— Всех, кого не удалось продать, бупу принесли в жертву богам в Лунгвалле. Я офицер самого высокого ранга, и они привезли меня сюда для специальной обработки. Они собираются сварить меня заживо — привилегия моего звания, понимаете? Но, сказать по правде, меня это не очень беспокоит. Мне осточертела война. Осточертела давным-давно. Должно же быть место на Земле, где я расстанусь с жизнью. Это ничем не хуже любого другого.
— Мне знакомо подобное чувство… — начал Уилсон. Запнулся, услышав щелчки и квакающие звуки.
Пигмей враскачку, по-утиному, приблизился к нему и вынул из мешочка пригоршню листьев. В середине ладони извивались пять темных пиявок.
— О нет! — запротестовал Уилсон.
— Иво говорит, что настало время принять лекарство, — пояснил полковник Саба. — Он должен снова посадить мсвимбе вам на лицо.
— Вы понимаете его язык?
— Более или менее. Я три года возглавлял администрацию лесного района Хруке и часто встречался с иво. Язык у них примитивен. Просто они пользуются органами речи таким образом, что вам и в голову не придет.
— Скажите ему, что с меня довольно пиявок. Попросите больше не беспокоиться.
Полковник произвел несколько неуверенных квакающих звуков. Человек отполз назад и поцокал.
— Иво говорит, что советует вам как врач немедленно поставить пиявки. Иначе у вас отвалится лицо. Инфекция в этих местах поражает очень быстро.
Уилсон лег на спину и содрогнулся, когда скользкие червяки закопошились у него на лбу, щеках, подбородке, вызывая в памяти образы самых страшных снов.
Полковник из любопытства подполз к Уилсону.
— Это нужно видеть — как иво работают. Поразительные создания!
— И что вы видите?
— Ваше лицо было темно-красным от побоев и ссадин. Теперь оно почти нормального цвета.
— Значит, я буду очень аппетитно выглядеть, — обронил Уилсон.
— Боюсь, честь свариться заживо принадлежит только офицерам, — возразил полковник.
Он вернулся в угол клетки и закурил сигарету.
— Этот иво просто храбрец. Он слишком стар, чтобы быть проданным в рабство. И он знает, что бупу его убьют. Тем не менее примерно через час после того, как вас принесли сюда, он вышел из джунглей, сел у клетки и начал петь. Он голосил до тех пор, пока не пришли солдаты и не бросили к нам.
— На кой черт он сделал это?
— Я переведу вам его песню, и вы все поймете. Он называл вас «Человеком-привидением, который освободил лесных людей в ночь красных звезд». Эту песню теперь будут петь дети, внуки и правнуки иво. Вы теперь стали эпическим героем, подобно Секуху. Племя поручило ему вас вылечить. Возможно, на ваше счастье, у него в мешочке припасено обезболивающее, которое облегчит вам грядущие пытки.
Уилсон не знал, что и вымолвить в ответ. Потом пиявка расположилась у него на губах, и охота говорить пропала сама собой. Когда пиявка продолжила свой вояж, Уилсон сказал:
— Передайте иво спасибо за помощь. Но объясните ему, что никакой я не герой. Герой — это он.
Полковник Саба выполнил просьбу. Иво вдруг улыбнулся, и это было так прекрасно и так необычно, как улыбка леопарда в лесной чаще.
3
Ветер на закате принес Уилсону грустную песнь. Ему показалось, что это «Поразительная краса», исполняемая в ритме калиопе тинка-джазом. Небо приобрело кроваво-красный оттенок. Издалека донесся орудийный выстрел.
— Что бы это могло быть, как по-вашему? — спросил Уилсон полушепотом.
Полковник выпустил дым последней сигареты на призрачную свободу.
— Ничего такого, что могло бы пойти нам на пользу. Приготовьтесь к неизбежному, как я.
Уилсон вспомнил тяжелый воздух на деревенской площади и впал в отчаяние.
— Вы правы, мы все должны умереть. — Голос его прозвучал тонко и печально. — Я думаю, не важно, когда это произойдет. Как сказал поэт: «Я проклят! Что мне делать с днями, которые у меня еще остались?»
— Это не их метод! — с горечью отозвался полковник Саба. — Будь они прокляты, дикий народ! Несколько лет назад, еще в начале войны, мы убили сразу шестьдесят бупу. Тогда должен был состояться матч между «Битумак» и «Все звезды Семе», очень популярными командами. Мы ходили по деревням и раздавали бесплатные билеты. У нас было спрятано две дюжины пулеметов под брезентом. Как только бупу заполнили стадион, мы открыли огонь. Там было много детей — вы же знаете, они любят футбол. Когда у нас кончились патроны, мы пошли на них с палками и мачете. Потом мы сожгли тела на большом вонючем костре. — Голос понизился на виноватый шепот: — После подобного человек не должен возражать против того, что его сварят заживо.
