«Стало быть, кровь изображает на устах, недоделанный», – беззлобно подумал Йен, застывая на пороге зала. В левой руке Сорго сжимал телячью печень, тушеную в кислом молочном соусе, и, гневно потрясая ею над головой, орал:
– И вот, преисполнится скверною суша! И вот, под землей расцветая, питаясь чужою игрою, зародится нечто и выест всю землю под миром! И вот, истекут из хуммеровых уст указанья…
Сорго тяжело перевел дух. В его глазах стояла стена. Странная стена. Если судить по этой стене в глазах, Сорго пребывал в совершенном бесчувствии. Но, однако, бесчувствие не мешало ему так складно и быстро импровизировать тяжелыми астезовыми стопами вокруг знаменитого «Речения Эррихпы».
– …для сердца, изъятого прочь через реберный короб! И выйдут не люди, но лишь истребители плоти, и новое сердце отыщут себе на поживу!
С этими словами Сорго сжал пальцы левой руки и телячья печень, разваливаясь, посыпалась неряшливыми кусками на стол. «Ага, стало быть это у нас сердце», – Йену было противно смотреть на странный разгул Сорго и он пытался развлечь себя хоть слабой, но иронией. Слушатели Сорго, впрочем, в силу ли изрядной сытости и пьяного благодушия, то ли в действительности захваченные неистовыми глаголами Сорго, сидели смирно и даже разбитные пастухи отнюдь не скалились.
– Пойдем отсюда. Мне страшно и я хочу совсем другого, – Лорма дернула Йена за рукав.
М-да, девочка права. Веселое здесь общество. Могли любить друг друга с Лормой хоть до утра – эти и не заметили бы. Куда уж! Тут поэзия, милостивые гиазиры.
В душе Йена боролись противоположные чувства. Дать Сорго в рожу, заключить его под стражу и предъявить обвинение… в чем? Йен был напрочь лишен вкусов офицеров из Опоры Благонравия, которые могут взять человека в оборот за что угодно – хоть за чересчур темный камень в перстне, хоть за аютский анекдот. Можно просто подсечь придурка ножнами, подхватить, пока тот будет падать, и бросить прислуге (этих двоих, тихонько замерших у стены, Йен с первого взгляда даже не заметил) с веселым криком «Бычка – в ясли!» Только особого веселья не выйдет.
С другой стороны, все это было Йену совершенно безразлично. Проще всего было вернуться с Лормой наверх и – хоть Второе Сочетание Устами (она его заслужила своим Первым), хоть просто – сочетание, хоть и поговорить. В конце концов, за три недели в уезде он еще не поговорил здесь нормально ни с одним человеком. Только служба, только допросы, только глупая болтовня с Тэном о столичном оружии, а с Есмаром – о здешних бабах. В общем, можно спокойно уволочь Лорму обратно. Первая ночь женственности этой девочке запомнится надолго.
Под ногами Йена едва ощутимо вздрогнул пол. Вздрогнул столь слабо, что этого пока не почувствовала бы даже собака. Он, аррум Опоры Вещей, все-таки почувствовал. Ну и что? Тут, на проклятом Медовом Берегу, трясет каждый день. Два горных кряжа – Большой и Малый Суингоны – и в придачу к ним несколько потухших вулканов вкупе с одним все еще ворчащим. Как это они его здесь называют? Советник так и не удосужился спросить за три недели. В общем, трясет часто, почти каждый день, самую малость. Судя по рассказам – недра могут разгуляться так, что получится то провал, куда без остатка рухнет целый пиннаринский исполин Свода Равновесия, то водопады высотой в пятьдесят локтей. Говорят, там, где Большой Суингон смыкается с Малым…
– Да, идем, – пожал плечами Йен, оборачиваясь к Лорме.
И в этот момент за спиной Йена раздался дикий, нечеловеческий вой Сорго и грохот бьющейся посуды.
– О-о-они уже зде-е-есь!
«Ну это уже слишком. Определенно, замордую придурка», – подумал Йен, резко поворачиваясь обратно к залу и одновременно с этим извлекая из ножен свой клинок. Он еще не понимал зачем он это делает. Он еще не понимал ничего. Но что-то уже определенно начало свершаться.
– Это точно, милостивые гиазиры! «Они» – я и Лорма – уже здесь! – рявкнул Йен, стремительными шагами меряя зал.
Лежа навзничь на столе, в конвульсиях содрогался нечленораздельно мычащий Сорго. Все остальные словно пробудились от тяжелого сна. Круст встал в полный рост и тер лицо ладонями, словно собирался стереть с него сонливость вместе с кожей. Соколы с клекотом хлопали крыльями. Пастухи, послушные окрику управителя поместья, схватили за руки и за ноги бьющегося в истерике Сорго.
