С работой все было в порядке. У меня была собственная мастерская, где несколько человек работали на меня; по нашей договоренности они должны были здесь жить. В те дни все было легко и свободно. В мастерской день и ночь собирался народ. Друзья друзей. На проигрывателе всегда крутилась пластинка Марии Каллас, было много зеркал и блестящей фольги.
К тому времени я уже был известным поп-артистом, так что у меня было полно работы, приходилось натягивать много холстов. Обычно я работал с десяти утра до десяти вечера, ночевал дома и возвращался утром, однако те же люди, с которыми я расстался накануне вечером, были все еще здесь, по-прежнему бодрые, по-прежнему с Марией и зеркалами.
Именно тогда я начал понимать, насколько сумасшедшими могут быть люди. Например, одна девушка перешла жить в лифт и оставалась там целую неделю, до тех пор, пока ей не перестали приносить кока-колу. Я не знал, как все это понять. Но раз я оплачивал аренду мастерской, то чувствовал, что, наверняка это меня касается, но не спрашивайте, что это все значило, я никогда этого так и не понял.
Дом был расположен отлично – угол 47-й стрит и Третьей авеню. Мы всегда наблюдали за демонстрациями, направляющимися на митинги к ООН. Как-то раз по 47-й стрит проехал папа римский в церковь Св.Патрика. Хрущев тоже однажды проезжал. Это была хорошая широкая улица. Знаменитые люди стали заходить в мастерскую, наверное, чтобы поглядеть на непрерывное веселье – Керуак, Гинсберг, Фонда и Хоппер, Барнетт Ньюман, Джуди Гарленд, «Роллинг Сто-унз». Рок-группа «Вельвет Андерграунд» начинала репетировать в углу нашего верхнего этажа, а вскоре после этого мы вместе придумали шоу со всевозможными эффектами и в 1963 году начали колесить с ним по стране. Тогда казалось, что все только начинается.
Контркультура, субкультура, поп, суперзвезды, наркотики, прожекторы, дискотеки – все эти «молодежные» штучки начались, вероятно, тогда. Где-нибудь всегда шла вечеринка: если не в погребке, то на крыше, если не в метро, то в автобусе; если не на лодке, то на статуе Свободы.
Все ходили принаряженные. «Все завтрашние вечеринки» (All Tomorrow's Parties) – так называлась песня, которую «Вельветы» пели в кафедральном соборе, когда Нижний Ист-сайд только начинал освобождаться от иммигрантского статуса и приобретать славу крутого района.
«Какие костюмы наденет бедная девочка на все завтрашние вечеринки…» Мне очень нравилась эта песня. Ее играли «Вельветы» и пела Нико.
В те дни все было экстравагантно. Только богатые могли себе позволить поп-одежду из таких бутиков, как «Парафер-налия», или от таких модельеров, как Тайгер Морс. Тайгер заходила в магазин «Кляйна и Мей», покупала платье за 2 доллара, отрывала ленточку и цветочек, приносила платье в свой магазин и продавала за 400 долларов. С аксессуарами она тоже умела обращаться. Она приклеивала какую-нибудь яркую ерунду на вещь из «Вулворт» и просила за это 50 долларов. У нее был невероятный талант угадывать, кто из людей, заходивших в ее магазин, действительно что-нибудь собирается купить. Однажды я видел, как она секунду смотрела на приятную, хорошо одетую даму и сказала: «Извините, для Вас здесь ничего не продается». Она никогда не ошибалась. Она покупала все, что блестит. Именно она изобрела светящееся электрическим светом платье со встроенными батарейками.
В 60-е годы все интересовались всеми. В этом немного помогали наркотики. Все вдруг становились равны – дебютантки и шоферы, официантки и губернаторы. Одна моя знакомая Ингрид из Нью-Джерси придумала себе новую фамилию, очень подходящую для ее новой, еще не определенной карьеры в шоу-бизнесе. Она назвала себя «Ингрид Суперстар». Я уверен, что Ингрид сама придумала это слово. Во всяком случае, пусть тот, кто найдет более раннее упоминание слова «суперстар», покажет его мне. Чем больше вечеринок мы посещали, тем чаще ее имя появлялось в газетах: Ингрид Суперстар, и слово «суперзвезда» начало свою карьеру в средствах массовой информации. Ингрид позвонила мне несколько недель назад. Теперь она строчит на швейной машинке. А ее имя все еще популярно. Невероятно, правда? В 60-е все интересовались всеми. В 70-е все начали всех бросать. 60-е были переполнены. 70-е – абсолютно пусты.
