«При чем тут индейцы?»
«Но ведь он сбежал из-под ножа! Разве не так? По-моему, его собирались принести в жертву богу войны».
«Он бежал не от индейцев, а от белых».
«Каких белых?»
«Он считал, что это немцы».
«А! Фольксдойче?»
«Не фольксдойче. Я так и не понял до конца. Он потерял много крови, приходил в себя на короткое время. Бормотал о белых, которые не хотят, чтобы видели их лица, и поэтому ходят в накомарниках. Правда, в зарослях, как вы знаете, уйма москитов и песчаных мух. Но между собой эти люди разговаривали по-немецки».
«А он понимал по-немецки?»
«Немного. Когда-то работал у фольксдойче. Но он не сказал своим новым хозяевам, что понимает немецкий. Кем, по-вашему, он работал у них?»
«Носильщиком? Добытчиком каучука?»
«Он состоял при машине, которая забивает сваи! По его словам, люди в накомарниках строят среди болот капище своему богу».
«Капище?»
«Ну, так, наверно, выглядит это в его дикарском понимании, — с раздражением бросил капитан. Он говорил коротко, отрывисто, то и дело оглядываясь. — Черт их там знает, что они строят! Рабочих очень много, он говорил. Индейцы. Платят им хорошо. Но они не возвращаются домой».
«Как?!»
«Их убивают, — пробормотал капитан, всматриваясь в сужавшийся за кормой лесной коридор. — Расстреливают».
«Расстреливают собственных рабочих?»
«Так сказал этот индеец. Он сам видел. Вдвоем с товарищем рубил кустарник на дрова, углубился в лес. Вдруг слышит выстрелы! Второй индеец хотел убежать, но наш заставил его подобраться ближе. В зарослях была засада! Люди в накомарниках подстерегли рабочих, которые, отработав свой срок по контракту, возвращались домой. Они были перебиты до единого!»
«В это трудно поверить», — с изумлением сказал я.
«Зачем индейцу было врать? Он с товарищем так испугался, что решил бежать, не заходя в лагерь. Но по их следу пустили собак, догнали, подвергли наказанию. Второй индеец умер под плетью. Нашему индейцу удалось обмануть сторожей. И тут вы заботливо подобрали его и приволокли на пароход!» — Капитан со злостью прокашлялся, будто подавился ругательством.
«На таком большом строительстве, — в раздумье сказал я, — есть, вероятно, и мотоботы».
«А! Разве я не сказал вам? У этих в накомарниках есть нечто получше мотоботов. Индеец говорил: „длинный, очень большой челн, который может нырять и…“
«Подводная лодка?!»
«Они называли ее… Да, вы же знаете немецкий! Как по-немецки „Летучий Голландец?“
«Дер флигенде Холлендер».
«Вот именно! Второе слово индеец не мог понять. Он не знал, кто такие голландцы. Но первое слово запомнил хорошо: „летающий, летучий“. „Но это не самолет, — бормотал он, самолеты, по его словам, видел в Манаосе. — Это длинный челн, который…“ И так далее».
«Летучий Голландец», понятно, прозвище, — сказал я. — Зачем немцам база подводных лодок, если эта база так далеко от устья Амазонки?»
«А это вы у Деница спросите! — сердито бросил капитан, снова оглядываясь. — Меня сейчас интересует одно: хватит ли дров до Рере?»
«Должно хватить!»
В тех местах пароходы по мере надобности пополняются не углем, а пальмовыми дровами. Но ведь мы не пополнялись дровами на очередной пристани — второй помощник, как вы помните, спутал устья рек.
Я спросил капитана, думает ли он, что за нами послали в погоню подводную лодку.
«Не знаю. Не думаю ничего. Чувствую погоню спиной».
«Но индеец, беглец, умер!»
«Люди в накомарниках не знают об этом, и мы стали им опасны. Побывали на самом краю какой-то важной тайны. А разве заткнешь рот всем этим?» — Он презрительно показал вниз.
Там разгорались и гасли и снова разгорались огоньки трубок. В Бразилии трубки курят даже женщины. На палубе продолжали шумно обсуждать события ночи.
«Рере, Рере! — озабоченно бормотал капитан. — Боюсь, не дотянем до Рере!»
Но мы дотянули до Рере.

Ночь развеялась внезапно, как дым.
Я собрался было опять в свою «преисподнюю», но замешкался на трапе. Не мог удержаться, чтобы не оглядеться вокруг.
Ночь сдает вахту дню! Это всегда красивое и величественное зрелище — под любыми широтами. Но на экваторе оно особенно красиво.
Здесь «смена вахты» происходит без предупреждения. Не бывает ни сумерек, ни рассвета.
