Суд. Что заставляет вас считать, что Коулм, Норман, Макинтош и Берн не одобряли мятежников?
Пековер. Когда они смотрели на нас с кормы, мне показалось, что им хотелось бы быть вместе с нами.
Суд. Вы рассказали, что мистер Перселл сказал вам, что знает, кто во всем этом виноват, или что-то в этом духе. Как, по-вашему, мистер Перселл намекал на кого-то из подсудимых?
Пековер. Нет, я думаю, он намекал на капитана Блая, имея в виду оскорбления, которые тот нанес многим членам экипажа.
После этого вопросы канониру стал задавать Моррисон. В результате стало яснее прежнего, что он не только не выступал с оружием в руках, но, напротив, старался как мог снабдить баркас провизией и всем необходимым, чтобы хоть чем-то облегчить участь капитана Блая и тех, кто был вместе с ним. Мои вопросы, к несчастью, мало мне помогли. Пековер видел нас с Кристианом, но нашего разговора не слышал; не слышал он и того, о чем мы говорили с Нельсоном на следующее утро.
Затем начался допрос плотника Перселла. Я относился к этому старому морскому волку с большим уважением. Трудно было ненавидеть Блая сильнее, чем он, однако, когда дело дошло до исполнения долга, плотник, ни секунды не сомневаясь, последовал за капитаном. В своем рассказе Перселл перечислил семнадцать человек, у которых он видел в руках оружие. Первый вопрос суда был таков:
– Вы сказали, что просили мистера Байэма убедить Кристиана дать Блаю баркас вместо шлюпки. Почему вы обратились с этим к Байэму? Вы считали его одним из мятежников?
Перселл. Никоим образом. Я просто знал, что он дружен с мистером Кристианом. К тому же, Кристиан меня недолюбливал и не стал бы слушать мою просьбу.
Суд. Вы считаете, что шлюпку заменили баркасом, благодаря вмешательству подсудимого Байэма?
Перселл. Да, и не получи мы баркас, ни один из нас больше не увидел бы Англию.
Суд. Назовите, кто еще, по-вашему, был дружен с Кристианом?
Перселл. Пожалуй, мистер Стюарт. Больше я не могу назвать никого, мистер Кристиан был не из тех, с кем легко завязать дружбу.
Суд. Вы полагаете возможным, чтобы мистер Кристиан не поделился своими планами в отношении мятежа с мистером Байэмом, своим ближайшим другом?
Вопрос этот поначалу озадачил плотника, но он быстро собрался с мыслями и, нагнув голову, словно бык, ответил:
– Да, я считаю, что это возможно. Мистер Кристиан был не из тех, кто втягивает друзей в беду, и знал, что мистер Байэм останется верен своему командиру.
Суд. Не считаете ли вы, что подсудимые Байэм и Моррисон побоялись сесть на баркас с капитаном Блаем и спустились вниз, чтобы избежать необходимости покинуть корабль?
Перселл. Не считаю. Должно быть, им помешали. Они не такие трусы, как мистер Хейворд и мистер Халлет.
Суд. Учитывая все обстоятельства, считали ли вы, что мистер Байэм бунтовщик?
Перселл. Я считал, что он замешан в бунте.
Суд. А мистер Моррисон?
Перселл. Его я бунтовщиком не считал.
Воцарилось молчание. Через несколько мгновений лорд Худ проговорил:
– Подсудимые могут задавать вопросы свидетелю.
Я. Как глубоко сидел баркас, когда в нем находились уже все?
Перселл. Высота надводного борта была около семи с половиной дюймов.
Я. Мог ли, по-вашему, еще кто-нибудь сесть в баркас, не угрожая безопасности остальных?
Перселл. Больше никого взять было нельзя. Капитан Блай сам просил, чтобы больше никого на баркас не посылали.
На следующее утро 14 сентября давал показания Томас Хейворд. Мы ждали этого с нетерпением. Хейворд стоял вахту с Кристианом и был на палубе, когда начался мятеж. Мне было очень интересно, совпадет ли его рассказ с тем, что мне поведал Кристиан, пригласив к себе в каюту. Однако Хейворд даже не упомянул о том, что спал на палубе, в момент захвата корабля. Он сказал, что стоял на корме и следил за акулой, а к нему подошел Кристиан и попросил присмотреть за кораблем, пока он сходит вниз.