Когда у меня появился первый телевизор, я перестал придавать большое значение близким отношениям с другими людьми. Раньше я часто чувствовал боль и обиду так, как чувствуешь, когда окружающие для тебя очень важны. Так что, наверное, я действительно придавал этому большое значение, это было в те дни, когда никто еще не слышал о «поп-арте», «андерграундном кино» или «суперзвездах».
Итак, в конце 50-х у меня начался роман с телевизором, который длится по сегодняшний день, хотя я и изменяю ему в спальне бывает что с четырьмя телевизорами сразу. Но не женился я до 1964 года, до тех пор пока не приобрел мой первый магнитофон. Мою жену. Мой магнитофон и я женаты уже десять лет. Когда я говорю «мы», я имею в виду магнитофон и себя. Многие этого не понимают.
Приобретение магнитофона действительно положило конец любой эмоциональной жизни, которая у меня могла бы быть, но мне было приятно видеть, что она окончена. С тех пор ничто уже не становилось проблемой, потому что проблема означала всего лишь наличие хорошей кассеты, а когда проблема превращается в хорошую кассету, она перестает быть проблемой. Интересная проблема стала интересной записью. Все это знали и исполняли свои роли для записи. И нельзя было понять, какие проблемы настоящие, а какие раздуты для записи. И еще того лучше, люди, когда рассказывали о своих проблемах, уже сами не понимали, действительно ли у них есть проблемы или же они только играют свою роль. В 60-е годы люди, по-моему, забыли, что такое эмоции. И не думаю, что они о них вспомнили. По-моему, как только начинаешь смотреть на эмоции с определенной точки зрения, ты уже никогда не сможешь относиться к ним как к реально существующим. Приблизительно это случилось и со мной.
Я не знаю, был ли я когда-нибудь способен на любовь, но после 60-х я никогда больше не думал на языке «любви».
При этом некоторые люди начали меня, как бы сейчас сказали, «очаровывать». Один человек в 60-е обворожил меня больше, чем кто-либо за всю мою жизнь. И очарованность, которую я испытал, была, вероятно, очень близка к какому-то роду любви.
2. Любовь (Расцвет)
Падение и взлет моей любимой девушки 60-х
А: Пойдем погуляем? На улице просто чудесно.
Б: Нет.
А: Хорошо.
Тэкси из Чарльстона, Южная Каролина, – красивая стеснительная дебютантка – ушла из семьи и приехала в Нью-Йорк. В ней была поразительная пустота и ранимость, которые делали ее отражением интимных фантазий любого. Тэкси могла быть всем, чем захотите, – девочкой, женщиной, умной, глупой, богатой, бедной – всем, чем угодно. Она была чудесным, прекрасным чистым листом. Мистика превыше всякой мистики.
Еще она была потрясающей лгуньей; она просто не могла сказать ни о чем правду. А какая актриса! Она могла по-настоящему заплакать. Каким-то образом она всегда могла заставить тебя ей поверить – так она и получала то, что хотела.
Тэкси изобрела мини-юбку. Она пыталась доказать своей семье в Чарльстоне, что может жить без денег, поэтому она шла в Нижний Ист-Сайд и покупала самые дешевые вещи, которыми оказывались детские юбочки, талия у нее была настолько тонкая, что они были ей впору. Пятьдесят центов за юбку. Она первой стала носить балетное трико в качестве полноценного костюма, одевая при этом крупные серьги, что придавало костюму нарядный вид. Она была новатором – как по необходимости, так и для забавы, и толстые журналы мод сразу же подхватили ее имидж. Она была просто невероятна.
Нас познакомил общий приятель, который только что заработал целое состояние на рекламе новых бытовых электроприборов во время телевикторин. Один только взгляд на Тэкси – и я увидел, что у нее проблем больше, чем у любого другого человека, которого я когда-либо встречал. Такая красивая и такая больная. Я был на самом деле заинтригован. Она жила не по средствам. У нее все еще была милая квартирка на Саттон Плейс, а время от времени она уговаривала кого-нибудь из богатых друзей поделиться деньгами. Как я уже сказал, она могла разрыдаться и получить все, что хотела.
Вначале я не представлял, сколько наркотиков принимает Тэкси, но когда мы стали видеться чаще, я начал понимать, насколько серьезные у нее проблемы.
