свидание, бродить у подъезда, поглядывая на занавески.
Зачем же я понадобился теперь, через три года?
С замирающим сердцем снимаю трубку. И гоню Катю спать.
Знакомый спокойно-ласковый голос возникает в трубке. Как я мечтал его услышать! И так это было просто – взял трубку, набрал номер…
Ирина почему-то никак не может сообразить, кто я.
– Что? Какой Гордеев?.. Ах, Гриша! Какими судьбами?.. Что, просила позвонить? Нет, это недоразумение. Я даже не знала, что вы в Москве.
Недоразумение, только и всего!.. Бормочу извинения.
– Нет-нет, пожалуйста! – говорит Ирина. – Я рада, что вы появились. Что вы делаете сейчас?.. Демобилизовались? Не ранены? Учиться будете или работать?.. Приходите, звоните и не исчезайте, как ночное видение. Я сама вам позвоню на днях. Хорошо?.. Дайте я запишу ваш номер.
Я называю номер телефона, затем спохватываюсь: к чему это? И добавляю строго:
– Вообще-то меня невозможно застать. Целый день сижу в библиотеке, а дома бываю изредка, только по ночам…
Недоразумение, только и всего!
– Кто же мне звонил на самом деле? – спрашиваю я Катю.
У Кати ликующие глаза. Она еле сдерживает смех.
– С первым апреля!
Верно, первое апреля началось несколько минут назад. Значит, никакого звонка не было. Я чуть не разбил трубку о голову дерзкой девчонки. Четверть часа читал ей мораль, и читал бы гораздо дольше, если бы не было так поздно. Но боюсь, мои наставления пропали даром. Катя наслаждалась своим успехом и строила планы, как бы поймать меня еще раз поутру.
Нет, подумать только: три года не приходить и неожиданно позвонить среди ночи!
2
Кажется, минуту назад я закрыл глаза – и опять телефон.
Так поздно? Нет, уже рано. Утро. Серый свет пробивается сквозь занавески.
– Гриша, звонят! – кричит Катя. – Тебя, наверное.
– С какой стати меня? – сердито отвечаю я. – Только твоя Леля может звонить на рассвете. Вероятно, у нее опять не сходится с ответом. Скажи ей – пусть учится решать задачи самостоятельно.
Но, чтобы сказать Леле, нужно вылезти из постели. И Катя отвечает резонно:
– Ох, Гришенька, я так хорошо угрелась!
А телефон все звонит и звонит…
– Катя, я сказал тебе – подойди!
Катя чувствует себя виноватой, а то бы нипочем не уступила. Я слышу скрип кровати за перегородкой, шлепанье босых ног, грохот опрокинутого стула. Назойливые звонки прекращаются.
– Гриша, тебя Ирина Осиповна!
– С первым апреля!
– Нет, серьезно.
– С первым апреля!
– Она спрашивает, можешь ли ты сегодня в одиннадцать прийти в институт. Она будет ждать у ворот… Да-да, он слышит, он не спит, Ирина Осиповна.
Щелкнул рычажок.
Прийти в институт к Ирине? С утра?! Будет ждать у ворот? Удивительный сегодня день!
3
– Вы не сердитесь, что я разбудила вас? – встретила меня Ирина. – Но вы сказали, что не бываете дома весь день. Я боялась вас упустить.
А на улице весна. В окнах отражается голубое небо. Из водосточных труб с грохотом выскакивают сосульки, разлетаясь стеклянными брызгами. Дворники скрежещут скребками, счищая слежавшийся снег. Автомашины проваливаются по ступицу в снежную кашу, обдают прохожих грязно-желтым душем. Жизнерадостно звенят капли.
Ирина щурится от солнца. Лучи золотят ее волосы. Она изменилась, стала взрослее и еще красивее. Она другая. Прежде мне хотелось схватить ее за руки и с хохотом кружить по комнате, сейчас хочется смотреть в глаза и проникновенно молчать. И я так и делаю – проникновенно молчу.
– Отчего вы не написали ни разу? – спрашивает она.
– Так, – отвечаю я.
Я уже забыл о прошлом. Передо мной другая, новая Ирина, и с этой новой незачем считаться старыми обидами. И я вижу – Ирина понимает меня.
– Возможно, мы будем видеться очень часто, – говорит она.
Спасибо, Катюша, за твою первоапрельскую шутку!