– Несколько минут спустя, – продолжал он, – к моему величайшему удивлению, я увидел Кристиана, Черчилля, Беркитта, Самнера, Куинтала, Маккоя, Мартина, Хиллбрандта и Смита, двигавшихся к корме с мушкетами и штыками в руках. Я пошел навстречу и спросил Кристиана, что это значит, но он приказал мне придержать язык. Мартина оставили на палубе часовым, а остальные направились в каюту к мистеру Блаю. Вскоре я услышал крик мистера Блая «Убивают!» и голос Кристиана, который приказал принести кусок линя. Джон Миллз отрезал часть лот-линя и понес бунтовщикам. Эллисон, стоявший у руля, покинул свой пост и вооружился штыком. Матросы высыпали гурьбой на палубу. Как только баркас был спущен на воду, Джону Самьюэлу, Джону Халлету и мне приказали садиться в него. Мы попросили, чтобы нам позволили собраться, и это было разрешено. Примерно тогда же я обратился не то к Стюарту, не то к Байэму – кажется, к Байэму – и посоветовал ему присоединиться к нам, но не помню, что он мне ответил. Когда я снова поднялся на палубу, то увидел, что одним из часовых к капитану Блаю приставлен Эллисон. Нас заставили сесть на баркас. Я помню, как Тинклер, садясь, крикнул: «Ради бога, Байэм, скорей!» Когда нашу посудину тянули к корме корабля, я видел Байэма и Моррисона, стоявших у гакаборта среди других мятежников. Вид у них был вполне довольный. Беркитт грязно бранился, а Миллворд насмехался над капитаном Блаем. Это все, что мне известно о бунте на корабле его величества «Баунти».
Суд приступил к вопросам:
– Вы сказали, что Беркитт грязно бранился. Кого именно он осыпал бранью?
Xейворд. По-моему, вообще всех, находившихся на баркасе.
Суд. Сколько вооруженных людей видели вы на борту в день мятежа?
Xейворд. Восемнадцать.
Суд. Слышали ли вы разговор между Кристианом и Байэмом о замене шлюпки на баркас?
Xейворд. Нет.
Суд. Выходили ли вы на палубу в ночь накануне мятежа?
Xейворд. Нет.
Суд. Вы знаете, в котором часу подсудимый Байэм лег в ту ночь спать?
Хейворд. Да. Я случайно проснулся как раз в ту минуту и слышал, как склянки пробили половину второго.
Суд. Откуда вам известно, что это был именно Байэм?
Xейворд. Его койка висела рядом с моей.
Суд. Расскажите все, что вы помните о поведении Моррисона.
Хейворд. Я помню, как он помогал вынимать ямс и другие припасы, хранившиеся на баркасе, перед тем как тот был спущен на воду. Был он тогда вооружен или нет – не помню.
Суд. Вы хотите сказать, что позже видели его вооруженным?
Хейворд. Кажется, да, но утверждать не берусь.
Суд. Как, по-вашему, судя по его поведению, он помогал мятежникам или же только исполнял приказания?
Хейворд. Если хотите знать мое мнение, он помогал мятежникам. Моррисон спускал вместе с другими баркас, потому что ему хотелось поскорее от нас избавиться.
С у д. А теперь расскажите об Эллисоне.
Xейворд. Когда начался мятеж, Эллисон стоял на руле, потом взял в руки штык, и его поставили охранять капитана Блая.
Суд. Расскажите о Маспратте.
Хейворд. Я помню, что он стоял у борта с мушкетом в руках.
Суд. Что вы можете сказать о Беркитте?
Хейворд. Я видел, как он вслед за Кристианом и Черчиллем шел арестовывать капитана Блая, неся в руках мушкет. Когда баркас находился за кормой корабля, он стоял у гакаборта и мерзко поносил всех нас.
С у д. А что делал Миллворд?
Хейворд. Он был одним из вооруженных часовых. Потом он, как я уже говорил, насмехался над капитаном Блаем.
Суд. Есть ли у вас основания думать, что подсудимого Байэма не пустили бы на баркас, захоти он в него сесть?
Хейворд. Нет.
Суд. Где он находился, когда баркас отводили к корме?
Хейворд. Не могу сказать, но немного спустя он стоял у гакаборта вместе с мятежниками.
Суд. Он что-нибудь при этом говорил?
Хейворд. Не могу сказать.
Суд. Вы сказали, что Моррисон помогал мятежникам, чтобы поскорее избавиться от капитана Блая и всех, кто был с ним. Несколько раньше вы заявили, что подсудимый Макинтош тоже помогал спускать баркас, однако мятежником вы его не считаете. Почему вы столь по-разному оцениваете их поведение?
Хейворд. По выражению их лиц: Моррисон казался веселым, а Макинтош подавленным.
Моррисон. Вы сказали, что я показался вам веселым и это заставило вас думать, что я принадлежу к бунтовщикам. Можете ли вы утверждать перед лицом Бога и этого суда, что это утверждение не вызвано чувством личной обиды?