— Вы лежали за пулеметом? — спросил Уилсон, радуясь, что не видит в полутьме выражения лица полковника.
— Хуже, — ответил Саба. — Я отдал приказ открыть огонь.
4
Вторая ночь прошла спокойно. Вода озера, тихо шурша, полировала камни на берегу; в джунглях перекрикивались птицы и монотонно жужжали насекомые. Иво издал несколько щелкающих звуков, которые полковник Саба не потрудился перевести. Уилсон пытался не думать о предстоящем кошмаре, но это было невозможно. Как туземцы намерены с ним расправиться? Ему казалось, что он уже никогда не сможет заснуть. Он закрыл глаза, а когда снова открыл их, был уже полдень, и рядом с клеткой на жарком солнце стояла Крикет.
— Просыпайся, Уилсон, — сказала она грубо. Уилсон пошевелился, попробовал встать, но ударился о крышу и опустился на колени.
Крикет была в солнцезащитных очках типа «Джеки О», с большими черными стеклами. Рот сурово сжат, рука лежит на рукоятке отцовской «беретты», засунутой за пояс.
— Я уплываю через час, — сказала Крикет. — Поведу «Ужас» обратно к Четырем саблям.
— А как насчет меня? — спросил Уилсон почти серьезно.
— Операция провалилась. Потребуется целый год, чтобы загнать в клетки иво, которых ты выпустил, негодяй.
— Это хорошо, — сказал Уилсон и замолк, не зная, что можно добавить.
На опушку леса вылетел черный сорокопут. Интересно, не он ли сопровождал яхту как предзнаменование грядущей беды?
— Что-нибудь еще? — спросил Уилсон.
— Да, — ответила Крикет, и нижняя губа у нее задрожала. — Вчера вечером мы похоронили папу.
— К сожалению, — вздохнул Уилсон. — Это был не только твой отец, но и кровожадный негодяй, который собирался убить меня.
— Тебя нужно было пристрелить сразу. Жалко, что я не смогу присутствовать при том, как тебя будут кончать.
— Так вот, значит, как, — сказал Уилсон, пытаясь не выдать голосом паники. — Получается, ты не намерена помочь мне выбраться отсюда?
— Даже если бы хотела, я не в силах это сделать. Ты нарушил строжайший запрет местных властей. Ты замахнулся на их долю в прибыли. И ты пытался убить майора Мпонго. Не стоит говорить, как я надеюсь, что ты будешь страдать. А страдания тебя ожидают страшные. Если они выполнят ритуал должным образом, ты проживешь дня три без кожи. Я видела, как это бывает. Эти люди — настоящие мастера своего дела. Считай, ты уже не человек, а дерьмо, которое размажут по столбу.
— Догадываюсь, что ты никогда меня не любила.
— Ублюдок! — прошипела Крикет сквозь зубы.
— Я выиграл тебя у Португи, Крикет, помнишь? Тебе был нужен хороший игрок, и ты ради этого рискнула моей шкурой. Сейчас у меня на руках плохие карты. Тузы и восьмерки — набор мертвеца. Но ты пока моя жена, и я нуждаюсь в твоей помощи.
— Я никому не принадлежу, кроме самой себя! — отрезала она. — Так было всегда. Существую только я. Остальные — глупые задницы.
— То же случилось и с Вебстером?
— Пошел ты… — Крикет прикусила губу и отвернулась.
Уилсону удалось заметить под темными очками слезы.
— Мне казалось, у нас с тобой любовь, — сказала Крикет, нижняя губа у нее при этом дрожала. — По-настоящему казалось. Я знаю, ты не веришь мне, но я на самом деле ни к кому не испытывала такого сильного чувства, как к тебе. Думаю, мне следует прекратить хвататься за эту соломинку. Мне нужно убедить себя, что этот вариант не работает. Мы с тобой слишком разные…
— Смешно, — перебил ее Уилсон, ухватившись за прутья клетки. — Мы не просто порываем друг с другом за чашкой эспрессо у Баззано. Эти негодяи собираются освежевать меня живьем. Ты обязана вызволить меня отсюда.
Крикет заколебалась.
— Я же говорю, это невозможно. Я пыталась…
— Пыталась? — Сердце Уилсона радостно забилось.
