Принц бросил быстрый взгляд на Психею, она улыбнулась ему, и Аматус, воспрянув духом, обратился к лесорубам.
Начал он с того, что попытался внушить лесорубам, что те живут в Королевстве только потому, что у них есть король, но эта прелюдия ему самому тут же показалась дурацкой. Правда, Аматус отметил, что для Скеледруса первая фраза его речи прозвучала истинным откровением. Затем принц поведал собравшимся о землях, которых они никогда не видели, но могли никогда и не увидеть: о Загорье, о столице, о землях к югу от Железного озера, о Колокольном Побережье, о бескрайних пустынях на востоке и о Великих Северных Лесах, протянувшихся от Длинной Речной дороги до Железного озера. Принц постарался в красках описать, какими были эти края до нашествия Вальдо, а потом сообщил, что Вальдо захватил страну и разрушил столицу и что многим землям также грозит разорение.
Затем принц сказал о том, что скорее всего Вальдо почти наверняка двинет войска в эту сторону, потому что не такой он человек, этот Вальдо, чтобы забыть о землях, которые еще ему неподвластны. Принц ничего не обещал своим подданным, кроме крови, железа и огня, и ничего не предлагал, кроме жестокого выбора: пойти и найти все это или ждать, пока все это само их отыщет.
Когда Аматус закончил свою речь, все лесорубы, высоченного роста, с каменными мышцами, один за другим вышли вперед и дали принцу слово непременно прибыть на встречу И заверили Аматуса в том, что готовы ко всему, о чем он их попросит.
Принц разделил с лесорубами их скромную вечернюю трапезу, а они при этом ужасно стеснялись, но все же Аматусу удалось перекинулся парой слов с каждым.
К следующей стоянке пришлось добираться ночью, дабы воспользоваться попутным ветром. Ночь выдалась спокойная, и большая часть команды спала. Аматус и Психея долго не ложились, сидели на крыше кабинки, любовались звездами, луной и темной тенью лодки, скользившей по отражению небес.
Они долго молчали, а потом Аматус негромко проговорил:
— Только ты одна и осталась у меня.
— Верно.
— Знаешь, я бы с радостью остался получеловеком, лишь бы сберечь всех вас, и даже Мортис, хоть я ее и боялся, и даже Кособокого, который порой заставлял меня содрогаться от отвращения.
— Увы, выбирать тебе не приходится, принц Аматус. Никто из нас, знай он тому цену, не предпочел бы стать целым, но у нас нет иного выбора. Ты понимаешь, что станешь целым, когда уйду я…
— Физически целым — да. Но по Голиасу я тоскую даже теперь. И эта тоска — как незаживающая рана. Да и всех остальных мне недостает.
— И по мне ты тоже будешь тосковать. Это неизбежно, но так должно быть.
Дул ветер — не сильный, но ровный, и лодка рассекала сверкающие волны Озера Зимы почти бесшумно, только изредка еле слышно у борта плескала вода. Мимо проплывали величавые горные вершины, а дальше к северу возвышались заснеженные остроконечные пики, замыкавшие мир. Ясные звезды казались близкими. Аматус долго-долго, ни о чем не думая, наслаждался их светом и следил за тем, как опускается луна за западные горы.
Наконец он спросил у Психеи:
— Скажи, а кто-нибудь из вас знает о том, как вы уходите?
— Эту тайну каждый из нас уносит с собой, ваше высочество. Голиас умер при свете, побывав во мраке. Мортис умерла как тайна, которых была полна.
— А Кособокий?
— С отвращением и ненавистью, — холодно и равнодушно произнесла Психея.
Аматус снова долго сидел, слушал тихие всплески волн и шелест ветра, вдыхал влажный воздух, колыхавшийся над горным озером, спускавшийся с ледников и струившийся затем в долину Длинной реки. Было холодно, и лицо принца пощипывало.
— Люди Дика Громилы говорят, что его нашли с гирляндой из одуванчиков, которую ты сплела для него. Мне кажется, он любил тебя, или что-то вроде этого.
— Что-то вроде этого, — ворчливо отозвалась Психея. — Не все мы — твои друзья, принц. Ты уже знаешь: Мортис тебе другом не была. Голиас и я — пожалуй, да. А Кособокий… он был тебе не другом и не врагом. Он был тем, кем должен был быть.
Аматус вздохнул, но осмелился задать еще один вопрос:
— А ты можешь сказать мне, как уйдешь ты?