Хейворд. Нет, личная обида здесь ни при чем. Я сказал так, потому что считаю, что подсудимые, которые не ушли с нами, могли это сделать, так как на корабле были другие шлюпки.
Моррисон. Как вам известно, одна из этих шлюпок была сильно повреждена древоточцем. Вы уверены, что другие находились в хорошем состоянии?
Хейворд. С вами я этот вопрос не обсуждал, поэтому не могу сказать ничего определенного.
Моррисон. Отрицаете ли вы, что капитан Блай при вас просил не перегружать баркас и обещал, что нас оправдают?
Хейворд. Да, это было при мне, но я понял, что он имеет в виду одежду и всякие тяжелые вещи, которых на баркасе было уже полно.
Вопрос, заданный Эллисоном, внес небольшую юмористическую нотку:
– Вам известно, что капитан Блай сказал, что взять больше никого не может, но если доберется до Англии, то нас оправдают. Неужели вы в самом деле думаете, что слова об оправдании относятся к одежде? А может, они все же относятся к Коулману, Макинтошу, Норману, Берну, мистеру Стюарту, мистеру Байэму и мистеру Моррисону, которые тоже ушли бы на баркасе, если бы им хватило места?
Этим вопросом Эллисон завоевал нашу признательность, но отнюдь не расположение судей, которым было очень трудно сохранить серьезность.
Xейворд. Слова капитана Блая об оправдании относились к тем, кто уже был на баркасе.
Суд. Стало быть, вы считаете, что капитан Блай не имел в виду никого из оставшихся на корабле?
Тут Хейворд понял, что суд видит всю нелепость его рассуждений, и признал, что Блай мог обращаться и к оставшимся на «Баунти».
Коварство, с каким Хейворд давал показания, поразило меня. В глубине души он прекрасно знал, что и Моррисон, и я виновны не более, чем он сам, однако не упустил случая бросить на нас тень.
После Хейворда к присяге привели Джона Халлета. Ему шел уже двадцатый год, и я с трудом узнал в стоящем перед нами взрослом мужчине тощего запуганного парнишку, каким его запомнил. Халлет был одет в изящную лейтенантскую форму: светло-голубой камзол с золотыми пуговицами, белыми обшлагами и отворотами; белые шелковые штаны и чулки; блестящие черные туфли. Войдя в каюту, он снял шляпу, сунул ее под мышку и поклонился председательствующему. Нас, подсудимых, он одарил взглядом, в котором ясно читалось: «Видите, чего я достиг? А вы кто такие? Пираты и бунтовщики!»
Его рассказ оказался короче остальных, но имел весьма важное значение для Моррисона и меня. Халлет показал, что, когда баркас уже собирался отваливать, он видел Моррисона, стоявшего у гакаборта с мушкетом в руках. Кроме того, он заявил, что видел оружие у Беркитта, Эллисона и Миллворда. Обо мне он рассказал, отвечая на вопросы членов суда.
Суд. Вы видели Роджера Байэма в день мятежа?
Халлет. Насколько помню, один раз видел.
Суд. Что он делал?
Халлет. Спокойно стоял у левого борта и внимательно смотрел в сторону капитана Блая.
Суд. Был ли он вооружен?
Халлет. Кажется, нет.
Суд. Вы с ним разговаривали?
Халлет, Нет.
Суд. Не знаете ли вы, препятствовали ему перейти на баркас или нет?
Xаллет. Насколько мне известно, он и не собирался покидать корабль.
Суд. Вы не слышали, ему кто-нибудь это предлагал?
Халлет. Нет.
Суд. Какие еще подробности о поведении Байэма в тот день вы можете сообщить?
Халлет. Когда Байэм стоял у борта – об этом я уже говорил, – капитан Блай что-то ему сказал, на что Байэм рассмеялся, повернулся и ушел.
Суд. Расскажите, что вам известно о поведении в тот день Джеймса Моррисона.
Халлет. Когда в тот день я увидел его в первый раз, он не был вооружен, но вскоре после этого появился с оружием в руках.
Суд. Что у него было за оружие?
Халлет. Мушкет.
Суд. Теперь расскажите о Томасе Эллисоне.
Халлет. Он подошел ко мне с оружием в руках и нагло заявил: «Мистер Халлет, вам тревожиться нечего. Мы лишь собираемся высадить капитана на берег, а потом вы и другие сможете вернуться».
По совету мистера Грэхема я от вопросов воздержался. Моррисон спросил:
– Вы сказали, что видели меня вооруженным. Можете ли вы, перед лицом Бога и этого суда, подтвердить, что это был именно я, а не кто-нибудь другой?
Халлет. Подтверждаю.
Моррисон. Должно быть, вы помните, что я лично помогал вам выносить один из ваших сундуков. Скажите, был я тогда вооружен или нет?
