В том, что кажется – в твоей руке теплая, послушная рука любимой? А синева – вовсе не даль, а бездонные глаза одного-единственного человека, без которого ты не представляешь свое существование на земле?.. Жанна!.. Не ты ли это?..
Когда музыка незаметно исчезла, будто растворилась в огромном гулком космическом пространстве, я вновь подумал о том – почему этот вальс так сильно впечатляет? Не использовал ли композитор какой-нибудь новый способ построения своего произведения, нет ли дополнительного, волнового воздействия на кору головного мозга? Я имею в виду тот способ, который использовал сам при постройке аппарата нейтрализации чувств. Неплохо бы проверить магнитофонную запись и поинтересоваться, как были изготовлены магнитная лента и устройство воспроизведения…
Я внес в записную книжку пометку: проверить.
Краем глаза заметил – к Элле подошел высокий юноша-атлет, один из новых работников Института. Донеслись слова Эллы:
– Извините, Стефан. Не могу. Обещала другому… Интересно – кому же?
Элла оставила растерянного молодого человека и направилась ко мне.
– Я тоже хочу покорить вершину, – сказала она. – Но мне нужен надежный попутчик. Прошу вас, пойдемте!
– А Стефан? Он бы подошел больше.
– Мне бы не подошел. Идемте! Или упрашивать вас?
– Зачем же упрашивать. С такой девушкой – хоть на край света… Только какой вам смысл?
– Смысл есть. И не простой. Когда-нибудь поймете… – И вдруг весело спросила: – Какую музыку вам? Легкую? Серьезную?
– Если можно, еще раз «Космический вальс»…
– Вкусы совпадают! Я тоже его люблю.
Элла включила магнитофон, и мы начали углубляться в лес, сбегавший нам навстречу по склону горы. И опять музыка все преобразила: белые стволы берез выглядели мраморными колоннами, зеленая крона над головой – изумрудным сводом, гулкие голоса слышались речью невиданных космических пришельцев… И рука Эллы чудилась ласковой рукой моей любимой…
– Странно, – сказал я, когда музыка смолкла и я выпустил руку Эллы. – Такое удивительное впечатление. Ни одна мелодия так не трогает.
– Действительно, необычный вальс.
– А не кажется вам, что здесь что-то не так? Все ли здесь только талант композитора? Нет ли технической помощи, каких-нибудь хитроумных приспособлений?
Элла подозрительно осмотрела магнитофон.
– Я проверю. И даже запрошу завод.
– Пожалуйста. Это очень интересно…
Дальше поднимались молча. Подъем становился круче, и двигаться в общем-то было нелегко. На одной из крохотных площадок, когда остановились перевести дыхание, Элла вдруг с чувством сказала:
– Она вас вовсе не любит, а вы… часами смотрите… на пустые окна…
Сразу я не нашелся – настолько ошеломительным был выпад. Девчонка! Что она знает о любви! И вообще – какое имеет право…
Ни слова не говоря, я начал спускаться.
– Куда же вы!.. – только и прозвучало вдогонку. Элла не посмела последовать за мной. Видимо, поняла, как бестактно и бессердечно поступила. Я сразу же вернулся в Институт.
На следующий день утром Элла как ни в чем не бывало вошла в кабинет и объявила, что «Космический вальс» без допинга. (Ишь ты, какое словечко подыскала!) Проверка проведена по всем параметрам и получено подтверждение завода.
– Значит, я ошибся, – сухо сказал я. А то подумает девочка, что ей все прощается и я на бестактность не реагирую.
В самом деле, каких высот может достигнуть творческая мысль человека, его созидательные чувства! Пример тому – «Космический вальс». Музыка настолько талантлива, настолько автор владеет умением сводить разрозненные звуки в единое целое, настолько смело и незаметно чередует разные звуковые планы – это и вызывает целенаправленный импульс, похожий на специальное волновое воздействие…
– Вот и нам нужно так же работать, как этот композитор, – заключил я. – Полная слаженность всех компонентов, абсолютный итог творческого процесса…
– Я постараюсь, – тихо сказала Элла.
– Это хорошо, – кивнул я. – Но необходимо всем стараться. Только тогда получится не просто слаженная, а по-настоящему прекрасная, нужная людям музыка.
– Да, вы правы.
– Если нет вопросов…
– Профессор Гартман предложил перейти к нему…
Ого! Уже? Через мою голову?
– И что же вы?.. – Я не сумел скрыть тревоги. Она прозвучала в самой интонации.