— Я была с вами много лет, ваше высочество. Когда меня не станет, вы станете целым.
С этими словами Психея встала и спустилась с кабинки вниз. Чуть погодя спустился и принц, лег, но еще долго не мог заснуть. Завтра ему предстояло говорить с лесорубами еще в трех лагерях, а на следующей день — в четырех, и только потом они должны были вернуться в крепость, к Палестрио.
В каждом поселке принца встречали одинаково. Люди готовы были подарить ему свою любовь и преданность. Не помни Аматус так ярко пылающий в огне пожарищ город и уничтоженное врагами за один-единственный день войско, на создание которого Седрик потратил столько лет, наверное, его сердце забилось бы радостнее и к нему вернулась бы надежда.
Скоро — а наверное, даже слишком скоро — Скеледрус и его команда уже вели небольшое суденышко обратно к прибрежной крепости, а когда лодка подплыла поближе, то все увидели, что над бастионом гордо реет знамя с изображением Руки и Книги.
— Странно, — нахмурился Аматус. — Этот флаг должен подниматься там, где находится нынешняя резиденция короля. Наверное, это означает, что мой отец погиб и что теперь я король, и именно поэтому над крепостью подняли флаг. Но все-таки им не следовало так поступать, пока об этом не станет известно наверняка.
— Ждите и смотрите, ваше высочество, — сказала Психея негромко.
Долго ждать принцу не пришлось. Лодка подплывала все ближе и ближе к берегу, и вскоре Аматус увидел, что его встречают вернувшиеся из своих странствий сэр Джон Слитгиз-зард и Каллиопа, а рядом с ними — Дик Громила и Сильвия, а еще командор Палестрио, а еще… кто-то еще…
Только ступив на берег, Аматус понял, что перед ним, весь в пороховых ожогах, с растрепанной бородой, стоит не кто иной, как Седрик. А когда Седрик обратился к нему «ваше величество», принц все понял. В сказках потом так и написали, потому что так оно и было: в тот миг, когда Аматус узнал, что стал королем, он заплакал.
Глава 3
ИСТОРИИ РАССКАЗАНЫ, СВЕДЕНИЯ ПОЛУЧЕНЫ, ПЛАНЫ СОСТАВЛЕНЫ
Почти весь день все только тем и занимались, что слушали рассказы друг друга, но про путешествие Аматуса мы уже рассказали. Странствие Седрика, по его словам, заключалось всего-навсего в том, что он переставлял ноги. По пути ему встречались заброшенные деревни и поля, потому он всегда находил себе пропитание и кров, так что пересказывать его путешествие нам нужды нет.
Да и сам Седрик, правду сказать, был необычайно краток.
— Безусловно, — отметил он, — совершать кражи со взломом и заниматься мародерством в моем возрасте — довольно-таки увлекательное занятие, но рассказывать об этом не очень интересно. Я шел. Я оглядывался. Набрал кое-каких припасов, когда понял, что деревни мне по пути больше не попадутся. А сюда я пришел, потому что знал, что именно сюда доставит вас сэр Джон.
Ну а если вам все же не терпится узнать о путешествии Седрика в подробностях, обратитесь к «Хроникам Королевства», только имейте в виду, что большинство летописцев обычно опускает этот эпизод, а если он и упоминается, то исключительно в связи с описанием социальных условий и экономической статистики тех времен.
Известие о гибели Кособокого опечалило Седрика больше, чем всех остальных. Может быть, причина крылась в том, что других Кособокий пугал своей угрюмой кровожадностью, а Седрику как раз это его качество казалось определяющим для человека, занимающего пост начальника стражи. Именно поэтому премьер-министр не обращал никакого внимания на физическое уродство Кособокого. Друзья с огромной грустью узнали о смерти герцога Вассанта. Особенно огорчилась Каллиопа — ведь герцог был ее первой любовью. Нечего и говорить о том, как все расстроились, узнав о гибели короля Бонифация. Осиротевший Аматус почти на полдня удалился в башню, выходившую на Озеро Зимы, и никто не осмелился подняться к нему и заговорить с ним о смерти отца.
Когда же отзвучали все рсссказы, остались сведения, которые принес Седрик. Покидая замок, премьер-министр прихватил из королевской библиотеки две толстенные книги: «Всякие пакости, знать о которых порой все-таки необходимо» и «Всякие пакости, о которых лучше не знать вовсе». Но гораздо важней этих книг оказался рассказ Седрика о том, что он видел собственными глазами, и те выводы, что он сделал на основании этих наблюдений.