На втором месте по важности после приема наркотиков для нее было иметь наркотики. Хранить их. Она прыгала в лимузин и мчалась к Филли, все дорогу хныча, что у нее нет амфетаминов. И уж не знаю как, она всегда их получала, по-тому что в Тэкси было что-то такое, необъяснимое. Затем она добавляла их к фунту таблеток, которые хранила на дне сундучка. Один из ее богатых друзей-спонсоров даже попытался пристроить ее в модельный бизнес, чтобы она разработала собственную коллекцию одежды. Он купил мастерскую на 29-й стрит у какого-то модельера, который приобрел право совладения недвижимости во Флориде и хотел поскорее уехать из города. Друг-спонсор взял на себя управление всей мастерской с семью швеями за швейными машинками и привел Тэкси, чтобы начать разрабатывать модели. Техническая сторона дела была налажена, Тэкси оставалось, собственно, только одно – дизайн моделей, что по сути означало повторить модели костюмов, которые она придумывала для себя.
Но она стала раздавать «дозы» швеям и играть с бутылками бусин, пуговиц и отделок, которые прежний хозяин оставил валяться вдоль стен мастерской. Нечего и говорить, что бизнес зачах. Большую часть дня Тэкси проводила в центре, в ресторане Ройбенса, заказывая тамошнее коронное блюдо «сандвичи знаменитостей» – она предпочитала «Анну-Марию Альбергетти», «Артура Годфри», «Мортона Дауни», а после каждого сандвича бегала в туалет и совала пальцы в горло, чтобы ее стошнило. Ее преследовал страх пополнеть. Она ела и ела на пирушке, а потом ее рвало и рвало, потом она принимала четыре убойных дозы и отключалась на целых четыре дня. Тем временем ее «друзья» приходили и рылись в ее сумочке, пока она спала. Когда она просыпалась через четыре дня, то отрицала, что спала.
Сначала я подумал, что Тэкси запасается только наркотиками. Я знал, что накопительство – своего рода эгоизм, но думал, что так она поступает только с наркотиками. Я видел, как она умоляла знакомых об одной дозе, а потом шла и засовывала ее на дно сундучка в отдельном конвертике с датой. Но в конце концов я понял, что Тэкси жадна абсолютно во всем.
Однажды, когда она еще занималась моделированием одежды, я пришел к ней в гости со своей подругой. По всему полу было рассыпано множество обрезков бархата и атласа, и моя подруга спросила, нельзя ли ей взять лоскуток подходящего размера, чтобы сделать обложку для словаря. На полу были тысячи обрезков, наши ноги утопали в них, но Тэкси посмотрела на нее и ответила: «Лучше это сделать утром Зайди утром и поищи в мусорном контейнере перед дверью, наверняка что-нибудь найдешь».
В другой раз мы ехали в такси, и она плакала, что у нее нет денег, что она бедная; она открыла сумочку, чтобы вытащить бумажный носовой платок «Клинекс», и я случайно заметил прозрачный пластиковый кошелек, набитый зелеными. Я не стал ничего говорить. Какой смысл? Но на следующий день я спросил у нее: «Что случилось с прозрачным кошельком, набитым деньгами, который был у тебя вчера?» Она ответила: «Его украли вчера вечером на дискотеке». Она никогда не могла сказать правду.
Тэкси собирала лифчики. Она хранила штук пятьдесят лифчиков разных оттенков бежевого – от бледно- и темно-розового до кораллового и белого – в чемодане. На всех лифчиках были ценники. Она никогда не срезала ценники даже с вещей, которые носила. Однажды той самой подруге, которая просила у нее лоскуток, понадобились деньги, а Тэкси была ей должна. Тогда она решила отнести лифчик, на котором еще болтался ярлык «Бендел», обратно в магазин и получить за него деньги. Когда Тэкси отвернулась, она засунула его в сумку и поехала в центр. Она зашла в бельевой отдел и объяснила, что подруга попросила ее вернуть лифчик, – сама она носила далеко не нулевой номер, это было заметно. Продавщица исчезла минут на десять, вернулась с лифчиком и какой-то бухгалтерской книгой и сказала: «Мадам, этот лифчик был куплен в 1956 году». Тэкси была собирательницей.
