— Кто ты, эй, несчастный?Голос был детский, и Аламазон горделиво представился, словно его должны были знать во всем Юлдузстане.— Смотрите на него! Сам в темнице, а нос — на небе! — снова заговорил тот же мальчишеский голос. — А ну-ка иди сюда. Мне как раз нужно вытереть ноги. Этим хочу сказать, что мы тебе покажем.— Сначала я вытру свои ноги, — упрямо и спокойно ответил Аламазон. — Теперь кроме глаз он увидел и зубы — они сверкали в темноте, мальчик смеялся.— Он еще сопротивляется! Если не умеешь приземляться, зачем нужно было летать?В темнице стало шумно. Привыкнув к темноте, Аламазон увидел, что здесь находятся еще трое невольников. Несмотря на то, что воздух был спертый и душный и кроме соломы на каменном полу ничего не было, держались они бодро. Старший мальчик, который разговаривал с Аламазоном, подошел к нему:— Ну-ка, давай поборемся — кто сильнее? Я здесь старший, и ты должен это признать.— Сначала поборемся, — хладнокровно ответил Аламазон. — И я покажу тебе, на что способен мушкетер из Таштака!Спустя некоторое время противник его лежал на лопатках. Потом он встал, отряхнулся.— Ладно, признаю твое первенство! Где это ты так научился?— Расскажу потом, — Аламазон помолчал. Надо присмотреться к ребятам, понять, кто они такие. И он сразу начал это выяснять. — Лучше давай сперва познакомимся!Ребята согласились охотно. Выяснилось, что старшего из них, который боролся с Аламазоном, зовут Ушастик — за уши, которые у него действительно велики. Двух остальных — Тапочка и например. А вообще все это не имена, а прозвища, потому что все трое — сироты, бездомные музыканты, которые зарабатывали тем, что играли на свадьбах. Жили они все вместе в брошенной хижине, все, что зарабатывали, делили меж собой. Однажды не выдержали строгого запрета и стали купаться в сас. Тутто их и накрыли вездесущие сыщики.— И таких тут было много раньше, если хотелось плюнуть, надо было встать, — закончил Ушастый. — Но все они — кто получил положенное ему количество плетей и ушел, кто раскаялся. Раскаяться, вообще-то, должны были все, и в знак раскаяния поцеловать ногу Грязнуле Первому. Мы это делать отказались, вот почему нас и не выпускают из этой дыры.Смелость и упрямство мальчишек понравились Аламазону. «С такими не пропадешь», — подумал ок. Особенно понравился ему маленький Например — быстрый, ловкий, словно зверек, он всегда улыбался и сыпал острыми словечками, то и дело к месту и не к месту вставляя свое «Например», отчего и получил это прозвище. От сырости он прихворнул, теперь сильно кашлял, но не терял бодрости и не сетовал на упрямство друзей, из-за которых он сидел здесь.Тапочка, хотя больше молчал в своем углу и не ввязывался в разговоры, был по натуре отважным и прямым и никогда не хитрил. У него была одна особенность — он умел так тихо ходить, что почти невозможно было услышать его шаги, словно ноги его были обуты в бархатные мягкие тапочки. Оттого его так и прозвали — «Тапочка».Прошло два дня. Ребята совсем подружились. Друзья рассказывали Аламазону о своей жизни и занятиях. Они даже умудрились тихонько, чтобы не слышали стражники, пропеть ему несколько песен, которые особенно охотно распевали в Юядузстане. Обидно было думать, что такой талантливый и трудолюбивый народ вынужден терпеть лишения, подчиняться глупому и избалованному тирану. И Аламазон без конца размышлял, как приступить к делу, с чего начать?«В первую очередь надо посрамить Грязнулю Первого», — звучали в его ушах слова Хумо Хартума. Но как это сделать?— Надо выбраться отсюда, — сказал он на следующее утро. — Любыми путями, но выбраться.— Думаешь, до тебя это не пытались сделать? — спросил Ушастик.— А если даже сбежим, куда пойдем отсюда? — подал голос Тапочка. — Везде сыщики. Нас мигом поймают!— Да, если будем стоять, открыв рот! — быстро заговорил Например. — А если подумаем, например, то можно и найти. Вон хотя бы тот подземный лаз! Колодец Уракудук помните, например?— Браво, Напримерчик! Этим хочу сказать, что ты молодец! — закричал Ушастик.— Тише! — одернул их Аламазон. — Стражники услышат, и все наши планы провалятся!— Правда! Тише едешь — дальше будешь. Этим хочу сказать, что переждать какое-то время в колодце стоит, сказал Ушастик.