– Никуда я не уйду. Если вы сами, конечно…
– Спасибо, Элла. Без вас я как без рук. Вам и здесь будет предостаточно работы.
Элла усмехнулась и с плохо скрываемой печалью вышла.
В последующие недели, месяцы Элла старалась как можно реже заходить в мой кабинет. Тем не менее охлаждения не наступило. Я остро чувствовал ее скрытое внимание, пылкую устремленность ко мне. «Почему я, а не Стефан? – в который раз думал я. – Я ведь не давал никакого повода… Видно, такова уж природа любви… Что уж там – «видно»! Разве я сам не испытал!..»
Так или иначе меня пока устраивала дисциплинированность Эллы – можно спокойно работать. А дальше время сделает свое дело: не Стефан, так другой юноша непременно покорит ее сердце…
Окинув мысленным взглядом историю нашего пятилетнего знакомства и еще раз все взвесив, я нажал кнопку вызова.
– Элла, пожалуйста, зайдите ко мне.
Элла не отозвалась. Я обратился в службу поручений и попросил ее разыскать.
Элла появилась через несколько минут.
– Где вы были? – с упреком спросил я.
– Можно подумать, вам это интересно. Дома была.
– Значит, вы не хотите со мной сотрудничать.
– Это вы не хотите.
– Я об этом не говорил. Вот что. Возьмите себя в руки. Предстоит серьезная, кропотливая работа. И пожалуйста, не пользуйтесь тем, что я не могу без вас обойтись.
– Ничем я не пользуюсь…
– Вы готовы помочь?
– Да.
– Подойдите сюда. Мы соорудим нечто вроде операционного стола. Только резать и отсекать не будем. А наоборот: постепенно наращивать и, если хотите, склеивать.
Я раздвинул стол. Элла помогла разместить арматурные заготовки, а потом привезла на небольшой тележке два вида пластической массы-своего изобретения и моего, предназначенной для «мышечных тканей». Разложили схемы, чертежи, рисунки, макеты соединений. Наконец, была подключена проверочная аппаратура, и я объявил готовность номер один.
В белых халатах, с блестящим инструментом в руках, мы в самом деле были похожи на хирургов. И надо было видеть – как прекрасна была в новой роли Элла! Глаза ее влажно отсвечивали, выражали готовность; волевую сосредоточенность своеобразно смягчала еще не прошедшая обида…
– Итак, как сказал когда-то первый космонавт, поехали!
Элла едва успевала подавать инструменты и подключать аппаратуру. Шли от общего к частному. На костную основу, после соответствующей координационной наладки, накладывались «мышцы», проверялось их взаимодействие с остальными частями «тела» и главным центром. После окончательной формовки конечностей и тела приступили к наращиванию «кожного покрова». В ход пошла пластическая масса, изготовленная Эллой. На последнем этапе, перед включением общего энергопитания, особенно нужны были чутье и художественный вкус. «Снегурочка» должна быть красивой, без единого изъяна… Полностью положившись на Эллу, я не ошибся – она была настоящей художницей и выполнила работу безукоризненно, по самым высоким эталонам красоты.
– Ого! – не удержался я от возгласа. – Да ты просто умница! – и поцеловал Эллу в щеку.
Элла от неожиданности выронила скальпель, восторженно посмотрела мне в глаза.
– Ну-ну, – сразу возмутился я. – Прошу прощения. Нежности потом. Не все закончено…
– А что осталось?
– Осталось произнести два слова, которые выведут «снегурочку» из состояния гипноза.
– Каких два слова?
– Кроме меня, их никто не должен знать. Во избежание случайного совпадения, я обратился к староанглийскому языку…
Я наклонился и шепотом произнес на ухо «снегурочке»: «good morning!». Увидев, что «снегурочка» открыла глаза, сказал громко:
– Вставай, Юлия. Ты долго спала!
Юлия встала, потянулась и удивленно спросила:
– А почему я здесь?
– Ты была больна, – сказал я. – И пришлось тебя полечить.
– Ах да, я вспомнила: вы мой врач!
– Врач? – удивилась Элла.
– Да, – объяснил я обеим. – Только я могу лечить Юлию. И никто другой.
– А это моя сестра. – Юлия повернула к Элле красивое лицо. – Зовут тебя Элла.
Элла удивленно заморгала, глядя то на меня, то на Юлию. Потом нашлась.
– Да, Юленька. Память у тебя хорошая.
