OCR: A_Ch
«Магический код»: Центрполиграф; Москва; 2006
ISBN 5-9524-2253-5
Аннотация
Средиземноморский отпуск Ивана давно закончился, но из памяти не уходило впечатление от вызывающего и завораживающего танцевальною номера в вечернем шоу, которое отель организовал для развлечения гостей. Его исполнительница будоражила мысли и чувства успешного молодого архитектора, его неодолимо влекло к ней. И когда Иван узнал, что загадочная девушка живет в его родном городе, он не мог устоять перед искушением поближе с ней познакомиться. Диана не отталкивала неожиданного поклонника, но и слишком близко не подпускала. В жизни ее было множество тайн, и Иван хотел узнать их все до одной…
Ольга Егорова
Магический код

Узкая дорожка, вымощенная булыжником и обрамленная высокими игольчатыми деревьями, названия которых Иван не знал, но про себя условно называл пихтами, спускалась к пляжу. В пять часов утра на этой дорожке ни души, воздух удивительно, нереально свежий. Оранжевое круглое солнце висит уже над самым морем, словно только что из него вынырнуло, и, если присмотреться, кажется, можно разглядеть, как стекают с него соленые капли. С дорожки прекрасно просматривается кромка берега, а если обернуться, то можно увидеть еще и огромную синеватую гору, острием вонзающуюся в бесподобно чистое и абсолютно голубое небо.
Замечательная дорожка. Можно было бы, конечно, выкинуть лишнюю пару сотен баксов и взять пятизвездочный отель. Иван и собирался так сделать, но что-то остановило. Теперь-то он об этом не жалел — ведь у пятизвездочного отеля пляж прямо на территории, и не было бы тогда этой замечательной каменистой дорожки, сбегающей от отеля к пляжу. И неизвестных игольчатых деревьев по обеим сторонам тоже не было бы. А возможно, даже солнце не казалось бы таким оранжевым, круглым и мокрым.
Больше всего он любил эти утренние часы и эту дорожку. За две недели, проведенные на турецкой Ривьере, уже почти сроднился с ней и знал наверняка, что, вернувшись домой, непременно будет ее вспоминать и тосковать по ней.
Как-то раз утром даже прихватил с собой на пляж видеокамеру и добрых минут пятнадцать снимал эту дорожку и оранжевое солнце в конце узкого туннеля между шеренгами игольчатых деревьев. И сами игольчатые деревья, и заморских птиц, подозрительно смахивающих на обыкновенных российских воробьев, снимал тоже, и полосатую кошку, которую встречал здесь, на дорожке, почти каждое утро. Кошка также имела вид обыкновенной русской мурки, но на «кыс-кыс» упорно не отзывалась, из чего Иван сделал вывод, что кошка все же была турецкой, просто имела внешность, соответствующую международным стандартам обыкновенной дворняги.
Вот ведь достопримечательность. Нет, конечно, как нормальный турист, за эти тринадцать дней он побывал везде, где только можно было побывать. И купель Афродиты видел, и наскальные могилы, и город затонувший. Но почему-то скучал на экскурсиях и с тоской ждал, когда же наступит очередное утро и он снова спустится к пляжу по каменистой дорожке, млея от совершенно идиотского чувства сопричастности чему-то волшебному.
«Воздух-то какой», — снова подумалось с наслаждением. Спустившись наконец к пляжу, Иван сбросил с плеча желтое отельное полотенце, небрежно накинул его на спинку шезлонга, так же небрежно сбросил спортивные шорты и сланцы. Море тихонько шумело у ног, словно узнавая. Море было одуряюще спокойным, сонным, по-настоящему утренним и бесподобно сине-зеленым. И пахло так, как может пахнуть только море.
Неподвижно застыв у кромки берега, Иван некоторое время любовался круглым оранжевым солнцем, предаваясь абсолютно непотребным для его двадцатидевятилетнего возраста мыслям о бесконечности Вселенной, о величии этого огромного сине-зеленого моря и об историческом прошлом этих мест, оживляя перед глазами картинки жизни Византийской империи. Ранним утром на пляже было спокойно. Наслаждаться этим почти интимным общением с морем и историческим прошлым запросто можно было часов до семи, а то и до восьми — это уж как повезет. Чаще всего интимность ситуации нарушалась около половины восьмого, когда первые любители утреннего загара лениво появлялись из пихтового туннеля, точно так же лениво и небрежно раздевались и, как водится, с разбегу, с громкими воплями ныряли в воду. Спустя секунды их восторженные мокрые лица с прилипшими ко лбу волосами показывались на поверхности, раздавалось веселое покрякивание и одобрительные возгласы: «Водичка, водичка-то! Эх, до чего теплая! Молоко парное, а?»
