Это с виду она кажется излишне строгой и неприступной, но это не так, это - маска, которую она надевала с детства. В ней все время жила маленькая девочка, доверчивая, беззащитная. Дюймовочка из детской сказки. Хотите, я покажу вам ее портреты?
Катя прошла за ним в соседнюю комнату.
- Вот, смотрите, нет, не то... Сейчас найду, подождите... Где-то здесь... - Художник рылся в углу. - Вот.
В темном лесу царил мрак. Плотные ветви деревьев не пропускали солнечного света, деревья смыкались над поляной, где росли колокольчики, робко синевшие в густой траве. И откуда-то издалека бежала тропинка, по ней шла девочка, смотревшая прямо на Катю. Ей показалось, что сейчас девочка заговорит и ее звонкий хрустальный голосок серебристым эхом разнесется по притихшему лесу. Большие карие глаза смотрели серьезно и спокойно. Не помня себя, Катя протянула руку и коснулась полотна.
- Такой она и была. Маленькая, серьезная Дюймовочка.
- Красивый лес.
- Это парк в Алупке, где она любила гулять. Она рассказывала мне о нем, о гималайских кедрах, правда, там нет колокольчиков, но это уже моя творческая фантазия. Она любила эти цветы, и я дарил их... разыскивал сам в подмосковных лесах и... привозил... - Голова мужчины странно дернулась.
- Она давно... дружит с Эллой Александровной? - Катя по-прежнему смотрела на картину: доверчивая Дюймовочка, шагающая неизвестно куда...
- Да, она каждый год с родителями отдыхала на... юге, в Алупке, там и познакомилась с ней и они стали закадычными подругами. Она любила ее... очень. Играли в какие-то смешные игры. Придумали себе братство Розы и Креста. С ними был еще один друг, мальчик, он был рыцарем для юных принцесс. Они убегали в парк, потом отдыхали среди роз, около которых стояла - она мне описывала - старая темная скамья. "Паломнический путь рыцаря" - так назвали они эту скамью. Смешные дети! Но она так любила все это вспоминать. По-моему, это было одним из самых ярких впечатлений ее жизни. Она была так не похожа на... других! - мужчина говорил отрывисто, словно слова причиняли ему физическую боль.
- Она была неразлучна с подругой... - задумчиво сказала Катя.
- Потом там случилась какая-то трагедия, смерть. Я плохо все это помню, мысли путаются, я помню только то, что касалось ее, что... о ней... Потом она как-то встретилась с подругой. У нее уже был маленький херувим, белокурый ангелочек, которому угрожала опасность.
"Рудик - херувим? Нудный, монотонный голос, бесстрастное лицо. Убийца, спасший мать". Катя ощутила какую-то странную тяжесть, ей стало трудно дышать.
- Мы были счастливы... эти годы. Пока в нашу жизнь не вошла она.
- Элла? Она была против вас? Вы... ей не нравились?
- Ах, это все не то, нравился - не нравился... Дело было в другом. Она требовала абсолютного служения себе, не терпела никаких полутонов, черное для нее было черным, а белое - белым. Она была настоящим Молохом, который требовал все новых и новых жертв. Жрица языческого культа.
- Но вы могли бороться за свою любовь.
- Это было бесполезно. Они встретились спустя столько лет, но она никогда не забывала ее, никогда! Часто она говорила мне: "Если бы я могла ее найти, помоги мне!" Но я почему-то боялся этого, страшился неизвестно чего. Но все оказалось бесполезно! - Мужчина прислонился к стене. - Как я мог бороться со страшной темной силой, сидевшей в ней самой, в моей любви, как? - В голосе звенело отчаяние. - Она была ранена ею раз и навсегда. Но это была не любовь, а что-то другое... Ей хотелось раствориться в ней.
Дюймовочка. Сломанная жизнь. Шипы и розы.
- Вы что, уже уходите? - Художник стоял перед Катей.
- Да, мне пора!
- Вы только ничего не говорите обо мне, ни к чему это, не надо.
- Хорошо. Спасибо вам. Вы мне очень помогли.
- Это я вам благодарен. Приходите еще.
Как это страшно, непоправимо трагично - быть привязанной к другому человеку так, что не можешь без него жить! Катя знала, кому она нанесет следующий визит, и знала, что разговор может не получиться.
***
- Значит, я права, и все было именно так?
- Да, - сидящая напротив женщина была удивительно спокойна, почти равнодушна. Только руки, вцепившиеся в подлокотники кресла, выдавали напряжение. - Я, правда, удивлена, как вам удалось это установить.
