- Это вы сами, милая, выдумали? - спрашивает пани Гана, мысленно подыскивая оправдание для такой экстравагантности.
- Оригинал Ривьера! - сказала гонщица, удивленная тем, что они до сих пор не знают об этом. - Мы с мужем каждую зиму живем на Ривьере, без таких колясок там просто нельзя обойтись!
Обе приятельницы молча кивали головами. Вдруг на одной стороне коляски вспыхнул красный огонек - сигнал, что ребенок проснулся. В это же время зазвенели колокольчики. Занавески раздвинулись сами собой, и пани Гана заглянула внутрь коляски.
Там в полумраке из кружевных подушечек, точпо красная луна из-за облаков, выглянула круглая рожица с носиком-пуговкой. Два сжатых кулачка потянулись к сверкающей разноцветными блестками погремушке.
Нажав кнопку, владелица автоколяски спустила верх, выставляя напоказ свое сокровище. Наши приятельницы воздали должное ее ребенку, ожидая, что и она в свою очередь обратит внимание на их потомков. Но мать не видела дальше своей коляски.
- Я помню, - старалась она завязать разговор, - в прошлом году осенью, когда мы приехали в Ниццу, там как раз проходил конкурс на самую лучшую коляску. Пора было бы и у нас устроить нечто подобное. "Самая красивая и самая удобная!" Соединить красоту с удобством для ребенка...
- Зачем же откладывать? - улыбнулась пани Гана своей приятельнице Ленке, - Тут же на месте можно приступить к голосованию! Я предлагаю первую премию присудить вот этому изобретению! - она показала на шикарную коляску.
- Я подаю голос за эту же коляску! Итак, первая премия присуждена! воскликнула пани Ленка, чтобы доставить удовольствие новой знакомой, и в ее голосе не было ни тени насмешки.
Ребенок в автоколяске захныкал - не помогли ни звоночки, ни блестящие погремушки, ни сухие пеленки, он хотел совсем другого, что может угадать только мать.
Волей-неволей мамаше пришлось слезть с коляски. В то время как она наклонялась к ребенку, обе приятельницы поспешно отошли от нее и направились к ротонде, которая сияла своим белым куполом в конце аллея.
- Человеческая глупость еще не вымерла! - с сожалением сказала пани Гана, а пани Ленка добавила: - Существует санаторий для лечения характера там излечиваются гордость и эгоизм, лживость и леность, но глупость, как мне кажется, очень трудно поддается излечению, хотя она я исчезает постепенно...
Ожи свернули в сторону - навстречу им приближалась всем известная коляска пятерни. Она двигалась во всю ширь аллеи со спущенным передним стеклом серебряного верха. На дне ее лежало пять спящих бутончиков вперемежку голубых и розовых. А за коляской с брильянтовым орденом многодетности на груди выступает мать, готовая вот-вот вознестись от гордости. Как алтарь на колесиках, везет она свою гигантскую коляску. Все останавливаются, в знак приветствия в воздухе реют платочки. Матери выражают ей свои симпатии и восхищение.
Когда обе женщины подъезжали к воротам ротонды, пани Гана вдруг остановилась и показала приятельнице на открытое окно, в котором от дуновения легкого ветерка развевались белые кисейные занавески. Окно было полускрыто за галереей, увитой фиолетовыми кистями глициний. Но внимание пани Ганы привлекло не окно и не глицинии, а молодая женщина в черном платье. Она стояла у окна и каждый раз, когда ветерок откидывал длинный край занавески, с жадностью заглядывала в комнату. Когда же занавеска опускалась, женщина, словно обессилев, падала на скамейку, стоящую в галерее.
- Вот странно! - сказала пани Гана. - Я уже несколько дней наблюдаю за ней. Она всегда делает одно и то же - или заглядывает внутрь, или сидит на скамейке. У нее такой трагический вид.
- Очевидно, с ней случилось какое-нибудь несчастье. Может быть, у нее умер ребенок.
- Ну что вы? Этого не бывает.
- Почему же, вполне возможно! Недавно по радио передавали, что из семейного самолета выпал ребенок. Мать, правда, выбросилась вслед за ним.
- Пойдемте к вей! - предложила пани Гана.Мне хотелось бы ее утешить, если это возможно.
Когда они приблизились к ней, ветер как раз раздвинул занавеску, и незнакомка, поднявшись на цыпочки, заглянула внутрь. Услышав за собой шаги, она пугливо оглянулась.
- Вы ждете кого-нибудь? - приветливо улыбнулась ей пани Гана. - Может, кого позвать? Я иду туда.