У Тэкси было невероятно много косметики в сумочке и сундучке: 50 пар накладных ресниц, разложенных по размерам, 50 флакончиков туши, 20 брикетов туши, все оттенки теней, когда-либо выпущенные «Ревлоном», – перламутровые и обычные, матовые и блестящие, 20 коробочек румян «Макс Фактор»… Она проводила часы над своими косметичками, на все приклеивая скотчем ярлычки, протирая и начищая бутылочки и коробочки. Все должно было выглядеть безупречно.
Но она не заботилась о том, что находилось ниже шеи.
Она никогда не принимала ванну. Я говорил: «Тэкси, прими ванну». Открывал кран, она входила в ванную со своей сумочкой и оставалась там целый час. Я орал: «Ты в ванне?» – «Да, я в ванне». Плеск-плеск. А потом я слышал, как она на цыпочках ходит по ванной, смотрел в замочную скважину, и оказывалось, что она стоит у зеркала и накладывает макияж поверх того, что уже покрывает толстым слоем ее лицо. Вода никогда не касалась ее лица – только очищающие тонкие бумажные салфетки, снимающие жир, но не косметику. Вот ими она и пользовалась.
Через несколько минут я снова заглядывал в замочную скважину – она переписывала свою записную книжку или чужую, это не имело значения, или сидела с желтым блокнотом и составляла список всех мужчин, с которыми побывала в постели, подразделяя их на три категории – «спали», «трахались» и «обнимались». Если она делала ошибку в последней строчке и запись выглядела неаккуратно, она вырывала страницу и начинала сначала. Через час она выходила из ванной, и я говорил: «Ты не приняла ванну», хоть и понимал, что говорить бесполезно. «Нет, как же, я приняла ванну».
Однажды я спал в одной постели с Тэкси. Кто-то ее домогался, а она не хотела с ним спать, поэтому залезла в кровать в соседней комнате, где лежал я. Она уснула, а я не мог перестать смотреть на нее, потому что был завороженно напуган. Ее руки все время двигались, они не могли заснуть, не могли остановиться. Она постоянно чесалась, оставляя на коже следы ногтей. Через три часа она проснулась и сразу сказала, что не спала.
Тэкси отошла от нас, когда начала встречаться с певцом-музыкантом, которого можно описать только как Абсолютную поп-звезду – возможно, всех времен, – который тогда быстро обрел славу по обе стороны Атлантики своего рода Элвиса Пресли для интеллектуалов. Мне не хватало общества Тэкси, но я сказал себе: наверное, хорошо, что сейчас о ней заботится кто-то другой, потому что, быть может, у него это получается лучше, чем у нас.
Тэкси умерла несколько лет назад на Гавайях, куда один крупный промышленник отвез ее «отдохнуть». С тех пор, как мы расстались, прошло уже много лет.
3. Любовь (Старость)
Какие факты жизни надо узнавать в сорок лет. - Моя идеальная жена. - Телефонная девушка моей мечты. - Ревность. - Тусклый свет и зеркала. - Секс и ностальгия. - Трансвеститы. - Романтические отношения – это трудно, но секс – труднее. - Фригидность
Б: Почему ты не пришел вчера вечером? В последнее время ты в каком-то странном настроении.
А: Просто… я не могу знакомиться с людьми. Я слишком устал.
Б: Ну это же были старые знакомые, а ты не пришел. Тебе надо бы поменьше смотреть телевизор.
А: Я знаю.
Б: Это исполнитель женских ролей?
А: Каких ролей?
А: Самое волнующее занятие – не-делать-этого. Если в кого-нибудь влюбишься и так и не займешься этим, то все возбуждает гораздо больше.
Любовные отношения слишком затягивают, а на самом деле они этого не стоят. Но если ты почему-то считаешь, что стоят, надо вкладывать в них ровно столько времени и энергии, сколько другая сторона. Иначе говоря: «Я заплачу тебе, если ты заплатишь мне».
У людей столько проблем с любовью, что они всегда ищут кого-нибудь, кто окажется их Виа Венето, их вечно воздушным суфле. Следовало бы открыть курсы на степень специалиста по любви. Должны существовать курсы по красоте, любви и сексу. И чтобы любовь была самым главным предметом. Я всегда думал, что надо показывать детям, как заниматься любовью, и объяснить им раз и навсегда, что любовь – ничто. Но этого никто не сделает, потому что любовь и секс – это бизнес.