Как-то, когда бродячие музыканты возвращались со свадьбы темным вечером, Тапочка одной ногой провалился в какую-то яму. Утром они обследовали ее. Это оказался древний колодец-лаз, ведущий куда-то в подземелье. Они исследовали довольно большой отрезок этого лаза, обнаружили там место, где могли прятаться люди. Обнаружили, поиграли немного и совсем забыли об этом. Правда, на всякий случай, когда уходили, завалили вход каменной глыбой.— Тогда чего же нам ждать? — обратился ко всем Аламазон. — Пока нас за уши выволокут отсюда и заставят целовать ноги? Или проткнут копьями?— Да, но ногами не выкопаешь проход! — возразил Ушастик.— А если нам встать на плечи друг другу? — подал идею Аламазон.— Как это, например? — не понял Например.— Ну, вот самый большой из нас — Ушастик — встанет покрепче и будет держаться за стену. Потом Тапочка встанет на его плечи, а я на него.— А почему это ты должен стать на мои плечи? — подозрительно спросил Тапочка.— Ну, пусть будет наоборот! — рассмеялся Аламазон. — Ты встань на мои. Но помни: чем ты выше заберешься, тем больнее ударишься, когда будешь падать. А падать мы будем не раз, потому что ведь не учились этому!Он строил план побега не на пустом месте. Еще когда стражники подвели его к люку, он заметил, что на нем не видно никаких замков, а лестница-канат была привязана к краю люка. К тому же зиндан был построен, вероятно, в последнее время, когда приходилось сажать многих «преступников» одновременно, и он не был слишком глубоким. Поэтому, если три человека смогут вскарабкаться друг на друга, то один из них, вероятно, сможет дотянуться до каната. А там уже проще — подняться вверх, дождаться, пока стражники отвлекутся или же самим отвлечь чем-нибудь их внимание, и потихоньку выбираться.Мальчики, сев в кружок, чтобы их не подслушали сверху, еще раз обсудили план действий.Да, приятно смотреть на акробатов, сидя на земле или траве, но самому, да еще не имея никаких навыков, выделывать такие трюки оказалось довольно сложно. Ине только сложно, но и больно. Ведь едва они, кое-как держась за стену, вставали друг на друга и пробовали сделать хоть шаг в сторону, как тут же разлетались в разные стороны и с грохотом летели вниз. Раз за разом наши акробаты пытались дотянуться до канатной лестницы, но безуспешно. И только к вечеру они кое-как научились держаться друг на друге. Далось это нелегко — на каждом были царапины и кровоподтеки, одежда их была мокрой от пота. После каждой попытки они теперь отдыхали, без сил лежа на влажной, скользкой соломе — измученные, удрученные неудачей.— Ставлю на пари свое ухо — еще немного, и мы будем на свободе! — несмотря на усталость, Аламазон пытался шуткой подбодрить своих новых друзей. — Мы выйдем на свободу, мои пехотинцы!Глядя на них, усталых, подавленных, никто бы не смог вообразить, что спустя некоторое время о них будет говорить вся подземная страна! ОПАСНЫЕ ПРОТИВНИКИ ДУТАРИ Когда Ишмат услышал о том, что во дворце будет большое празднество в честь того, что мать падишаха Мастан-ханум почувствовала себя лучше(в последнее время она сильно кашляла), он очень обрадовался: дворцовый повар еще в прошлый раз обещал сделать великолепные шашлыки из перепелки, и сегодня, конечно, это лакомое блюдо будет на столе.Радостный, вошел он в покои к Грязнуле Первому и, заняв, как обычно, место на краешке ковра, сидел, думая о предстоящем угощении. Потом задумался о своем положении во дворце. Ну хорошо, владыка сейчас благоволит к нему, а дальше? У него нет способностей, он не умеет петь и танцевать. А ведь нужно чем-то выделиться. Аламазон в темнице, и, если с ним что-нибудь случится, он, Ишмат, останется здесь в полной власти Грязнули Первого.Неожиданно ему в голову пришла удачная мысль, и он обратился к своему новому хозяину:—Пресветлый падишах, а что если я сегодня прочту на праздник свое стихотворение?— А ты умеешь рифмовать? — изумился тот.— Попробую, — скромно потупил глаза Ишмат.— Если так, то научи и меня этому, мой толстяк.— Хорошо, я буду рад услужить вам хоть чем-нибудь, — ответил Ишмат радостно.