Зэковская работа. Если хочешь - возьми.
Его предложение не было лишено оснований. Я по-прежнему допоздна работал в газете, и возвращаться домой приходилось темными, опасными переулками.
- Покажи, - поразмыслив, попросил я.
Что это был за нож! Не думаю, что над ним трудилось доброе существо, но существо это было исполнено мастерства и вдохновения - мрачного вдохновения. Нож был тяжелым, с массивной, отделанной рельефной гравировкой, рукояткой. Она словно сама просилась в руку, и большой палец ложился в аккурат на кнопку. Сверкающее хищное лезвие было чуть изогнуто в конце; сверху донизу проходил желобок - "для стока крови", пояснил друг. Я держал в руке орудие убийства, "пронзания живой плоти", как сказал однажды Халид.
- Ты сам его почему не носишь? - спросил я, удивляясь подарку.
- Не нравится он мне, - поморщился друг. - Да и зачем - я целый день дома сижу.
- А мне почему предложил?
Друг пожал плечами.
- Не знаю. Пригодится, - и больше я не смог вытянуть из него ни слова.
Поначалу я опасался брать нож с собой, но затем, едва увернувшись от одной разбитной компании, уверенно положил в карман куртки. "Пусть будет, решил я.
- Так оно надежнее".
Этот нож пугал меня. Я чувствовал в нем живую, злобную силу, которая предательски согревала ладонь. Одна мысль о том, что нож имеет свою миссию и исподволь подталкивает меня к ее исполнению, наполняла сердце холодом. Я слишком явно слышал ЗОВ, сродни тому, который почувствовал когда-то в цветущей долине бардо. Через некоторое время зов утих, вернее, я перестал ощущать его, занявшись другими делами.
Я раздумывал, что делать со своей жизнью. Тара привлекала и отталкивала одновременно, как бездна, в которую хочется прыгнуть без оглядки; жену я просто любил - тепло, по-домашнему, как любят плюшевого мишку или старые, навевающие воспоминания тапочки. Как быть? Я спрашивал совета у друга, но тот пожимал плечами. Пространство... Как сформировать это пространство? Я вспоминал, до чего хорошо и покойно было с Халидом, как уверенно вел он меня своими тропами - теперь, столкнувшись с реальной проблемой, я любил его трепетно и нежно.
Я остался один - один на всем белом свете со своими неразрешимыми вопросами. Я остался один - и вдруг вспомнил... Мы тогда практиковали "врастание".
- Ты приходишь в этот мир один и уходишь один, - говорил Халид. - Никто не составит тебе компанию в могилу. Почему ты так боишься одиночества? Посмотри вокруг: люди пользуются другими, как инвалиды - костылями и думают, что это и есть любовь, забота. Отбрось костыли - и человек упадет, потому что никто не научил его стоять на своих двоих! И эти несчастные требуют от своих костылей исправной службы, а отказ считают подлостью, предательством. Вот ты, например,
- ты ушел из дому, и твоя мама почувствовала, что ее жизнь кончена, не так ли?
Она убеждена, что отдала тебе все: любовь, нежность, заботу, а ты наплевал на нее. Да, она отдала все лучшее - тебе, а теперь хочет, чтобы ты был ею - той, которой она когда-то не стала. Нет тебя - нет ее! Вот в чем весь фокус.
Этот фрагмент всплыл в памяти совершенно неожиданно. Боже, сколько же я забыл! И снова вспомнился Халид - неизвестный Халид:
- Все, что я говорю, я говорю не тебе, а твоим клеткам. Ухо улавливает любой звук, но ум отсеивает все то, что ему не по зубам. Информация уходит вглубь. В свое время она вернется, Карлитос. Надеюсь, ты не будешь стенографировать вслед за мной?
Я понял, я понял, я понял!! Все о пространстве, все о ритме, все о своих чувствах. Я бросился к телефону и позвонил жене:
- Нам надо поговорить!
- О чем? - безразлично спросила она.
- Обо всем, - и мы договорились о встрече. Поздно вечером - раньше она не могла. В нашем любимом пустынном парке.