И только жена управителя поместья вела себя по-другому. Загадочно улыбаясь краешком рта приближающемуся Йену, она медленно тянула из-за пояса свой «трехладонный» нож.
Медленно. «Определенно, она обычно достает его почти молниеносно», – подумал Йен, который лишь теперь сообразил, что все происходящее начало совершаться вокруг него с невообразимой тягучей медлительностью. И лишь он, Йен, вроде бы пока не вязнет в воздухе как муха в сиропе.
«Ну все, конец тебе, начальник почты. Потому что сейчас эта девка тебя зарежет. А я?» – промелькнуло в голове Йена, который краем глаза заметил, что его безупречно чистый клинок начал дымчато мутнеть.
Обнаженный «облачный» меч никогда не мутнеет зря. С тех пор как Эгин, аррум Опоры Вещей, для простых смертных – просто Йен окс Тамма, тайный советник уезда Медовый Берег – получил его из рук гнорра, прошло несколько более полугода. За это время Эгин обнажал «облачный» меч трижды. И трижды по его небесной красоты клинку ползли белесые облака. И трижды клинок омывался от облаков кровью. А от крови клинок омывался водой и заговоренным льняным платком – в точности таким, какой полчаса назад отер ноги Лормы от крови иного смысла.
x 4 x
Эгин не понимал, почему вдруг эта женщина с мужским шрамом решила убить Сорго. Он не понимал, отчего сам столь яростен, отчего за стенами зала с протяжным и мощным ревом, неторопливо затопляя отблесками стекла, полыхнула оранжевая зарница и отчего пол под его ногами пошел вверх, словно бы совершая глубокий и тягостный вздох.
Сейчас вокруг него происходило нечто, что будет им осмыслено и понято значительно позже. А пока что Эгин просто делал то, к чему вели его обнаженный меч и Раздавленное Время, хотя о последнем он пока и не догадывался.
Эгин успел. Когда «трехладонный» нож жены управляющего, дописывая гибельную дугу, приблизился к сердцу Сорго как раз на расстояние трех ладоней, Эгин был от женщины в точности на расстоянии вытянутого клинка. И его меч обагрился кровью. И Раздавленное Время выплюнуло аррума обратно.
x 5 x
– Ш-ш-шилолова кровь, – шипела от боли супруга управляющего, тряся кистью, удар по которой Эгин изо всех сил пытался направить плашмя. Но очень сложно пробить боковой удар плашмя чисто, милостивые гиазиры. Поэтому Эгин не только выбил у нее «трехладонный» нож, но также расшиб костяшки и рассек несколько худых вен на тыльной стороне ладони, кровью каковых, к счастью, его клинок вроде бы насытился. По крайней мере, временно.
Сорго, который-таки сильно вывел Эгина из себя, тоже досталось изрядно. Свой второй удар Эгин направил беснующемуся учителю по кадыку и тот вместо воя перешел на хриплый кашель, что было все-таки легче. Его Эгин тоже бил плашмя и на этот раз очень чисто. Убивать Сорго не стоило. Зачем?
Все произошло так быстро, что кроме Эгина и, быть может, жены управителя, никто ничего не успел сообразить. Это было хорошо.
Остальное было плохо, ибо окна уже струились градом звенящих осколков стекла и вот теперь пол под ногами вздрогнул по-настоящему сильно. И вот теперь это заметили все. А самый неловкий из четырех пастухов-разбойников Круста даже упал.
Со двора донесся чей-то истошный вопль. Совершенно нечленораздельный. И вслед за ним другой, более вразумительный. «Убивают! – голосила женщина. – На помощь!» И – спустя несколько мгновений – короткий взвизг: «Цармада, ты?!»
ГЛАВА 4. АФФИСИДАХ
БАГРЯНЫЙ ПОРТ, 56 ГОД ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ
Двенадцатый день месяца Белхаоль
x 1 x
Бурая змея Ан-Эгера между по-весеннему свежими, изумрудными полями ячменя. Теплое, сапфирово-синее море Савват – и бурая клякса размерами в добрых четыре лиги, пятнающая его священные волны вокруг Багряного Порта. Здесь живородные, жирные илом воды Ан-Эгера встречаются с морем. Здесь с морем встречается великая степь Асхар-Бергенна.
Сто лет назад Эгин Мирный, величайший воитель Тернауна, разбил среди невысоких холмов на правом берегу Ан-Эгера грютские орды и протянул руку к желанному морю. И в дельте Ан-Эгера вырос Багряный Порт.