Потом я думал, может, в конце концов, хорошо, что никто не проливает свет на эту проблему, потому что если действительно узнаешь все, уже не о чем будет думать или фантазировать всю оставшуюся жизнь, и можно сойти с ума, если не о чем думать, потому что продолжительность жизни растет и после детских лет остается достаточно много времени для секса.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Философия Энди Уорхола'
1 2 3 4
К тому времени я уже был известным поп-артистом, так что у меня было полно работы, приходилось натягивать много холстов. Обычно я работал с десяти утра до десяти вечера, ночевал дома и возвращался утром, однако те же люди, с которыми я расстался накануне вечером, были все еще здесь, по-прежнему бодрые, по-прежнему с Марией и зеркалами.
Именно тогда я начал понимать, насколько сумасшедшими могут быть люди. Например, одна девушка перешла жить в лифт и оставалась там целую неделю, до тех пор, пока ей не перестали приносить кока-колу. Я не знал, как все это понять. Но раз я оплачивал аренду мастерской, то чувствовал, что, наверняка это меня касается, но не спрашивайте, что это все значило, я никогда этого так и не понял.
Дом был расположен отлично – угол 47-й стрит и Третьей авеню. Мы всегда наблюдали за демонстрациями, направляющимися на митинги к ООН. Как-то раз по 47-й стрит проехал папа римский в церковь Св.Патрика. Хрущев тоже однажды проезжал. Это была хорошая широкая улица. Знаменитые люди стали заходить в мастерскую, наверное, чтобы поглядеть на непрерывное веселье – Керуак, Гинсберг, Фонда и Хоппер, Барнетт Ньюман, Джуди Гарленд, «Роллинг Сто-унз». Рок-группа «Вельвет Андерграунд» начинала репетировать в углу нашего верхнего этажа, а вскоре после этого мы вместе придумали шоу со всевозможными эффектами и в 1963 году начали колесить с ним по стране. Тогда казалось, что все только начинается.
Контркультура, субкультура, поп, суперзвезды, наркотики, прожекторы, дискотеки – все эти «молодежные» штучки начались, вероятно, тогда. Где-нибудь всегда шла вечеринка: если не в погребке, то на крыше, если не в метро, то в автобусе; если не на лодке, то на статуе Свободы.
Все ходили принаряженные. «Все завтрашние вечеринки» (All Tomorrow's Parties) – так называлась песня, которую «Вельветы» пели в кафедральном соборе, когда Нижний Ист-сайд только начинал освобождаться от иммигрантского статуса и приобретать славу крутого района.
«Какие костюмы наденет бедная девочка на все завтрашние вечеринки…» Мне очень нравилась эта песня. Ее играли «Вельветы» и пела Нико.
В те дни все было экстравагантно. Только богатые могли себе позволить поп-одежду из таких бутиков, как «Парафер-налия», или от таких модельеров, как Тайгер Морс. Тайгер заходила в магазин «Кляйна и Мей», покупала платье за 2 доллара, отрывала ленточку и цветочек, приносила платье в свой магазин и продавала за 400 долларов. С аксессуарами она тоже умела обращаться. Она приклеивала какую-нибудь яркую ерунду на вещь из «Вулворт» и просила за это 50 долларов. У нее был невероятный талант угадывать, кто из людей, заходивших в ее магазин, действительно что-нибудь собирается купить. Однажды я видел, как она секунду смотрела на приятную, хорошо одетую даму и сказала: «Извините, для Вас здесь ничего не продается». Она никогда не ошибалась. Она покупала все, что блестит. Именно она изобрела светящееся электрическим светом платье со встроенными батарейками.
В 60-е годы все интересовались всеми. В этом немного помогали наркотики. Все вдруг становились равны – дебютантки и шоферы, официантки и губернаторы. Одна моя знакомая Ингрид из Нью-Джерси придумала себе новую фамилию, очень подходящую для ее новой, еще не определенной карьеры в шоу-бизнесе. Она назвала себя «Ингрид Суперстар». Я уверен, что Ингрид сама придумала это слово. Во всяком случае, пусть тот, кто найдет более раннее упоминание слова «суперстар», покажет его мне. Чем больше вечеринок мы посещали, тем чаще ее имя появлялось в газетах: Ингрид Суперстар, и слово «суперзвезда» начало свою карьеру в средствах массовой информации. Ингрид позвонила мне несколько недель назад. Теперь она строчит на швейной машинке. А ее имя все еще популярно. Невероятно, правда? В 60-е все интересовались всеми. В 70-е все начали всех бросать. 60-е были переполнены. 70-е – абсолютно пусты.