— Я не так уж старался идти только днем, — объяснял Седрик. — Это верно, что по ночам всякой нечисти больше, но и бессмертные, и гоблины не настолько дисциплинированы, чтобы выставлять по ночам дозор или отправляться на разведку. Похоже, они даже не знали, что искать им нужно именно меня. Один из недостатков столь быстрого захвата города состоит в том, что потом не сразу разберешь, что на месте, а чего недостает. Словом, выпадали дни, когда я не спал, а просто лежал в кровати или сидел на стуле и думал… Но, несомненно, самое главное — то, что я понял в королевской библиотеке: когда убиваешь тех, что на одно лицо, остальные обретают силу, а когда убиваешь тех, что от них отличаются, они сразу становятся слабее.
Так вот… Во «Всяких пакостях…» написано о том, что подобное соединение душ происходит из-за злобных деяний разных злых колдунов в течение многих столетий. Тела таких воинов легко сотворить, а потом их души соединяют по две-три в одну. Если один из таких рукотворных людей погибает, его дух передается остальным, и они становятся сильнее. Но если убить одного из настоящих людей, которые питают рукотворных живым духом…
Аматус кивнул и поднял руку, чтобы ненадолго прервать Седрика:
— Я понял. Тогда они все слабеют, даже живые воины, потому что в целом духа у них становится меньше. И если бы удалось перебить всех настоящих, живых воинов…
— Я видел, как это происходит, — продолжил свой рассказ Седрик. — Рукотворные люди начинают качаться, спотыкаться. Они живые, но не более, чем туша только что заколотой свиньи на прилавке у мясника. — Седрик вздохнул. — Более того, я имел сомнительное удовольствие прочесть об этой процедуре в первоисточнике, то бишь в книге «Всякие пакости, о которых лучше не знать вовсе». Я выяснил, что как всякая черная магия такого сорта, эта также требует чудовищной расплаты — столь высокой, что, за нее вряд ли возьмется хоть один здравомыслящий человек. Для того чтобы обрести силы на сотворение этого злого колдовства, Валь-до должен был лишиться собственного сердца. Оно теперь не в его теле, а где-то еще. Если мы разыщем его сердце и уничтожим, его сила испарится, как роса на траве летним утром.
— Никогда не мог до конца уразуметь названия этой книженции, — проворчал сэр Джон Слитгиз-зард. — Она хранилась в библиотеке, и теперь получается, что мы почерпнули из нее весьма полезные сведения.
— Творить то, о чем написано в этой книге, дурно, — вмешался Аматус. — А тот, кто получает такие знания, может впасть в искушение и сотворить что-либо из того, о чем там написано. А если так, то, зная о таком, ты всегда в опасности. Вот живой пример: посудите сами, что эти знания сделали с Вальдо. И можно ли теперь, спрашивается, убить Вальдо обычным путем? А если мы изыщем способ уничтожить его, что станет с его войском?
— Ну… я бы сказал так: если отрубить ему голову, выколоть глаз да ткнуть в глазницу кинжалом поглубже — до самого мозга, или печень проткнуть — тут Вальдо и конец. Так скорее найдешь его сердце, а как найдешь — надо швырнуть его в огонь или пополам разрубить — что-нибудь в этом роде. Что касается его войска — что ж, видимо, уйдет сила, которая прежде управляла сотворенными воинами. Они превратятся в куски мяса, а живые воины, думаю, будут не на шутку потрясены случившимся. Так можно разделаться не меньше чем с третью врагов. А остальные… какой бы Вальдо ни был кровожадный, он все-таки должен оставить в живых довольно много подданных Королевства, чтобы было кому гнуть на него спину. А его повсюду ненавидят лютой ненавистью. Бессмертные и гоблины на нас и прежде, бывало, нападали. Позволю себе предположить, что к тому времени, когда Вальдо лишится своего войска, а с ним — возможности охранять логовища, где бессмертные прячутся днем, и входы в Царство Гоблинов, ваши подданные, ваше величество, быстренько перебьют всю нечисть одними вилами и рогатинами. Аматус кивнул:
— Скажи, Седрик, а каково настроение в Королевстве? Удалось ли тебе за время странствия его почувствовать? Готовы ли люди сражаться за свободу?
— Еще как готовы, и победили бы, если бы знали, как победить.