Порт был так назван потому, что в ту жестокую неделю после избиения грютов, когда безмолвствовали сытые волки и вороны в степи, воды Ан-Эгера были багровы от вражьей крови. Всю неделю. А когда-то, во времена цветущего могущества Асхар-Бергенны, струи Ан-Эгера, говорят, всегда были красными, как кровь.
Ихша никогда не верил этому, ибо не был поэтом. Река не может течь кровью год. Не может даже и неделю, как о том написал Альгорг, придворный историк Эгина Мирного. Призраки погибших грютов не могут переговариваться, стоя на вершинах Пяти Медных Курганов, как о том брехал тот лекаришко, безумный пастырь пиявок, заклинатель улиток. А Великое Княжество Варан не может вечно видеть мирные сны под несокрушимым Сводом Равновесия. Ихша был реалистом, ибо к тому склоняли его титул, должность, деньги и страх. Страх потерять деньги, должность и титул.
Уже два года Ихша занимался Вараном, Сводом Равновесия и новым гнорром лично. Два года Ихша выслушивал все новые небылицы. Два года перебирал скудные трофеи, собранные его людьми по всей Сармонтазаре. Все сплошь мусор. Все.
Сегодня с утра Ихша подавился фиником и был теперь зол, словно степная гадюка под конским копытом. Круглый стол по правую руку от Ихши был уставлен яствами в количестве достаточном, чтобы накормить четырех воинов. И еще там были ненавистные Ихше финики. И еще – разбавленное вино. Ихша прихлебывал его из большой низкой чаши, но оно не приносило ему ни наслаждения, ни даже покоя. Так – скисшая кровь местной лозы. И даже прохлада, словно бы стекающая ручьями с опахал в руках четырех звероподобных телохранителей, не могла остудить недобрый горячечный пыл, который охватил Ихшу с первых же слов своего советника. Но пока что Ихша молчал, предоставив тому медлительно повествовать о результатах своего годового пребывания в Пиннарине.
– …таким образом, все эти замыслы не увенчались успехом, поскольку были пресечены Сводом Равновесия еще на стадии первичного воплощения.
И тогда Ихша не выдержал. Он недобро прищурился и негромко осведомился:
– Как думаешь, Адорна-генан, сколько раз я входил к женщине?
Советник от неожиданности стал белым, как полотно, потом красным, словно сердцевина арбуза, и наконец, заикаясь, пробормотал:
– Полагаю… полагаю, ты, Желтый Дракон… – и, отыскав наконец выход, закончил:
– …Делал это столько раз, сколько желал ты, сколько желала твоя женщина и еще за каждую ночь трижды – во имя Стен Магдорна!
Ихша усмехнулся.
– Пусть так. А сколько у меня получилось детей, по-твоему?
Адорн вновь смешался.
– Это мне не ведомо, Желтый Дракон. Полагаю, много…
– Восемнадцать, Адорна-генан, восемнадцать. И каждый – плод моих ночных стараний, увенчавшихся успехом. Но восемнадцать – это не тысяча восемьсот и не восемьдесят тысяч. Так вот, Адорна-генан, я был с женщинами много чаще, чем сотворил детей, и разве интересно все это моему девятнадцатому ребенку, которого нет? Ему, нерожденному, нет дела ни до моих любовных подвигов, ни до моих преуспеяний в деле умножения потомства. И разве интересно мне, Адорна-генан, что ты делал год в Варане, если ты не сделал ничего?
– Люди Свода Равновесия коварны и сильны. Мы ничего не могли предпринять во вражьей столице сверх того что сделали, клянусь Стенами Магдорна! – Адорн истово припал на одно колено и поцеловал каменный пол веранды, на которой происходила беседа.
– Я верю тебе. Подымись, – обманчиво-ласково сказал Ихша, махнув рукой. – Ты, наверное, голоден с дороги. Съешь финик.
– Благодарю тебя, Желтый Дракон.
Адорн подошел к столу, взял финик, вяло пожевал его и деликатно сплюнул косточку на серебряный поднос.
– Постой, постой, Адорна-генан! – брови Ихши удивленно взметнулись. – Ты же не постиг самой сути плода! Ты поглотил лишь оболочку. А твердую суть?
Адорн несмело взглянул в лицо своему повелителю и понял, что отказываться нельзя. Он взял косточку и, вздохнув, с трудом проглотил ее. Почти сразу его начал душить кашель, но страх одержал верх над болью и покрасневший Адорн, пересилив себя, просипел:
– Благодарю тебя, Желтый Дракон.
– Мне не нужна благодарность. Мне нужна истина, – и только теперь, первый раз за весь разговор с Адорном, в голосе Ихши зазвучало его жестокое прошлое.