Юлия хотела встать, но я решил остальную доводку провести чуть позже. И так слишком много радости. Я наклонился к Юлии и шепнул: «goodbye». «Снегурочка» легла и сладко закрыла глаза.
– Что вы сделали! – закричала Элла.
– Уложил Юленьку спать. Вы даже не заметили, что она не одета. Ей нужно платье и все остальное.
– Я сбегаю, принесу свое!
– Отлично. Для начала сойдет ваше. Но пока «снегурочка» пусть поспит. Не праздновать же ей с нами.
– Почему же? У нее день рождения!
– Юным созданиям не все нужно знать, – пошутил я. – Это во-первых. Во-вторых, она ни есть, ни пить не может.
– Да, да, верно… – И вдруг испугалась. – Но ведь все заметят это!
– Не заметят. Она станет говорить, что у нее особый режим питания. Это и в самом деле так. Она лишь будет спать, как все люди. За это время затраченная энергия восстановится.
– Послушайте… – Элла широко раскрыла глаза и уставилась на меня в упор. – Вы гений!
– Преувеличивать не надо. Я самый обыкновенный. Разве что более опытный и более старый…
– Опять вы…
– Так будем праздновать или нет?
– Что за разговор, конечно!..
– Пожалуйста, возьмите организацию на себя.
Элла как бы очнулась, в глазах ее сверкнула радостная стремительность, и она умчалась за провизией и одеждой для Юлии.
Я устало присел на подоконник и только сейчас увидел: за окном вовсю разгорался рассвет. Розоватый поток света становился мощней, синие холодные тени прятались за деревьями. И наконец первые солнечные лучи весело заскользили по снегу… В этот ранний час на улицах было тихо, безлюдно. К птичьим кормушкам откуда-то примчалась стайка воробьев и устроила оживленную возню с таким громким чириканьем, что было слышно в комнате, за толстыми стеклами окон…
Через несколько минут мы сидели за журнальным столиком. Элла принесла свежие огурцы, помидоры, нарезанную ломтиками буженину, шоколадные конфеты. Подняли искрящиеся бокалы с шампанским и легонько их сдвинули.
– За нашу Юленьку! – торжественно произнес я.
– За мою сестру! – подмигнула Элла. – За первого искусственного человека!
Мы выпили, и Элла попросила:
– Можно, она поживет у меня?
– Не возражаю. Только, как договорились, держать язык за зубами.
Элла включила магнитофон. Звуки «Космического вальса» наполнили комнату. Когда они растаяли, я ощутил, что крепко обнимаю Эллу, а она меня.
Наши губы перестали быть моими и ее губами…
«Все-таки попал в капкан», – с досадой подумал я, мягко отстраняясь от девушки.
– Продолжим наш эксперимент. – Я встал и направился к «снегурочке». – Прежде всего проверим координацию движений.
– Она сможет танцевать?
– Еще как!
– А петь?
– И петь сможет.
Юлия после двух «оживляющих» слов встала, и Элла повела ее за стеллажи одеваться. Я с гордостью смотрел на обнаженную девушку и восторженно думал: «Хорошо лепили древние ваятели, честь им и слава! Доступными средствами они талантливо прославляли и утверждали жизнь. Однако их скульптуры – холодные, неподвижные, немые…
Если бы древний художник мог сюда войти и взглянуть на ожившее произведение искусства, он, наверное, так же, как сейчас я, воскликнул: «Вот чего может достигнуть поиск человека, его фантазия, его мечта! Да здравствует человек! Да здравствует его извечная творческая неуспокоенность!..»
Может быть, не совсем скромно воздавать человеку через себя, через свой труд. Но как же иначе. Дело-то совсем не во мне, а в многолетнем опыте, вековых накоплениях, которые прорываются вдруг новым качеством, дерзким открытием – неважно в чьей лаборатории: моей или моего товарища…
Девушки вышли из-за стеллажей, начали кружиться, прыгать – я даже испугался: нет ли в системе «снегурочки» неполадок… Но нет – девушки быстро угомонились и подошли ко мне.
– Извините, – тихо сказала Юлия.
– Так мы пойдем? – спросила сияющая Элла.
– Куда? – удивилась Юлия.
– Ко мне. А когда поправишься и доктор разрешит – вернешься домой.
Юлия вопросительно заморгала огромными ресницами.
– Да, Юленька. Слушайся пока сестру. А там видно будет.
