— А почему ты не заявил об угрозе в милицию?
— Там были нюансы… как тебе сказать — нежелательные для меня. Сейчас милиция подозревает, что выстрелы по машине — дело рук этого Полозова и его банды.
Наташа приоткрыла наружную дверь кабинета и, затаясь, стала прислушиваться к их разговору. Но поскольку вторая, внутренняя дверь была закрыта, при крайнем напряжении слуха ей удавалось разобрать лишь отдельные слова. У нее это уже стало манией — подслушивать, о чем говорят любовники, оставаясь в кабинете вдвоем. И все же, сопоставляя отдельные слова, сам тон речи, ей удавалось «расшифровать» смысл разговора. Наташу по-прежнему сжигала ревность, порождала слепую, безотчетную месть. Ей хотелось отомстить им обоим, жестоко, коварно. Для этой цели она решила воспользоваться услугами Макса, который, как она поняла, имел свои счеты к банкиру. И то, что услышала и «расшифровала» из разговора между Евгением и Любой, она считала крайне важным как для себя, так и для Макса, с которым надо было непременно встретиться. К Максу ее влекла не то чтобы пылкая любовь, а просто привязанность, зов плоти. Она чувствовала, что у Макса нет такой, как у нее, сильной потребности встречаться, что он не испытывает к ней физического влечения, что он недостаточно уделяет ей внимания, бывает равнодушен, холоден и даже груб. Иногда ей хотелось порвать с ним, но отсутствие замены удерживало ее от такого шага. Привычка брала свое. Встречались они на квартире Макса, в его комнатушке, которую он снимал в двухкомнатной квартире стариков-пенсионеров. В квартире был телефон, но Макс не сообщил Наташе его номер, под предлогом, что хозяева возражают, и сам пользовался им в крайнем случае, предпочитал звонить своим знакомым и друзьям из автомата. Чем занимается Макс, Наташа не знала. На ее вопрос он отвечал уклончиво и неохотно: «Служу в коммерческих структурах». Деньги у него водились. Иногда он баловал Наташу недорогими подарками, о своих чувствах к ней не распространялся, отделываясь наивными шуточками.
Максу только что исполнилось двадцать шесть лет, но черная, аккуратно постриженная борода не то чтобы старила, но при его крепкой, почти богатырской фигуре, придавала солидность и даже степенность, что совсем не соответствовало шустрому, озорному характеру. Да и быстрые плутоватые черные глаза вступали в противоречие с мошной фигурой. Он позвонил Наташе в конце рабочего дня и сообщил, что назначенная на сегодня их встреча отменяется.
— Ну почему, Макс? — капризно спросила она.
— Ты опять?.. — недовольно сказал он. Она сообразила о своей оплошности: он просил ее в телефонных разговорах не называть его по имени, вообще никак не называть.
— Извини, дорогой, сорвалось…
— На этот раз прощаю, — снисходительно сказал он. — Сегодня у меня вечером деловое свидание.
— С кем? С женщиной?
— А почему бы и нет?
— Она красивая?
— Дело вкуса. Например, для твоего шефа она божество.
— А ты почему знаешь вкусы моего шефа?
— А ты не догадываешься, о ком идет речь? Соображать надо. — И уже торопливо: — Ну ладно, потом поговорим. Завтра. Я позвоню.
— Но у меня для тебя нечто сногсшибательное.
— Все равно завтра. А теперь соедини меня с шефом.
— Как доложить?
— Скажи — Макс. Просто Макс.
Наташа насторожилась: любопытство снедало ее — готовится что-то необыкновенное. Она вошла в кабинет и доложила. К ее удивлению, Евгений не стал интересоваться, кто такой Макс, и взял трубку.
— Мое начальство поручило мне встретиться с вами. Желательно сегодня, — заговорил Макс без всяких предисловий. — Кстати, я сегодня буду встречаться с вашей сотрудницей Любой у нее дома. Нельзя ли, чтоб и вы там были, поскольку вопрос общий.
После длительной паузы, позволившей Евгению все взвесить и обдумать, он согласился.

Часть вторая
МЕСТЬ
Глава пятая

1
За час до окончания рабочего дня Саша отвез Любу домой. По пути она забежала в магазин купить продуктов на ужин: она уже знала, что Евгений до их отъезда на Кипр будет жить у нее. В шесть вечера Евгений в сопровождении телохранителя подъехал к дому, где жила Люба, и позвонил ей из машины, коротко спросив:
— Ты одна?
— Да, — был такой же краткий ответ.
— Мы поднимаемся. — «Мы» означало с телохранителем.