Вдруг длинная зыбь быстро пробежала по верхушкам пальм, потом из-за них взметнулись лучи. Словно бы воины, тысячи воинов, спрятавшись в зарослях, разом выдернули из ножен свои мечи!
Аракара осветилась. Вода была бледно-розовой, а берега ярко-зелеными. Впереди стал виден слепящий плес Рере. Он даже как будто был немного выпуклым посредине. От нас его отделял узкий мыс, поросший папоротником.
Я с изумлением увидел, что мыс удлиняется!
Он менял свои очертания на глазах, делался ниже и уже.
И вдруг я понял: это нос подводной лодки, тупо обрубленный, как секира, выдвигается из-за мыса!
Еще несколько секунд, и она уже вся на виду: серая, в пятнах камуфляжа, как змея, очень длинная, без всяких опознавательных цифр или букв.
От нее мы были на расстоянии полукабельтова. Как она смогла обогнать нас? Наверно, был какой-то сокращенный путь, подлодка прошла к устью Аракары неизвестными нам протоками.
Я даже не успел испугаться. Меня поразила высокая боевая рубка и отсутствие орудия на палубе. Но пулеметы были там, и расчет выстроился подле них.
Подводная лодка замерла посреди плеса, преграждая нам путь.
С палубы донесся разноголосый протяжный вопль.
Что-то крикнул за моей спиной капитан. Второй помощник торопливо прошлепал босиком по трапу. Я увидел, как несколько матросов спускают на талях шлюпку. На них стала напирать толпа пассажиров, орущих, визжащих, вопящих.
О! Это очень страшно — паника! Особенно на корабле.
Шлюпка поползла, стала косо, черпнула воду кормой.
За борт полетели спасательные круги, подвесные койки, ящики.
Будто столбняк пригвоздил меня к трапу. Я неподвижно стоял и смотрел, хотя знал: мое место у машин!
Но что мог сделать наш бедняга «Камоэнс», безоружный, беспомощный, зажатый в узком пространстве берегами реки? Неуклюже разворачиваясь, он печально проскрипел в последний раз своими ревматическими бимсами, шпангоутами и стрингерами.
Однако нас не удостоили торпеды.
Короткая очередь!
Я оглянулся. Капитан лежал скорчившись, подогнув голову под плечо. Рука свисала с мостика. В ногах капитана валялся рулевой.
Нас расстреливали из пулеметов!
Течение сразу же подхватило неуправляемый «Камоэнс» и понесло его на перекат.
Я стряхнул с себя эту одурь. Кинулся со всех ног на мостик к штурвалу. Но не добежал, не успел добежать!
Резкий толчок, скрип, грохот!
Вокруг меня колыхались люди, обломки, ящики.
Я был уже в воде!
Вероятно, «Камоэнс» получил большую пробоину или несколько пробоин. Он быстро заваливался набок. По перекосившейся палубе скатывались в воду люди.
Мимо меня проплыло несколько корзин, связанных вместе. На них взобрались два или три человека. Я присоединился к ним.
Нас развернуло и потащило прямо к подводной лодке. Шлюпка, переполненная людьми, обогнала наши корзины. Весла опускались неравномерно.
Матери поднимали детей и показывали их пулеметчикам, которые стояли на палубе.
Но вот по шлюпке стегнула очередь, гребцы и пассажиры шарахнулись к корме. Шлюпка перевернулась.
И тут явились пирайи!
Вода вокруг барахтавшихся людей забурлила, запенилась. Пена была кровавой!..
Пулеметчики решили отдохнуть. Они спокойно стояли, облокотившись на свои пулеметы. А пирайи доделывали за них работу!
Видеть это было нестерпимо! Просто нестерпимо! — Нэйл стукнул себя кулаком по лбу: — Как это выбьешь отсюда? Как?! — И, задохнувшись, добавил тихо: — Разве что пулей…
Он с силой потер лоб, обернулся к Виктории:
— Извините! Вообще-то не позволяю себе распускаться. Но стал описывать по порядку, и это так живо вспомнилось! Еще раз прошу извинить!..
Течение несло наши корзины к подводной лодке.
Я увидел, как матрос вынес на палубу разножку. На нее сел человек. Ему подали фотографический аппарат. Он сделал несколько снимков. Потом закурил и, перебросив ногу за ногу, стал смотреть на нас.
И я подумал: до чего же мне не повезло! В свой смертный час не увижу лиц жены или друзей. Уношу с собой взгляд врага, этот отвратительно безучастный, ледяной взгляд!
Человек, сидевший на разножке, наблюдал за нашей агонией у его ног так, словно бы мы были не люди, а черви…
Снова очередь! Брызги воды поднялись перед глазами. Кто-то закричал.