Девушки оставили меня одного, и я решил немедленно осуществить еще одну давнюю задумку. Я извлек коробку, которую называл аппаратом нейтрализации чувств, вставил подготовленные несколько дней назад недостающие детали и настроил частоту… Осталось только включить аппарат и постепенно усиливать волновое воздействие.
Я прошелся по комнате и вновь остановился у окна. Солнечное утро вовсю шуршало осыпающимся с веток снегом, дробяще звенело воробьиным чириканьем, переливалось на мягких сугробах всеми цветами радуги.
Появились первые прохожие. Двое. Не спеша направляются к скверику. Э, да это влюбленные! Они идут обнявшись и не сводя друг с друга счастливых глаз. Вот смахнули со скамейки густую снежную пыль, сели рядышком, близко-близко, и замерли в долгом поцелуе.
Счастливая пара. Они сейчас, как говорится, на седьмом небе. А мне этого испытать не довелось. Хотя страшно хотелось. Так хотелось! Но увы. На мою долю выпала лишь горькая участь созерцать счастье любимого человека и делать вид, что так и должно быть…
А разве могло быть иначе?..
На этот вопрос я всегда отвечал категорично: иначе быть не могло. Счастье друга – святое счастье. Счастье женщины, которую любишь – святое вдвойне…
Ну, а как же все-таки быть тому, кто любит и любовь его остается без ответа? Страдать без малейшей надежды на будущее? Не спать ночами? Не сводить воспаленных глаз с тени на окне?..
Ради чего, спрашивается? Нужна ли людям такая любовь?..
Наверное, не нужна. Но что поделаешь, если она есть…
Я вдруг мысленно перенесся в комнату Жанны и как бы заново ощутил томящую боль в груди – Жанна спокойно листает свои учебники, конспекты и ничего не замечает…
Нужна ли такая любовь? Да, наверное, не нужна…
В один из лихорадочных вечеров и возникла идея задушить в самом себе эти ненужные чувства. Идея родила аппарат нейтрализации… Да, я готов был применить его на себе, против себя. Помнится, только потому не применил, что какую-то пользу от безответной любви все же увидел. Она, эта самая любовь, помогла появиться новым идеям, учила дерзости, заставляла доводить начатое до конца…
Ну хорошо – я, конструктор, человек технического творчества, да и мне подобные люди могут найти оправдание безответной любви. А что делать людям нетворческим? Как поступать им? Может быть, им-то и нужен аппарат нейтрализации?
А с чего я взял, что есть деление на творческих и нетворческих людей? Нетворческих людей в мире не существует. Если человек мечтает – он уже творец. Он хочет увидеть завтрашний день совсем иным и в своей сфере проявляет все свои возможности…
Да и так ли трагична безответная любовь? По-моему, только она способна по-настоящему привести в движение дремлющие в человеке силы, разбудить и развить его творческий потенциал. Только она способна по-настоящему дать ответ на вопрос: что же такое настоящая любовь?
Наверное, все-таки никто не вправе отнимать у человека возникшие чувства. Они, даже безответные, величайшее благо на земле…
Я вдруг представил: Элла приходит ко мне с безразличным видом, сухо, официально докладывает о проделанной работе. Глаза потухшие, стеклянные.
Элла не замечает меня, я ей безразличен…
Пожалуй, самая мысль об этом уже страшна…
Еще одно соображение: кто знает, сколько хороших замыслов, идей, смелых проектов не увидят свет, если вдруг лишить Эллу высоких, неповторимых чувств!..
Выходит, я чуть не стал преступником! Да как я мог!.. Ведь я не только помыслил, но и построил преступную машину…
Меня бросило в жар.
Я схватил аппарат нейтрализации и бросил под пресс. Нажал кнопку – и коробка с лампами и проводами со звонким хрустом превратилась в рваную металлическую лепешку…
Шатаясь, я добрался до кресла, рухнул в него и вытер со лба холодный обильный пот.