Борцовские арены Тернауна, где никогда не дерутся за деньги – только за жизнь. Императорская гвардия, «красногребенчатые», мрачная сутолока кровавых дворцовых интриг. Он, Ихша, был в гвардии рядовым меченосцем. Потом – десятником. После – командовал сдвоенной сотней и имел должность Блюстителя Дворцового Въезда. Именно исполинская туша Ихши выросла в сонный предрассветный час перед отчаянными кавалеристами придворной сартоны, чьи офицеры решили «прочистить дворцовые клоаки от лишнего дерьма», разумея под последним правящую династию Оретов. Ихша во главе своих «красногребенчатых» встретил их на Дворцовом Въезде, под сенью раскидистых платанов, и никто не вышел из-под деревьев живым. Никто – ни сартонанты, ни «красногребенчатые».
Днем, когда обстоятельные труповозы вчетвером грузили тело Ихши на телегу, багрово-черное месиво, сплошь скрывавшее лицо сотника, дало трещину и победитель, едва ворочая одеревеневшим языком, властно потребовал: «На колени, в прах перед Пламени Равным!» «Пламени Равный» – так в империи именовался командир «красногребенчатых». По своей власти – одно из десяти влиятельнейших лиц государства. Доспехи Ихши вместе с отличительными знаками сотника были иссечены до неузнаваемости, а труповозами были угрюмые обнищавшие рыбаки. Недобро пересмеиваясь, они стали Ихшу добивать. Дескать, ты лучше все-таки отдыхай, солдатик, свое ты уже отвоевал, да и в рассудке повредился не на шутку. Ихша, исполин семи локтей росту, задавил всех четверых голыми руками.
Ихша не повредился тогда в рассудке. Он действительно стал Пламени Равным и лично выгрыз из своего предшественника признание в главенстве над заговором сартонантов. Ихша пробыл начальником «красногребенчатых» два года, а после получил от императора дружеский совет – принять Хилларн, Северо-Восточную провинцию государства, и вместе с ней – жезл Желтого Дракона.
– Ешь еще, – благосклонно кивнул Ихша Адорну. Тот потянулся дрожащей рукой за следующим фиником.
x 2 x
Если бы Вечность могла стать именно такой, Ихша назвал бы ее прекрасной.
Адорна больше не держали ноги. Он два часа ел финики и глотал проклятые косточки под размеренные разглагольствования Ихши.
Адорн в полном изнеможении упал на колени, придерживаясь рукой за край стола. Телохранитель во второй раз унес опорожненное блюдо и вернулся со свежим, наполненным до краев проклятыми финиками.
– Видишь ли, Адорна-генан, человек, который не знает цены собственной жизни, не знает ничего. Ни истины, ни славы, ни любви. Иначе тоже верно. Человек, не знающий цены любви, не знает цены истине. Сегодня утром финик застрял в моем горле и я едва не подавился им насмерть. Финик хотел убить меня, твоего господина, Адорна-генан. А финики – хитрые бестии. Если уж они возьмутся за кого-то – никогда от своего не отступятся. Смерть обошла меня стороной, Адорна-генан, но мне нужно платить ей откупные. Чужой жизнью. Ты ведь любишь своего господина, Желтого Дракона?
– Да, – выдохнул Адорн и упал окончательно, переломленный напополам приступом лающего кашля. У советника пошла горлом кровь и алое пятно расползлось вокруг его головы на ослепительно-белых плитах дворцовой террасы.
– Ты поступаешь плохо, не надо пачкать здесь, – протянул Ихша. Он собирался уже приказать своим телохранителям уволочь советника в каменный мешок, когда за его спиной раздались шаги. Бросив косой взгляд на корчи Адорна, перед Ихшей появился Секретарь Жезла.
– К тебе пришел Аффисидах, Желтый Дракон.
– Чего ему? – настроение у Ихши постепенно улучшалось и он был не против перекинуться парой-тройкой слов с безумным пастырем пиявок. В противном случае он приказал бы вытолкать его взашей и гнать пинками до самого Ан-Эгера.
– Говорит, что принес тебе нечто доброе.
– Ладно. Введи бесноватого.
x 3 x
– Продлись, как Хрустальный Век Магдорна, – приветствовал Аффисидах наместника Хилларна. Голос лекаря был мутен, словно старческая слеза, и лишь в глубине глаз лекаря Ихша приметил искорки торжества.
– Продлись и ты, – кивнул Ихша.