— Что ж, в таком случае они должны стать свидетелями хотя бы нескольких побед.
Дик Громила негромко кашлянул.
— Вы побывали у них дома и в лагерях, король Аматус и сэр Джон. И как вам кажется, что за бойцы получатся из наших северян?
— Молчаливые и упорные, на мой взгляд. Они привыкли обедать рядом с пушками и не снимая портупей, так что, думаю, стрелки из них выйдут преотличные. Но вот холодным оружием они вряд ли владеют в совершенстве — я имею в виду рыбаков, охотников и лесорубов, Дик. Я знаю, что твои разбойники в своем ремесле специалисты, но…
— Прошу прощения, ваше высо… то есть… ваше величество, — вмешался сэр Джон. — Похоже, вы не до конца вникли в суть дела. В свое время я заработал прозвище Джек-Твоя-Голова-с-Плеч не за то, что переворачивал мечом жареную картошку или рубил им куриные окорочка, а за то, что умел с его помощью делать кое-что другое, и притом недурственно. Что касается охотников, то они-то как раз стрелки превосходные, поскольку им, ваше величество, дробь приходится экономить. Не скажу, чтобы они были так уж хороши при стрельбе с близкого расстояния, но издалека не промахнутся и способны целое войско ухлопать.
— Золотые слова, — подхватил Дик Громила. — Так что, ежели вообразить, что нам придется встретиться с войском Вальдо днем, да вдобавок там, где побольше кустов да каменюк, за которыми попрятаться можно, да чтобы еще перебежать с места на место в случае чего, тогда…
— Вот-вот, — поддержал его Седрик. — И при этом стараться стрелять по живым воинам, пока одноликие не начнут падать и спотыкаться. А потом выпустить лесорубов с топорами и рыбаков с баграми… Я считаю, что это просто превосходная мысль. Но сможем ли мы вооружить и обеспечить провиантом войско в здешних краях?
— Сейчас у нас конец весны, — отозвался командор Палестрио. — Но это все равно, потому что в это время года мы так и так провизию с юга закупаем. В последнее время поставок не было, мы имеем только то, что запасено в кладовых с прошлого года. Снега в горах пока многовато, чтобы на газебо охотиться, а если и повезет пристрелить газебо, мяса у них сейчас — смех, да и только. С рыбой сейчас тоже не сезон — рыба пойдет, когда горные ручьи ото льда очистятся, а это через месяц, не раньше. Так что если Королевство в разрухе, то можно считать, что мы — на осадном положении. Станем сражаться и не победим — будем голодать, и не станем сражаться — все равно будем голодать. Только если сразимся и победим, есть надежда выжить.
В ходе дальнейшей дискуссии выяснилось, что под ружье удастся поставить не меньше тысячи человек.
— Но это ничто в сравнении со ста тысячами воинов Вальдо, ворвавшимися в столицу, — заметил Седрик. — Правда, тут надо учесть, что две трети вражеского войска при свете дня бессильно. А это значит, что в худшем случае нам придется сразиться с тридцатью пятью тысячами врагов. Пока я сюда добирался, мимо меня несколько раз проходили патрули, и, по моим подсчетам, на одного настоящего бойца у них приходится по пятьдесят рукотворных.
— Это в конных патрулях, — уточнил чей-то скрипучий старческий голос, послышавшийся откуда-то сверху. — В пехоте теперь на сто сотворенных один живой приходится, потому что на людей Вальдо — на живых людей — напала какая-то душевная хворь.
При звуке этого голоса все подняли головы и посмотрели вверх и, к превеликому изумлению, разглядели среди густых ветвей раскидистого дерева, под которым сидели, старика Эврипида, лучшего королевского разведчика.
— Долго же ты сюда добирался, — улыбнулся Седрик. — Ну и какой же ты разведчик после этого?
— По правде говоря, на редкость никудышный, — вздохнул Эврипид и, кряхтя, спустился с дерева. — Ведь заметь я все эти пакости в Загорье несколько месяцев назад, сидеть бы нам сейчас дома за бутылочкой отменного подогретого гравамена да любезно толковать про это. Но поздно все-таки лучше, чем никогда, по крайней мере чаще всего оно так бывает. — Он снова вздохнул и почесался. — А не мог бы никуда не годный разведчик поинтересоваться насчет кусочка бисквитика?