Солнечный зайчик коснулся моей ладони, вскочил на плечо и стремительно скользнул на пол. Я облегченно вздохнул и неведомо чему улыбнулся…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЮРИЙ ПЕТРОВ
Никогда не думал, что судьба повернет так жестоко, отнимет самого дорогого человека, моего мальчика, сына, незабвенного Германа… Уж лучше бы я погиб где-нибудь на опасных космических тропах, а ему бы жить да жить…
Я собрал все, что только было можно, о последних часах жизни Германа. Записал рассказ Максима, его друга и дублера по аварийно-спасательной работе, на которую они отправились вместе, ни на секунду не задумываясь о возможных последствиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Когда музыка незаметно исчезла, будто растворилась в огромном гулком космическом пространстве, я вновь подумал о том – почему этот вальс так сильно впечатляет? Не использовал ли композитор какой-нибудь новый способ построения своего произведения, нет ли дополнительного, волнового воздействия на кору головного мозга? Я имею в виду тот способ, который использовал сам при постройке аппарата нейтрализации чувств. Неплохо бы проверить магнитофонную запись и поинтересоваться, как были изготовлены магнитная лента и устройство воспроизведения…
Я внес в записную книжку пометку: проверить.
Краем глаза заметил – к Элле подошел высокий юноша-атлет, один из новых работников Института. Донеслись слова Эллы:
– Извините, Стефан. Не могу. Обещала другому… Интересно – кому же?
Элла оставила растерянного молодого человека и направилась ко мне.
– Я тоже хочу покорить вершину, – сказала она. – Но мне нужен надежный попутчик. Прошу вас, пойдемте!
– А Стефан? Он бы подошел больше.
– Мне бы не подошел. Идемте! Или упрашивать вас?
– Зачем же упрашивать. С такой девушкой – хоть на край света… Только какой вам смысл?
– Смысл есть. И не простой. Когда-нибудь поймете… – И вдруг весело спросила: – Какую музыку вам? Легкую? Серьезную?
– Если можно, еще раз «Космический вальс»…
– Вкусы совпадают! Я тоже его люблю.
Элла включила магнитофон, и мы начали углубляться в лес, сбегавший нам навстречу по склону горы. И опять музыка все преобразила: белые стволы берез выглядели мраморными колоннами, зеленая крона над головой – изумрудным сводом, гулкие голоса слышались речью невиданных космических пришельцев… И рука Эллы чудилась ласковой рукой моей любимой…
– Странно, – сказал я, когда музыка смолкла и я выпустил руку Эллы. – Такое удивительное впечатление. Ни одна мелодия так не трогает.
– Действительно, необычный вальс.
– А не кажется вам, что здесь что-то не так? Все ли здесь только талант композитора? Нет ли технической помощи, каких-нибудь хитроумных приспособлений?
Элла подозрительно осмотрела магнитофон.
– Я проверю. И даже запрошу завод.
– Пожалуйста. Это очень интересно…
Дальше поднимались молча. Подъем становился круче, и двигаться в общем-то было нелегко. На одной из крохотных площадок, когда остановились перевести дыхание, Элла вдруг с чувством сказала:
– Она вас вовсе не любит, а вы… часами смотрите… на пустые окна…
Сразу я не нашелся – настолько ошеломительным был выпад. Девчонка! Что она знает о любви! И вообще – какое имеет право…
Ни слова не говоря, я начал спускаться.
– Куда же вы!.. – только и прозвучало вдогонку. Элла не посмела последовать за мной. Видимо, поняла, как бестактно и бессердечно поступила. Я сразу же вернулся в Институт.
На следующий день утром Элла как ни в чем не бывало вошла в кабинет и объявила, что «Космический вальс» без допинга. (Ишь ты, какое словечко подыскала!) Проверка проведена по всем параметрам и получено подтверждение завода.
– Значит, я ошибся, – сухо сказал я. А то подумает девочка, что ей все прощается и я на бестактность не реагирую.
В самом деле, каких высот может достигнуть творческая мысль человека, его созидательные чувства! Пример тому – «Космический вальс». Музыка настолько талантлива, настолько автор владеет умением сводить разрозненные звуки в единое целое, настолько смело и незаметно чередует разные звуковые планы – это и вызывает целенаправленный импульс, похожий на специальное волновое воздействие…
– Вот и нам нужно так же работать, как этот композитор, – заключил я. – Полная слаженность всех компонентов, абсолютный итог творческого процесса…
– Я постараюсь, – тихо сказала Элла.
– Это хорошо, – кивнул я. – Но необходимо всем стараться. Только тогда получится не просто слаженная, а по-настоящему прекрасная, нужная людям музыка.
– Да, вы правы.
– Если нет вопросов…
– Профессор Гартман предложил перейти к нему…
Ого! Уже? Через мою голову?
– И что же вы?.. – Я не сумел скрыть тревоги. Она прозвучала в самой интонации.