Лекарь был немолод. Долгие ночные бдения, постоянная близость к заговоренным камням и ядам, болотные испарения земли ноторов – все это не шло на пользу коже и крови, плоти и двум цветам желчи Аффисидаха.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Александр Зорич'
1 2 3 4 5 6 7
– И вот, преисполнится скверною суша! И вот, под землей расцветая, питаясь чужою игрою, зародится нечто и выест всю землю под миром! И вот, истекут из хуммеровых уст указанья…
Сорго тяжело перевел дух. В его глазах стояла стена. Странная стена. Если судить по этой стене в глазах, Сорго пребывал в совершенном бесчувствии. Но, однако, бесчувствие не мешало ему так складно и быстро импровизировать тяжелыми астезовыми стопами вокруг знаменитого «Речения Эррихпы».
– …для сердца, изъятого прочь через реберный короб! И выйдут не люди, но лишь истребители плоти, и новое сердце отыщут себе на поживу!
С этими словами Сорго сжал пальцы левой руки и телячья печень, разваливаясь, посыпалась неряшливыми кусками на стол. «Ага, стало быть это у нас сердце», – Йену было противно смотреть на странный разгул Сорго и он пытался развлечь себя хоть слабой, но иронией. Слушатели Сорго, впрочем, в силу ли изрядной сытости и пьяного благодушия, то ли в действительности захваченные неистовыми глаголами Сорго, сидели смирно и даже разбитные пастухи отнюдь не скалились.
– Пойдем отсюда. Мне страшно и я хочу совсем другого, – Лорма дернула Йена за рукав.
М-да, девочка права. Веселое здесь общество. Могли любить друг друга с Лормой хоть до утра – эти и не заметили бы. Куда уж! Тут поэзия, милостивые гиазиры.
В душе Йена боролись противоположные чувства. Дать Сорго в рожу, заключить его под стражу и предъявить обвинение… в чем? Йен был напрочь лишен вкусов офицеров из Опоры Благонравия, которые могут взять человека в оборот за что угодно – хоть за чересчур темный камень в перстне, хоть за аютский анекдот. Можно просто подсечь придурка ножнами, подхватить, пока тот будет падать, и бросить прислуге (этих двоих, тихонько замерших у стены, Йен с первого взгляда даже не заметил) с веселым криком «Бычка – в ясли!» Только особого веселья не выйдет.
С другой стороны, все это было Йену совершенно безразлично. Проще всего было вернуться с Лормой наверх и – хоть Второе Сочетание Устами (она его заслужила своим Первым), хоть просто – сочетание, хоть и поговорить. В конце концов, за три недели в уезде он еще не поговорил здесь нормально ни с одним человеком. Только служба, только допросы, только глупая болтовня с Тэном о столичном оружии, а с Есмаром – о здешних бабах. В общем, можно спокойно уволочь Лорму обратно. Первая ночь женственности этой девочке запомнится надолго.
Под ногами Йена едва ощутимо вздрогнул пол. Вздрогнул столь слабо, что этого пока не почувствовала бы даже собака. Он, аррум Опоры Вещей, все-таки почувствовал. Ну и что? Тут, на проклятом Медовом Берегу, трясет каждый день. Два горных кряжа – Большой и Малый Суингоны – и в придачу к ним несколько потухших вулканов вкупе с одним все еще ворчащим. Как это они его здесь называют? Советник так и не удосужился спросить за три недели. В общем, трясет часто, почти каждый день, самую малость. Судя по рассказам – недра могут разгуляться так, что получится то провал, куда без остатка рухнет целый пиннаринский исполин Свода Равновесия, то водопады высотой в пятьдесят локтей. Говорят, там, где Большой Суингон смыкается с Малым…
– Да, идем, – пожал плечами Йен, оборачиваясь к Лорме.
И в этот момент за спиной Йена раздался дикий, нечеловеческий вой Сорго и грохот бьющейся посуды.
– О-о-они уже зде-е-есь!
«Ну это уже слишком. Определенно, замордую придурка», – подумал Йен, резко поворачиваясь обратно к залу и одновременно с этим извлекая из ножен свой клинок. Он еще не понимал зачем он это делает. Он еще не понимал ничего. Но что-то уже определенно начало свершаться.
– Это точно, милостивые гиазиры! «Они» – я и Лорма – уже здесь! – рявкнул Йен, стремительными шагами меряя зал.
Лежа навзничь на столе, в конвульсиях содрогался нечленораздельно мычащий Сорго. Все остальные словно пробудились от тяжелого сна. Круст встал в полный рост и тер лицо ладонями, словно собирался стереть с него сонливость вместе с кожей. Соколы с клекотом хлопали крыльями. Пастухи, послушные окрику управителя поместья, схватили за руки и за ноги бьющегося в истерике Сорго.
