А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Муж требует много внимания, – ответила Шушу. – А откуда у Нелл на это время?.. Она ведь проводит за письменным столом все утро, и даже после обеда, когда она работает в саду, голова у нее занята обдумыванием дальнейшего развития событий. А потом приезжают гости к чаю, а вечерами если она никуда не едет, то копается в библиотеке или забирается в постель с целой кучей гранок. И заметь, такая жизнь ее устраивает. А какому мужу это понравится?
– Ну, может быть, если бы она нашла себе тоже писателя…
– С писателем надо нянчиться как с младенцем. И потом, ни один мужчина не выдержит того, как Нелл трясется над тобой и твоими сестрами. Стоит Аннабел поманить пальчиком – и твоя Ба несется к ней на всех парах через Атлантику, утверждая, что ей, мол, нужно повидаться с ее американским издателем. А с тех пор как Клер вернулась из Вест-Индии, Нелл каждую неделю мотается в Лондон, чтобы помочь ей обставить домик, который купил Сэм. Если бы у вашей бабушки был муж, она не смогла бы бросать все к черту и мчаться нуда угодно по первому вашему зову. Мужчины любят сами командовать в своем курятнике, а Нелл больше никому не позволит командовать собой.
– Ну, Шушу, миленькая, дорогая Шушу, ты ведь поможешь мне? – Миранда, видимо, решила добиться своего лестью. – Пожалуйста! Только один разик…
Шушу прекрасно знала, что это означает: „Осторожненько поговори о моих делах с Ба и поддержи меня".
– О чем речь на этот раз?
– Я хочу учиться на косметолога, – возбужденно объяснила Миранда. – В Лондоне есть годичные курсы, и начинаются они как раз в следующем месяце. Я уже записалась, но теперь нужно внести деньги. Я уж думала насчет того, чтобы продать мой жемчуг, но что толку? Все равно рано или поздно мне придется рассказать ей все.
– Ты собираешься стать маникюршей или, как это, – массажисткой? Вот это уж точно Нелл совсем не понравится. То есть, конечно, не массаж или маникюр как таковые, но она предпочитает, чтобы ее девочки сами пользовались этими услугами, а не оказывали их другим.
– Ну вот, опять эта светская чепуха! – Миранда прикусила нижнюю губу. – Я уже говорила ей, что терпеть не могу все эти балы, выезды и так далее.
– Но как раз на дебютантском балу ты познакомилась с Энгусом, – напомнила Шушу. – И между прочим, он фигурирует в „Списке". – Пресловутый „Список", творение некоего чокнутого пожилого репортера, специализировавшегося на светских сплетнях, стремились заполучить все дамы, имеющие дочерей на выданье, поскольку в нем перечислялись молодые люди почтенного происхождения, обеспеченные и с положением в обществе – именно эти качества делали их желанными кандидатами в женихи.
Миранда покраснела, потом в ее глазах с густо накрашенными ресницами мелькнула искорка улыбки, постепенно осветившая все ее лицо.
– Энгус ни за что не стал бы тратить время на то, чтобы танцевать с дебютантками, но тогда он ничего не мог поделать – это был первый бал его сестры.
Они познакомились вскоре после свадьбы Клер. Миранде не терпелось поскорее выбраться из бального зала, где было жарко и душно. Она зевнула, посмотрела на часы и решила, что через полчасика вполне может уехать – если, конечно, раньше не заснет от скуки. Миранда приоткрыла дверь и выскользнула на террасу, на свежий воздух.
После яркого света, шума и духоты зала тишина и ночная прохлада показались ей просто восхитительными. Миранда остановилась. Ей было приятно стоять так, вдали от всех, вдыхая этот холодноватый воздух и вглядываясь в кроны огромных каштанов, коричневым кружевом смутно вырисовывающихся на фоне неба. Вдруг до нее донесся аромат, напомнивший ей запах мыла „Лайф-бой" и фланелевых пижам.
Миранда резко обернулась:
– Кто здесь?
– Я Энгус, брат Фионы.
Когда ее глаза привыкли к темноте, она разглядела в густой тени фигуру высокого мужчины в смокинге, прислонившегося к стене. Мужчина курил сигару.
– Я уже собирался уходить, – сказал он. – Мне завтра с утра на работу. Послушайте, возьмите-ка мой пиджак, а то вы умрете от воспаления легких прежде, чем мне удастся познакомиться с вами. – Он говорил ясно и четко, словно командир десантников, посылающий своих солдат в бой.
