Все это выглядело зловеще, но, набравшись смелости, я вошла на кладбище. Территория его основательно заросла бурьяном, молодые побеги жимолости расползлись по земле и напирали на забор; я поняла, что за кладбищем давно никто не ухаживает.
Порывы влажного воздуха обвевали меня и подобно крошечным невидимым эльфам заманивали все глубже в затененную вязами рощу. Я боролась с желанием немедленно убежать, уговаривая себя, что нельзя упустить возможность завершить свои поиски, прекратив тем самым бесконечные мучительные попытки воссоздать в памяти образ моего отца,оживить его – хотя бы в моем сознании. Я хотела избавиться от воспоминаний, захлестывавших меня всякий раз, когда я видела счастливых родителей, катящих коляску с младенцем, или отца, играющего в мяч со своим ребенком. А эти мрачные сумерки между сном и пробуждением!.. Конечно, успокоить мою память об отце – это еще полдела, но я надеялась, что это станет хорошим началом. Спотыкаясь о камни и жесткие стебли растений, я проходила могилу за могилой, читая имена мужчин, женщин и детей, чья смерть, возможно, значила так же много для их друзей й семей, как мой отец для меня. Я выдернула засохший куст, который заслонял могильный памятник. Едва различимая надпись, датируемая 1890 годом, открылась моим глазам: «Он пришел в этот мир , ничего не имея . Ничего не имея , он покинул его» . Разглядывая эпитафии на могильных камнях, я подумала, что многие из них могли бы подойти и для ныне живущих. Если это скромное кладбище – действительно место, где покоится прах моего отца, то, судя по всему, он не единственный, кто захоронен здесь, неотягощенный земными богатствами.
На кладбище преобладали небольшие гранитные надгробия, но было и несколько безымянных деревянных крестов. Когда-то они гордо возносились к небесам, а сейчас были свалены в кучу и более всего напоминали человеческие кости.
Волшебный аромат фиалок разливался в воздухе. Мой отец пах морем, а моя мать – фиалками... Сделав глубокий вдох, я запела мантру, которая еще в детстве помогала мнеизбавиться от страха. Успокаивающая мелодия напомнила мне, что мой отец пах морем, потому что часами просиживал в кабаке у причала за карточной игрой, а не потому, что много плавал и соленые морские ветры обдували его и играли его волосами.
Запах фиалок, казалось, исходил от могил. Я решила поискать, от какой именно, и под раскидистым вязом нашла то, что искала. Джесси Роберт Таггарт. 19 июня, 1935 – 11 августа, 1966.
Одиннадцатое августа, только четыре дня прошло после моего дня рождения – того, на который он не приехал. Сколько раз я обещала себе в любых ситуациях сохранять спокойствие, но клятву эту постоянно нарушала. Вот и сейчас созерцание этой скромной надгробной надписи подняло настоящую бурю в моей душе. Игорные клубы в Хот-Спрингс были закрыты в 1967 году – слишком поздно, чтобы это помогло Адмиралу. Цикады в траве продолжали петь свою песню; я опустилась на колени, с замиранием сердца вспоминая аромат его пиджака – море и хороший табак, – когда отец брал меня на руки и я прижималась к нему. Это напомнило мне прежние времена, когда я ощущала под пальцами толстую ткань отцовского пальто. Именно это прикосновение – еще, быть может, тепло его объятий – было связано с мыслью «отец приехал»; я прижималась к отцу, не желая думать о том дне, когда он снова покинет нас. Девственные, нежные фиалки пробивались сквозь буйно растущий на могиле сорняк. Я стала аккуратно выдергивать сорную траву, освобождая цветы,и вдруг остановилась. Почему эти нежные фиалки выжили в этом нахальном бурьяне, и вообще, кто посадил их здесь?
Казалось невероятным, что мать предприняла путешествие, чтобы навестить могилу отца, во всяком случае, после того, как она решила скрыть от меня истинные причины его исчезновения. И все же, вдыхая этот запах, неотрывно связанный с ней в моем сознании, хотелось думать, что она все-таки побывала здесь.
Когда цены на фиалки резко подскочили, многие производители стали использовать синтетические суррогаты, но моя мать отказывалась приобретать такие духи, пользуясь только натуральными. Даже снобы от парфюмерии соглашались, что молекула синтетического аромата полностью идентична натуральной и что разница в запахах неуловима, но я нашла природный ингредиент, который ни один ученый не сможет воспроизвести в лабораторных условиях. Матери не было дано природой такое уникальное обоняние, как у меня, но она обладала другим талантом – стремлением дойти до корней в познании истины, поэтому и сумела отличить суррогаты от натурального запаха.