И только жена управителя поместья вела себя по-другому. Загадочно улыбаясь краешком рта приближающемуся Йену, она медленно тянула из-за пояса свой «трехладонный» нож.
Медленно. «Определенно, она обычно достает его почти молниеносно», – подумал Йен, который лишь теперь сообразил, что все происходящее начало совершаться вокруг него с невообразимой тягучей медлительностью. И лишь он, Йен, вроде бы пока не вязнет в воздухе как муха в сиропе.
«Ну все, конец тебе, начальник почты. Потому что сейчас эта девка тебя зарежет. А я?» – промелькнуло в голове Йена, который краем глаза заметил, что его безупречно чистый клинок начал дымчато мутнеть.
Обнаженный «облачный» меч никогда не мутнеет зря. С тех пор как Эгин, аррум Опоры Вещей, для простых смертных – просто Йен окс Тамма, тайный советник уезда Медовый Берег – получил его из рук гнорра, прошло несколько более полугода. За это время Эгин обнажал «облачный» меч трижды. И трижды по его небесной красоты клинку ползли белесые облака. И трижды клинок омывался от облаков кровью. А от крови клинок омывался водой и заговоренным льняным платком – в точности таким, какой полчаса назад отер ноги Лормы от крови иного смысла.
x 4 x
Эгин не понимал, почему вдруг эта женщина с мужским шрамом решила убить Сорго. Он не понимал, отчего сам столь яростен, отчего за стенами зала с протяжным и мощным ревом, неторопливо затопляя отблесками стекла, полыхнула оранжевая зарница и отчего пол под его ногами пошел вверх, словно бы совершая глубокий и тягостный вздох.
Сейчас вокруг него происходило нечто, что будет им осмыслено и понято значительно позже. А пока что Эгин просто делал то, к чему вели его обнаженный меч и Раздавленное Время, хотя о последнем он пока и не догадывался.
Эгин успел. Когда «трехладонный» нож жены управляющего, дописывая гибельную дугу, приблизился к сердцу Сорго как раз на расстояние трех ладоней, Эгин был от женщины в точности на расстоянии вытянутого клинка. И его меч обагрился кровью. И Раздавленное Время выплюнуло аррума обратно.
x 5 x
– Ш-ш-шилолова кровь, – шипела от боли супруга управляющего, тряся кистью, удар по которой Эгин изо всех сил пытался направить плашмя. Но очень сложно пробить боковой удар плашмя чисто, милостивые гиазиры. Поэтому Эгин не только выбил у нее «трехладонный» нож, но также расшиб костяшки и рассек несколько худых вен на тыльной стороне ладони, кровью каковых, к счастью, его клинок вроде бы насытился. По крайней мере, временно.
Сорго, который-таки сильно вывел Эгина из себя, тоже досталось изрядно. Свой второй удар Эгин направил беснующемуся учителю по кадыку и тот вместо воя перешел на хриплый кашель, что было все-таки легче. Его Эгин тоже бил плашмя и на этот раз очень чисто. Убивать Сорго не стоило. Зачем?
Все произошло так быстро, что кроме Эгина и, быть может, жены управителя, никто ничего не успел сообразить. Это было хорошо.
Остальное было плохо, ибо окна уже струились градом звенящих осколков стекла и вот теперь пол под ногами вздрогнул по-настоящему сильно. И вот теперь это заметили все. А самый неловкий из четырех пастухов-разбойников Круста даже упал.
Со двора донесся чей-то истошный вопль. Совершенно нечленораздельный. И вслед за ним другой, более вразумительный. «Убивают! – голосила женщина. – На помощь!» И – спустя несколько мгновений – короткий взвизг: «Цармада, ты?!»
ГЛАВА 4. АФФИСИДАХ
БАГРЯНЫЙ ПОРТ, 56 ГОД ЭРЫ ДВУХ КАЛЕНДАРЕЙ
Двенадцатый день месяца Белхаоль
x 1 x
Бурая змея Ан-Эгера между по-весеннему свежими, изумрудными полями ячменя. Теплое, сапфирово-синее море Савват – и бурая клякса размерами в добрых четыре лиги, пятнающая его священные волны вокруг Багряного Порта. Здесь живородные, жирные илом воды Ан-Эгера встречаются с морем. Здесь с морем встречается великая степь Асхар-Бергенна.
Сто лет назад Эгин Мирный, величайший воитель Тернауна, разбил среди невысоких холмов на правом берегу Ан-Эгера грютские орды и протянул руку к желанному морю. И в дельте Ан-Эгера вырос Багряный Порт.