— Отчего же не мог? — ухмыльнулся Дик Громила. — Пусть поинтересуется, так получит полный обед. Ты только скажи, старина, как же тебе удалось обойти моих дозорных?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Начал он с того, что попытался внушить лесорубам, что те живут в Королевстве только потому, что у них есть король, но эта прелюдия ему самому тут же показалась дурацкой. Правда, Аматус отметил, что для Скеледруса первая фраза его речи прозвучала истинным откровением. Затем принц поведал собравшимся о землях, которых они никогда не видели, но могли никогда и не увидеть: о Загорье, о столице, о землях к югу от Железного озера, о Колокольном Побережье, о бескрайних пустынях на востоке и о Великих Северных Лесах, протянувшихся от Длинной Речной дороги до Железного озера. Принц постарался в красках описать, какими были эти края до нашествия Вальдо, а потом сообщил, что Вальдо захватил страну и разрушил столицу и что многим землям также грозит разорение.
Затем принц сказал о том, что скорее всего Вальдо почти наверняка двинет войска в эту сторону, потому что не такой он человек, этот Вальдо, чтобы забыть о землях, которые еще ему неподвластны. Принц ничего не обещал своим подданным, кроме крови, железа и огня, и ничего не предлагал, кроме жестокого выбора: пойти и найти все это или ждать, пока все это само их отыщет.
Когда Аматус закончил свою речь, все лесорубы, высоченного роста, с каменными мышцами, один за другим вышли вперед и дали принцу слово непременно прибыть на встречу И заверили Аматуса в том, что готовы ко всему, о чем он их попросит.
Принц разделил с лесорубами их скромную вечернюю трапезу, а они при этом ужасно стеснялись, но все же Аматусу удалось перекинулся парой слов с каждым.
К следующей стоянке пришлось добираться ночью, дабы воспользоваться попутным ветром. Ночь выдалась спокойная, и большая часть команды спала. Аматус и Психея долго не ложились, сидели на крыше кабинки, любовались звездами, луной и темной тенью лодки, скользившей по отражению небес.
Они долго молчали, а потом Аматус негромко проговорил:
— Только ты одна и осталась у меня.
— Верно.
— Знаешь, я бы с радостью остался получеловеком, лишь бы сберечь всех вас, и даже Мортис, хоть я ее и боялся, и даже Кособокого, который порой заставлял меня содрогаться от отвращения.
— Увы, выбирать тебе не приходится, принц Аматус. Никто из нас, знай он тому цену, не предпочел бы стать целым, но у нас нет иного выбора. Ты понимаешь, что станешь целым, когда уйду я…
— Физически целым — да. Но по Голиасу я тоскую даже теперь. И эта тоска — как незаживающая рана. Да и всех остальных мне недостает.
— И по мне ты тоже будешь тосковать. Это неизбежно, но так должно быть.
Дул ветер — не сильный, но ровный, и лодка рассекала сверкающие волны Озера Зимы почти бесшумно, только изредка еле слышно у борта плескала вода. Мимо проплывали величавые горные вершины, а дальше к северу возвышались заснеженные остроконечные пики, замыкавшие мир. Ясные звезды казались близкими. Аматус долго-долго, ни о чем не думая, наслаждался их светом и следил за тем, как опускается луна за западные горы.
Наконец он спросил у Психеи:
— Скажи, а кто-нибудь из вас знает о том, как вы уходите?
— Эту тайну каждый из нас уносит с собой, ваше высочество. Голиас умер при свете, побывав во мраке. Мортис умерла как тайна, которых была полна.
— А Кособокий?
— С отвращением и ненавистью, — холодно и равнодушно произнесла Психея.
Аматус снова долго сидел, слушал тихие всплески волн и шелест ветра, вдыхал влажный воздух, колыхавшийся над горным озером, спускавшийся с ледников и струившийся затем в долину Длинной реки. Было холодно, и лицо принца пощипывало.
— Люди Дика Громилы говорят, что его нашли с гирляндой из одуванчиков, которую ты сплела для него. Мне кажется, он любил тебя, или что-то вроде этого.
— Что-то вроде этого, — ворчливо отозвалась Психея. — Не все мы — твои друзья, принц. Ты уже знаешь: Мортис тебе другом не была. Голиас и я — пожалуй, да. А Кособокий… он был тебе не другом и не врагом. Он был тем, кем должен был быть.
Аматус вздохнул, но осмелился задать еще один вопрос:
— А ты можешь сказать мне, как уйдешь ты?
— Я была с вами много лет, ваше высочество. Когда меня не станет, вы станете целым.