Максу дверь открывала Люба: мужчины соблюдали меры предосторожности, так, на всякий случай. Но Макс был один. Он вежливо поздоровался, вел себя свободно, как со старыми знакомыми, хотя только раз встречался с Евгением. Телохранитель удалился в кухню, а они втроем расположились в единственной комнате. Евгений решил завладеть инициативой, первым спросил:
— Это ваши хлопцы обрывают мои телефоны с угрозами?
— Возможно, — нисколько не смутившись, ответил Макс и прибавил, делая веселое лицо: — Но вы нас к этому вынуждаете. Долги надо платить.
— Какие еще долги? — поморщился Евгений. — Это вы мне должны заплатить за попытку убить меня. Ты стрелял? — Он строго устремил суровый взгляд на Макса.
Но того не просто было смутить, он спокойно проговорил:
— Евгений Захарович, роль следователя вам не идет. Давайте разговаривать серьезно: из-за вашего отказа принять наши разумные предложения мы потеряли сто тысяч долларов. Возместите нам эти убытки и будем квиты. Да еще в придачу вот этот пустячок, — он демонстративно обвел оценивающим взглядом комнату.
— А причем здесь моя квартира? — не удержалась Люба.
— При том, что она вам не нужна, вас ждет, если не ошибаюсь, квартира на Кипре?
— Откуда такой бред, какой еще Кипр? — сердито пробурчал Евгений. Его до глубины души возмутил и взволновал тот факт, как быстро дошли до этой мафии сведения о Кипре. Его подмывало указать этому наглецу на дверь, но разумное чувство сдерживало его. И он заговорил, сохраняя спокойный рассудок: — Об этой квартире не может быть и речи, потому что я здесь буду жить. Понятно? А что касается ваших убытков, то вы их преувеличиваете раз в пять. Четвертной я еще мог бы вам пожертвовать. На этом и остановимся.
— Боюсь, что на двадцать пять тысяч долларов наши не пойдут, — замотал кудлатой головой Макс. — Это нереально. Нас эти семечки не устроят.
— Как хотите. Для вас это семечки, а для меня, при нынешнем тяжелом состоянии дел, это очень серьезная сумма. И выдать ее вам раньше, чем через месяц, у меня нет физической возможности.
— Ой ли?! Что ж так? Обанкротились? — В черных сощуренных глазках Макса засверкали огоньки иронии.
— Это наши проблемы, вас они не касаются, — недружелюбно произнес Евгений и холодно прибавил: — Так что звоните мне ровно через месяц.
— Хорошо, доложу своему начальству. Я лишь доверенное лицо. — И уже уходя, добавил: — Ваша несговорчивость удивляет. Мне вас жаль. — В словах его прозвучала угроза.
— Пожалейте лучше себя, Макс Полозов, — не без злорадного намека сказал Евгений, закрывая за ним дверь.
— Какая наглость, а? — заговорила Люба, когда Макс ушел. — Требовать такие деньги, за что? И еще угрожают. Ты, надеюсь, сообщишь о его визите в милицию? Так оставлять нельзя, пусть примут меры.
— В милицию я, конечно, сообщу. Но не это главное. Милиция милицией, это ерунда.
— А что не ерунда, что главное? — возбуждаясь, допрашивала Люба.
— Главное, дорогая, ускорить наш отъезд. Бежать надо — вот что главное.
Макс Полозов и в самом деле выполнял обязанности доверенного лица в рэкетирской группе, состоящей из трех человек; он не был первой скрипкой, и не ему принадлежало последнее слово. Выйдя из дома Любы, он завел своего «жигуленка», доехал до первого телефона-автомата и позвонил Наташе. На его счастье она оказалась дома: только что пришла с работы. Он сказал ей что сейчас освободился, заедет за ней через двадцать минут и они поедут к нему домой. Сжигаемая любопытством, Наташа с радостью согласилась. Макс еще не успел подъехать, а она, высокая, костистая (весь наряд ее состоял из коротенького белого в черную полоску платьица), нетерпеливо ждала в сторонке от подъезда, не обращая внимания на любопытно-иронические взгляды прохожих. Внешний вид ее, впрочем, как и жеманные манеры и гулкий смех, отличались заметной вульгарностью. Завидя еще издали приближающуюся машину Макса, она суетливо бросилась ей навстречу. Большой рот ее весело улыбался, обнажая мелкие, ровные, белые зубы. Вид у нее был забавный. Она пристроилась в машине рядом с Максом, с какой-то душевной легкостью чмокнула его в волосатую щеку и предупредила:
— Ночевать я у тебя не останусь. Поехали.