- Нет, спасибо, я никого не Жду, - oтветила незнакомка. - Я просто так заглядываю.
На ее загорелом энергичном лице не заметно было никаких следов горя. Возможно, оно скрывалось в строгом взгляде ее глаз - они не ответили на приветливую улыбку Ганы. Темные волосы прямыми прядями опускались на плечи это не шло женщине и старило ее. Было видно, что она не обращает внимания на свою внешность, и, пожалуй, только это и указывало на какой-то душевный кризис.
- Почему же вы не заходите внутрь? - спросила Гана. - Пойдемте с нами.
- Я... не могу, - ответила незнакомка.
- Почему не можете? Все матери могут.
- Я не мать.
Пани Гана испугалась, что сказала такую глупость и, возможно, оскорбила этим незнакомую женщину.
- Я хотела сказать, все женщины могут входить туда! Каждая женщина является матерью или будет ею.
- Кроме меня. Я не мать и не буду ею.
"Я говорю глупости", - подумала Гана, когда прошло первое удивление. Она поняла, что своим неуместным усердием сделала еще хуже. Ленка посмотрела на нее с укором. Только незнакомка оставалась спокойной.
- У меня нет детей и никогда не будет, - продолжала она, как бы упиваясь своей горькой участью.
- Но почему же? - наивно выспрашивала Гана; ей никогда еще не приходилось встречаться с женщиной, у которой, несмотря на ее желание, не могло быть детей.
- Спросите камень, почему он не родит. А я тоже как камень.
- Я дам вам совет, моя дорогая, - перебила ее до сих пор молчавшая пани Ленка. Она страшно любила давать советы и не преминула воспользоваться случаем.- В Крконошах есть санаторий, - сказала она, - в котором и камень родит! Это лечебница доктора Кубата в Гаррахове. Аэротакси доставит вас туда за полчаса.
- Спасибо за совет, но мне ничто не поможет.
Во время разговора незнакомка поминутно устремляла свой взгляд на Ганину широкую коляску.
Она то смотрела на нее, то отводила глаза в сторону, как бы боясь чего-то. Пани Гана поняла, что незнакомке хочется взглянуть на ее девочек. Она подвезла коляску и показала ей своих малюток, не обратив внимания на предостерегающий взгляд приятельницы, говорящий, что этого делать не следовало бы.
- Три! - воскликнула незнакомка.-Сразу три!
В ее голосе одновременно слышались восхищение и зависть, изумление и негодование. Однако в ту же минуту она подавила волнение и спокойно произнесла, не сводя глаз с тройни:
- Какое счастье!..
Пани Гана вдруг ясно представила себе всю чудовищную несправедливость происходящего. Она увидела свою полную счастья коляску и рядом с ней женщину, у которой нет никого и никогда не будет - ни сына, ни дочери. От жалости и сострадания у нее сжалось сердце. И вдруг ее осенила мысль:
- Знаете что, милочка? Возьмите себе одну из этого трилистника!
Женщина непонимающе уставилась на нее.
- Зачем вы так шутите?
- Но я ведь говорю серьезно.
- Вы могли бы...
- Берите! - настойчиво предлагала пани Гана. - Берите, пока я даю, или, может быть... - и она нахмурилась, словно ее оскорбила разборчивость незнакомки, - может быть, они для вас недостаточно хороши или вам не нравятся голубоглазые?
Теперь уже не оставалось сомнений. Женщина поверила.
- Дайте мне одну, - просто сказала она, - я буду ей матерью.
- Вот это Ганичка, Яничка и Аничка, - показывала по очереди Гана.
- Но все-таки, - снова усомнилась незнакомка, - если...
- Выбирайте же! - почти резко сказала Гана. - Я не буду смотреть. Мне самой было бы трудно - все они одинаково мои!
Женщина бросилась к коляске, дрожащими руками жадно потянулась к лежащему с краю ребенку. Но ее опять охватило сомнение.
- Я не смотрю! Скорее! - воскликнула со слезами в голосе мать тройни.Берите, скорее берите, выбирайте - возьмите хоть всех!
В голосе Ганы вдруг прозвучали отчаяние и ужас от того, что она наделала. Ленка поняла состояние Ганы, подошла к ней и крепко обняла ее.
Незнакомка ничего не видела и не слышала. Она схватила ребенка, который лежал ближе всего к ней, подняла его, нежно поцеловала, так неслышно и осторожно, как можно целовать только спящих детей. Ее движения были уверенны и ловки, казалось, что она делает это каждый день. Схватив свою добычу, она пустилась бежать, словно испугавшись, что мать, отдавшая ей свое дитя, в последнюю минуту раздумает. Но в несколько прыжков Гана догнала ее, вырвала у нее из рук ребенка и крепко прижала к себе.