Когда они вошли в зал, Миранда обернулась, чтобы рассмотреть Энгуса Мак-Лейна как следует. Их взгляды встретились. У Энгуса были глаза цвета голубого льда, грубоватое, точно вытесанное из камня лицо, золотистые, как у викингов, волосы и светлые усы.
Как только Фиона немного пришла в себя после своего первого выезда в свет, Миранда – чуть ли не силком – пригласила ее на ленч в ресторан. За столом ей удалось выяснить, что Энгус служил на флоте и был капитаном, что в Итоне незадолго до выпуска учащиеся, жившие не в самом колледже, а дома, избрали его своим старостой; что кроме того он был редактором итонской газеты „Кроникл"; что он учился в Оксфорде, где изучал политику, философию и экономику и выступал за свой университет в соревнованиях по гребле; что после этого он два года стажировался в одном из нью-йоркских банков, потом год работал в Париже, в отделе обмена иностранной валюты банка „Креди Сюисс", а затем год в Гонконге, а потом еще год снова в Нью-Йорке и уж после всего этого вернулся в Англию, чтобы приступить к работе в лондонском отделении банка „Чейз Манхэттен". Он увлекается рыбалкой и игрой в покер, а вывести его из себя стоит немалого труда.
– Честно говоря, не знаю, что тебе еще рассказать, – пожала плечами Фиона в ответ на дальнейшие расспросы Миранды. – Брат – не сестра, чтобы знать о нем слишком много. Энгус… ну, в общем, нормальный парень. Если хочешь познакомиться с ним поближе, приезжай к нам, в Шотландию, на пасхальный уик-энд.
– Спасибо, но я вряд ли сумею, – ответила Миранда. Во-первых, ей не хотелось показывать Фионе, что она до такой степени заинтересовалась ее братом, а во-вторых, она предпочитала подождать, пока это приглашение не будет исходить от самого Энгуса.
Теперь Энгус вечерами часто водил Миранду в кино или в театр, а потом они ужинали в каком-нибудь дорогом ресторане, где Энгус заказывал блюда, напоминавшие ему юность: сосиски с картофельным пюре, бифштекс в тесте, молочный, паровой или паточный пудинг, ветчинный рулет.
Когда курс доллара начинал резко меняться, Энгус должен был дежурить у телефона до самой поздней ночи – до того часа, когда заканчивались торги на американском валютном рынке. Он никогда не водил Миранду в ночные клубы, поскольку его рабочий день начинался в семь утра: в это время заканчивались торги в Гонконге.
В отличие от других знакомых Миранде начинающих банкиров, Энгус уделял своему внешнему виду ровно столько внимания, чтобы не выглядеть ни чересчур демократично, ни чересчур пуритански. Его одежда была отличного качества и соответствующего размера, однако даже самый лучший костюм от Сэйвила Роу выглядел на Энгусе так, словно был сшит для кого-то другого. Его шотландская фигура не вписывалась в пиджаки и смокинги: наверное, единственное, что смотрелось бы на ней естественно, – это толстый свитер домашней вязки и юбка в складочку или мешковатые штаны, заправленные в высокие сапоги.
Неожиданно Энгуса вызвали в Нью-Йорк, и его не было целых девять месяцев, так что Миранде почти год пришлось ожидать приглашения в Шотландию. Ехать в Нью-Йорк Элинор ей категорически запретила, памятуя о том, что произошло там с Аннабел, поэтому Миранда ограничивалась телефонными разговорами (за которые потом приходили огромные счета). Между тем она закончила свои курсы; одна из знакомых Элинор оказала ей протекцию, и Миранда поступила стажером в косметический салон Элизабет Арден на Бонд-стрит.
Суббота, 6 августа 1960 года
Перед самым открытием охотничьего сезона Миранда ночным поездом отправилась в Инвернесс, чтобы погостить в семье Энгуса, в поместье Мак-Лейн. Проводник спального вагона открыл для нее дверь одноместного купе с откидной койкой и куском льняного полотна на полу – это именовалось ковриком, на который следовало вставать раздеваясь. Миранде не сразу удалось установить местонахождение санитарно-гигиенических удобств, но в конце концов она обнаружила в шкафчике под умывальником потрескавшийся белый ночной горшок.