Порт был так назван потому, что в ту жестокую неделю после избиения грютов, когда безмолвствовали сытые волки и вороны в степи, воды Ан-Эгера были багровы от вражьей крови. Всю неделю. А когда-то, во времена цветущего могущества Асхар-Бергенны, струи Ан-Эгера, говорят, всегда были красными, как кровь.
Ихша никогда не верил этому, ибо не был поэтом. Река не может течь кровью год. Не может даже и неделю, как о том написал Альгорг, придворный историк Эгина Мирного. Призраки погибших грютов не могут переговариваться, стоя на вершинах Пяти Медных Курганов, как о том брехал тот лекаришко, безумный пастырь пиявок, заклинатель улиток. А Великое Княжество Варан не может вечно видеть мирные сны под несокрушимым Сводом Равновесия. Ихша был реалистом, ибо к тому склоняли его титул, должность, деньги и страх. Страх потерять деньги, должность и титул.
Уже два года Ихша занимался Вараном, Сводом Равновесия и новым гнорром лично. Два года Ихша выслушивал все новые небылицы. Два года перебирал скудные трофеи, собранные его людьми по всей Сармонтазаре. Все сплошь мусор. Все.
Сегодня с утра Ихша подавился фиником и был теперь зол, словно степная гадюка под конским копытом. Круглый стол по правую руку от Ихши был уставлен яствами в количестве достаточном, чтобы накормить четырех воинов. И еще там были ненавистные Ихше финики. И еще – разбавленное вино. Ихша прихлебывал его из большой низкой чаши, но оно не приносило ему ни наслаждения, ни даже покоя. Так – скисшая кровь местной лозы. И даже прохлада, словно бы стекающая ручьями с опахал в руках четырех звероподобных телохранителей, не могла остудить недобрый горячечный пыл, который охватил Ихшу с первых же слов своего советника. Но пока что Ихша молчал, предоставив тому медлительно повествовать о результатах своего годового пребывания в Пиннарине.
– …таким образом, все эти замыслы не увенчались успехом, поскольку были пресечены Сводом Равновесия еще на стадии первичного воплощения.
И тогда Ихша не выдержал. Он недобро прищурился и негромко осведомился:
– Как думаешь, Адорна-генан, сколько раз я входил к женщине?
Советник от неожиданности стал белым, как полотно, потом красным, словно сердцевина арбуза, и наконец, заикаясь, пробормотал:
– Полагаю… полагаю, ты, Желтый Дракон… – и, отыскав наконец выход, закончил:
– …Делал это столько раз, сколько желал ты, сколько желала твоя женщина и еще за каждую ночь трижды – во имя Стен Магдорна!
Ихша усмехнулся.
– Пусть так. А сколько у меня получилось детей, по-твоему?
Адорн вновь смешался.
– Это мне не ведомо, Желтый Дракон. Полагаю, много…
– Восемнадцать, Адорна-генан, восемнадцать. И каждый – плод моих ночных стараний, увенчавшихся успехом. Но восемнадцать – это не тысяча восемьсот и не восемьдесят тысяч. Так вот, Адорна-генан, я был с женщинами много чаще, чем сотворил детей, и разве интересно все это моему девятнадцатому ребенку, которого нет? Ему, нерожденному, нет дела ни до моих любовных подвигов, ни до моих преуспеяний в деле умножения потомства. И разве интересно мне, Адорна-генан, что ты делал год в Варане, если ты не сделал ничего?
– Люди Свода Равновесия коварны и сильны. Мы ничего не могли предпринять во вражьей столице сверх того что сделали, клянусь Стенами Магдорна! – Адорн истово припал на одно колено и поцеловал каменный пол веранды, на которой происходила беседа.
– Я верю тебе. Подымись, – обманчиво-ласково сказал Ихша, махнув рукой. – Ты, наверное, голоден с дороги. Съешь финик.
– Благодарю тебя, Желтый Дракон.
Адорн подошел к столу, взял финик, вяло пожевал его и деликатно сплюнул косточку на серебряный поднос.
– Постой, постой, Адорна-генан! – брови Ихши удивленно взметнулись. – Ты же не постиг самой сути плода! Ты поглотил лишь оболочку. А твердую суть?
Адорн несмело взглянул в лицо своему повелителю и понял, что отказываться нельзя. Он взял косточку и, вздохнув, с трудом проглотил ее. Почти сразу его начал душить кашель, но страх одержал верх над болью и покрасневший Адорн, пересилив себя, просипел:
– Благодарю тебя, Желтый Дракон.
– Мне не нужна благодарность. Мне нужна истина, – и только теперь, первый раз за весь разговор с Адорном, в голосе Ихши зазвучало его жестокое прошлое.