Иван в это время, как правило, был еще далеко от берега, но в утренней тишине восторженные вопли соотечественников доносились до него со всей отчетливостью. Любители утреннего загара здесь были исключительно русскими. Несмотря на то что добрая половина населения отеля была французской, на пляже в такую рань французов встретить было невозможно. Они вообще пляж не жаловали — предпочитали располагаться у бассейна, выказывая полнейшее равнодушие к живой, волшебной и совершенно нехлорированной воде. В начале девятого, глядя на всю эту пляжную картину, можно было сильно усомниться в том, что находишься не в Сочи и не в дачном поселке Терновка, что в двадцати километрах от Саратова. Пляж становился абсолютно домашним и пролетарским. Только флаги, русский, турецкий и французский, развевающиеся на высоком шесте над шашлычной будкой, да парнишка с убедительной турецкой внешностью и таким же убедительным турецким акцентом, абсолютно незаметно подтаскивающий синие лежаки к шезлонгам, нарушали славянскую идиллию, царящую на средиземноморском пляже мусульманской страны.
Измотанный почти двухчасовым заплывом, Иван приближался к берегу, на котором все отчетливее и чаще звучали довольные голоса отдыхающих. «Нет, жрачки, жрачки-то сколько! А вино, гады, бодяжат! Знают, сволочи, русскую душу, а? Если б они вино не бодяжили, давно бы уж все отели по миру пошли… Ах, черт, хорошо-то как! До чего ж хорошо!»
«До чего жаль уезжать будет!» — привычно подумал Иван, совершив в уме нехитрые подсчеты и получив в результате цифру «ноль»: поскольку трансфер в аэропорт ожидается завтра в половине седьмого утра, стало быть, это его последнее волшебное утро. Что ж, все хорошее когда-нибудь заканчивается. В двадцать девять лет пора бы уже и прекратить так отчаянно расстраиваться по этому поводу.
Через минуту он был уже далеко от берега, легко скользя под водой почти у самого дна и ощущая всем телом глубинную прохладу. Сильные, натренированные легкие свободно позволяли провести под водой минуту, а то и больше. Несколько гребков руками — и вот уже осталась позади «полоска безопасности», предупреждающая туристов, что пора бы и к берегу повернуть. Ивану же, с его десятилетним стажем профессионального пловца, такая дистанция казалась смешной. А поскольку в такой час никаких спасателей на пляже не было, никто не собирался мешать ему плыть все дальше и дальше, никто и не думал свистеть вслед и поспешно снаряжать в погоню за сумасшедшим пловцом моторную лодку с целой командой на борту. Плыви себе сколько хочешь — хоть в открытое море, хоть в океан. И Иван, наслаждаясь этой возможностью буквально как в детстве, когда родители уезжали на дачу с ночевкой, а он, тринадцатилетний, чувствовал себя абсолютно взрослым, плыл и плыл вперед. Плыл до тех пор, пока, обернувшись, не понимал, что шезлонги на пляже превратились в едва различимые точки, да и сам пляж кажется крохотным, и видно на берегу только деревья с условным названием пихты и огромную синюю гору, верхушка которой в это время уже начинала теряться в тумане. Сил оставалось еще предостаточно, но он все же позволял себе немного отдохнуть, всплывал животом на поверхность, раскидывал руки в стороны, зажмуривал глаза и лежал долго-долго, наслаждаясь раковинным гулом в ушах, чувствуя себя крошечной, но какой-то удивительно значимой частью и этого моря, и этого мира…
«Черт, вот не повезло-то!» — с досадой подумал Иван, увидев, как впереди мелькнула и снова скрылась под водой, блеснув на солнце круглой лакированной спинкой, какая-то рыба. Еще одной неприлично детской фантазией Ивана была мечта увидеть дельфина. Не дрессированного, одомашненного в дельфинарии, а настоящего, живого и дикого посреди моря. Вот это была бы встреча! Впрочем, часть тела неизвестной Ивану рыбы никак не могла оказаться частью тела дельфина, уж больно она для этого была маленькой. Конечно, это мог быть маленький, новорожденный дельфин, но Иван считал, что таких вот маленьких дельфинов в далекую прогулку в полном одиночестве едва ли отпустят родители.