Замок Мак-Лейн оказался большим, не слишком привлекательным сооружением конца девятнадцатого века, увенчанным башенками, словно позаимствованными из какой-нибудь сказки. По его длинным темным коридорам носилась целая куча детей в аккуратно заштопанных синих свитерах и клетчатых юбках; точно так же одевались взрослые члены семьи и все их друзья. Стоял август, но в коридорах гуляли сквозняки. Самый длинный коридор вел из кухни в столовую; так было нарочно задумано при постройке здания, чтобы запах пищи не распространялся по всему дому, однако в результате ни одно блюдо, к сожалению, не попадало на стол горячим.
Стены замка были увешаны вперемешку картинами и фотографиями: с одной стороны от портрета Лоуренса красовалась акварель с видом Венеции, написанная какой-то двоюродной бабушкой, с другой – снимки давно оставивших этот мир собак, в свое время особенно отличившихся на охоте. Кроме этого, имелось множество реликвий Британской империи: туземные копья с железными наконечниками – трофеи времен англобурской войны, праздничные опахала из Судана, побитые молью головы животных и даже весло, снабженное табличкой с указанием, памятью о каком из университетских соревнований по гребле оно являлось.
В плане санитарно-гигиенических удобств замок Мак-Лейн все-таки выигрывал в сравнении с железной дорогой, решила Миранда по зрелом размышлении: здесь имелись все же ванны на высоких ножках, правда, их эмаль украшали вечные зеленовато-бурые разводы – следствие годами подтекавших кранов, и настоящие унитазы, заключенные в футляры из красного дерева; рукоятки для спуска воды были висячие, на цепочках, и достаточно сносно работали, хотя и требовались определенные усилия, чтобы привести их в действие.
Если Энгус не уезжал на охоту или рыбалку он приглашал Миранду прогуляться по окрестностям на автомобильчике, использовавшемся в имении для хозяйственных нужд (внутри него, в задней части, было установлено нечто вроде ящика из проволочной сетки – мера предосторожности для того, чтобы собаки не порывались перебраться поближе к водителю и не лизали его в ухо), или на стареньком, задыхающемся „даймлере", задние сиденья которого сплошь покрывали пятна от клубничного сока, а внутри неистребимо пахло курами Частенько Энгус останавливал машину у подножия какого-нибудь холма, сплошь заросшего вереском и они с Мирандой забирались на самый верх, чтобы окинуть взглядом другие такие же холмы, разбегавшиеся во все стороны до самого горизонта; покрывавший их ковер вереска имел точно тот же светло-рыжий оттенок, что и твидовый пиджак Энгуса.
И вот однажды вечером, когда оранжево-розовый закат пылал особенно ярко, на кочковатой вершине одного из таких холмов Энгус, взяв за руку запыхавшуюся и еще не отдышавшуюся после подъема Миранду попросил ее стать его женой. Миранда, хотя и мечтала об этом в течение долгих месяцев, оказалась захваченной врасплох таким предложением.
Все еще тяжело дыша, она сказала, что согласна Тогда Энгус запустил руку под сплошной покров вереска и, порывшись немного, извлек на свет Божий корзинку, сплетенную из светлых ивовых прутьев. В ней оказались клетчатый плед, термос со льдом, бутылка шампанского „Вдова клико" и два бокала.
Перехватив изумленный взгляд Миранды Энгус усмехнулся:
– Это чтобы ты никогда не говорила, что я напрочь лишен романтики. Я привез все сюда утром еще до завтрака.
Ночью Энгус длинным темным коридором пробрался к двери комнаты Миранды, и ему было дозволено войти.
Элинор тяжело переживала предстоящее расставание с последней из своих внучек, но ее утешала – и немало – перспектива видеть ее женой аристократа. Она твердо решила, что хотя бы одна из девиц О'Дэйр должна выйти замуж согласно традициям, то есть венчаться в церкви и непременно в белом платье. Торжественная церемония была назначена на понедельник, третье апреля тысяча девятьсот шестьдесят первого года в церкви Святой Маргариты в Вестминстере, а свадебный прием – в ресторане отеля „Савой".