4
– Вы даже не спрашиваете, зачем я пригласила вас, – говорит Ирина. – Я хочу познакомить вас с одним очень интересным человеком. Уверена, что вы понравитесь друг другу. Это мой шеф – Леонид Павлович Маринов. В прошлом году мы ездили в Приволжскую область, а сейчас собираемся в тайгу.
При упоминании об «интересном человеке» я почему-то испытываю неприязнь к этому Маринову.
А фамилию такую я слышал, вспоминаю. Мне говорили: «Был хороший полевой геолог Маринов. Потом запутался, залез в дебри теории, пытается опровергнуть основы, чудак. И так на двух геологов три теории».
Да, в геологии теорий много. Предмет у нас такой: мы спорим о ненайденных месторождениях, невидимых пластах, событиях, случившихся миллионы и миллиарды лет назад. Миллиард – число, не поддающееся воображению. Я, например, не прожил на свете миллиарда секунд. За миллиард лет от самых грозных катастроф остаются неясные следы, пунктирные намеки. Даже высокие горы стираются до основания, суша становится морским дном или превращается в камень. На полуторакилометровом слое из окаменевшего ила, песка и пыли стоит Москва. Русская равнина и все другие – это занесенные пылью веков морщины планеты, – так предполагалось до сих пор.
Ненайденные месторождения, предполагаемые события – вот материал, над которым размышляет геолог. Фактов мало – они как островки в море догадок. Люди солидные уважают только факты, они твердо стоят на твердой земле и презирают предположения. Легкомысленные или отважные очертя голову бросаются в океан неведомого со своей стотысячной догадкой. Видимо, «очень интересный» шеф Ирины принадлежит к этой категории. Кто же он – отважный или легкомысленный?
5
Маринов стоял на трибуне – сорокалетний атлетического вида мужчина, слишком громоздкий для комнаты. Пиджак ему был узковат. Он был похож на борца-чемпиона, надевшего обычный костюм, а такие люди лучше выглядят в майке и трусах.
Да, судя по внешности, Маринов, видимо, был хорош в поле – с киркой, с лопатой или молотком… А тут он топчется на трибуне, беспомощный, как медведь в тенетах. Что-то хочет опровергнуть и опрокинуть.
Маринов заметно волновался: отирал лоб платком, поправлял галстук, откашливался. Я заметил, что у Ирины появился румянец на щеках, и окончательно настроился недоброжелательно. «Ну что можно открыть принципиально нового в Приволжской области? – подумал я. – Были там толковые люди, изъездили вдоль и поперек. Самомнение у этого Маринова, воображает себя умнее всех».
Должно быть, Маринов не один раз слышал подобные возражения, потому что начал он с оправданий.
Нет, он не воображает себя умнее всех. Тот, кто находит новое, необязательно самый умный. Рабочий, который изобрел новый клапан для насоса, не выше Галилея. Но он использует все достижения механики от Галилея до наших дней и превосходит Галилея на своем участке.
За открытиями не всегда нужно ехать в неизведанные страны – и в старых районах можно найти новое, когда встает новая задача. В прошлом веке не искали урановых руд и не находили их поэтому. Находит тот, кто ищет. Новое видит тот, у кого новая точка зрения. У него, Маринова, новая точка зрения. На то свои причины…
Вероятно, у Маринова были наилучшие намерения – он уверял, что он не зазнайка. Но, когда человек стоит на трибуне перед видными учеными, седовласыми академиками, и битых полчаса рассуждает, по какой причине он превзошел их, это производит плохое впечатление.
Потом Маринов перешел к фактам: вот что он увидел в Приволжской области. Он хотел быть беспристрастным – давал описания, чтобы мы сами делали выводы. Но беда в том, что он-то всё видел своими глазами, а мы слушали его описания. По словесному описанию представить себе человека невероятно трудно, местность – еще труднее. А думать об этой местности и делать выводы вовсе невозможно. Зал скучал, зевал, перешептывался. И я среди других с нетерпением ожидал, когда же Маринов кончит перечислять известняки и глины.
Поэтому вывод Маринова был неожиданным и для меня и для всех. Вопреки мнению геологов, Маринов утверждал, что под Русской равниной нет «морщин» (складок, как говорят геологи), что фундамент равнины – плоская глыба, расколотая трещинами, и что вдоль трещин надо искать полезные ископаемые, в частности нефть, а до сих пор искали ее неверно.