- Но почему, - вырвалось у Кати, - почему? Я понимаю, что вы можете не отвечать на этот вопрос...
- Мне трудно объяснить. Знаете, говорят иногда: "это выше меня". Люди часто смеются над этой фразой, она кажется им почти кощунственной, но как можно не слушаться внутреннего голоса? Я полюбила ее с первой нашей встречи. Понимаете, в душе человека всегда живет художник, ему хочется встретить свой идеал, того, кому он может поклоняться. Она потрясала и восхищала. Огненные волосы и ярко-синие глаза.
Я выросла с неродной матерью, нет-нет, она была ко мне очень добра, внимательна, но мне хотелось чего-то иного. Я была серьезной, задумчивой девушкой, а Элла вся звенела, она опьяняла. Правда, я тогда не понимала этого, но рядом с ней мне было так хорошо, как ни с кем и никогда!
- А ваш муж, который вас до сих пор так сильно любит?
- Нет, даже с ним я не испытывала такой свободы и томления. Мне как будто бы открывалась блистательная гирлянда других миров, которые уводили в бесконечность. Я не знаю, что это, но это так. Я готова была отдать ей всю свою жизнь.
- А ваш... рыцарь?
- Он завидовал ей, мучился и страдал. Элле свыше дан редкий и величайший дар свободы. Она никогда не знала никаких преград, условностей, для нее не существовало слов "не могу", "нельзя". Когда-то, давным-давно, мы шутя пронзили себе запястья шипами роз и приложили их друг к другу. Мы как бы кровью скрепили наш союз и поклялись никогда не разлучаться. И поэтому когда я ее потеряла, то невыносимо страдала, у меня словно вырвали часть собственного сердца. Я никогда не теряла надежды найти ее снова. И когда спустя столько лет мы встретились... Я будто снова окунулась в эти миры и в эти неповторимые мгновения.
- Вы оставили мужа и пошли за ней...
- Я не колебалась ни секунды, я попросила его попытаться меня понять. Не знаю, удалось ли ему это...
Катя покачала головой.
- Мне жаль, но я ничего не могу поделать!
...Бой еще не начинался. Корабли притаились в кромешной темноте. Неприятельское судно лавировало между опасными каменистыми бухтами. Надо было выманить его оттуда...
- Алексей, ты спишь?
- Нет.
- Слушай, справка уже готова? Материалы о смерти актрисы, да-да, той самой, о которой нам рассказывала Гурдина. Чей сын преследует ее. Хорошо, я подъеду. В двенадцать, в аналитический отдел. Запомнила.
"Я тебя найду, слышишь? - Катя села на пол. Игрушечные корабли поблескивали в свете настольной лампы. - Ты ведь так и остался ребенком, настойчиво требующим своего. Тебе нужна только Элла, только она. Ты был не рыцарем, а скрюченным карликом, ждущим своего часа. Тебе кажется, что он пробьет очень скоро. Этого не будет, я помешаю тебе, я найду тебя. А сейчас продолжу играть с тобой в "морской бой". Ты где-то прячешься от моих кораблей, ну, выходи же, выходи..."
***
"Почему я пыталась прожить чужую жизнь как свою, почему я так поспешно отреклась от себя?"
Женщина вспомнила свое детство, смерть матери, которую от нее долго скрывали. "Твоя мама в больнице, она скоро поправится и приедет домой. Будь хорошей девочкой, и мама вернется". Мама не возвращалась... Узнав правду, она была ошеломлена: мама больше НИКОГДА не вернется. Это слово "никогда" имело странный привкус - черный, тягучий. Хотелось выплюнуть это слово изо рта. Не получалось.
- Я буду тебе вместо мамы, я думаю, мы с тобой подружимся. - Молодая женщина гладила ее по голове и улыбалась. - Ты будешь хорошей девочкой, правда?
Она что-то пробормотала и убежала. Ее душили слезы. Больше всего на свете она хотела быть ПЛОХОЙ девочкой, но ее все время преследовало только одно: "Ты помыла руки? сделала уроки? выучила стихотворение? убрала свои книжки?" Она делала все, что от нее требовалось, она была маленьким послушным роботом, машинально улыбавшимся отцу и мачехе, по-своему заботившимся о ней. "Мы едем на море, собирай свои вещи, пойдем в магазин и посмотрим тебе кое-что: панаму, сарафанчик".