Миранда, когда училась на курсах косметики, частенько после занятий ездила на своем новеньком „мини", покрашенном по ее заказу в пурпурный цвет, к Клер, живущей теперь на Пултон-сквер в небольшом, но великолепно обставленном доме с террасой. Начав работать, Миранда по-прежнему навещала сестру, тан что именно там, в Челси, составлялись и уточнялись списки многочисленных гостей, которых надлежало пригласить на свадьбу, ожидавшихся подарков, необходимых покупок. По всему дому, как опавшие осенние листья, валялись исписанные листки бумаги: столько нужно было предусмотреть, организовать, подготовить, столько разных мелочей, упущенных из виду ранее, всплывало в последний момент. А ошибиться нельзя было ни в чем; поэтому-то так горячо и подробно обсуждались все детали – от заказа приглашений и конвертов к ним (у Смитсона на Бонд-стрит) до кандидатуры мажордома, который, облаченный в традиционное красное одеяние, будет громко объявлять имена прибывших гостей (мистер Пекснифф).
Понедельник, 14 ноября 1960 года
– Зачем мне вилки для рыбы? Зачем они вообще нужны? – почти в отчаянии вопросила Миранда.
Сестры сидели в гостиной Клер, у зажженного камина, и бойкая, веселая девятнадцатилетняя (всего двумя годами моложе своей хозяйки) горничная-француженка подавала им чай на узорном серебряном подносе.
Зная за девушкой некоторую беспечность, Клер – уже не неопытная молодая жена, а заботливая хозяйка дома – тщательно проверила, все ли, что нужно, есть на подносе: чай, торт, сливовый джем из Старлингса и целая гора горячих сдобных булочек. Сестры с удовольствием сбросили свои изящные, но неудобные остроносые туфли на высоченных и тонких, как стилет, каблуках.
На Клер был розовый льняной костюм с узкой короткой юбкой, на Миранде – светло-зеленое твидовое платье-труба с огромным черным вязаным воротником.
– Шоколадный „Захер" от „Фортнума"! – воскликнула Миранда, увидев торт. – Когда я выйду замуж, буду есть его каждый день!
Клер рассмеялась.
– Отнесите полотенца в розовую спальню, Мари Франс, – велела она горничной. – Моя сестра останется ночевать.
Сэм был в отъезде по работе.
В два часа ночи кто-то тронул Клер за плечо. Встревожась, она быстро приподнялась – и в слабом серебристом свете луны, что едва пробивался сквозь темные кроны окружавших дом деревьев, увидела Миранду.
– Послушай, Клер, – зашептала Миранда, – мне очень надо, понимаешь, надо с тобой поговорить. За чаем мне было… как-то неудобно, неловко, черт побери! – Она забралась на кровать и уселась, подобрав под себя ноги и стараясь, чтобы лицо ее оставалось в тени.
Клер потерла куланами глаза и потянулась к кнопке лампы, стоявшей на тумбочке.
– А до утра это не может подождать?
– Не зажигай свет, – остановила ее Миранда. – В темноте все-таки легче. Я не могу… я никогда не могла ни с кем говорить о сексе – только с тобой и с Лягушонком. А по телефону, когда я знаю, что нью-йоркские телефонистки все слышат…
– Да что с тобой случилось, Миранда?
– Ты что-нибудь слышала о „Любовнике леди Чаттерлей"?
– Конечно. Об этом все знают, – ответила Клер, не совсем понимая что к чему. Несколько недель назад издательству „Пингвин букс", привлеченному к суду по обвинению в непристойности из-за публикации этой книги, был вынесен оправдательный приговор после того, как прокурор задал присяжным вопрос: „Вам хотелось бы, чтобы эту книгу прочла ваша жена или прислуга?" Этот вопрос передавался из уст в уста как удачная шутка.
– Когда я в постели с Энгусом, – продолжала Миранда – я совсем не испытываю того, что испытывала леди Чаттерлей. Ну, этих пиков экстаза.
Клер уселась на постели, посеребренной лунным светом подтянув колени к подбородку и обхватив их руками.
– Я честно говоря, тоже, – призналась она.
Некоторое время сестры молчали. Потом Миранда сказала.
– Понять не могу, почему мне стало так трудно говорить на эти темы. Ведь в школе мы только и говорили что о сексе.
Клер заправила за ухо мешавшую прядь волос.
– А помнишь, как мы все ломали голову, что значит „хороший любовник" и как может один любовник быть лучше или хуже другого? – Голос ее звучал грустно.
Миранда кивнула.
– Так вот я до сих пор не знаю этого, – продолжала Клер – По-моему, Сэм считает, что быть хорошим любовником – это значит заниматься любовью в самых невообразимых позах. Порой мне кажется, будто я снова нахожусь в школьном гимнастическом зале.
– А Энгус, похоже, думает, что это значит не отпускать меня пока у меня не остается ни капли сил и не начнет все болеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35