— О Уилсон… — Крикет подошла к клетке, подняла очки на темя и положила ладонь ему на руку, вцепившуюся в прут. Глаза оказались бездонными, как воды озера Цуванга. Зеленовато-голубая слеза упала ему на пальцы. — Почему ты не мог подождать? Через два-три года у нас было бы достаточно денег, чтобы роскошно жить в Париже до конца своих дней.
— Я не мог ждать, — ответил Уилсон. — Я не мог безучастно воспринимать убийства, к которым ты старалась приучить меня. Я не мог строить свое счастье на добыче пиратов, на труде рабов, на горах мертвых тел!
Крикет вздохнула и сделала шаг назад. Очки закрыли глаза, губы вытянулись в суровую нитку.
— Ты идиот. Дырка в заднице, и больше ничего. Мне не следовало приходить сюда.
— А зачем же ты пришла? — спросил Уилсон и искоса взглянул на Крикет. У него возникло ощущение, будто она далеко-далеко, словно он смотрел на нее в подзорную трубу с обратной стороны.
— Мне не следовало приходить, — повторила Крикет.
— Я тебя еще когда-нибудь увижу? — спросил в отчаянии Уилсон.
— Нет.
— Тебе будет меня не хватать?
Крикет повернулась и ушла в непреклонное, ничего не прощающее сияние полуденного солнца.
5
Уилсон, прижавшись к клетке, смотрел вслед Крикет до тех пор, пока она не исчезла из виду. Поняв, что она не вернется, он упал на грязный пол как подстреленный. Лежа на спине в пепельно-серой полутьме, он чувствовал, как его мозг умирает. Так вот как это происходит. Что за странная судьба! Впервые за много месяцев он подумал об Андреа, которая сейчас, конечно же, спала на большой чистой постели в своей ухоженной квартире на тринадцатом этаже «Понд-Парк-Тауэр». Каким же дураком он был! Он вспомнил, как она плакала у телефона в тот вечер, когда он уезжал, вспомнил, что она любила его. И жалость к самому себе наполнила его, как вода — ванну с закрытым стоком. По щекам покатились слезы, оставляя светлые бороздки на грязном лице. Резкие мычащие звуки, издаваемые спящим полковником Саба, похожие на храп мультперсонажей, звучали абсурдным дополнением к этим слезам Уилсона. Несколько минут спустя Уилсон вытер щеки тыльной стороной руки. Сквозь прутья клетки дул горячий ветер. За клеткой клубилась пыль. Охранник бупу спал, лежа на тростниковом мате под куском брезента, приподнятым над головой палочкой. Рядом с ним на узкой полоске тени спала желтая собака. Уилсон представил, как «Ужас» плывет по сверкающей воде озера, и чуть не заплакал снова. Он повернулся к соседям и увидел, что на него пялится пара блестящих глаз огромного насекомого. Встряхнувшись, он понял, что это иво сидит в позе богомола.
— Эй, вы! — позвал одураченный Уилсон. — Как долго вы следите за мной?
Иво склонил голову набок и выдал целую серию тихих щелчков.
— Саба! — громко окликнул Уилсон. Полковник пошевелился. — Что этому лилипуту нужно?
Негр зевнул, приподнялся на локте, зевнул еще раз, глотнул и не слишком охотно сделал пару щелчков.
Иво вскинул голову, птичьим жестом показал на Уилсона и начал щелкать и квакать. Наблюдая, как пигмей исполняет эту симфонию, Уилсон думал об алюминиевых стержнях в шее механического Авраама Линкольна, которого видел в «Диснейленде» летом, будучи ребенком. Робот вселял в него ужас. Человеческое горло таких движений не совершало и подобных звуков не воспроизводило. Он боялся, что Авраам Линкольн съест его живьем.
Выговорившись, иво повернул вздернутую голову к Уилсону и принялся ждать перевода. Полковник почесал подбородок и на минуту задумался.
— Он говорит, что вы очень больны. Вас очень сильно избили, конечно, но он подразумевает другое. Он имеет в виду, что вы нездоровы внутренне. Хворает не тело, а душа. Он говорит, что в вас сидит дух животного, который давит вам на кишки и делает вашу жизнь невыносимой вот уже много лет.
— Черт возьми!..
— Иво хочет знать, есть ли у вас ощущение тяжести вот здесь. — Полковник положил широкую плоскую ладонь на солнечное сплетение. — Не кажется ли вам, что вот-вот случится что-то страшное?
Уилсон молчал. «Откуда он знает о моих предчувствиях?»
— Да, меня постоянно мучает тревога, — произнес он наконец, сознавая всю нелепость предстоящего объяснения. — Дома я обращался по этому поводу к психиатрам. Диагноз: рассеянная паранойя вкупе с совершенно беспричинным страхом. Я прошел небольшой курс лечения. Не беспокойтесь, я вполне контролирую ситуацию.