С этими словами Психея встала и спустилась с кабинки вниз. Чуть погодя спустился и принц, лег, но еще долго не мог заснуть. Завтра ему предстояло говорить с лесорубами еще в трех лагерях, а на следующей день — в четырех, и только потом они должны были вернуться в крепость, к Палестрио.
В каждом поселке принца встречали одинаково. Люди готовы были подарить ему свою любовь и преданность. Не помни Аматус так ярко пылающий в огне пожарищ город и уничтоженное врагами за один-единственный день войско, на создание которого Седрик потратил столько лет, наверное, его сердце забилось бы радостнее и к нему вернулась бы надежда.
Скоро — а наверное, даже слишком скоро — Скеледрус и его команда уже вели небольшое суденышко обратно к прибрежной крепости, а когда лодка подплыла поближе, то все увидели, что над бастионом гордо реет знамя с изображением Руки и Книги.
— Странно, — нахмурился Аматус. — Этот флаг должен подниматься там, где находится нынешняя резиденция короля. Наверное, это означает, что мой отец погиб и что теперь я король, и именно поэтому над крепостью подняли флаг. Но все-таки им не следовало так поступать, пока об этом не станет известно наверняка.
— Ждите и смотрите, ваше высочество, — сказала Психея негромко.
Долго ждать принцу не пришлось. Лодка подплывала все ближе и ближе к берегу, и вскоре Аматус увидел, что его встречают вернувшиеся из своих странствий сэр Джон Слитгиз-зард и Каллиопа, а рядом с ними — Дик Громила и Сильвия, а еще командор Палестрио, а еще… кто-то еще…
Только ступив на берег, Аматус понял, что перед ним, весь в пороховых ожогах, с растрепанной бородой, стоит не кто иной, как Седрик. А когда Седрик обратился к нему «ваше величество», принц все понял. В сказках потом так и написали, потому что так оно и было: в тот миг, когда Аматус узнал, что стал королем, он заплакал.
Глава 3
ИСТОРИИ РАССКАЗАНЫ, СВЕДЕНИЯ ПОЛУЧЕНЫ, ПЛАНЫ СОСТАВЛЕНЫ
Почти весь день все только тем и занимались, что слушали рассказы друг друга, но про путешествие Аматуса мы уже рассказали. Странствие Седрика, по его словам, заключалось всего-навсего в том, что он переставлял ноги. По пути ему встречались заброшенные деревни и поля, потому он всегда находил себе пропитание и кров, так что пересказывать его путешествие нам нужды нет.
Да и сам Седрик, правду сказать, был необычайно краток.
— Безусловно, — отметил он, — совершать кражи со взломом и заниматься мародерством в моем возрасте — довольно-таки увлекательное занятие, но рассказывать об этом не очень интересно. Я шел. Я оглядывался. Набрал кое-каких припасов, когда понял, что деревни мне по пути больше не попадутся. А сюда я пришел, потому что знал, что именно сюда доставит вас сэр Джон.
Ну а если вам все же не терпится узнать о путешествии Седрика в подробностях, обратитесь к «Хроникам Королевства», только имейте в виду, что большинство летописцев обычно опускает этот эпизод, а если он и упоминается, то исключительно в связи с описанием социальных условий и экономической статистики тех времен.
Известие о гибели Кособокого опечалило Седрика больше, чем всех остальных. Может быть, причина крылась в том, что других Кособокий пугал своей угрюмой кровожадностью, а Седрику как раз это его качество казалось определяющим для человека, занимающего пост начальника стражи. Именно поэтому премьер-министр не обращал никакого внимания на физическое уродство Кособокого. Друзья с огромной грустью узнали о смерти герцога Вассанта. Особенно огорчилась Каллиопа — ведь герцог был ее первой любовью. Нечего и говорить о том, как все расстроились, узнав о гибели короля Бонифация. Осиротевший Аматус почти на полдня удалился в башню, выходившую на Озеро Зимы, и никто не осмелился подняться к нему и заговорить с ним о смерти отца.
Когда же отзвучали все рсссказы, остались сведения, которые принес Седрик. Покидая замок, премьер-министр прихватил из королевской библиотеки две толстенные книги: «Всякие пакости, знать о которых порой все-таки необходимо» и «Всякие пакости, о которых лучше не знать вовсе». Но гораздо важней этих книг оказался рассказ Седрика о том, что он видел собственными глазами, и те выводы, что он сделал на основании этих наблюдений.