Круглая и блестящая на солнце рыбья спина вскоре снова показалась над водой в метре от головы Ивана. И при ближайшем рассмотрении оказалась вовсе не частью тела рыбы, а человеческой головой. Женской головой, о чем однозначно говорили две тугие и мокрые короткие косицы, перехваченные на концах розовыми резинками и торчащие в разные стороны. Два круглых глаза, цветом абсолютно не отличающиеся от цвета волн, словно и не глаза это были вовсе, а две большие и круглые застывшие на девичьем лице капли моря. И тонкая рука, взметнувшаяся над водой и тут же опустившаяся вниз — Иван успел заметить узкую ладонь и поблескивающий на коротко стриженных ноготках плотно сжатых пальцев желтовато-бежевый лак.
Вот тебе и новорожденный дельфин.
«Девчонка», — пронеслась в сознании абсолютно нелепая мысль. Он даже забыл на минуту о том, где находится, перестал двигать руками и ногами, в связи с чем незамедлительно пошел ко дну. Но тут же вспомнил, торопливо вынырнул, отплевался и снова увидел перед собой все те же две мокрые косицы и сине-зеленые глаза. Глаза зыркнули на него с тревогой.
— Вы что, тонете? — раздался ее голосок. Впрочем, несмотря на то, что в сине-зеленых глазах плескалась тревога, голосок показался Ивану насмешливым.
Девчонка, по всей видимости, все же была настоящей, если разговаривала да к тому же еще и насмешничала.
Иван молчал, пораженный неожиданным фактом этой встречи и собственной реакцией на то, что воображаемый дельфин оказался всего лишь девчонкой.
Девчонка некоторое время молчала тоже. Движения ее рук в воде были неразличимы, и Иван невольно задумался о том, как же она держится на поверхности, вообще не двигая руками. Не иначе там, под водой, скрывается шикарный хвост русалки…
Русалка его молчание истолковала по-своему.
— Вы француз, да? Не понимаете меня?
— Никакой я не француз, — выдохнул наконец Иван. — И вообще, с чего ты взяла, что я тону?
— С того, что ты камнем под воду ушел, и взяла, — снова усмехнулась она, сверкнув сине-зелеными глазами. И, видимо посчитав, что разговор исчерпан, снова нырнула и скрылась, растворившись в сине-зеленой глубине. Иван успел заметить только, как мелькнули в прозрачной толще воды ее розовые пятки, и подумал почти с сожалением — нет, не русалка. Голова с торчащими косицами вскоре снова показалась на поверхности — уже достаточно далеко — и спустя несколько секунд снова исчезла. Иван, поймав себя на мысли, что вот уже добрых пять минут стоит как светофор посреди моря, то и дело моргая глазами и не двигаясь с места, почти разозлился. Круто развернувшись, поплыл дальше, вперед, твердо решив на этот раз измотать себя так, как еще ни разу не изматывал. Непонятно, почему это появление девчонки в ста метрах от берега его так удивило. Пусть даже не в ста, а в ста пятидесяти метрах — в самом деле, ведь на свете есть еще тысячи людей, способных проплыть такое расстояние без риска для жизни. Вполне вероятно, что девчонка тоже занимается плаванием, ходит в какую-нибудь детско-юношескую спортивную школу на тренировки пять раз в неделю, как и он ходил несколько лет назад, а оттого и не боится так далеко заплывать.