Халлет. Эпизода с сундуком я не припоминаю.
Последним из экипажа «Баунти» давал свидетельские показания слуга капитана Блая Джон Смит. Ничего нового его показания не внесли. За ним были вызваны капитан Эдвардс и лейтенанты с «Пандоры». При виде Эдвардса и Паркина меня охватил все тот же гнев, который я испытывал столько раз в те страшные месяцы, что мы находились в их власти. Тем не менее справедливости ради я должен сказать, что их показания относительно того, как разворачивались события на Таити, были безупречно точны. Нам хотелось бы задать им несколько вопросов касательно их жестокого обращения с нами, однако к бунту это отношения не имело, и мы промолчали.
Моряки с «Пандоры» были последними свидетелями обвинения, и суд объявил перерыв до следующего дня. Нам предстояло выступить в свою защиту.
Глава XXII. Защита
Будучи единственным мичманом среди обвиняемых, я по правилам должен был выступать первым. Однако когда в субботу утром суд собрался, я попросил перенести мое выступление на понедельник. Разрешение было дано, и суд вызвал Коулмана. Говорил он недолго, после чего задал вопросы Фрайеру, Коулу, Пековеру, Перселлу и другим. Все подтвердили его невиновность, поскольку он был оставлен на «Баунти» насильно.
Суд объявил перерыв до понедельника.
Почти все воскресенье я провел со своим адвокатом мистером Грэхемом. С ним пришли адвокаты и других обвиняемых, и три группки людей расселись в разных концах кают-компании, чтобы не мешать друг другу.
К этому времени я уже написал черновик моих возражений против обвинения. Мистер Грэхем внимательно его прочитал и указал мне на несколько упущений. Затем он посоветовал, кого из свидетелей мне вызвать и какие вопросы им задать.
Я вспомнил: давая показания, Хейворд заявил, что проснулся ночью накануне бунта и слышал, как я спускался вниз в половине второго.
– Это показание весьма важно для вас, мистер Байэм, – проговорил мистер Грэхем. – Вы ведь говорили, что Тинклер спустился вместе с вами и вы пожелали друг другу доброй ночи?
– Совершенно верно, сэр.
– Тогда Хейворд должен был это слышать. Нам следует постараться, чтобы он признал это. Доказав, что Тинклер был с вами, мы тем самым подкрепим ваш рассказ о разговоре с Кристианом, который Тинклер подслушал. Должен сказать, Халлет нанес нам сильный удар, показав, что вы рассмеялись и отвернулись, когда капитан Блай с вами заговорил.
– Ложь, от первого до последнего слова – ложь! – вскричал я.
– Не сомневаюсь. Мне кажется, что и Хейворд, и Халлет произвели на суд неблагоприятное впечатление. Однако сбрасывать со счетов их показания нельзя. Этих показаний достаточно, чтобы осудить Моррисона, его положение стало гораздо серьезнее. Скажите, у вас была возможность понаблюдать за Хейвордом и Халлетом в день бунта?
– Да, я видел их неоднократно.
– Что вы можете сказать об их поведении? Хорошо ли они держали себя в руках?
– Напротив, они были напуганы до смерти, оба плакали и умоляли о пощаде, когда им приказали перейти на баркас.
– Чрезвычайно важно, чтобы вы осветили это. Задавая вопросы свидетелям, не забудьте остановиться на этой теме. Если свидетели признают, что Халлет был очень встревожен, неопровержимость их показаний пошатнется.
Незадолго до вечера мистер Грэхем собрался уходить.
– Кажется, мы обговорили все, мистер Байэм, – заключил он. – Вы желаете сами зачитать свои возражения или хотите, чтобы это сделал я?
– А что вы посоветуете, сэр?
– Прочесть самому, если только вы не будете слишком уж волноваться.
Я ответил, что на этот счет у меня нет опасений.
– Прекрасно! – ответил он. – Вы произведете большее впечатление, если расскажете все сами. Читайте не торопясь и отчетливо.
К этому времени закончили свои наставления и другие адвокаты, и все трое покинули борт «Гектора». С тех пор как мы были взяты в плен, ни один день не пролетал так стремительно.
Утром в понедельник 17 сентября выстрел из пушки возвестил о продолжении судебного заседания. Мы прибыли на корабль примерно за полчаса до его начала. На квартердеке уже стояла толпа офицеров и штатских; все с любопытством нас разглядывали, словно мы были какие-то невиданные звери. Так мне во всяком случае показалось, но я думаю, что это следует приписать моему возбуждению.
За несколько минут до девяти зрители заняли свои места, а ровно в девять в кают-компанию вошли члены суда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24