Я разглядывала даты на памятнике моего отца, уговаривая себя, что нужно принять случившееся, каким бы горьким оно ни было. Но именно в этот момент ко мне пришло твердое убеждение, что здесь что-то не так. Аромат моей матери витал над могилой отца, но я не чувствовала отцовского присутствия. Напротив, я была совершенно уверена, что это не его тело лежит под могильным камнем и фиалками.
Что-то внутри меня упорно отказывалось поверить, что он покончил с собой. Острое чувство жалости и любви к отцу пронзило меня под старинными вязами, при тревожном стрекоте цикад. Итак, я поняла, что Бу был не прав, рассказывая мне о смерти отца, но если правдой было то, что он рассказывал о покупке дома, значит, Адмирал любил нас, а это для меня важнее всего остального.
Прохладный ветерок бесшумно обвевал мою шею. Легкий шорох листвы слышался среди могильных плит, становясь более отчетливым в те мгновения, когда стихал, будто прислушиваясь к чему-то, хор цикад.
Хору звуков аккомпанировал оркестр ароматов: благоухание дикой жимолости звучало подобно высокой скрипичной ноте, нахально требуя, чтобы все внимание было приковано лишь к ней, в то время как фиалки на могиле моего отца звучали сдержанно; их неповторимый аромат, скромный и устойчивый, доходил до самого сердца. Но доминировала мелодия сырой плодородной земли, ставшей последним приютом для бесчисленных человеческих тел.
Сладковатый запах земли вызывал из небытия призраки прошлого и воскрешал утраченные надежды. Смешанный с запахом фиалок, он рождал удивительное ощущение – я почти реально могла обонять аромат табачного дыма, который исходил от моего отца, и слабый, все время ускользающий, как бы насмехавшийся надо мной запах моря.
Увядший лист, упавший мне под ноги с кизилового дерева, привлек мое внимание. Лист этот, кружась на ветру, упал рядом с забытой могилой, чтобы обрести наконец вечный покой. Гладкий плоский могильный камень едва выглядывал из заросшей бурьяном земли; если бы не лист, я бы и не догадалась, наверное, что здесь когда-то была могила.
Я долго смотрела на камень; его скромный привет так тронул меня, что я начала дрожать. Если бы я знала правду тогда!.. Я безуспешно старалась успокоить себя, но слезы, как я ни сдерживалась, хлынули из глаз. Радости и печали последних дней, известие о смерти отца и то, что причина этой смерти так и осталась неразгаданной, – все это многократно превышало мои моральные силы. Глубокая печаль разлилась во мне, и я зарыдала.
Немного успокоившись, я вынула из кармана носовой платок, вытерла слезы и почувствовала внезапное головокружение то самое, что сразило меня в аптеке. Ветерок прекратился, и я начала задыхаться. Неведомо откуда появилось яркое горячее солнце, запах жимолости усилился. Я старалась глубже дышать, приспосабливаясь к резкому изменению в окружавшей меня атмосфере. Вдруг сквозь аромат жимолости явственно проступил запах моря и хорошего трубочного табака. Я жадно вдыхала этот запах, знакомый мне так же хорошо, как мой собственный. Сердце бешено колотилось, я увидела около оплаканной мной безымянной могилы неясный силуэт мужчины; его очертания были размыты ослепительным полуденным солнцем.
Неужели это мой отец?!
Я крепко зажмурилась и когда открыла глаза, яркое солнце исчезло, будто облако накрыло его, меня снова окружила влажная прохлада кладбища. Головокружение прошло. Запахи и видение исчезли.
Плохо понимая, что происходит, я в страхе бросилась через кусты и бурьян, придерживая руками подол, чтобы не мешал бежать.
Ошеломленная, я поехала домой. Телеграфные столбы мелькали, как сухие листья в бурю, белые линии дорожной разметки сливались в сплошное грязноватое дятно: я мчалась назад к Дэвиду. Только он поможет мне забыть мои страхи, он моя опора – какой в моем детстве был отец. Дэвид любит меня, он поддержит меня.
Я добралась до «Арлингтона», с трудом зарулила на стоянку в гараже и трясущейся рукой отсчитала арендную плату дежурному. Лифт, казалось, не опустится никогда. Добравшись наконец до нашего этажа, я побежала по коридору.