Девчонка. Дельфин новорожденный. Русалка без хвоста. Дельфин и русалка, сюжет этой песни… Черт, и что это он все время о ней думает? И почему это он плывет уже к берегу, да еще с такой скоростью, как будто боится проиграть олимпийский заплыв? Ну неужели и правда для того, чтобы узнать у нее, в какой детско-юношеской спортивной школе она занимается? Как будто это и в самом деле так важно. Да и не догнать ее теперь, с жалостью подумал Иван, вон ведь уже маячит на берегу тонкая фигурка, подпрыгивает, кажется, на одной ноге — вода, наверное, попала в ухо. Вот перекинула через плечо желтое отельное полотенце, обернула небрежно вокруг бедер какую-то цветастую тряпочку — и вот уже скрылась в пихтовом туннеле, а ему до берега еще метров пятьдесят, никак не меньше, плыть осталось…
Никаких следов пребывания девчонки на пляже не осталось. На пляже вообще ничего не изменилось, и это на мгновение показалось Ивану странным. Непривычная тишина и полное отсутствие восторженных сограждан у кромки воды однозначно говорили о том, что в это утро Иван вышел на берег слишком рано. Мог бы плавать еще по крайней мере с полчаса, а то и больше. Ведь последнее утро, последний заплыв — а он, как дурак, валяется на берегу и смотрит на синюю гору, почти полностью скрывшуюся в тумане. И думает совсем не о синей горе, а о той самой девчонке, в реальность встречи с которой теперь уже почему-то не очень сильно верилось. Хотя непонятно, что такого особенного было в этой встрече и в этой девчонке. Разве что место этой встречи. Разве что глаза сине-зеленые, цвета моря, и две тугих косы с резинками. Впрочем, и в этом не было ничего необычного. Здесь ведь пляж — мало ли кому, кроме него, могло взбрести в голову совершить в пять часов утра марафонский заплыв, если учесть, что этот «кто-то» занимается в детско-юношеской спортивной школе и не любит, как и он, спать до обеда. И она ведь девчонка — что может быть удивительного в обычных косицах, скрепленных обычными розовыми резинками, которые продаются на каждом углу по рублю за штуку? Вот только цвет глаз…
Цвет глаз на самом деле был необычным. Тут уж не поспоришь. Сине-зеленый цвет, в точности повторяющий цвет моря в это утро. Именно в это утро.
Совпадение, не более того. Мало ли в жизни бывает совпадений, невнятно пробормотал его внутренний голос. Если бы в это утро цвет моря был другим, ничего особенного не было бы и в ее цвете глаз. А испытывать томление в груди при виде девочек с косичками, скрепленными розовыми резинками, — это, господин Ламихов, дурная привычка. Вредная, патологическая привычка, от которой давно уже пора избавляться. Ведь всем давно известно, что девочки с косичками имеют свойство со временем превращаться в настоящий кошмар, кошмар всей жизни, собственно, как и то, что эти девочки могут играть с этой жизнью, вытворять с ней все, что им заблагорассудится, превращая эту жизнь в свою собственную куклу Барби. Или в пластилиновую фигурку, которую можно согреть руками, теплым дыханием, сделать податливой и мягкой, а уж потом лепить из нее то, что хочется. В зависимости от настроения. Можно цветочек-василечек, а можно какого-нибудь симпатичного монстра.
Как, например, Вера. Вера очень любила пластилиновых монстров.
Только не думать о Вере, приказал себя Иван, приподнялся на локтях и принялся механически перебирать пальцами мелкие камушки возле берега. Вспомнив наказ матери о том, что непременно надо бы привести с моря каких-нибудь необыкновенных экзотических камней, чтобы разложить их потом в цветочных горшках с кактусами, он добросовестно принялся изучать эти камни. Но, как ни старался, ничего такого необыкновенного и уж тем более — экзотического отыскать не смог. Камни были как камни, совершенно обыкновенная галечная крошка, такой крошки на дачном берегу — пруд пруди, да на любой стройке найти можно. По большей части крошка была совсем уж мелкая, изредка попадались камушки побольше, размером с перепелиное яйцо. Но по форме были или овальные, или треугольные, или вообще ни на что не похожие, по цвету — или серые, или черные. Спрашивается, для какой цели он будет загружать и без того тяжелую сумку этими обыкновенными булыжниками и тащить их через весь континент? Нет, конечно же не стоит этого делать, подумал он и принялся складывать отдельной горкой камушки черного цвета овальной формы, возводя рядом с ними другую горку из камушков серого цвета треугольной формы.
Вскоре у кромки воды уже возвышался двухбашенный замок. Нет, напрасно он не пошел в архитектурный. Ведь говорили же преподаватели в школе, что у него талант.
Еще какое-то время ушло на обустройство ограждения для замка. В общей сложности весь процесс занял минут двадцать.
И все это время он упорно старался не думать о Вере. И думал о том, что он не думает о Вере. И удивлялся в который раз этой дурацкой способности человеческого серого вещества, которое просто не может ни о чем не думать. Ни минуты, ни секунды. Вечный двигатель.
1 2 3 4 5