Полковник Саба перевел это пигмею.
Иво затряс головой и утиным шагом приблизился к Уилсону. Он рукой разгладил грязь на полу, вынул палочку из своей сумки и начал рисовать. Он трудился минут пятнадцать. Уилсон наблюдал, как возникают черты некоего чудовища — отчасти обезьяны, отчасти енота, отчасти крысы с острыми когтями и рядами острых зубов, как у акулы. Закончив, иво принялся квакать и щелкать. Уилсон посмотрел на рисунок и почувствовал знакомое стеснение в груди.
— Это потустороннее животное, которое сейчас покушается на вашу жизнь, — перевел полковник Саба. — По словам иво, оно угрожает вашим родственникам в мире духов вот уже несколько поколений. Он говорит, что вы боретесь с чудищем с детских лет. Этот монстр поселился в вашем предке много лет назад в стране, что за лесом Хруке. Так он называет Африку. Ваши предки бывали в Африке?
— Не знаю. — Уилсон недоуменно пожал плечами.
— Вы узнаете это? — Полковник показал на рисунок.
— Да, — ответил Уилсон так тихо, что сам с трудом расслышал свой голос.
— Зверь-дух, — пояснил полковник Саба. — Проникает в тело через рану, полученную в результате трагедии, которая произошла в детстве. Вы испытали такую трагедию?
— Да. — Голос прозвучал тише, чем шепот.
Иво положил руку на руку Уилсона. Ладонь была подобна коре дерева. Уилсон посмотрел иво в глаза. Они были древними и темными, но светились изнутри подобно далеким молниям. Пигмей вздохнул, показал на нос Уилсона, полез в сумку и достал небольшую трубку из полированного черного дерева и два маленьких зеленых шарика, похожих на экскременты.
— Йоновпе, — сказал полковник Саба, изумленный донельзя. — Настоящая честь. Он хочет дать их вам. Йоновпе — очень мощное средство от зверя-духа и очень редкое. Оно поможет вам бороться со зверем-духом.
Уилсон отполз в сторону, не освещенную жарким африканским солнцем. Сторож пошевелился во сне. Желтая собака встала и убежала. Уилсон почувствовал, как по телу разбегается странное недомогание, которое испытывают приговоренные к смерти во всем мире. Он повернулся к иво спиной:
— Какой смысл? Не сегодня, так завтра или послезавтра я буду мертв. С меня живьем сдерут кожу. Давайте посмотрим на это с оптимизмом — когда я умру, умрет и зверь-дух.
Иво прочистил горло и выплюнул большой сгусток зеленой мокроты за решетку.
— Иво говорит, что опера не окончена, пока жирная женщина не запоет, — сказал полковник Саба. — Иво говорит о борьбе между вами и жизнью, вашей прежней жизнью.
Иво толкнул Уилсона в грудь. Уилсон покорно лег на пол. Человечек запустил зеленые шарики в трубку и приставил к ноздре Уилсона.
— Э, подождите, — испугался Уилсон, но было уже поздно.
Иво набрал в легкие воздуха и дунул. Зеленые экскременты ударили по Уилсону подобно мощному взрыву. Он зажмурился. Во рту появился горьковатый привкус. Костяные выступы за ушами, казалось, начали расти. Уилсон два раза чихнул.
Открыв глаза, он обнаружил, что находится на дне озера Цуванга. Однако вода не была таковой в привычном смысле слова, а представляла собой смесь желатина, льда и других ингредиентов. Некоторое время Уилсон ждал чего-то, а рядом с ним лежали кости великого Кэйрю. Потом Уилсон увидел, что к нему плывут абсолютно плоские рыбы. Они несли свет, как некий секрет, сквозь царившие повсюду холод и тьму.
6
Уилсон медленно пробирался по Коммерс-авеню сквозь толпу. Поблизости непрерывно раздавался глухой шум строительных работ. Он слышал стук отбойных молотков по асфальтовой мостовой. Небо вокруг серебристого шпиля здания «Рубикон» было совершенно голубым и безоблачным. Приятный весенний денек.
Через несколько минут он увидел старые громоздкие автомобили, остановившиеся по указанию светофора на перекрестке Коммерс-авеню и Рубикон-стрит. Вдруг до него дошло, что вся улица заполнена архаичными машинами: «кадиллаками», «де-сото», «рамблерами», фургонами «нэш» и «студебекерами». Все это было сделано из хрома и стали, покрашено в пастельные тона и обито внутри виниловым материалом в клеточку. Ребристые мастодонты двигались пыхтя вдоль обочины черного тротуара. Вскоре Уилсон заметил пешеходов: бизнесменов в фетровых шляпах с полями, загнутыми спереди вниз, а сзади — вверх, в костюмах с тремя пуговицами и блестящих галстуках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Мне знакомо подобное чувство… — начал Уилсон. Запнулся, услышав щелчки и квакающие звуки.