Комната 442. «Дэвид, пожалуйста, будь там!» – умоляла я, роясь в кошельке в поисках ключа от номера. Каким-то образом мне удалось отыскать ключ и попасть им в замочную скважину.
Слава Богу! В номере горит свет и слышно, как Дэвид плещется в душе. Душ это то, что мне нужно. Я смою все болезненные воспоминания и забудусь в объятиях своего мужа.
Я кинулась в ванную. Клубы горячего пара обрушились на меня, едва я открыла дверь. Пар прикрывал зеркало легкой дымкой, и моеотражение в нем казалось причудливым цветным пятном. От жары и духоты я начала задыхаться.
Сквозь пелену тумана я увидела Дэвида. Его глаза были закрыты в экстазе; сидя на краю ванны, он держал в объятиях женщину. Всякий раз, когда он толчками входил в нее, ее длинные светлые волосы вздрагивали подобно влажной спутанной гриве. Вздымаясь подобно необузданному жеребцу, напрягая каждый мускул в сладострастной ярости, он поднимал ее все выше и выше. Его собственные волосы, обычно безукоризненно уложенные, были спутаны и растрепаны. Совершив заключительный толчок, он, содрогаясь всем телом, издал дикий вопль, и его прекрасное лицо тут же приняло тупое, безразличное выражение.
Приглушенные временем, картины прошлого кружат в моей памяти, обернутые каждая в свой аромат: «Поло колон», наше с Дэвидом любимое мыло, которым были намылены их сплетенные тела, аромат гардении, который я почувствовала днем раньше.
Все наши последние ночи. Упорное нежелание Дэвида сообщать точное время своего возвращения. Все, оказывается, имело вполне определенную разгадку. А я-то, дура, думала, что, заурядная внешне и чувственно, смогу удовлетворить такого мужчину, как Дэвид. Теперь я узнала – о, как мучителен был момент прозрения! – что мой ненасытный муж удовлетворял свою страсть с другой женщиной, а не со мной.
Я, шатаясь, вышла из комнаты. Дэвид что-то кричал мне вслед, его хриплый голос, казалось, проникал повсюду. Слезы заливали мои глаза, и узор ковра, лежавшего на полу, расплывался в причудливую какофонию цветов. Я уронила свой кошелек, но не остановилась, а продолжала идти. Какая же я дура, если раньше не разгадала Дэвида! Неужели я ослепла от любви и не могу видеть правду? Всю жизнь я восхищалась своей матерью, стоицизмом, с которым она переносила жизнь без папы, всегда хотела быть хоть немножко похожей на нее. Словно студентка, прилежно копирующая своего преподавателя, я вышла замуж за подобие своего отца.
Я добежала до лифтов и стала нервно давить на кнопку, но двери упорно не открывались. В отчаянии я прислонилась к стене. Все, во что я верила, на что надеялась в этой жизни, было ложью. Семья, любовь – все оказалось жестоким обманом, все рухнуло в один момент. Я вынула носовой платок и поднесла к лицу.
Рыдая в платок, пропитанный волшебным ароматом, я потеряла сознание. Темнота начала обволакивать меня, предлагая мне спасение в ином мире – лучшем, чем тот, что окружал меня до сих пор.
В этот момент я еще помнила резкий запах, который сопровождал совокупление Дэвида с его любовницей, но уже не имела ни сил, ни желаний что-либо предпринимать. Я чувствовала, как меня уносит куда-то далеко на мягких крыльях волшебного аромата, яркие цвета ковра мертвели. Глухой удар закрывающихся дверей лифта – последнее, что я помню.
* * *
Меня уносило куда-то непрерывными уверенными толчками. Хотя это были, скорее, энергичные покачивания, почти приятные, подобные тем, что испытывает, наверное, ребенок в колыбели. Вдруг это движение прекратилось, видимо, кабина лифта добралась до нужного этажа. Двери открылись.
Я приподняла одно веко, и убийственной силы удар немедленно обрушился на меня. Правый хук был нанесен классным боксером, и некоторое время я лежала неподвижно, пытаясь унять страшную боль, пронзившую меня, потом снова открыла глаз. Только один: я, кажется, окривела. Передо мной стоял негр в одежде невероятных размеров.
– Откуда ты взялась? – спросил он, с удивлением глядя на меня. – Я думал, все вышли на последнем этаже.