Когда у меня появился первый телевизор, я перестал придавать большое значение близким отношениям с другими людьми. Раньше я часто чувствовал боль и обиду так, как чувствуешь, когда окружающие для тебя очень важны. Так что, наверное, я действительно придавал этому большое значение, это было в те дни, когда никто еще не слышал о «поп-арте», «андерграундном кино» или «суперзвездах».
Итак, в конце 50-х у меня начался роман с телевизором, который длится по сегодняшний день, хотя я и изменяю ему в спальне бывает что с четырьмя телевизорами сразу. Но не женился я до 1964 года, до тех пор пока не приобрел мой первый магнитофон. Мою жену. Мой магнитофон и я женаты уже десять лет. Когда я говорю «мы», я имею в виду магнитофон и себя. Многие этого не понимают.
Приобретение магнитофона действительно положило конец любой эмоциональной жизни, которая у меня могла бы быть, но мне было приятно видеть, что она окончена. С тех пор ничто уже не становилось проблемой, потому что проблема означала всего лишь наличие хорошей кассеты, а когда проблема превращается в хорошую кассету, она перестает быть проблемой. Интересная проблема стала интересной записью. Все это знали и исполняли свои роли для записи. И нельзя было понять, какие проблемы настоящие, а какие раздуты для записи. И еще того лучше, люди, когда рассказывали о своих проблемах, уже сами не понимали, действительно ли у них есть проблемы или же они только играют свою роль. В 60-е годы люди, по-моему, забыли, что такое эмоции. И не думаю, что они о них вспомнили. По-моему, как только начинаешь смотреть на эмоции с определенной точки зрения, ты уже никогда не сможешь относиться к ним как к реально существующим. Приблизительно это случилось и со мной.
Я не знаю, был ли я когда-нибудь способен на любовь, но после 60-х я никогда больше не думал на языке «любви».
При этом некоторые люди начали меня, как бы сейчас сказали, «очаровывать». Один человек в 60-е обворожил меня больше, чем кто-либо за всю мою жизнь. И очарованность, которую я испытал, была, вероятно, очень близка к какому-то роду любви.
2. Любовь (Расцвет)
Падение и взлет моей любимой девушки 60-х
А: Пойдем погуляем? На улице просто чудесно.
Б: Нет.
А: Хорошо.
Тэкси из Чарльстона, Южная Каролина, – красивая стеснительная дебютантка – ушла из семьи и приехала в Нью-Йорк. В ней была поразительная пустота и ранимость, которые делали ее отражением интимных фантазий любого. Тэкси могла быть всем, чем захотите, – девочкой, женщиной, умной, глупой, богатой, бедной – всем, чем угодно. Она была чудесным, прекрасным чистым листом. Мистика превыше всякой мистики.
Еще она была потрясающей лгуньей; она просто не могла сказать ни о чем правду. А какая актриса! Она могла по-настоящему заплакать. Каким-то образом она всегда могла заставить тебя ей поверить – так она и получала то, что хотела.
Тэкси изобрела мини-юбку. Она пыталась доказать своей семье в Чарльстоне, что может жить без денег, поэтому она шла в Нижний Ист-Сайд и покупала самые дешевые вещи, которыми оказывались детские юбочки, талия у нее была настолько тонкая, что они были ей впору. Пятьдесят центов за юбку. Она первой стала носить балетное трико в качестве полноценного костюма, одевая при этом крупные серьги, что придавало костюму нарядный вид. Она была новатором – как по необходимости, так и для забавы, и толстые журналы мод сразу же подхватили ее имидж. Она была просто невероятна.
Нас познакомил общий приятель, который только что заработал целое состояние на рекламе новых бытовых электроприборов во время телевикторин. Один только взгляд на Тэкси – и я увидел, что у нее проблем больше, чем у любого другого человека, которого я когда-либо встречал. Такая красивая и такая больная. Я был на самом деле заинтригован. Она жила не по средствам. У нее все еще была милая квартирка на Саттон Плейс, а время от времени она уговаривала кого-нибудь из богатых друзей поделиться деньгами. Как я уже сказал, она могла разрыдаться и получить все, что хотела.
Вначале я не представлял, сколько наркотиков принимает Тэкси, но когда мы стали видеться чаще, я начал понимать, насколько серьезные у нее проблемы.