– Никуда я не уйду. Если вы сами, конечно…
– Спасибо, Элла. Без вас я как без рук. Вам и здесь будет предостаточно работы.
Элла усмехнулась и с плохо скрываемой печалью вышла.
В последующие недели, месяцы Элла старалась как можно реже заходить в мой кабинет. Тем не менее охлаждения не наступило. Я остро чувствовал ее скрытое внимание, пылкую устремленность ко мне. «Почему я, а не Стефан? – в который раз думал я. – Я ведь не давал никакого повода… Видно, такова уж природа любви… Что уж там – «видно»! Разве я сам не испытал!..»
Так или иначе меня пока устраивала дисциплинированность Эллы – можно спокойно работать. А дальше время сделает свое дело: не Стефан, так другой юноша непременно покорит ее сердце…
Окинув мысленным взглядом историю нашего пятилетнего знакомства и еще раз все взвесив, я нажал кнопку вызова.
– Элла, пожалуйста, зайдите ко мне.
Элла не отозвалась. Я обратился в службу поручений и попросил ее разыскать.
Элла появилась через несколько минут.
– Где вы были? – с упреком спросил я.
– Можно подумать, вам это интересно. Дома была.
– Значит, вы не хотите со мной сотрудничать.
– Это вы не хотите.
– Я об этом не говорил. Вот что. Возьмите себя в руки. Предстоит серьезная, кропотливая работа. И пожалуйста, не пользуйтесь тем, что я не могу без вас обойтись.
– Ничем я не пользуюсь…
– Вы готовы помочь?
– Да.
– Подойдите сюда. Мы соорудим нечто вроде операционного стола. Только резать и отсекать не будем. А наоборот: постепенно наращивать и, если хотите, склеивать.
Я раздвинул стол. Элла помогла разместить арматурные заготовки, а потом привезла на небольшой тележке два вида пластической массы-своего изобретения и моего, предназначенной для «мышечных тканей». Разложили схемы, чертежи, рисунки, макеты соединений. Наконец, была подключена проверочная аппаратура, и я объявил готовность номер один.
В белых халатах, с блестящим инструментом в руках, мы в самом деле были похожи на хирургов. И надо было видеть – как прекрасна была в новой роли Элла! Глаза ее влажно отсвечивали, выражали готовность; волевую сосредоточенность своеобразно смягчала еще не прошедшая обида…
– Итак, как сказал когда-то первый космонавт, поехали!
Элла едва успевала подавать инструменты и подключать аппаратуру. Шли от общего к частному. На костную основу, после соответствующей координационной наладки, накладывались «мышцы», проверялось их взаимодействие с остальными частями «тела» и главным центром. После окончательной формовки конечностей и тела приступили к наращиванию «кожного покрова». В ход пошла пластическая масса, изготовленная Эллой. На последнем этапе, перед включением общего энергопитания, особенно нужны были чутье и художественный вкус. «Снегурочка» должна быть красивой, без единого изъяна… Полностью положившись на Эллу, я не ошибся – она была настоящей художницей и выполнила работу безукоризненно, по самым высоким эталонам красоты.
– Ого! – не удержался я от возгласа. – Да ты просто умница! – и поцеловал Эллу в щеку.
Элла от неожиданности выронила скальпель, восторженно посмотрела мне в глаза.
– Ну-ну, – сразу возмутился я. – Прошу прощения. Нежности потом. Не все закончено…
– А что осталось?
– Осталось произнести два слова, которые выведут «снегурочку» из состояния гипноза.
– Каких два слова?
– Кроме меня, их никто не должен знать. Во избежание случайного совпадения, я обратился к староанглийскому языку…
Я наклонился и шепотом произнес на ухо «снегурочке»: «good morning!». Увидев, что «снегурочка» открыла глаза, сказал громко:
– Вставай, Юлия. Ты долго спала!
Юлия встала, потянулась и удивленно спросила:
– А почему я здесь?
– Ты была больна, – сказал я. – И пришлось тебя полечить.
– Ах да, я вспомнила: вы мой врач!
– Врач? – удивилась Элла.
– Да, – объяснил я обеим. – Только я могу лечить Юлию. И никто другой.
– А это моя сестра. – Юлия повернула к Элле красивое лицо. – Зовут тебя Элла.
Элла удивленно заморгала, глядя то на меня, то на Юлию. Потом нашлась.
– Да, Юленька. Память у тебя хорошая.