— Я не так уж старался идти только днем, — объяснял Седрик. — Это верно, что по ночам всякой нечисти больше, но и бессмертные, и гоблины не настолько дисциплинированы, чтобы выставлять по ночам дозор или отправляться на разведку. Похоже, они даже не знали, что искать им нужно именно меня. Один из недостатков столь быстрого захвата города состоит в том, что потом не сразу разберешь, что на месте, а чего недостает. Словом, выпадали дни, когда я не спал, а просто лежал в кровати или сидел на стуле и думал… Но, несомненно, самое главное — то, что я понял в королевской библиотеке: когда убиваешь тех, что на одно лицо, остальные обретают силу, а когда убиваешь тех, что от них отличаются, они сразу становятся слабее.
Так вот… Во «Всяких пакостях…» написано о том, что подобное соединение душ происходит из-за злобных деяний разных злых колдунов в течение многих столетий. Тела таких воинов легко сотворить, а потом их души соединяют по две-три в одну. Если один из таких рукотворных людей погибает, его дух передается остальным, и они становятся сильнее. Но если убить одного из настоящих людей, которые питают рукотворных живым духом…
Аматус кивнул и поднял руку, чтобы ненадолго прервать Седрика:
— Я понял. Тогда они все слабеют, даже живые воины, потому что в целом духа у них становится меньше. И если бы удалось перебить всех настоящих, живых воинов…
— Я видел, как это происходит, — продолжил свой рассказ Седрик. — Рукотворные люди начинают качаться, спотыкаться. Они живые, но не более, чем туша только что заколотой свиньи на прилавке у мясника. — Седрик вздохнул. — Более того, я имел сомнительное удовольствие прочесть об этой процедуре в первоисточнике, то бишь в книге «Всякие пакости, о которых лучше не знать вовсе». Я выяснил, что как всякая черная магия такого сорта, эта также требует чудовищной расплаты — столь высокой, что, за нее вряд ли возьмется хоть один здравомыслящий человек. Для того чтобы обрести силы на сотворение этого злого колдовства, Валь-до должен был лишиться собственного сердца. Оно теперь не в его теле, а где-то еще. Если мы разыщем его сердце и уничтожим, его сила испарится, как роса на траве летним утром.
— Никогда не мог до конца уразуметь названия этой книженции, — проворчал сэр Джон Слитгиз-зард. — Она хранилась в библиотеке, и теперь получается, что мы почерпнули из нее весьма полезные сведения.
— Творить то, о чем написано в этой книге, дурно, — вмешался Аматус. — А тот, кто получает такие знания, может впасть в искушение и сотворить что-либо из того, о чем там написано. А если так, то, зная о таком, ты всегда в опасности. Вот живой пример: посудите сами, что эти знания сделали с Вальдо. И можно ли теперь, спрашивается, убить Вальдо обычным путем? А если мы изыщем способ уничтожить его, что станет с его войском?
— Ну… я бы сказал так: если отрубить ему голову, выколоть глаз да ткнуть в глазницу кинжалом поглубже — до самого мозга, или печень проткнуть — тут Вальдо и конец. Так скорее найдешь его сердце, а как найдешь — надо швырнуть его в огонь или пополам разрубить — что-нибудь в этом роде. Что касается его войска — что ж, видимо, уйдет сила, которая прежде управляла сотворенными воинами. Они превратятся в куски мяса, а живые воины, думаю, будут не на шутку потрясены случившимся. Так можно разделаться не меньше чем с третью врагов. А остальные… какой бы Вальдо ни был кровожадный, он все-таки должен оставить в живых довольно много подданных Королевства, чтобы было кому гнуть на него спину. А его повсюду ненавидят лютой ненавистью. Бессмертные и гоблины на нас и прежде, бывало, нападали. Позволю себе предположить, что к тому времени, когда Вальдо лишится своего войска, а с ним — возможности охранять логовища, где бессмертные прячутся днем, и входы в Царство Гоблинов, ваши подданные, ваше величество, быстренько перебьют всю нечисть одними вилами и рогатинами. Аматус кивнул:
— Скажи, Седрик, а каково настроение в Королевстве? Удалось ли тебе за время странствия его почувствовать? Готовы ли люди сражаться за свободу?
— Еще как готовы, и победили бы, если бы знали, как победить.
— Что ж, в таком случае они должны стать свидетелями хотя бы нескольких побед.