На втором месте по важности после приема наркотиков для нее было иметь наркотики. Хранить их. Она прыгала в лимузин и мчалась к Филли, все дорогу хныча, что у нее нет амфетаминов. И уж не знаю как, она всегда их получала, по-тому что в Тэкси было что-то такое, необъяснимое. Затем она добавляла их к фунту таблеток, которые хранила на дне сундучка. Один из ее богатых друзей-спонсоров даже попытался пристроить ее в модельный бизнес, чтобы она разработала собственную коллекцию одежды. Он купил мастерскую на 29-й стрит у какого-то модельера, который приобрел право совладения недвижимости во Флориде и хотел поскорее уехать из города. Друг-спонсор взял на себя управление всей мастерской с семью швеями за швейными машинками и привел Тэкси, чтобы начать разрабатывать модели. Техническая сторона дела была налажена, Тэкси оставалось, собственно, только одно – дизайн моделей, что по сути означало повторить модели костюмов, которые она придумывала для себя.
Но она стала раздавать «дозы» швеям и играть с бутылками бусин, пуговиц и отделок, которые прежний хозяин оставил валяться вдоль стен мастерской. Нечего и говорить, что бизнес зачах. Большую часть дня Тэкси проводила в центре, в ресторане Ройбенса, заказывая тамошнее коронное блюдо «сандвичи знаменитостей» – она предпочитала «Анну-Марию Альбергетти», «Артура Годфри», «Мортона Дауни», а после каждого сандвича бегала в туалет и совала пальцы в горло, чтобы ее стошнило. Ее преследовал страх пополнеть. Она ела и ела на пирушке, а потом ее рвало и рвало, потом она принимала четыре убойных дозы и отключалась на целых четыре дня. Тем временем ее «друзья» приходили и рылись в ее сумочке, пока она спала. Когда она просыпалась через четыре дня, то отрицала, что спала.
Сначала я подумал, что Тэкси запасается только наркотиками. Я знал, что накопительство – своего рода эгоизм, но думал, что так она поступает только с наркотиками. Я видел, как она умоляла знакомых об одной дозе, а потом шла и засовывала ее на дно сундучка в отдельном конвертике с датой. Но в конце концов я понял, что Тэкси жадна абсолютно во всем.
Однажды, когда она еще занималась моделированием одежды, я пришел к ней в гости со своей подругой. По всему полу было рассыпано множество обрезков бархата и атласа, и моя подруга спросила, нельзя ли ей взять лоскуток подходящего размера, чтобы сделать обложку для словаря. На полу были тысячи обрезков, наши ноги утопали в них, но Тэкси посмотрела на нее и ответила: «Лучше это сделать утром Зайди утром и поищи в мусорном контейнере перед дверью, наверняка что-нибудь найдешь».
В другой раз мы ехали в такси, и она плакала, что у нее нет денег, что она бедная; она открыла сумочку, чтобы вытащить бумажный носовой платок «Клинекс», и я случайно заметил прозрачный пластиковый кошелек, набитый зелеными. Я не стал ничего говорить. Какой смысл? Но на следующий день я спросил у нее: «Что случилось с прозрачным кошельком, набитым деньгами, который был у тебя вчера?» Она ответила: «Его украли вчера вечером на дискотеке». Она никогда не могла сказать правду.
Тэкси собирала лифчики. Она хранила штук пятьдесят лифчиков разных оттенков бежевого – от бледно- и темно-розового до кораллового и белого – в чемодане. На всех лифчиках были ценники. Она никогда не срезала ценники даже с вещей, которые носила. Однажды той самой подруге, которая просила у нее лоскуток, понадобились деньги, а Тэкси была ей должна. Тогда она решила отнести лифчик, на котором еще болтался ярлык «Бендел», обратно в магазин и получить за него деньги. Когда Тэкси отвернулась, она засунула его в сумку и поехала в центр. Она зашла в бельевой отдел и объяснила, что подруга попросила ее вернуть лифчик, – сама она носила далеко не нулевой номер, это было заметно. Продавщица исчезла минут на десять, вернулась с лифчиком и какой-то бухгалтерской книгой и сказала: «Мадам, этот лифчик был куплен в 1956 году». Тэкси была собирательницей.
У Тэкси было невероятно много косметики в сумочке и сундучке: 50 пар накладных ресниц, разложенных по размерам, 50 флакончиков туши, 20 брикетов туши, все оттенки теней, когда-либо выпущенные «Ревлоном», – перламутровые и обычные, матовые и блестящие, 20 коробочек румян «Макс Фактор»… Она проводила часы над своими косметичками, на все приклеивая скотчем ярлычки, протирая и начищая бутылочки и коробочки. Все должно было выглядеть безупречно.