В ожидании я бродил по аллеям - сейчас, когда я пишу эти строки, подмывает накропать какую-нибудь пошлую сцену, но не поднимается рука. Она появилась внезапно - легкая, бесшумная и удивительно похожая на Тару. От неожиданности я икнул. Мы сидели, затем долго в молчании шелестели опавшей листвой. Фонари подсвечивали осень рыжеватым, спокойным светом, и на душе становилось легко и прозрачно. Я не находил слов, чтобы начать разговор, а она не торопилась с вопросами.
Внезапно в конце аалеи появились двое и направились прямо к нам. Сердце неприятно екнуло, я весь сжался, предчувствуя беду. Один, низкорослый крепыш, попыхивал сигареткой, другой, повыше и пошире в плечах, шел вразвалку и размахивал руками. Дойдя до нашей скамейки, они остановились.
- Сидим? - развязно спросил низкорослый. - А час-то поздний.
Мы промолчали.
- Хорошенькая, - бросил низкорослый приятелю. - Скажи?
- Ха, - ответил тот, - еще бы. Пойдемте, барышня, прогуляемся, - и он бесцеремонно ухватил жену за локоть. Она дернулась, но хватка у парня была что надо.
- А ты, писюн, сиди! - бросил низкорослый мне и ласково положил руку на плечо.
Я оцепенел, как будто снова вернулся "страх опоссума". Жена в ужасе переводила взгляд с них на меня. Нужно было действовать, но я замер в страхе.
Высокий резко дернул мою спутницу за руку, вынудив встать.
- Пошли-пошли, девочка. Поздно уже, - ухмыляясь, произнес он. - Того и гляди, хулиганы пристанут. А мы ж порядочные парни, да Серый? - он подмигнул низкорослому и бросил мне: - Сиди, чмошник. Рыпнешься - пеняй на себя.
Они начали удаляться, и с каждым шагом тело цепенело все больше. Я чувствовал, как рушится моя жизнь, но сделать ничего не мог. Парочка двигалась по направлению к кустарнику. Я попытался встать, но низкорослый, оскалившись, достал из кармана отточенный скальпель и легонько полоснул мне по курке.
- Сидеть! Ты не понял? - и с оттяжкой ударил меня по лицу. Слезы брызнули из глаз.
И в этот момент я почувствовал зов. Он шел из правого кармана куртки оттуда, где лежал злобный, безжалостный, жаждущий крови нож. Какая-то волна заставила меня вскочить. Низкорослый тупо уставился на меня:
- Ох...л пацан! Пеняй на себя.
Но он не успел договорить. Нож вылетел из кармана куртки и исчез в животе низкорослого. С ужасом наблюдал он, как кровавое пятно расплывается по футболке, а затем грузно, по-неживому осел на землю. Я смотрел на свою руку, залитую кровью человека. Бурое пятно расползалось по асфальту. Из кустов выскользнул Серега и остолбенел, переводя взгляд то на меня, то на хрипевшего приятеля.
- Пац-цан... - губы его тряслись. - Ты че, ты че, пацан?
Я молча развернулся к нему; в свете фонаря кровь на лезвии выглядела призрачной, как в фильме про вампиров. Попробовав крови, нож уже не мог остановиться.
- Стоять, - беспомощно пролепетал человек, который еще минуту назад собирался изнасиловать мою жену. - Не надо, ты че?
Я знал, что убью его, убью, как бешеную собаку. Похоже, теперь им овладел "страх опоссума": он не шевелился, а только повторял: "Ты че, ты че..." Нож знал свое дело: изощренно, хитро, до тонкостей. Он наметил место, где пульсировала сонная артерия. Этот звук, трепет крови в человеческом теле, теле жертвы, чуяла каждая моя клетка, и шептала: "убей!"
- Не смей!! - раздался немыслимый по силе и громкости женский голос, это был голос Тары, Рама, Халида, это кричал Джамшед, мастер Ножа, странствующий воин. Это кричала Вселенная - это был голос моей жены...