Пигмей враскачку, по-утиному, приблизился к нему и вынул из мешочка пригоршню листьев. В середине ладони извивались пять темных пиявок.
— О нет! — запротестовал Уилсон.
— Иво говорит, что настало время принять лекарство, — пояснил полковник Саба. — Он должен снова посадить мсвимбе вам на лицо.
— Вы понимаете его язык?
— Более или менее. Я три года возглавлял администрацию лесного района Хруке и часто встречался с иво. Язык у них примитивен. Просто они пользуются органами речи таким образом, что вам и в голову не придет.
— Скажите ему, что с меня довольно пиявок. Попросите больше не беспокоиться.
Полковник произвел несколько неуверенных квакающих звуков. Человек отполз назад и поцокал.
— Иво говорит, что советует вам как врач немедленно поставить пиявки. Иначе у вас отвалится лицо. Инфекция в этих местах поражает очень быстро.
Уилсон лег на спину и содрогнулся, когда скользкие червяки закопошились у него на лбу, щеках, подбородке, вызывая в памяти образы самых страшных снов.
Полковник из любопытства подполз к Уилсону.
— Это нужно видеть — как иво работают. Поразительные создания!
— И что вы видите?
— Ваше лицо было темно-красным от побоев и ссадин. Теперь оно почти нормального цвета.
— Значит, я буду очень аппетитно выглядеть, — обронил Уилсон.
— Боюсь, честь свариться заживо принадлежит только офицерам, — возразил полковник.
Он вернулся в угол клетки и закурил сигарету.
— Этот иво просто храбрец. Он слишком стар, чтобы быть проданным в рабство. И он знает, что бупу его убьют. Тем не менее примерно через час после того, как вас принесли сюда, он вышел из джунглей, сел у клетки и начал петь. Он голосил до тех пор, пока не пришли солдаты и не бросили к нам.
— На кой черт он сделал это?
— Я переведу вам его песню, и вы все поймете. Он называл вас «Человеком-привидением, который освободил лесных людей в ночь красных звезд». Эту песню теперь будут петь дети, внуки и правнуки иво. Вы теперь стали эпическим героем, подобно Секуху. Племя поручило ему вас вылечить. Возможно, на ваше счастье, у него в мешочке припасено обезболивающее, которое облегчит вам грядущие пытки.
Уилсон не знал, что и вымолвить в ответ. Потом пиявка расположилась у него на губах, и охота говорить пропала сама собой. Когда пиявка продолжила свой вояж, Уилсон сказал:
— Передайте иво спасибо за помощь. Но объясните ему, что никакой я не герой. Герой — это он.
Полковник Саба выполнил просьбу. Иво вдруг улыбнулся, и это было так прекрасно и так необычно, как улыбка леопарда в лесной чаще.
3
Ветер на закате принес Уилсону грустную песнь. Ему показалось, что это «Поразительная краса», исполняемая в ритме калиопе тинка-джазом. Небо приобрело кроваво-красный оттенок. Издалека донесся орудийный выстрел.
— Что бы это могло быть, как по-вашему? — спросил Уилсон полушепотом.
Полковник выпустил дым последней сигареты на призрачную свободу.
— Ничего такого, что могло бы пойти нам на пользу. Приготовьтесь к неизбежному, как я.
Уилсон вспомнил тяжелый воздух на деревенской площади и впал в отчаяние.
— Вы правы, мы все должны умереть. — Голос его прозвучал тонко и печально. — Я думаю, не важно, когда это произойдет. Как сказал поэт: «Я проклят! Что мне делать с днями, которые у меня еще остались?»
— Это не их метод! — с горечью отозвался полковник Саба. — Будь они прокляты, дикий народ! Несколько лет назад, еще в начале войны, мы убили сразу шестьдесят бупу. Тогда должен был состояться матч между «Битумак» и «Все звезды Семе», очень популярными командами. Мы ходили по деревням и раздавали бесплатные билеты. У нас было спрятано две дюжины пулеметов под брезентом. Как только бупу заполнили стадион, мы открыли огонь. Там было много детей — вы же знаете, они любят футбол. Когда у нас кончились патроны, мы пошли на них с палками и мачете. Потом мы сожгли тела на большом вонючем костре. — Голос понизился на виноватый шепот: — После подобного человек не должен возражать против того, что его сварят заживо.