Но она не заботилась о том, что находилось ниже шеи.
Она никогда не принимала ванну. Я говорил: «Тэкси, прими ванну». Открывал кран, она входила в ванную со своей сумочкой и оставалась там целый час. Я орал: «Ты в ванне?» – «Да, я в ванне». Плеск-плеск. А потом я слышал, как она на цыпочках ходит по ванной, смотрел в замочную скважину, и оказывалось, что она стоит у зеркала и накладывает макияж поверх того, что уже покрывает толстым слоем ее лицо. Вода никогда не касалась ее лица – только очищающие тонкие бумажные салфетки, снимающие жир, но не косметику. Вот ими она и пользовалась.
Через несколько минут я снова заглядывал в замочную скважину – она переписывала свою записную книжку или чужую, это не имело значения, или сидела с желтым блокнотом и составляла список всех мужчин, с которыми побывала в постели, подразделяя их на три категории – «спали», «трахались» и «обнимались». Если она делала ошибку в последней строчке и запись выглядела неаккуратно, она вырывала страницу и начинала сначала. Через час она выходила из ванной, и я говорил: «Ты не приняла ванну», хоть и понимал, что говорить бесполезно. «Нет, как же, я приняла ванну».
Однажды я спал в одной постели с Тэкси. Кто-то ее домогался, а она не хотела с ним спать, поэтому залезла в кровать в соседней комнате, где лежал я. Она уснула, а я не мог перестать смотреть на нее, потому что был завороженно напуган. Ее руки все время двигались, они не могли заснуть, не могли остановиться. Она постоянно чесалась, оставляя на коже следы ногтей. Через три часа она проснулась и сразу сказала, что не спала.
Тэкси отошла от нас, когда начала встречаться с певцом-музыкантом, которого можно описать только как Абсолютную поп-звезду – возможно, всех времен, – который тогда быстро обрел славу по обе стороны Атлантики своего рода Элвиса Пресли для интеллектуалов. Мне не хватало общества Тэкси, но я сказал себе: наверное, хорошо, что сейчас о ней заботится кто-то другой, потому что, быть может, у него это получается лучше, чем у нас.
Тэкси умерла несколько лет назад на Гавайях, куда один крупный промышленник отвез ее «отдохнуть». С тех пор, как мы расстались, прошло уже много лет.
3. Любовь (Старость)
Какие факты жизни надо узнавать в сорок лет. - Моя идеальная жена. - Телефонная девушка моей мечты. - Ревность. - Тусклый свет и зеркала. - Секс и ностальгия. - Трансвеститы. - Романтические отношения – это трудно, но секс – труднее. - Фригидность
Б: Почему ты не пришел вчера вечером? В последнее время ты в каком-то странном настроении.
А: Просто… я не могу знакомиться с людьми. Я слишком устал.
Б: Ну это же были старые знакомые, а ты не пришел. Тебе надо бы поменьше смотреть телевизор.
А: Я знаю.
Б: Это исполнитель женских ролей?
А: Каких ролей?
А: Самое волнующее занятие – не-делать-этого. Если в кого-нибудь влюбишься и так и не займешься этим, то все возбуждает гораздо больше.
Любовные отношения слишком затягивают, а на самом деле они этого не стоят. Но если ты почему-то считаешь, что стоят, надо вкладывать в них ровно столько времени и энергии, сколько другая сторона. Иначе говоря: «Я заплачу тебе, если ты заплатишь мне».
У людей столько проблем с любовью, что они всегда ищут кого-нибудь, кто окажется их Виа Венето, их вечно воздушным суфле. Следовало бы открыть курсы на степень специалиста по любви. Должны существовать курсы по красоте, любви и сексу. И чтобы любовь была самым главным предметом. Я всегда думал, что надо показывать детям, как заниматься любовью, и объяснить им раз и навсегда, что любовь – ничто. Но этого никто не сделает, потому что любовь и секс – это бизнес.
Потом я думал, может, в конце концов, хорошо, что никто не проливает свет на эту проблему, потому что если действительно узнаешь все, уже не о чем будет думать или фантазировать всю оставшуюся жизнь, и можно сойти с ума, если не о чем думать, потому что продолжительность жизни растет и после детских лет остается достаточно много времени для секса.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Философия Энди Уорхола'
1 2 3 4