Море представлялось чем-то вроде школы со строго заданным распорядком дня: подъем, завтрак, купание, обед, сон... Но ей впервые была дана полная свобода, и она почувствовала себя маленьким хищным зверьком, вырвавшимся наконец-то из клетки. Она впервые увидела Эллу на пляже. Ей только что купили огромного резинового крокодила, который смешно барахтался в воде и пытался скинуть девочку в волны, когда она забиралась на него. Незнакомка остановилась напротив. Короткое платье, темно-коричневые ноги и руки ("Как у негритянки из школьного учебника", - подумала она) и рыжие распущенные волосы с ярко-красной заколкой.
- Дай я попробую, - не вытерпела незнакомка, когда она в очередной раз оказалась под крокодилом.
- Он скользкий.
Девочка презрительно усмехнулась, тряхнула рыжими волосами и мгновенно скинула платье. Крокодил быстро стал в ее руках почти ручным, он не переворачивался, а ровно плыл в воде.
- Вот так надо, - незнакомая девочка в последний раз подпрыгнула на волне и тут же случайно налетела на торчащий из воды камень. Крокодил превратился в тряпку.
Ей хотелось плакать, но она сдержалась.
- Я не хотела. Выкинь его, он теперь не нужен, - посоветовала незнакомка, надевая платье.
Она сделала так, как сказала ей Элла, потому что влюбилась в нее с первого взгляда. Навсегда. На всю жизнь. Весь устоявшийся привычный мир рушился на глазах. Для Эллы не существовало никаких правил и условностей. Размеренная, четко спланированная и расчерченная жизнь была не для нее. Элла открыла ей другой мир - мир поющих камней, горных троп, ночного моря, когда лунная дорожка напоминала блестящую чешую огромной рыбы, протянувшейся до самого горизонта... При расставании с Эллой она плакала навзрыд. "Я приеду следующим летом, обязательно приеду!" - кричала она, садясь в автобус, который увозил ее с родителями на вокзал.
К счастью, мачехе понравилось отдыхать в Алупке, и они приезжали сюда много лет подряд. И весь год она жила в ожидании лета. С его приближением у нее начинала беспричинно кружиться голова, подкашивались ноги, она становилась забывчивой и рассеянной. И только Элла возвращала ее к жизни. Элла и море.
...Новый друг, "мальчик из театра", как назвала его Элла, сразу внушил ей странное опасение. Она отчаянно ревновала его к подруге, стараясь скрыть свои страдания при виде того, как они вместе смеются или убегают от нее в глубь парка. Когда Элла сказала, что хочет играть на сцене? Она уже и не помнила этого. Но знала одно - Элла создана для другой жизни, не такой серой и монотонной, какой живет большинство людей вокруг. Элла не должна была предавать себя, свой редкий дар быть свободной. И тогда она впервые почувствовала странное волнение: если Элла пойдет на сцену, что остается ей? "Но я могу быть рядом с ней, ну хотя бы билетершей в театре или костюмером, - мелькало у нее в голове. - Или актрисой".
Когда ей исполнилось пятнадцать лет, родители перестали ездить на море, ей оставалось только писать длинные тоскливые письма, в которых как заклинание каждый раз повторялась фраза: "Мы обязательно увидимся, я приеду к тебе, обязательно приеду...".
Но увидела она ее только спустя четыре года, когда, будучи уже студенткой театрального училища, вырвалась на море, с трудом скопив в течение года деньги на эту поездку.
Увидев подругу, она зарыдала и поняла, что обречена до конца своих дней любить эти глаза, отливающие морем, и густые бархатные волосы. У Эллы уже был ребенок. Она глядела на белокурого малыша и думала: "Надо купить ему игрушки и одежду". В тот же день она пошла в магазин и истратила почти все деньги на подарки для ребенка.
- Почему ты не написала мне об этом? - Кажется, это был единственный упрек, который она позволила себе по отношению к подруге за все эти годы.
- Зачем? - Элла лениво пожала плечами. Она могла резко оборвать, хлопнуть дверью, повернуться спиной, уйти. Но она имела на это право, ведь она была особенной.
- Я буду присылать тебе деньги.
- Не надо, у тебя что - их много? Я не пропаду.
- Нет, не возражай. - И тут она впервые увидела, как у Эллы дрогнули губы, и та поспешно вышла из комнаты.
Расставаясь, она умоляла Эллу приехать к ней, говорила, что постарается найти ей работу, а если надо, будет сама подрабатывать в двух, трех, пяти местах... Больше она не видела Эллу. Они расстались, как она думала, навсегда. Что было потом? Работа в театре, неудачное замужество, рождение дочери, второй брак с милым, чудаковатым художником, без памяти влюбленным в нее, переезд в Москву. Но жизнь словно застыла, навеки осталась там, в тени гималайских кедров, где они мечтали о театре, поклонниках, больших городах.