Больше ничего не помню. Потерял сознание от боли…
Когда я очнулся, корзины покачивались в прибрежных камышах. Я был один. Рана на плече кровоточила.
Я с осторожностью раздвинул камыши. Река была пуста. Только алые полосы плыли по сияющему выпуклому плесу.
Мне показалось, что это кровь. Но это были лучи заката…

— Как же вам удалось выбраться из тех мест?
— Меня подобрали Огненные Муравьи.
— Те самые? Подозреваемые в каннибализме?
— Да. Наткнулись на меня в лесу, по которому я кружил. Мне рассказывали потом, что я кричал, плакал, кому-то грозил.
Несомненно, пропал бы, если бы не Огненные Муравьи. Джунгли Амазонки беспощадны ко всем слабым, одиноким, безоружным.
У Огненных Муравьев я пробыл до осени…
— А культ бога войны? — прервал Нэйла Шубин. — Сумели ли вы проникнуть в тайны этого культа?
— Нет. Я попросту не заметил его.
— Да что вы! Как так?
— Видите ли. Огненные Муравьи очень примитивны по своему развитию. Им бы ни в жизнь не додуматься до такого культа! Они почитают духов предков, вот и все. Я, конечно, не специалист. Может, что-то упустил. Во всяком случае, кочуя по лесу, они старательно обходят места, где ныряют челны, грохочут барабаны, гаснут и зажигаются колдовские огни.
— А! Кому-то выгодно отвадить людей от Аракары?
— Вы правы. Чем дольше я жил у Огненных Муравьев, тем больше убеждался в том, что бедняг оболгали, оклеветали — с помощью газет и радио, как это принято в нашем цивилизованном мире.
До утра мог бы рассказывать вам о длинном доме, в котором живет племя, об охоте на рыб с помощью лука и стрел, о «заминированных» участках, то есть полосах земли, усыпанных рыбьими костями и замаскированных сверху листьями.
При мне произошла стычка Огненных Муравьев с враждебным племенем Арайя, что значит «иглистый скат». Я с ужасом наблюдал массовое применение духовых ружей, страшных десятифутовых деревянных труб, из которых выдувают маленькие стрелы, смазанные ядом кураре.
Показать бы одну из этих труб в Шеффилде, на нашем заводе! Ведь она могла считаться прабабушкой современной артиллерии!
В конце августа я окреп настолько, что смог проститься с Огненными Муравьями. В Редонде, ближайшем поселке на реке, мне сказали, что Бразилия объявила войну Германии.
— Вы сообщили о «Летучем Голландце»?
— Сразу же! Едва лишь вернулся в Рио. И были приняты срочные меры. На Аракару полетели самолеты.
Было высказано предположение, что немцы строят аэродром на Аракаре. Подводная лодка могла служить для связи: возможно, доставляла особо важные строительные материалы.
А мне вспомнился Шеффилд. Его тоже можно назвать «капищем бога войны». Чего доброго, думал я, в джунглях Амазонки воздвигают завод, который будет выпускать какое-то секретное оружие. Не готовятся ли с помощью этого оружия предпринять завоевание Америки, сначала Южной, потом Северной?
Но летчики вернулись с Аракары ни с чем. Они пролетели над рекой километров полтораста, а внизу были только леса, однообразно волнистое зеленое пространство.
Олафсон, которому я рассказал об этом, честил почем зря подслеповатых бразильских летчиков. А я не мог их осуждать.
Пробродив целое лето в том районе, знаю, как непроницаем лиственный полог. Были там закоулки, где в самый яркий полдень царила ночь.
Говорят: странствовать по дну зеленого океана. Но это и есть океан. И дно его кишит всякой нечистью. От болотных змей харарака до «челна, который умеет нырять»…
3. «Ю энд ай…»
(Пароль штурманов)
Нэйл поднял голову.
В воспоминаниях своих ушел так далеко под сень бразильских пальм, что не сразу понял, где находится сейчас.
Под большим оранжевым абажуром сверкает туго накрахмаленная скатерть. На праздничном столе расставлены водка, бренди, закуска.
В углу оперся на этажерку моряк. Лицо его сосредоточенно и сурово, губы сжаты.
А перед Нэйлом, положив руку на стол, тихо сидит красавица в длинном вечернем платье. В ее серых, широко открытых глазах — удивление, сострадание, печаль.
— Боже мой! Я взволновал и расстроил вас! — с раскаянием сказал Нэйл. — И когда? В новогоднюю ночь! Это нехорошо с моей стороны. Переложить часть своих воспоминаний на чужие плечи! Недаром говорят, что бог проклял человека, дав ему память.