Борцовские арены Тернауна, где никогда не дерутся за деньги – только за жизнь. Императорская гвардия, «красногребенчатые», мрачная сутолока кровавых дворцовых интриг. Он, Ихша, был в гвардии рядовым меченосцем. Потом – десятником. После – командовал сдвоенной сотней и имел должность Блюстителя Дворцового Въезда. Именно исполинская туша Ихши выросла в сонный предрассветный час перед отчаянными кавалеристами придворной сартоны, чьи офицеры решили «прочистить дворцовые клоаки от лишнего дерьма», разумея под последним правящую династию Оретов. Ихша во главе своих «красногребенчатых» встретил их на Дворцовом Въезде, под сенью раскидистых платанов, и никто не вышел из-под деревьев живым. Никто – ни сартонанты, ни «красногребенчатые».
Днем, когда обстоятельные труповозы вчетвером грузили тело Ихши на телегу, багрово-черное месиво, сплошь скрывавшее лицо сотника, дало трещину и победитель, едва ворочая одеревеневшим языком, властно потребовал: «На колени, в прах перед Пламени Равным!» «Пламени Равный» – так в империи именовался командир «красногребенчатых». По своей власти – одно из десяти влиятельнейших лиц государства. Доспехи Ихши вместе с отличительными знаками сотника были иссечены до неузнаваемости, а труповозами были угрюмые обнищавшие рыбаки. Недобро пересмеиваясь, они стали Ихшу добивать. Дескать, ты лучше все-таки отдыхай, солдатик, свое ты уже отвоевал, да и в рассудке повредился не на шутку. Ихша, исполин семи локтей росту, задавил всех четверых голыми руками.
Ихша не повредился тогда в рассудке. Он действительно стал Пламени Равным и лично выгрыз из своего предшественника признание в главенстве над заговором сартонантов. Ихша пробыл начальником «красногребенчатых» два года, а после получил от императора дружеский совет – принять Хилларн, Северо-Восточную провинцию государства, и вместе с ней – жезл Желтого Дракона.
– Ешь еще, – благосклонно кивнул Ихша Адорну. Тот потянулся дрожащей рукой за следующим фиником.
x 2 x
Если бы Вечность могла стать именно такой, Ихша назвал бы ее прекрасной.
Адорна больше не держали ноги. Он два часа ел финики и глотал проклятые косточки под размеренные разглагольствования Ихши.
Адорн в полном изнеможении упал на колени, придерживаясь рукой за край стола. Телохранитель во второй раз унес опорожненное блюдо и вернулся со свежим, наполненным до краев проклятыми финиками.
– Видишь ли, Адорна-генан, человек, который не знает цены собственной жизни, не знает ничего. Ни истины, ни славы, ни любви. Иначе тоже верно. Человек, не знающий цены любви, не знает цены истине. Сегодня утром финик застрял в моем горле и я едва не подавился им насмерть. Финик хотел убить меня, твоего господина, Адорна-генан. А финики – хитрые бестии. Если уж они возьмутся за кого-то – никогда от своего не отступятся. Смерть обошла меня стороной, Адорна-генан, но мне нужно платить ей откупные. Чужой жизнью. Ты ведь любишь своего господина, Желтого Дракона?
– Да, – выдохнул Адорн и упал окончательно, переломленный напополам приступом лающего кашля. У советника пошла горлом кровь и алое пятно расползлось вокруг его головы на ослепительно-белых плитах дворцовой террасы.
– Ты поступаешь плохо, не надо пачкать здесь, – протянул Ихша. Он собирался уже приказать своим телохранителям уволочь советника в каменный мешок, когда за его спиной раздались шаги. Бросив косой взгляд на корчи Адорна, перед Ихшей появился Секретарь Жезла.
– К тебе пришел Аффисидах, Желтый Дракон.
– Чего ему? – настроение у Ихши постепенно улучшалось и он был не против перекинуться парой-тройкой слов с безумным пастырем пиявок. В противном случае он приказал бы вытолкать его взашей и гнать пинками до самого Ан-Эгера.
– Говорит, что принес тебе нечто доброе.
– Ладно. Введи бесноватого.
x 3 x
– Продлись, как Хрустальный Век Магдорна, – приветствовал Аффисидах наместника Хилларна. Голос лекаря был мутен, словно старческая слеза, и лишь в глубине глаз лекаря Ихша приметил искорки торжества.
– Продлись и ты, – кивнул Ихша.
Лекарь был немолод. Долгие ночные бдения, постоянная близость к заговоренным камням и ядам, болотные испарения земли ноторов – все это не шло на пользу коже и крови, плоти и двум цветам желчи Аффисидаха.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Александр Зорич'
1 2 3 4 5 6 7