Самое страшное было впереди. Пятнадцатилетняя дочь, зверски изнасилованная в парке, а затем убитая. Ее Элла, так не похожая на ТУ. Мягкая, добрая девочка. "Не беспокойся, мама, со мной ничего не случится, да-да, я хорошо все помню, не беспокойся, конечно, я приду домой вовремя". Не пришла. Все, что было дальше, - она не помнила, все было вычеркнуто из памяти. Кажется, была больница, бесконечные уколы, какой-то санаторий, осень, влажные листья под ногами, резкий воздух и мысль: "Это конец, я умерла!"
События того вечера она помнила так пронзительно-ясно, словно они случились вчера. Тихий уголок московского центра, наполовину оборванная афиша: "Труппа Эллы Гурдиной, только один вечер играет "Жизнь Дориана". Купила билет и весь спектакль просидела в странном оцепенении. И вдруг вместе с актерами на сцену вышла Элла. Не помня себя, она закрыла лицо руками и потеряла сознание.
- Где ты была? - тупо твердила она, глядя на улыбающуюся Эллу.
- Долго рассказывать, в двух словах не передашь.
Так она перешла к ней в театр, и началась другая жизнь. Медленно-медленно, словно после тяжелейшей операции, она училась заново ходить, улыбаться, слушать, молчать.
- Господи, Элла, если бы я знала, где ты, я обошла бы полцарства, как в детских сказках. Ведь я тебя так любила...
Она никогда не задавала себе вопроса - любила ли ее Элла. Ей было это НЕ НУЖНО. Она считала, что в любви не может быть торгашеских лозунгов: "Ты мне, я тебе". Любить - это значит быть приобщенной к чему-то божественному и вечному. Достаточно просто знать, что тот, кого ты любишь, существует и ему хорошо, а если - плохо, то надо сделать все от тебя зависящее и даже больше, чтобы твоя любовь не страдала.
Но настоящее потрясение она испытала в Авиньоне, на Всемирном театральном фестивале, куда Элла приехала вместе со своим театром. Было лето. Нещадно палило солнце, они шли по улице. Вечером был назначен спектакль, а сейчас они просто отдыхали - выпало свободное время. Неожиданно Элла остановилась, резким движением сбросила туфли и пошла босиком по мостовой. Она смотрела как завороженная. В этом была вся Элла. Она всегда поступала так, как хотела, считаясь только с собой, своим настроением и причудами. Они медленно брели по улице. "Хочу есть, где-то здесь должна быть кафешка", - они завернули за угол. Светлая юбка Эллы взметнулась вверх, она едва успела перехватить ее руками. Вентиляторы в кафе работали на полную катушку.
- Сюда, - Элла опустилась на стул, - закажи что-нибудь посытнее, бифштекс с картошкой, пирожное, вино.
В нише, стилизованной под морской грот, на стульях, на пианино лежали музыкальные инструменты.
- Смотри, оркестр недавно играл. - Элла закурила и тут же с отвращением бросила сигарету. - Такая жара, даже курить не могу. Слушай, давай закажем музыку, мне что-то грустно.
- Как ты закажешь, никого нет.
- Сейчас организую. Хотя нет, устала, сходи лучше ты.
Через минуту она вернулась.
- Ничего не получится, хозяин кафе говорит, что музыканты отдыхают, они играют только вечером.
- Чепуха, сиди здесь, я сейчас приду.
Она крепко зажмурила глаза, ей было жаль Эллу, не привыкшую к отказам.
- Все в порядке, - Элла стояла над ней и улыбалась, - сейчас они грянут.
В воздухе повис неуверенный аккорд. Затем отчаянно зазвенела рвущаяся нота. Ее подхватили низкие, чувственные звуки, перемежаемые ритмичным боем ударных.
- Что это, Элла, неужели джаз?
- Да, а потом я заказала рок-н-ролл. Сейчас сюда придет профессиональный танцовщик, он работает здесь, в кафе.
- Элла, ты сошла с ума.
Но она уже не слышала ее. Потушив в пепельнице недокуренную сигарету, Элла ленивым движением приподнялась со стула и устремилась навстречу высокому улыбающемуся парню, стоявшему на краю площадки, где играл оркестр.
Можно сказать только одно - она ничего в жизни не видела раскованней, прекрасней и беспощадней, чем этот танец. Куда делась сорокалетняя женщина? Элла танцевала так, словно ей снова было пятнадцать лет. Далекий южный город у моря, танцплощадка.... С потрясающей легкостью она выделывала виртуознейшие па, отдаваясь зажигательному танцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27