— Вы лежали за пулеметом? — спросил Уилсон, радуясь, что не видит в полутьме выражения лица полковника.
— Хуже, — ответил Саба. — Я отдал приказ открыть огонь.
4
Вторая ночь прошла спокойно. Вода озера, тихо шурша, полировала камни на берегу; в джунглях перекрикивались птицы и монотонно жужжали насекомые. Иво издал несколько щелкающих звуков, которые полковник Саба не потрудился перевести. Уилсон пытался не думать о предстоящем кошмаре, но это было невозможно. Как туземцы намерены с ним расправиться? Ему казалось, что он уже никогда не сможет заснуть. Он закрыл глаза, а когда снова открыл их, был уже полдень, и рядом с клеткой на жарком солнце стояла Крикет.
— Просыпайся, Уилсон, — сказала она грубо. Уилсон пошевелился, попробовал встать, но ударился о крышу и опустился на колени.
Крикет была в солнцезащитных очках типа «Джеки О», с большими черными стеклами. Рот сурово сжат, рука лежит на рукоятке отцовской «беретты», засунутой за пояс.
— Я уплываю через час, — сказала Крикет. — Поведу «Ужас» обратно к Четырем саблям.
— А как насчет меня? — спросил Уилсон почти серьезно.
— Операция провалилась. Потребуется целый год, чтобы загнать в клетки иво, которых ты выпустил, негодяй.
— Это хорошо, — сказал Уилсон и замолк, не зная, что можно добавить.
На опушку леса вылетел черный сорокопут. Интересно, не он ли сопровождал яхту как предзнаменование грядущей беды?
— Что-нибудь еще? — спросил Уилсон.
— Да, — ответила Крикет, и нижняя губа у нее задрожала. — Вчера вечером мы похоронили папу.
— К сожалению, — вздохнул Уилсон. — Это был не только твой отец, но и кровожадный негодяй, который собирался убить меня.
— Тебя нужно было пристрелить сразу. Жалко, что я не смогу присутствовать при том, как тебя будут кончать.
— Так вот, значит, как, — сказал Уилсон, пытаясь не выдать голосом паники. — Получается, ты не намерена помочь мне выбраться отсюда?
— Даже если бы хотела, я не в силах это сделать. Ты нарушил строжайший запрет местных властей. Ты замахнулся на их долю в прибыли. И ты пытался убить майора Мпонго. Не стоит говорить, как я надеюсь, что ты будешь страдать. А страдания тебя ожидают страшные. Если они выполнят ритуал должным образом, ты проживешь дня три без кожи. Я видела, как это бывает. Эти люди — настоящие мастера своего дела. Считай, ты уже не человек, а дерьмо, которое размажут по столбу.
— Догадываюсь, что ты никогда меня не любила.
— Ублюдок! — прошипела Крикет сквозь зубы.
— Я выиграл тебя у Португи, Крикет, помнишь? Тебе был нужен хороший игрок, и ты ради этого рискнула моей шкурой. Сейчас у меня на руках плохие карты. Тузы и восьмерки — набор мертвеца. Но ты пока моя жена, и я нуждаюсь в твоей помощи.
— Я никому не принадлежу, кроме самой себя! — отрезала она. — Так было всегда. Существую только я. Остальные — глупые задницы.
— То же случилось и с Вебстером?
— Пошел ты… — Крикет прикусила губу и отвернулась.
Уилсону удалось заметить под темными очками слезы.
— Мне казалось, у нас с тобой любовь, — сказала Крикет, нижняя губа у нее при этом дрожала. — По-настоящему казалось. Я знаю, ты не веришь мне, но я на самом деле ни к кому не испытывала такого сильного чувства, как к тебе. Думаю, мне следует прекратить хвататься за эту соломинку. Мне нужно убедить себя, что этот вариант не работает. Мы с тобой слишком разные…
— Смешно, — перебил ее Уилсон, ухватившись за прутья клетки. — Мы не просто порываем друг с другом за чашкой эспрессо у Баззано. Эти негодяи собираются освежевать меня живьем. Ты обязана вызволить меня отсюда.
Крикет заколебалась.
— Я же говорю, это невозможно. Я пыталась…
— Пыталась? — Сердце Уилсона радостно забилось.
— О Уилсон… — Крикет подошла к клетке, подняла очки на темя и положила ладонь ему на руку, вцепившуюся в прут. Глаза оказались бездонными, как воды озера Цуванга. Зеленовато-голубая слеза упала ему на пальцы. — Почему ты не мог подождать? Через два-три года у нас было бы достаточно денег, чтобы роскошно жить в Париже до конца своих дней.