Падишах тут же приказал удалить всех из зала и, оставив только нескольких стражников, вместе с Ишматом уселся за маленький резной столик. Правда, им пришлось задержаться — калам и бумагу искали по всему дворцу, ибо Грязнуля Первый не слишком обременял себя письменными упражнениями и вообще каким бы то ни было общением с пером и бумагой. Наконец все было подготовлено.— Ну! — скомандовал Грязнуля Первый.— Пишите! — и Ишмат поднял глаза к потолку. — Я сейчас начну диктовать.Спустя некоторое время стихотворение, хотя и очень неумелое, было написано. Владыка был в восторге:— Я прочитаю его сегодня на пиру и тем опозорю Дутари! А то он все просит и просит новых милостей, заявляя, что талант — большая редкость. А себе ты пиши сам, Но смотри, твои стихи должны быть хуже моих, иначе…— Конечно, владыка! — согнулся в низком поклоне Ишмат.Он уже начал постигать науку лести и говорить то, что нужно повелителю. «А вдруг, — думал Ишмат, — мне удастся завоевать его доверие, и я смогу добиться, чтобы моего друга Аламазона выпустили?»Как ни хорошо жилось Ишмату во дворце, он не мог забыть времени, когда они с Аламазоном были вольными и свободными ребятами родного кишлака и могли делать все, что вздумается. Он жил надеждой на то, что все изменится. И вместе с тем Ишмат растолстел еще больше: сказывалась обильная пища и ленивое бездействие.Остаток дня он провел, валяясь на ковре и сочиняя стихотворение для себя.Вечером начался пир. В огромном зале собралось много народу, шум, гам, беготня переполняли дворец. Придворные дружно работали челюстями, и хруст костей вместе с сопением и чавканьем словно аккомпанировал песням и танцам, без которых не обходилось, как обычно, ни одно торжество. Наконец, на середину зала вышел поэт Дутари. Как же мог остаться он в стороне от такого праздника, если, увидев хотя бы двух человек, всегда подходил к ним и принимался читать свои стихи? Жажда выделиться, блеснуть снедала придворного поэта. В руках у негд был свернутый лист бумаги, на губах играла льстивая улыбка. Окружающие ненавидели его, потому что он, послухам, жил богаче многих из них. Завывая, Дутари стал декламировать свою новую газель: Ты напрасно приглашаешь в баню — не пойду.Не позволит честь такого. Слышишь — не пойду!Газель заканчивалась таким двустишием:Омовения отринув, ныне счастлив я.Эти умыванья были всем нам на беду! Как обычно, со всех сторон раздались ободряющие и приветствующие возгласы:— Браво!—Молодец!— Очень хорошо!Когда, освободившись наконец от Дутари, присутствующие облегченно вздохнули, владыка объявил, что приготовил сюрприз. Сейчас стихотворение прочтет не кто иной, как его новый любимец Ишмат «ишма»!— И опять раздались притворные крики «Браво!», хотя невольно у многих лица вытянулись — оказывается, новый любимец укрепляет свои позиции!Ишмат, неуклюже переваливаясь и оступаясь, вышел на место Дутари и, вынув бумагу, стал неторопливо разглаживать ее.— Нашему владыке и опоре — Грязнуле Первому посвящаю!Опять послышались одобрительные выкрики. Ишмат нараспев стал читать:Мы засыпаем в грязной постели — И это очень-очень приятно! Спасибо большое Грязнуле Первому, Потому что утром умываться очень маятно И хотя Ишмат перепутал ударения, придворные изо всех сил нахваливали его «произведение». Пусть сдохнет от зависти этот Дутари, который успел награбить и нахапать больше их всех! А с этим… новоявленным поэтом справиться будет легко! А Ишмат тем временем объявил;— Наш светлый властитель тоже в свободное время рифмует строки. Он делает это лучше всех нас!Тут уж придворные совсем обезумели. Они подняли такой крик, так приветствовали появление Грязнули Первого, что вороны, которые мирно сидели на крыше дворца, с шумом улетели прочь. А он, не торопясь, вынул из рукава парчового халата свиток со стихами и зашмыгал носом от волнения. Наконец важно произнес: «Посвящаю себе!» и стал мямлить:Есть мальчик отличный у нес в Юлдузстане.— Хих, — он чихнул, и Бурбулит Идрис Ибрагим поспешно вытер ему нос.Пусть каждый его приветствовать не устанет! — продолжал Грязнуля Первый.— Прекрасно! — восхитился главнокомандующий Шаламан Шылдыр.—Изумительно! — главный сыщик Исам Итту Искабтапар от удовольствия закрыл глаза. А почему? Потому что он палкой Выгнал и мыло, выгнал мочалку, — читал падишах, спотыкаясь на каждом слове.