«Ого, хватил! – подумал я. – Искали неверно, но находили. Нашли на Урале, в Башкирии, на Эмбе…»
Зал загудел неодобрительно. Всем показалось, что Маринов слишком много берет на себя.
И действительно, начались выступления одно другого резче.
Худой и долговязый палеонтолог нашел у Маринова две ошибки и намекнул, что докладчик человек несведущий. «Предельщиком» назвал Маринова какой-то областной геолог за то, что тот утверждал, что нефть есть возле трещин, а не на всей территории Приволжской области. Выступали еще многие, всех не упомнишь, а под конец – Толя Тихонов, мой однокурсник, ныне аспирант (он обогнал меня, пока я был на фронте), изящный молодой человек, великий мастер страстно громить… Толя заговорил о моральном облике советского ученого, намекая на то, что в научном институте не может оставаться такой человек, как Маринов.
Но странное дело: чем резче на него нападали, тем больше я ему симпатизировал. Когда пятеро бьют одного, невольно хочется прийти ему на помощь, не разбирая, кто виноват.
На Ирину жалко было смотреть. Она то бледнела, то покрывалась красными пятнами. А когда заговорил Толя, у нее даже губы посинели.
– Ну, как он может, как может?.. – шептала она.
Толя заколотил последний гвоздь в гроб. После него уже нечего было сказать. И тогда поднялся с колокольчиком в руке академик Вязьмин. Он предложил прекратить прения. Зал зааплодировал. Люди просто устали – в комнате было жарко, нечем дышать, от духоты и напряжения болела голова… Многие исподтишка курили, пряча папиросы в рукава.
– Хочу сказать несколько слов в заключение, – сказал академик, когда шум улегся. – Обсуждение прошло активно, выступали многие. Большинство против докладчика. Но ведь мы знаем, что научные споры не решаются большинством голосов. И я со своей стороны не могу сказать, что я удовлетворен обсуждением. Боюсь, что мы мало помогли докладчику… конкретными советами. И много сказали не по существу, насчет морального облика в частности. Предельщики – люди плохие, бесспорно. Но, рискуя прослыть предельщиком, я утверждаю, что нефть встречается не повсюду, и очень не хотелось бы бурить там, где ее нет. Докладчик предлагает новый метод поисков нефти. Его опровергли, но никто другой не предложил новых методов. Товарищ Маринов просит, чтобы его послали на Югорский кряж. Это обойдется в сто – сто двадцать тысяч. Свободных средств у нас нет, но я припомнил, что Югорский кряж – в плане геологического картирования, и наш институт посылает туда три партии. Может быть, один маршрут мы дадим Маринову. Другой, скажем, нашему уважаемому специалисту по морали… (Бедный Толя Тихонов! Попался на зубок!) У вас, товарищ Маринов, будет двойная нагрузка. Вам надо будет и карту составить, и искать новые доказательства. Но кто берется спорить с академиками, должен работать за четверых. И еще одно добавлю: Ленина вы давно читали? Помните, как материалисты говорили: «Prove the pudding is the eating», иначе говоря: «Если пудинг съедобен, это доказывает, что он существует». Так вот: докажите, что ваш пудинг съедобен, что вашим методом можно найти нефть. Если найдете, все возражения отпадут, люди поймут, что ваши рассуждения полезны, надо их изучать. А не найдете, значит, теория ваша словесная, пригодная только для дискуссий. Спорить вам никто не запретит, но на вторую экспедицию не рассчитывайте. Подходят вам такие условия?

ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Поистине это был день великих неожиданностей – настоящее первое апреля. Разрешено продолжать работу, разрешено ехать в экспедицию. Я видел, как Маринов выходил из зала, – раскрасневшийся, счастливый, ничего не видя от волнения, он топтался на месте, пожимая протянутые со всех сторон руки…
А поздравлять было еще рановато. Требовалось представить доказательства. Требовалось организовать экспедицию, в конце мая следовало выехать из Москвы, а сегодня первое апреля. Даже помощников трудно найти: почти все геологи разобраны еще с зимы… И в тот же вечер Ирина передала мне приглашение Маринова – он звал меня к себе домой познакомиться.
Поехал я разочарованный. Ирина сказала, что не придет – у нее болит голова. Не знаю, почему у девушек так часто болит голова? Или Маринов хотел поговорить со мной наедине?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28