Юлия хотела встать, но я решил остальную доводку провести чуть позже. И так слишком много радости. Я наклонился к Юлии и шепнул: «goodbye». «Снегурочка» легла и сладко закрыла глаза.
– Что вы сделали! – закричала Элла.
– Уложил Юленьку спать. Вы даже не заметили, что она не одета. Ей нужно платье и все остальное.
– Я сбегаю, принесу свое!
– Отлично. Для начала сойдет ваше. Но пока «снегурочка» пусть поспит. Не праздновать же ей с нами.
– Почему же? У нее день рождения!
– Юным созданиям не все нужно знать, – пошутил я. – Это во-первых. Во-вторых, она ни есть, ни пить не может.
– Да, да, верно… – И вдруг испугалась. – Но ведь все заметят это!
– Не заметят. Она станет говорить, что у нее особый режим питания. Это и в самом деле так. Она лишь будет спать, как все люди. За это время затраченная энергия восстановится.
– Послушайте… – Элла широко раскрыла глаза и уставилась на меня в упор. – Вы гений!
– Преувеличивать не надо. Я самый обыкновенный. Разве что более опытный и более старый…
– Опять вы…
– Так будем праздновать или нет?
– Что за разговор, конечно!..
– Пожалуйста, возьмите организацию на себя.
Элла как бы очнулась, в глазах ее сверкнула радостная стремительность, и она умчалась за провизией и одеждой для Юлии.
Я устало присел на подоконник и только сейчас увидел: за окном вовсю разгорался рассвет. Розоватый поток света становился мощней, синие холодные тени прятались за деревьями. И наконец первые солнечные лучи весело заскользили по снегу… В этот ранний час на улицах было тихо, безлюдно. К птичьим кормушкам откуда-то примчалась стайка воробьев и устроила оживленную возню с таким громким чириканьем, что было слышно в комнате, за толстыми стеклами окон…
Через несколько минут мы сидели за журнальным столиком. Элла принесла свежие огурцы, помидоры, нарезанную ломтиками буженину, шоколадные конфеты. Подняли искрящиеся бокалы с шампанским и легонько их сдвинули.
– За нашу Юленьку! – торжественно произнес я.
– За мою сестру! – подмигнула Элла. – За первого искусственного человека!
Мы выпили, и Элла попросила:
– Можно, она поживет у меня?
– Не возражаю. Только, как договорились, держать язык за зубами.
Элла включила магнитофон. Звуки «Космического вальса» наполнили комнату. Когда они растаяли, я ощутил, что крепко обнимаю Эллу, а она меня.
Наши губы перестали быть моими и ее губами…
«Все-таки попал в капкан», – с досадой подумал я, мягко отстраняясь от девушки.
– Продолжим наш эксперимент. – Я встал и направился к «снегурочке». – Прежде всего проверим координацию движений.
– Она сможет танцевать?
– Еще как!
– А петь?
– И петь сможет.
Юлия после двух «оживляющих» слов встала, и Элла повела ее за стеллажи одеваться. Я с гордостью смотрел на обнаженную девушку и восторженно думал: «Хорошо лепили древние ваятели, честь им и слава! Доступными средствами они талантливо прославляли и утверждали жизнь. Однако их скульптуры – холодные, неподвижные, немые…
Если бы древний художник мог сюда войти и взглянуть на ожившее произведение искусства, он, наверное, так же, как сейчас я, воскликнул: «Вот чего может достигнуть поиск человека, его фантазия, его мечта! Да здравствует человек! Да здравствует его извечная творческая неуспокоенность!..»
Может быть, не совсем скромно воздавать человеку через себя, через свой труд. Но как же иначе. Дело-то совсем не во мне, а в многолетнем опыте, вековых накоплениях, которые прорываются вдруг новым качеством, дерзким открытием – неважно в чьей лаборатории: моей или моего товарища…
Девушки вышли из-за стеллажей, начали кружиться, прыгать – я даже испугался: нет ли в системе «снегурочки» неполадок… Но нет – девушки быстро угомонились и подошли ко мне.
– Извините, – тихо сказала Юлия.
– Так мы пойдем? – спросила сияющая Элла.
– Куда? – удивилась Юлия.
– Ко мне. А когда поправишься и доктор разрешит – вернешься домой.
Юлия вопросительно заморгала огромными ресницами.
– Да, Юленька. Слушайся пока сестру. А там видно будет.