Нож мгновенно утратил свою силу и выскольнул из пальцев. Она стояла, растрепанная, страшная, с округлившимися глазами и кричала, выла: "Не смей!" Я не посмел...
- Он... Он успел?.. - прошептал я, понимая, что от ее ответа зависит все.
- Нет, - выдавила она и бросилась мне на шею. Она... Мир разрушался на моих глазах. Я стоял один перед разверстым ужасом его, перед жуткой его красотой.
...И та, что в мире женщин всех моложе, Та, мать, его целуя, говорит, Что смерти нет, Что смерти быть не может...
И она целовала меня, и ее слезы смешивались с жертвенной кровью, и нелепый свидетель этого упоения, оторопелый, стоял, как в церкви, не в силах вымолвить и слова.
ГЛАВА 9. О ТОМ, ЧТО БЫЛО ПОТОМ...
...рассказывать не буду. Если без подробностей, этот человек остался жив. Как сказал врач, достаточно было одного миллиметра... Нож изъяли, и слава Богу.
Надеюсь, он никому не причинит вреда. Началось следствие, но меня выпустили под подписку. "Висел" срок за ношение холодного оружия (я бы добавил, такого оружия). Серега, свидетель, рассказал все как было. Началась отвратительная пора
- конец осени, время изматывающих дождей и липкой, чавкающей грязи. Потянулись дни ожидания.
Однажды на пороге райотдела я столкнулся с Рамом.
- Что Вы здесь делаете? - спросил изумленно. Рам отвел меня в сторонку и усадил под высоким, развесистым деревом. По-моему, это был клен.
- Надеюсь, теперь ты будешь называть меня Свами, - удовлетворенно изрек он. - Ты свободен.
- Как?
- Да вот так. Напрасно ты не верил в мой "Дом Чая". Его действительно посещают важные люди. И они доверяют мне.
- Что же ты им сказал?
- Это тебя не касается. Теперь зайди, подпиши бумажки и - катись на все четыре стороны, - и Рам, Свами Рам презабавно надул щеки и выдал жабью трель.
Но дома меня ждал еще один сюрприз: моя жена - она преспокойно пила чай с Халидом! Мэтр демонстрировал ей гимнастику для глаз.
- О, сиделец! - воскликнул Халид, разводя руки. - На зоне коцал, пять булок схавал, крест на пузе! - и откуда мог взяться такой арсенал блатной лексики.
Халид стиснул меня в объятиях, и я, уже никого не стесняясь, дал волю слезам.
Жена смеялась и гладила меня по головке, как маленького. Халид продолжал ерничать:
- Вай-вай, панымаешь! Скупой мужской слеза катился по нэму! Вах! По путям хадыл, просветление обрел. Зачэм плачешь, да?
Какие же они были хорошие, светлые!
- Ты знаешь, где меня нашел Свами? - усмехнулся Халид. - В Пешаваре, на том самом рынке! Сам нагрузил работой, сам же и выдернул. Как на грех, там подвернулась такая красотка, - и он подмигнул жене.
- Что ты делал в Пешаваре? - недоуменно спросил я.
- Много будешь знать, - строго сказал Халид, - ничему не научишься. Или научишься, но не тому. Пошли гулять!
Мы втроем бродили по серым, прозябшим улицам и не замечали ни моросящего дождя, ни ветра. Халид закурил, и вслед за ним я.
- Уддияна - это место, где мы все встретимся снова, - с легкой печалью произнес он. - Ее уже нет на карте, но она всегда с нами, с теми, кто идет по пути Искусства. Я солгал тебе, когда говорил, что на пути Искусства существуют разные дороги. Пути нет, но есть жизнь. Есть Искусство жить. Я счастлив, что вы,
- он поглядел на нас по очереди, - что вы вместе, и ты - господин своих решений.
- Расскажите немного об Уддияне, - попросила жена. - Вы так интересно начали
- этот балбес пришел совсем не вовремя.
Ее глаза светились радостью и теплом - теплом плюшевого мишки, теплом Той, которая сберегла учение Падмасамбхавы, Той, которая непостижимо взирает на нас с небес. небес.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12