Дик Громила негромко кашлянул.
— Вы побывали у них дома и в лагерях, король Аматус и сэр Джон. И как вам кажется, что за бойцы получатся из наших северян?
— Молчаливые и упорные, на мой взгляд. Они привыкли обедать рядом с пушками и не снимая портупей, так что, думаю, стрелки из них выйдут преотличные. Но вот холодным оружием они вряд ли владеют в совершенстве — я имею в виду рыбаков, охотников и лесорубов, Дик. Я знаю, что твои разбойники в своем ремесле специалисты, но…
— Прошу прощения, ваше высо… то есть… ваше величество, — вмешался сэр Джон. — Похоже, вы не до конца вникли в суть дела. В свое время я заработал прозвище Джек-Твоя-Голова-с-Плеч не за то, что переворачивал мечом жареную картошку или рубил им куриные окорочка, а за то, что умел с его помощью делать кое-что другое, и притом недурственно. Что касается охотников, то они-то как раз стрелки превосходные, поскольку им, ваше величество, дробь приходится экономить. Не скажу, чтобы они были так уж хороши при стрельбе с близкого расстояния, но издалека не промахнутся и способны целое войско ухлопать.
— Золотые слова, — подхватил Дик Громила. — Так что, ежели вообразить, что нам придется встретиться с войском Вальдо днем, да вдобавок там, где побольше кустов да каменюк, за которыми попрятаться можно, да чтобы еще перебежать с места на место в случае чего, тогда…
— Вот-вот, — поддержал его Седрик. — И при этом стараться стрелять по живым воинам, пока одноликие не начнут падать и спотыкаться. А потом выпустить лесорубов с топорами и рыбаков с баграми… Я считаю, что это просто превосходная мысль. Но сможем ли мы вооружить и обеспечить провиантом войско в здешних краях?
— Сейчас у нас конец весны, — отозвался командор Палестрио. — Но это все равно, потому что в это время года мы так и так провизию с юга закупаем. В последнее время поставок не было, мы имеем только то, что запасено в кладовых с прошлого года. Снега в горах пока многовато, чтобы на газебо охотиться, а если и повезет пристрелить газебо, мяса у них сейчас — смех, да и только. С рыбой сейчас тоже не сезон — рыба пойдет, когда горные ручьи ото льда очистятся, а это через месяц, не раньше. Так что если Королевство в разрухе, то можно считать, что мы — на осадном положении. Станем сражаться и не победим — будем голодать, и не станем сражаться — все равно будем голодать. Только если сразимся и победим, есть надежда выжить.
В ходе дальнейшей дискуссии выяснилось, что под ружье удастся поставить не меньше тысячи человек.
— Но это ничто в сравнении со ста тысячами воинов Вальдо, ворвавшимися в столицу, — заметил Седрик. — Правда, тут надо учесть, что две трети вражеского войска при свете дня бессильно. А это значит, что в худшем случае нам придется сразиться с тридцатью пятью тысячами врагов. Пока я сюда добирался, мимо меня несколько раз проходили патрули, и, по моим подсчетам, на одного настоящего бойца у них приходится по пятьдесят рукотворных.
— Это в конных патрулях, — уточнил чей-то скрипучий старческий голос, послышавшийся откуда-то сверху. — В пехоте теперь на сто сотворенных один живой приходится, потому что на людей Вальдо — на живых людей — напала какая-то душевная хворь.
При звуке этого голоса все подняли головы и посмотрели вверх и, к превеликому изумлению, разглядели среди густых ветвей раскидистого дерева, под которым сидели, старика Эврипида, лучшего королевского разведчика.
— Долго же ты сюда добирался, — улыбнулся Седрик. — Ну и какой же ты разведчик после этого?
— По правде говоря, на редкость никудышный, — вздохнул Эврипид и, кряхтя, спустился с дерева. — Ведь заметь я все эти пакости в Загорье несколько месяцев назад, сидеть бы нам сейчас дома за бутылочкой отменного подогретого гравамена да любезно толковать про это. Но поздно все-таки лучше, чем никогда, по крайней мере чаще всего оно так бывает. — Он снова вздохнул и почесался. — А не мог бы никуда не годный разведчик поинтересоваться насчет кусочка бисквитика?
— Отчего же не мог? — ухмыльнулся Дик Громила. — Пусть поинтересуется, так получит полный обед. Ты только скажи, старина, как же тебе удалось обойти моих дозорных?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35