И выгонит всех, кто сопротивляться начнет. Пусть он — то есть Я — очень долго живет!Фискиддин Фискал и главный казни Хашим Хезиддин Хум одновременно пробасили: «Отлично!»Дутари тоже выражал безмерное восхищение. Но сердце его грызла зависть. Он прекрасно видел, как несколько сановников смотрели на него с насмешкой, вероятно, предчувствуя его скорое падение, и по спине у него поползли мурашки.«Где уж мне соревноваться с самим падишахом, если даже у него такие безобразные стихи!» — горестно думал он, и лицо его стало желтым и совсем больным из-за разлившейся желчи. Но он улыбался, улыбался, пока губы у него совсем не заледенели от напряжения…Крики одобрения, которые придворные выражали своему повелителю, донеслись даже до стражников, охраняющих Черную дыру, и повергли их в некоторое замешательство. «Что это там творится во дворце?» — пробурчал Тыртык и плотнее застегнул свой чапан, потому что вечер был прохладный. Шылпык, наоборот, представив, сколько блюд нынче выставлено на пиру у владыки, облизнулся и жадно смотрел в темноту — оттуда, казалось ему, доносится и запах жареных куропаток…Эти крики услышал и Аламазон, который с тремя своими новыми друзьями пробирался к подземному колодцу, наконец-то выбравшись из зловонной темницы.Весть о том, что сбежали три нарушителя порядка и шпион из Змеиной пещеры, дошла до придворных, когда пир подходил к концу.— Болван! — топая ногами, закричал Грязнуля Первый на Фискиддина Фискала. — Ты прозевал его! Ответишь за все своей головой!— Но, владыка… — начальник тайной службы пытался поцеловать руку падишаха, — я ведь их поймал. Содержать шпиона — дело Главного Сыщика Исама Итту Искабтопара!— Оба вы болваны! — не унимался Грязнуля Первый. — Ищите его! А заодно и этих дураков, которые не хотели целовать мне ногу! Если не поймаете — пеняйте на себя!Услышав, что Аламазон сбежал, и Шмат почувствовал огромное облегчение. Он верил — пройдет время, и они вернутся в родной Таштака! АНСАМБЛЬ «БАИ-БАЙ-БАИ» Мушкетер из Таштака и его оруженосцы, как теперь называл их Аламазон, вовремя добрались до безопасного места. Было темно, и через некоторое время, набрав соломы и сделав себе постели, они легли отдыхать. В отдыхе они очень нуждались — побег отнял у них много сил.— Ох и спали они, эти сторожа! — начал Ушастик, чуть придя в себя. — Этим хочу сказать, что если им даже отрезать носы, то они узнают об этом от других!— Напримерчик чуть нас не подвел — споткнулся о бородатого! — отозвался Тапочка. — Ходить надо полегче!Они говорили, уже засыпая, и не слышали, как прямо над ними несколько раз проходили сыщики, окликая друг друга и ругаясь. Им тоже было обещано, что если не найдут сбежавшего шпиона, то на них обрушатся всяческие кары, и они ходили, злые и растерянные, вынюхивая, спрашивая и угрожая.В последующие дни мальчики соблюдали величайшую осторожность. Только убедившись, что поблизости никого нет, они выползали из своего убежища, чтобы наловить рыбы или запастись едой, сварив яйца диких птиц или их мясо в недалеком роднике. Делали они все это с оглядкой, постоянно ставя кого-нибудь сторожить, и тут же скрывались, ползая в траве, как ящерицы, едва только раздавался сигнал тревоги.Однажды Тапочка, не сказав никому ни слова, исчез и появился только через час.— Лепешек очень уж захотелось, — виновато оправдывался он, показывая ребятам свежие, горячие лепешки.— Где ты их взял? — строго спросил Аламазон.— В конце вон той улицы, — Тапочка показал в сторону заброшенной хижины. — Там живет старушка, у нее всегда очень вкусные лепешки.— Нехорошо воровать! — Аламазон как старший сердито. выговаривал другу. — Мы преследуем благородные цели, а сами…— Пока мы сделаем то, что задумали, можем умереть с голоду! — Тапочка не считал себя виноватым. — Мы же стараемся для них. Подумаешь, несколько лепешек!В конце концов голод Взял свое. Ребята с наслаждением поели свежих лепешек, утешая себя мыслью, что со временем как-нибудь рассчитаются за них.Дни, проведённые в убежище, не пропали даром. За это время Аламазон написал насмешливое стихотворение о Грязнуле Первом, которое называлось «Бай-бай-бай», а юные музыканты написали к нему музыку и выучили песню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11