Незнакомка побледнела, буззвучно опустила голову, покоряясь своей участи. Пани Ленка, наблюдавшая до сих пор с ласковой улыбкой обряд дарования и принятия ребенка, с гневом отвернулась от приятельницы. Она остро переживала разочарование этой чужой женщины; оскорбление, нанесенное ей, жгло пани Ленку, словно оно было нанесено ей самой. Чтобы успокоиться, она устремила взгляд в приятный полумрак своей коляски, на дне которой лежало ее дитя. Но в этот момент пани Гана протянула незнакомке девочку и передала ее ей как святыню.
- Мы же должны были попрощаться - большая Гана с маленькой Ганичкой. Ее зовут так же, как и меня. Вы взяли Ганичку, зовите ее так, если, конечно, вам нравится это имя. А завтра в это же время на этой же аллее мы с вами снова встретимся, панн...
- Я обещаю вам - это так же верно, как что меня зовут Бедржишка!
Новая мама теперь уже уверенно уносила свое сокровище домой. А пани Ленка, стоя у подножия мраморной статуи Матери многодетности, крепко обняла и расцеловала Гану.
- Милая! Хорошая! Добрая! Кто другой мог бы так поступить! А я, глупая, чуть было...
В ротонде все уже знали о поступке Ганы. Щедрую мамашу окружили сестры, врачи и матери, они обнимали ее и обеих ее малюток, которые остались у нее в коляске.
В среду, в назначенный час, пани Гана в широкой соломенной шляпе нетерпеливо поджидала коляску со своим ребенком. Втгрочем, это был уже яе ее ребенок - у Ганички была новая мама. Нет, нет, пани Гана не раскаивается в своем поступке, хотя она и поняла вдруг, что из всего трилистника она больше всех любила Ганичку. Как ни странно, но только теперь она почувствовала, что именно Ганичку...
Все время она думает о ней, о своей крошке синеглазке, самой красивой из всех детей, сколько бы их ни было под солнцем! А как, наверное, обрадовалась эта бездетная! В какой восторг она пришла от такого подарка! Как она понеслась с ним домой!
Как все несправедливо устроено на свете в отношении детей! Представив себе терзающий сердце, сиротливый вид той несчастной, когда она склонилась над ее коляской с тройней, Гана поняла, что поступила правильно, что поступить иначе она не могла.
Это был самый большой ее подарок. Пани Гана вообще очень любила делать подарки и чувствовала себя счастливой, если ей удавалось кому-нибудь что-нибудь подарить, хотя бы мелочь, пустяк, букетик или вазочку, книжку стихов, которые ей особенно понравились, вышивку, сделанную ею самой.
Дарящие часто испытывают большую радость, чем получающие подарки, и порой принимать подарки бывает труднее, чем делать их. Стоило только в ее доме что-нибудь похвалить, сказать, что эта вещь мне нравится, взять что-нибудь в руки, даже просто взглянуть на это - и Гана моментально отдавала эту вещь. Ее муж, боксер мушиного веса, часто приносил домой хрустальные кубки и другие прелестные вещицы, сделанные из дорогих материалов, - награды за победы в международных соревнованиях. В своей щедрости пани Гана несколько раз посягнула и на эти сокровища мужа и начала раздаривать их. Прославленный борец вскоре сообразил, куда исчезают его статуэтки и кубки. Он знал о страсти своей супруги, но еще больше, чем все эти драгоценные вещицы, он любил ее сердце, сделанное из самого дорогого материала.
- Раздавай все, что есть вокруг тебя, над тобой и под тобой, вcе что угодно! - сказал он ей. - У тебя столько прекрасных вещей! Дари ковры или люстры, если они кому-нибудь понравятся, раз это тебе доставляет удовольствие! Но призы оставь в покое, очень прошу тебя, только я знаю им цену!
Так он сказал ей тогда. "Раздавай, все что угодно". А теперь ее мучит совесть. Она подарила Ганичку. Что скажет на это Ольда, когда вернется из Амстердама? Он невероятный добряк, и все же он, наверное, не мог предположить, что она начнет раздаривать и своих собственных детей, - нет, больше она никогда не сделает этого! Она выпросит у него прощение. Муж, конечно, поймет, что она не могла не сжалиться над этой несчастной. А, может быть (он такой забывчивый!), может быть, он просто не заметит, не обратит внимания, когда заглянет в кроватку, что там на одну девочку меньше...