Девушки оставили меня одного, и я решил немедленно осуществить еще одну давнюю задумку. Я извлек коробку, которую называл аппаратом нейтрализации чувств, вставил подготовленные несколько дней назад недостающие детали и настроил частоту… Осталось только включить аппарат и постепенно усиливать волновое воздействие.
Я прошелся по комнате и вновь остановился у окна. Солнечное утро вовсю шуршало осыпающимся с веток снегом, дробяще звенело воробьиным чириканьем, переливалось на мягких сугробах всеми цветами радуги.
Появились первые прохожие. Двое. Не спеша направляются к скверику. Э, да это влюбленные! Они идут обнявшись и не сводя друг с друга счастливых глаз. Вот смахнули со скамейки густую снежную пыль, сели рядышком, близко-близко, и замерли в долгом поцелуе.
Счастливая пара. Они сейчас, как говорится, на седьмом небе. А мне этого испытать не довелось. Хотя страшно хотелось. Так хотелось! Но увы. На мою долю выпала лишь горькая участь созерцать счастье любимого человека и делать вид, что так и должно быть…
А разве могло быть иначе?..
На этот вопрос я всегда отвечал категорично: иначе быть не могло. Счастье друга – святое счастье. Счастье женщины, которую любишь – святое вдвойне…
Ну, а как же все-таки быть тому, кто любит и любовь его остается без ответа? Страдать без малейшей надежды на будущее? Не спать ночами? Не сводить воспаленных глаз с тени на окне?..
Ради чего, спрашивается? Нужна ли людям такая любовь?..
Наверное, не нужна. Но что поделаешь, если она есть…
Я вдруг мысленно перенесся в комнату Жанны и как бы заново ощутил томящую боль в груди – Жанна спокойно листает свои учебники, конспекты и ничего не замечает…
Нужна ли такая любовь? Да, наверное, не нужна…
В один из лихорадочных вечеров и возникла идея задушить в самом себе эти ненужные чувства. Идея родила аппарат нейтрализации… Да, я готов был применить его на себе, против себя. Помнится, только потому не применил, что какую-то пользу от безответной любви все же увидел. Она, эта самая любовь, помогла появиться новым идеям, учила дерзости, заставляла доводить начатое до конца…
Ну хорошо – я, конструктор, человек технического творчества, да и мне подобные люди могут найти оправдание безответной любви. А что делать людям нетворческим? Как поступать им? Может быть, им-то и нужен аппарат нейтрализации?
А с чего я взял, что есть деление на творческих и нетворческих людей? Нетворческих людей в мире не существует. Если человек мечтает – он уже творец. Он хочет увидеть завтрашний день совсем иным и в своей сфере проявляет все свои возможности…
Да и так ли трагична безответная любовь? По-моему, только она способна по-настоящему привести в движение дремлющие в человеке силы, разбудить и развить его творческий потенциал. Только она способна по-настоящему дать ответ на вопрос: что же такое настоящая любовь?
Наверное, все-таки никто не вправе отнимать у человека возникшие чувства. Они, даже безответные, величайшее благо на земле…
Я вдруг представил: Элла приходит ко мне с безразличным видом, сухо, официально докладывает о проделанной работе. Глаза потухшие, стеклянные.
Элла не замечает меня, я ей безразличен…
Пожалуй, самая мысль об этом уже страшна…
Еще одно соображение: кто знает, сколько хороших замыслов, идей, смелых проектов не увидят свет, если вдруг лишить Эллу высоких, неповторимых чувств!..
Выходит, я чуть не стал преступником! Да как я мог!.. Ведь я не только помыслил, но и построил преступную машину…
Меня бросило в жар.
Я схватил аппарат нейтрализации и бросил под пресс. Нажал кнопку – и коробка с лампами и проводами со звонким хрустом превратилась в рваную металлическую лепешку…
Шатаясь, я добрался до кресла, рухнул в него и вытер со лба холодный обильный пот.
Солнечный зайчик коснулся моей ладони, вскочил на плечо и стремительно скользнул на пол. Я облегченно вздохнул и неведомо чему улыбнулся…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЮРИЙ ПЕТРОВ
Никогда не думал, что судьба повернет так жестоко, отнимет самого дорогого человека, моего мальчика, сына, незабвенного Германа… Уж лучше бы я погиб где-нибудь на опасных космических тропах, а ему бы жить да жить…
Я собрал все, что только было можно, о последних часах жизни Германа. Записал рассказ Максима, его друга и дублера по аварийно-спасательной работе, на которую они отправились вместе, ни на секунду не задумываясь о возможных последствиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16