Отсутствие в ней неподдельного, естественного темперамента, ее неспособность к глубокой страсти коробили и обескураживали Макса, но деловой интерес и привычка вынуждали его поддерживать с ней интимные отношения. В пути он спросил ее:
— Выкладывай, что у тебя за сенсация?
И она со своими домыслами и комментариями несколько сбивчиво поведала о том, что удалось ей услышать из разговора Евгения и Любы.
— Твое имя называли, — таинственным тоном сообщила Наташа. — А Евгений: «Ни копейки, мол, не получат. Надо немедленно уезжать». И все что-то про милицию говорили. И нотариуса на завтра вызвали.
Макс слушал ее внимательно, но вопросов не задавал, мысленно он анализировал, соображал. «Значит, решили бежать, — размышлял он. — И очень скоро, раньше, чем через месяц». В нем закипала злоба. О том, что Евгений сделал заявление в милицию, Макс уже знал: служба информации у них работала исправно. Об этом свидетельствовало и сообщение из Кипра, поразившее Соколова. Он искренне поблагодарил Наташу за ценную информацию.
— Ты молодец, девочка. И мы с тобой им отомстим. Я не потерплю, чтоб эти буржуи, эти свиньи унижали и обижали тебя.
Чем они ее унизили и обидели. Макс не знал. Просто Наташа не раз с презрением и злобой говорила ему о Любе и Евгении: «Как я их ненавижу!»
Любу Наташа ненавидела, как свою соперницу, которая отбила у нее Евгения. («И что он в ней нашел?») А нашел он в Любе то, чего не хватало Наташе, — огненный темперамент и пылкую страсть, острый ум и цепкий характер. Да и внешностью Люба превосходила Наташу, которую при всяком удобном случае старалась унизить. Мстительная, самолюбивая Наташа не прощала обиды, копившиеся в ее сумасбродной душе. Евгения она возненавидела за измену, за то, как просто и легко он сменил постель. С детской доверчивостью и блаженством она внимала его нежным словам о любви и горько страдала, узнав о фальши возвышенных, сладостных слов. И поклялась отомстить. Каким образом, она еще не знала, как вдруг познакомилась с Максом, который был готов разделить ее горе, во всяком случае резко осудил поступок Евгения и его любовницы. И сейчас, лежа в постели после немудреного ужина с водкой и вином (Наташа пила только вино, Макс отдавал предпочтение водке), они разговаривали не о любви, а о ненависти, придумывая страшную месть.
— Я б их задушила своими руками, — сквозь зубы выдавливала Наташа, сжимая крепкие кулаки.
— Или расстреляла б, — подзуживал Макс. — Вот так, в упор, пиф-паф.
— А что, могла бы, — соглашалась изрядно захмелевшая Наташа, все же не веря своим словам.
— А подложить в кабинет шефу, например, под диван небольшую, но вот такую штучку размером с кусок туалетного мыла могла бы? — подначивал Макс. Для себя он уже решил, что ни двадцать пять тысяч долларов, ни тысячи рублей, как и Любиной квартиры, ему и его подельщикам не видать. Осталось единственное средство проучить упрямца — страшная месть.
— И что эта штучка? Взорвется? — заинтересованно полюбопытствовала Наташа.
— А это будет зависеть от тебя. Эта штучка с дистанционным управлением: нажмешь кнопку, когда в кабинете они будут оба, и произойдет взрыв.
— А я где должна находиться? Ну, с этой кнопочкой?
— В другой комнате. Или даже на улице.
Наташа всерьез задумалась. Мысль ее работала напряженно, вытесняя хмель. Она начала трезветь. Спросила:
— А что будет с ними? После взрыва? Их только напугает или, может, ранит?
— Это уж как повезет, — уклончиво, с наигранной легкостью ответил Макс.
— И погибнуть могут? — В голосе ее звучала тревога, Максу это не понравилось. Он с раздражением ответил:
— Я ж тебе сказал: как повезет. Тут, как на войне, где стреляют, взрывают… там и ранят и убивают. А кому повезет — отделываются легким испугом. А тебя что смущает? Ты чего испугалась, народная мстительница?
— Я — чтоб не убивать, а только напугать. Или легко ранить.
— Ты, девочка, ненадежный партнер, — подосадовал Макс. — С тобой трудно иметь серьезное дело. Ты годна только для постели. — Он спустил свои волосатые толстые ноги на пол и закурил. Наташа лежала, по пояс прикрытая давно нестираной простыней, крепкими руками гладила его широкую твердую спину и приговаривала:
— Ну не сердись, Максик. Я на убийство не способна.