— Не согласен! — сказал Шубин. — Что касается меня, то я ничего не хочу забывать! Виктория вскинулась с места:
— Товарищи! Что же мы? Без пяти двенадцать! Нэйл начал придвигать стулья к столу, Шубин принялся разливать по рюмкам водку. Виктория отодвинула свою рюмку:
— Мне фруктовой. Я не пью, ты же знаешь!
— Э, нет! Пусть сегодня Гитлер пьет фруктовую! Часы начали бить. Шубин поднял налитую до краев рюмку:
— Ну, первый тост — за победу!
— О, йес, йес! — закивал головой Нэйл. — За побиеду!
Это русское слово он тоже выучил в Заполярье. Водку Нэйл выпил залпом, а не глоткам-и, как пьют в Западной Европе. Потом старательно крякнул — тоже на русский манер.
Виктория и Шубин засмеялись. Он был, оказывается, рубахой-парнем, этот бывший рабочий-оружейник из Шеффилда и друг индейского племени Огненных Муравьев!
За окном поднялись огни фейерверка, похожие на новогоднюю елку, увешанную разноцветными электрическими лампочками и осыпающимися нитями «серебряного дождя».
Шубин подумал, что, наверно, у Гитлера трясутся руки, когда он наливает себе фруктовой или минеральной воды за новогодним столом. Что-нибудь покрепче пить сегодня ему не стоит, да и вообще он, говорят, не берет в рот хмельного: хочет прожить до ста лет!
— Пусть Гитлер сдохнет в этом году! — торжественно провозгласил Шубин.
Охотно выпили и за это.
Третий бокал — традиционный: за тех, кто в море!
Потом Нэйл предложил тост за своих гостеприимных русских хозяев. Шубин в ответ хотел выпить за здоровье Нэйла, но тот поднял руку:
— Хочу предложить тост не совсем обычный. В новогоднюю ночь я привык вспоминать о кораблях, на которых плавал. Были среди них и танкеры, и лайнеры, и транспорты, и вспомогательные судна, и даже такой колесный торопыга, как «Камоэнс». И я думаю о них с благодарностью и любовью. Какое-то время они были моим домом… Говорил ли я, что Олафсон разделял корабли на добрых и злых? Так вот, предлагаю сегодня выпить за добрые корабли! За то, чтобы на пути им никогда не встретился «Летучий Голландец»!
Моряки, серьезно кивнув друг другу, выпили.
Настала очередь Шубина рассказать о «Летучем Голландце».
Англичанин только поднимал брови да издавал короткие восклицания.
Каков, однако, размах у этого «Летучего»! Наверно, нет уголка на земном шаре, где бы не побывал он — не то подводный связной, не то маклер, который помогает военным монополистам, торговцам оружия, совершать их тайные сделки.
Шубин сердито оглянулся на часы, когда они коротко пробили за спиной.
Нэйл встал:
— Через полчаса мой поезд. Мне пора! Гостя проводили до лестницы.
— Пишите же!
— И вы пишите!
— Непременно встретимся после победы!

Виктория всем телом прижалась к Шубину. Пальцы ее, чуть касаясь, быстро пробежали по его лбу. Нахмурился! Мальчик ее стал опять задумчивым и грустным.
Почему?
Чтобы отвлечь его, она пустила в ход все средства, какими располагают в таких случаях женщины. Сегодня Виктория была особенно нежна, как-то необычно, тревожно ласкова с Шубиным. Но, проснувшись среди ночи, она увидела рядом рдеющий огонек папиросы.
— Что, милый? Опять он? «Ауфвидерзеен»?
— Нет. Ты спи! Я просто думаю о жизни, о нас с тобой…
Окна зашторены. В комнате тишина, мрак. Только часы повторяют одно и то же, спрашивают осторожно:
«Кто ты? Что ты?» Или она где-то читала об этом?..
— Слушай, — негромкий голос Шубина. — Я все думаю о слове, которого не знал Олафсон. Может, это не одно слово, а три: «Ю энд ай»? Помнишь? Нэйл крикнул в лагере. Очень сильные слова, верно? Если бы штурманы всех морей, капитаны, лоцманы, судовые механики, матросы сказали друг другу «Ю энд ай», что тогда случилось бы с «Летучим»? Камнем бы упал на дно!
— А потом опять всплыл.
— Не дали бы ему всплыть! Блокировали бы его во всех норах! Установили бы всеокеанскую блокаду!.. Олафсон этого не мог один. Это могут только все сообща!.. Я, ты, Нэйл! Все, кому «Летучий» — враг. Простые, обыкновенные слова, когда их произносят сотни тысяч людей, могут остановить, оглушить, убить! И потом, как в сказке, все фарватеры в мире станут чистыми, свободными для плавания кораблей…
Он потушил папиросу и сразу же, без перерыва, закурил новую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53