— Я не мог ждать, — ответил Уилсон. — Я не мог безучастно воспринимать убийства, к которым ты старалась приучить меня. Я не мог строить свое счастье на добыче пиратов, на труде рабов, на горах мертвых тел!
Крикет вздохнула и сделала шаг назад. Очки закрыли глаза, губы вытянулись в суровую нитку.
— Ты идиот. Дырка в заднице, и больше ничего. Мне не следовало приходить сюда.
— А зачем же ты пришла? — спросил Уилсон и искоса взглянул на Крикет. У него возникло ощущение, будто она далеко-далеко, словно он смотрел на нее в подзорную трубу с обратной стороны.
— Мне не следовало приходить, — повторила Крикет.
— Я тебя еще когда-нибудь увижу? — спросил в отчаянии Уилсон.
— Нет.
— Тебе будет меня не хватать?
Крикет повернулась и ушла в непреклонное, ничего не прощающее сияние полуденного солнца.
5
Уилсон, прижавшись к клетке, смотрел вслед Крикет до тех пор, пока она не исчезла из виду. Поняв, что она не вернется, он упал на грязный пол как подстреленный. Лежа на спине в пепельно-серой полутьме, он чувствовал, как его мозг умирает. Так вот как это происходит. Что за странная судьба! Впервые за много месяцев он подумал об Андреа, которая сейчас, конечно же, спала на большой чистой постели в своей ухоженной квартире на тринадцатом этаже «Понд-Парк-Тауэр». Каким же дураком он был! Он вспомнил, как она плакала у телефона в тот вечер, когда он уезжал, вспомнил, что она любила его. И жалость к самому себе наполнила его, как вода — ванну с закрытым стоком. По щекам покатились слезы, оставляя светлые бороздки на грязном лице. Резкие мычащие звуки, издаваемые спящим полковником Саба, похожие на храп мультперсонажей, звучали абсурдным дополнением к этим слезам Уилсона. Несколько минут спустя Уилсон вытер щеки тыльной стороной руки. Сквозь прутья клетки дул горячий ветер. За клеткой клубилась пыль. Охранник бупу спал, лежа на тростниковом мате под куском брезента, приподнятым над головой палочкой. Рядом с ним на узкой полоске тени спала желтая собака. Уилсон представил, как «Ужас» плывет по сверкающей воде озера, и чуть не заплакал снова. Он повернулся к соседям и увидел, что на него пялится пара блестящих глаз огромного насекомого. Встряхнувшись, он понял, что это иво сидит в позе богомола.
— Эй, вы! — позвал одураченный Уилсон. — Как долго вы следите за мной?
Иво склонил голову набок и выдал целую серию тихих щелчков.
— Саба! — громко окликнул Уилсон. Полковник пошевелился. — Что этому лилипуту нужно?
Негр зевнул, приподнялся на локте, зевнул еще раз, глотнул и не слишком охотно сделал пару щелчков.
Иво вскинул голову, птичьим жестом показал на Уилсона и начал щелкать и квакать. Наблюдая, как пигмей исполняет эту симфонию, Уилсон думал об алюминиевых стержнях в шее механического Авраама Линкольна, которого видел в «Диснейленде» летом, будучи ребенком. Робот вселял в него ужас. Человеческое горло таких движений не совершало и подобных звуков не воспроизводило. Он боялся, что Авраам Линкольн съест его живьем.
Выговорившись, иво повернул вздернутую голову к Уилсону и принялся ждать перевода. Полковник почесал подбородок и на минуту задумался.
— Он говорит, что вы очень больны. Вас очень сильно избили, конечно, но он подразумевает другое. Он имеет в виду, что вы нездоровы внутренне. Хворает не тело, а душа. Он говорит, что в вас сидит дух животного, который давит вам на кишки и делает вашу жизнь невыносимой вот уже много лет.
— Черт возьми!..
— Иво хочет знать, есть ли у вас ощущение тяжести вот здесь. — Полковник положил широкую плоскую ладонь на солнечное сплетение. — Не кажется ли вам, что вот-вот случится что-то страшное?
Уилсон молчал. «Откуда он знает о моих предчувствиях?»
— Да, меня постоянно мучает тревога, — произнес он наконец, сознавая всю нелепость предстоящего объяснения. — Дома я обращался по этому поводу к психиатрам. Диагноз: рассеянная паранойя вкупе с совершенно беспричинным страхом. Я прошел небольшой курс лечения. Не беспокойтесь, я вполне контролирую ситуацию.
Полковник Саба перевел это пигмею.