Пани Гане все больше и больше было жаль Ганичку. Она нетерпеливо смотрела по сторонам, вглядывалась вдаль - все было напрасно. В страшном беспокойстве она ходила взад и вперед со своей коляской. Ей хотелось плакать. Наконец она стала на краю аллеи, чтобы лучше видеть все дефилирующие мимо нее коляски и всех матерей.
Ведь она же обещала, что придет! Неужели она боятся за ребенка? Боится, что я возьму его обратно? Но как она может бояться, если я ей подарила его? Passe я хоть раз взяла назад подаренное? Где теперь Ганичка? А что, если она плачет и никто не слышит ее? Может быть, она голодна? Может, ей холодно или, наоборот, жарко? Не раскрылась ли она? Пани Гана с тоской посмотрела на свою коляску, в которой теперь столько, столько свободного места. Аня и Яна лежали там, развалившись.
И вообще, кто эта женщина, которой я отдала самое дорогое, что у меня есть на свете? Ведь я ее совершенно не знаю! Что, если она не заслуживает моего доверия? Что, если она злоупотребила им?..
Но в следующий момент пани Гане стало стыдно. Как я могу о ней думать что-нибудь дурное, раз я ее не знаю? Имею ли я вообще право сомневаться в человеке? Разве меня когда-нибудь и кто-нибудь подвел или обманул? Что-то не помню! Я верю в человека, верю, что он хороший, - человек сияет человеку, как звезда, и, если меня хоть на один миг охватило сомнение, значит, я сама плохая и мне следует лечить мой подозрительный характер. И, как бы в подтверждение того, что человеку можно верить, Гана увидела Бедржишку - она как раз выезжала со своей коляской из открытых дверей ротонды.
Она это или не она? Гана не узнала бы ее, но женщина сама бросилась к ней навстречу. Как мало она походила на вчерашнюю незнакомку! Вся ее фигура выпрямилась и помолодела, лицо стало красивее, а прическа, платье - все на ней было новое и свежее. Вчера прямые пряди волос покаянно опускались на плечи, а сегодня ее круглая коротко подстриженная головка ничем не отличалась от остальных.
Сияющая и преисполненная счастьем, Бедржишка крепко обняла Гану и начала ее целовать то в одну, то в другую щеку.
- Вы для меня... а что я вам... Я могу только благодарить вас, еще и еще раз благодарить, благодарить до самой смерти, всей жизни не хватит для этого.
- Не нужно. Мне вполне хватит первой вашей благодарности вчера! Обещайте мне, что это было в последний раз. Но мне хочется посмотреть на мою, то есть на вашу, маленькую...
Гана высвободилась из объятий Бедржишки и заглянула в коляску. Да, она лежала там, ее голубка, ее розовый цветочек - листик, оторванный от трилистника. Но - о ужас! - ребенок лежал на твердом волосяном матрасике, под головой у него была жесткая подушечка, такая упругая, что на ней не образовывалось никакого углубления. Вместо пухового одеяльца грубое одеяло из верблюжьей шерсти. Это было не уютное, выстланное чем-то бело-розовым гнездышко для человеческого детеныша, а скорее какое-то заячье логово.
Пани Гана едва не, закричала от ужаса. Но ребенок спал, невзирая ни на что, его глубокий, безмятежный сон, казалось, не могли нарушить никакие житейские невзгоды. Вместо того чтобы плакать, жаловаться и криком добиваться своих прав, ребенок спокойно спал, как розовый бутон, брошенный в канаву.
Заметив ужас на лице пани Ганы, Бедржишка спокойно объяснила:
- Да, это жесткая коляска!
И в самом деле, Гана совсем забыла, что наряду с мягкими колясками существуют и жесткие, что имеется и другой лагерь матерей, которые не признают изнеживания младенцев и отдают предпочтение спартанскому воспитанию потомков. Пани Гана всегда восставала против этих "жестоких" матерей и не понимала, что и они могут гордо выступать за своими аскетическими колясками, лишенными всякого очарования.
Если бы она только предполагала, где очутится ее Ганичка, она ни за что не сделала бы такой подарок. Жесткая коляска означает и жесткие объятия матери и все остальное, что связано с этим бесчеловечным способом воспитания.
- Доченька моя! - воскликнула она и уже протянула руки. Только сон ребенка удержал ее и не позволил схватить и прижать его к себе.
- Она привыкла лежать на пуховой подушечке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36