— А кто сказал, что обязательно — убийство? Как повезет. И какая ты убийца? Тебе только кнопку надо нажать.
— Но сначала надо эту штучку подложить. Нет, я не смогу, — решительно сказала она.
— Не сможешь, ну и не надо. И закроем тему. Пусть уезжают на свой Кипр и там наслаждаются любовью.
— Не сердись, милый, — капризным тоном проговорила она. — Ну, иди ко мне. — Длинная рука ее потянулась к его животу и ниже. Макс смилостивился, уступил. Ткнув недокуренную сигарету в пепельницу, обнаженный, волосатый, он лег на спину и вытянулся поверх простыни. Он не хотел ссориться с Наташей, зная, что она ему пригодится в осуществлении его недоброго замысла.
2
В пятницу вечером Евгений позвонил Тане и сказал, что он хотел бы забрать свои вещи.
— Можешь завтра приезжать: я их собрала, — спокойно ответила она, хотя вещи Евгения еще не были собраны, она только думала собирать их и хотела позвонить ему и сказать, чтоб приезжал за своим барахлом. И теперь ей было досадно, что не она, а он позвонил первым, опередив ее. Вещей было много: полдюжины костюмов, пять демисезонных и зимних пальто, плащи, обувь, рубашки, шляпы, белье. Словом, на целую машину. Книги, конечно, он не возьмет, как впрочем, и посуду: не станет же мелочиться. Начнет новую жизнь — наживет. Сердце заныло от таких мыслей, но она взяла себя в руки и стала складывать в чемоданы и сумки обувь, белье, рубашки и прочую мелочь. Пальто и костюмы пусть тащит с вешалками. Делала она все это со степенным спокойствием, как делают привычное дело, без всяких эмоций, которые она, кстати сказать, подавляла усилием воли.
Евгений приехал в субботу утром — как всегда, вместе с телохранителем. Выглядел он неважно: на лице и во всем облике уже не было прежнего самодовольства, печальные, затуманенные глаза выражали смирение и покорность неизбежному удару судьбы. В руках появилась дрожь, чего раньше не наблюдалось даже в минуты нервной вспышки. Пока телохранитель выносил вещи, сваленные в гостиной, Евгений пригласил Таню в спальню и заговорил тихим дрожащим голосом:
— Обстоятельства сложились так, что я вынужден безотлагательно покинуть страну. Надежды на Ярового не оправдались. — Заметив на лице Тани ироническую усмешку, он запнулся и неожиданно спросил: — Вы что, встречались?
— Да, он приходил свататься, — с саркастической улыбкой ответила Таня, но Евгений сделал вид, что его это уже не интересует, и продолжал:
— Да, так распорядилась судьба. Ты была права, когда говорила, что счастье не в деньгах. Нам не повезло. Всё кончилось крахом.
Говоря это, он смотрел на Таню в упор жадным вопросительным взглядом, на ее высокий лоб и густые блестящие солнечные волосы, в большие глаза, когда-то излучающие сияние любви. Теперь они были потухшими, холодными, безучастными. Он всматривался в тонкие черты еще недавно цветущего с нежной ослепительной кожей лица, — теперь аскетически бледного, потускневшего, усталого. Сердце его разрывалось от вдруг молнией сверкнувших воспоминаний, он ждал от нее каких-то спасительных, ну хотя бы утешительных слов. А она каменно молчала. «А что, если ей предложить: поедем на Кипр к теплому синему морю, все начнем сначала, я устрою для тебя рай, земной, вечный, желанный? Нет, она никуда из России не уедет, ни на что ее не променяет. А к тому же Люба… она должна родить сына. Итак, всё кончено, мосты сожжены». Голова шла кругом, разум помутился, что-то сжимало горло, мешало говорить. А надо кончать, быстрей заканчивать и навсегда оставлять этот блаженный уголок, где он испытал радость, счастье, любовь. И всё потерял. Он положил на широкую двухспальную кровать свой «кейс» (ох, эта кровать!), приоткрыл его и с усилием выдавил сухие слова:
— Тут необходимые документы и деньги. Свой адрес я сообщу, когда определюсь. Прости и прощай…
Он явно спешил, опасаясь, что разрыдается, что измученные нервы не выдержат.
Дверь захлопнулась, и в квартире замерла необычная тишина, как после хлопка порванной струны. Таня стояла, как припаянная к полу, прямая, неподвижная, с печальной улыбкой на губах. Казалось, она вслушивается в его удаляющиеся шаги, которых не было слышно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21