Иво затряс головой и утиным шагом приблизился к Уилсону. Он рукой разгладил грязь на полу, вынул палочку из своей сумки и начал рисовать. Он трудился минут пятнадцать. Уилсон наблюдал, как возникают черты некоего чудовища — отчасти обезьяны, отчасти енота, отчасти крысы с острыми когтями и рядами острых зубов, как у акулы. Закончив, иво принялся квакать и щелкать. Уилсон посмотрел на рисунок и почувствовал знакомое стеснение в груди.
— Это потустороннее животное, которое сейчас покушается на вашу жизнь, — перевел полковник Саба. — По словам иво, оно угрожает вашим родственникам в мире духов вот уже несколько поколений. Он говорит, что вы боретесь с чудищем с детских лет. Этот монстр поселился в вашем предке много лет назад в стране, что за лесом Хруке. Так он называет Африку. Ваши предки бывали в Африке?
— Не знаю. — Уилсон недоуменно пожал плечами.
— Вы узнаете это? — Полковник показал на рисунок.
— Да, — ответил Уилсон так тихо, что сам с трудом расслышал свой голос.
— Зверь-дух, — пояснил полковник Саба. — Проникает в тело через рану, полученную в результате трагедии, которая произошла в детстве. Вы испытали такую трагедию?
— Да. — Голос прозвучал тише, чем шепот.
Иво положил руку на руку Уилсона. Ладонь была подобна коре дерева. Уилсон посмотрел иво в глаза. Они были древними и темными, но светились изнутри подобно далеким молниям. Пигмей вздохнул, показал на нос Уилсона, полез в сумку и достал небольшую трубку из полированного черного дерева и два маленьких зеленых шарика, похожих на экскременты.
— Йоновпе, — сказал полковник Саба, изумленный донельзя. — Настоящая честь. Он хочет дать их вам. Йоновпе — очень мощное средство от зверя-духа и очень редкое. Оно поможет вам бороться со зверем-духом.
Уилсон отполз в сторону, не освещенную жарким африканским солнцем. Сторож пошевелился во сне. Желтая собака встала и убежала. Уилсон почувствовал, как по телу разбегается странное недомогание, которое испытывают приговоренные к смерти во всем мире. Он повернулся к иво спиной:
— Какой смысл? Не сегодня, так завтра или послезавтра я буду мертв. С меня живьем сдерут кожу. Давайте посмотрим на это с оптимизмом — когда я умру, умрет и зверь-дух.
Иво прочистил горло и выплюнул большой сгусток зеленой мокроты за решетку.
— Иво говорит, что опера не окончена, пока жирная женщина не запоет, — сказал полковник Саба. — Иво говорит о борьбе между вами и жизнью, вашей прежней жизнью.
Иво толкнул Уилсона в грудь. Уилсон покорно лег на пол. Человечек запустил зеленые шарики в трубку и приставил к ноздре Уилсона.
— Э, подождите, — испугался Уилсон, но было уже поздно.
Иво набрал в легкие воздуха и дунул. Зеленые экскременты ударили по Уилсону подобно мощному взрыву. Он зажмурился. Во рту появился горьковатый привкус. Костяные выступы за ушами, казалось, начали расти. Уилсон два раза чихнул.
Открыв глаза, он обнаружил, что находится на дне озера Цуванга. Однако вода не была таковой в привычном смысле слова, а представляла собой смесь желатина, льда и других ингредиентов. Некоторое время Уилсон ждал чего-то, а рядом с ним лежали кости великого Кэйрю. Потом Уилсон увидел, что к нему плывут абсолютно плоские рыбы. Они несли свет, как некий секрет, сквозь царившие повсюду холод и тьму.
6
Уилсон медленно пробирался по Коммерс-авеню сквозь толпу. Поблизости непрерывно раздавался глухой шум строительных работ. Он слышал стук отбойных молотков по асфальтовой мостовой. Небо вокруг серебристого шпиля здания «Рубикон» было совершенно голубым и безоблачным. Приятный весенний денек.
Через несколько минут он увидел старые громоздкие автомобили, остановившиеся по указанию светофора на перекрестке Коммерс-авеню и Рубикон-стрит. Вдруг до него дошло, что вся улица заполнена архаичными машинами: «кадиллаками», «де-сото», «рамблерами», фургонами «нэш» и «студебекерами». Все это было сделано из хрома и стали, покрашено в пастельные тона и обито внутри виниловым материалом в клеточку. Ребристые мастодонты двигались пыхтя вдоль обочины черного тротуара. Вскоре Уилсон заметил пешеходов: бизнесменов в фетровых шляпах с полями, загнутыми спереди вниз, а сзади — вверх, в костюмах с тремя пуговицами и блестящих галстуках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31