Я не понимала, о чем он говорит. И, потрясенная происходящим, дрожащими руками принялась расправлять складки на моем легком летнем платье. Кабина с великолепной стеклянной дверью и сверкающими латунными поручнями была явно не та, которую я помнила. Как я здесь оказалась?
Воспоминания о Дэвиде пронзили меня острой болью. Пар, струящийся по двери ванной, глаза, закрытые в экстазе, – он достиг, очевидно, таких вершин блаженства, каких никогда не знал со мной; его рот в тот момент был слегка приоткрыт, расслаблен в пароксизме страсти; а ведь Дэвид всегда так умел контролировать себя! Я пулей вылетела из лифта, сопровождаемая удивленным взглядом дежурного.
Лица незнакомых людей, толпившихся около лифтов, мелькали передо мной как в тумане. Реальность была нечеткой, будто потусторонней, и это мешало мне сосредоточиться. В толпе все выглядели одинаково, лица перемешались, образовав однородную серую массу.
Потрясенная, я выбежала из гостиницы, не думая о том, куда направляюсь, лишь бы быть подальше от Дэвида и ужасной сцены там, наверху.
– Вызвать вам такси? – Плотный мужчина в старомодном костюме в полоску стоял передо мной. Я кивнула и полезла в карман за кошельком.
– Нет, не нужно такси, – пробормотала я, обнаружив пропажу.
– Вы остановились здесь?
Я взглянула через плечо на импозантный фасад «Арлингтона».
– Уже нет.
Он пристально посмотрел на меня.
– Вы выглядите неважно, детка. Может, отвезти вас в больницу? Ведь вы приехали в Хот-Спрингс ради целебных ванн, не так ли? – Не спросясь, он взял меня под локоть.
Он, разумеется, не был служащим отеля, для этого он был слишком старомодно одет; к тому же я заметила, что швейцар неодобрительно хмурится, глядя на него.
Покачав головой, я попробовала вырваться из его потной ладони, но споткнулась. Мощная рука незнакомца удержала меня на ногах; так, в обнимку, мы сделали несколько шагов.
– Каждый из приехавших сюда, на воды, имеет свою болячку. Ревматизм, боли в спине, слабые кишки. – Он пожирал глазами мои голые ноги и вырез на платье; его голос начинал дрожать. – Еще невралгия. А что у вас?
Разумеется, его не интересовали мои семейные проблемы. Невралгия. У меня, слава Богу, не было ни невралгии, ни неврита, но из рекламы аспирина я знала, что это распространенный и мучительный недуг.
– Невралгия, – буркнула я. Потрясение, пережитое мной, и боль, которую я испытывала сейчас, давали мне право на эту ложь.
Он улыбнулся, и его густые бакенбарды будто распушились.
– О, это поддается лечению; но я знаю только одного человека, который сможет помочь.
Усатый незнакомец, обладатель старомодного костюма и жилета, проигнорировал мои бурные протесты.
– Бесплатная еда и поездка по самым горячим минеральным ваннам в городе... Убирайся, она занята! – Мой добровольный сопровождающий неожиданно выпятил грудь, оскалив зубы.
– Ты на моей территории, Скайлз! – зарычал неизвестно откуда взявшийся другой человек, хватая меня за руку.
Одержав победу в ходе оживленного обмена мнениями, Скайлз наконец обратился ко мне.
– Прискорбный инцидент, дорогая леди, – сказал он, вновь сцапав мою руку. – Я настаиваю, чтобы вы немедленно проследовали со мной в клинику доктора Леммингса. – Еще крепче сжав свою лапу, он повел меня к тротуару.
В этот момент я почувствовала, что волна головокружения снова накрывает меня. Я огляделась вокруг, ища какой-нибудь затененный уголок, чтобы присесть и решить, как избавиться от назойливого кавалера и дать покой голове и сердцу, как вдруг еще какой-то мужчина появился перед нами.
Его зеленые глаза пристально смотрели на меня из-под фетровой шляпы. Я замерла в ужасе, узнав эти глаза. Я видела их прежде, в прежнем своем бреду. «Неужели он все время следил за мной?!» мелькнула безумная мысль. Он постоял секунду, затем, чуть коснувшись макушки своей шляпы, пошагал дальше.
Когда он удалился, спасительная мысль мелькнула у меня: быть может, все эти люди – актеры, которые своими костюмами хотели поразить Хот-Спрингс по случаю какого-нибудь карнавала? Я огляделась вокруг и увидела людей, так же старомодно одетых, – неужели и туристы присоединились к актерским забавам?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33