— Логично, Ипполит Исаевич, логично. Только ведь фианитовый алмаз подаренного вами колечка гранил Алексей Соколов. Свою работу он хорошо знает. Кстати, вы давали ему для огранки не один «камешек». Где вы их брали?
У Пришельца потемнело в глазах. Он ко всему себя готовил, к разным, даже самым неожиданным и каверзным вопросам, и на все у него был продуман и предусмотрен ответ. На деле же все пошло не так, как предполагалось. И ему оставалось теперь уже твердо держаться сомнительных версий, в успех которых он все меньше верил. Но выбора не было, и он через силу ответил:
— Никаких алмазов никакому Соколову я не передавал. И знать не знаю никакого Соколова.
— Ну как же, Ипполит Исаевич, банщик Алексей Соколов, который усердно обрабатывал ваше бренное тело березовым веником, услужливо сервировал стол в предбаннике. Вспомните кандидата технических наук. Это он научил вас превращать жидкое золото в твердое.
— Я знаю банщика Алешу. Фамилия его меня не интересовала. И повторяю: никаких ни золотых, ни алмазных дел ни с ним, ни с кем-либо другим я не имел. Все, что вы пытаетесь мне приписать, сфабриковано вами, чтоб расправиться со мной потому, что решил уехать в Австралию. Сейчас я отказываюсь отвечать на ваши вопросы и предупреждаю, что подам официальный письменный протест прокурору. Я знаю свои права, гарантированные законом. Имейте в виду, Юрий Иванович, расправа надо мной получит широкую огласку и вызовет протест международной общественности. Для вас лично это может иметь далеко идущие последствия, для вашей служебной карьеры, — пригрозил Пришелец.
Монолог Пришельца вызвал на лице Добросклонцева легкую улыбку. Погасив ее, Юрий Иванович сказал с прежним уравновешенным спокойствием:
— О своей служебной карьере я как-то никогда не задумывался и едва ли задумаюсь после вашего напоминания. Не думаю, что у международной общественности нет других забот, как только заниматься судьбой профессиональных уголовников. Международная общественность — имеется в виду настоящая, а не клика отщепенцев из разных радиоголосов и подголосков — сейчас обеспокоена судьбой мира, предотвращением ядерной катастрофы. Впрочем, вас это не волнует. Ну а что касается законов, то на ваши права никто не покушается, тем более что вы являетесь гражданином СССР даже вопреки вашему желанию. Так что нам с вами остается лишь оформить сейчас протоколом то, о чем мы говорили, записать то, что вы признаете и что решительно отвергаете, и на этом на сегодня прервать нашу встречу.
Улыбка Добросклонцева обезоруживала Пришельца. В ответ он не проронил ни слова и молча наблюдал, как следователь, склонясь над столом, пишет протокол. Наблюдал и думал, думал о своей судьбе, нанесшей ему сокрушительный удар. Его разгоряченный мозг лихорадочно отсеивал ненужное, мелочи и оставлял только главное, что составит основу обвинения и что трудно будет опровергнуть, да, пожалуй, и невозможно. Он вспоминал статьи и минимальные сроки, предусмотренные этими статьями. Все равно получалось слишком много, на грани между пятнадцатью годами строгого режима и высшей мерой. «Нет-нет, только не вышка», — мысленно повторял он, ощущая холодную дрожь во всем теле. Положение казалось безвыходным, и все же он утешал себя тем, что с помощью друзей ему удастся свести срок годам к семи, самое большее к десяти, а там он уже — опять же через друзей — добьется досрочного освобождения. А сейчас прежде всего нельзя все пускать на самотек. Он считал, был в этом убежден, что все можно уладить в процессе следствия. Так и рассчитывал, даже надеялся. Его люди пытались подобрать ключ к Добросклонцеву и Мироновой. Получилась осечка. Возможно, действовали грубо: Полушубок — баба отчаянная, наглая, но без фантазии. К таким людям, как Добросклонцев, нужен тонкий подход, если вообще он возможен. Ипполит Исаевич мерил всех людей своим аршином и считал, что неподкупных, честных и принципиальных в природе не бывает. Все дело в подходе. Тем не менее для Добросклонцева он готов был сделать исключение. Таких людей он просто остерегался, ибо не мог их понять, не укладывались они в его мерки. Внешне прост, корректен, обходителен, проницателен и умен. Уравновешен, сдержан, удивительно хладнокровен, при этом не лишен чувства юмора. Знает себе цену, твердо стоит на ногах. Такого не столкнешь. Этот орешек не по зубам не только Полушубку и Шубу, а пожалуй, и самому Ипполиту Исаевичу.
А мысль торопится. Конечно, Земцев мог бы помочь, да и Малярчик тоже. Но надо же — как на беду — оба оказались в эти критические для Пришельца дни за пределами страны. Говорят же: закон подлости. Вот он — в чистом виде. Надо их дождаться, затянуть следствие под разными предлогами, выиграть время. На Зуброва мало надежд. Болтун и трус. Сказал, что Павлова нейтрализует, уверял. А Павлов раскололся, гаденыш. Собственными руками удушил бы ублюдка. Кто еще, на кого можно опереться?.. Есть знакомые деятели, но они хороши, когда ты на коне. Упавших из седла поднимать не станут, пройдут мимо, сделают вид, что не знакомы. «Пришелец? Это кто такой? Впервые слышу». Сволочи.
Накануне своего ареста Пришелец встречался с бывшей любовницей Павлова — Маркиной. Сам навязался — позвонил домой по телефону, назвался покровителем Анатолия, сказал, что Толя попал в беду. Встревоженная Маркина, в сердце которой все еще теплились нежные воспоминания, пригласила Пришельца приехать к ней и рассказать, что случилось. Ипполит Исаевич наскоро придумал не очень убедительную легенду, говорил, что Павлов страдает из-за него, Пришельца, пожелавшего уехать к брату в Австралию. Павлов, мол, арестован только затем, чтобы сфабриковать материалы, компрометирующие покровителя. Он прощупывал знакомства Маркиной в городском суде и прокуратуре, рассчитывал на ее помощь.
Встречался Ипполит Исаевич и с сыном Малярчика. Отпрыск заверил Ипполита Исаевича, что папа и особенно мама сделают все от них зависящее, чтоб прекратить дело и наказать тех, кто его затеял. «Для нас это не вопрос. Тут нет проблем», — прихвастнул молодой Малярчик, но Пришелец не очень доверял хвастливым заверениям самоуверенного юнца и понимал, что проблема есть, и довольно сложная. Он снова мысленно повторил навязавшуюся цифру — десять лет — и поспешно разделил ее пополам. Пять лет его тоже не совсем устраивали, но это не пятнадцать! И снова, словно росчерк молнии, пронзила мысль: а если вышка?
Он чувствовал, как лютая ненависть переполняет его, подступает к горлу и давит, душит мертвой хваткой. «Посчитаемся, — думал он, глядя на склонившегося над столом Добросклонцева. — Даром тебе это не пройдет. Поплатишься. Не хотел по-хорошему… Всех не арестуешь. Есть кому получить с тебя должок. Ох и наплачешься. Тебя предупреждали. Пришелец слов на ветер не бросает. Ты не знаком с Библией, Добросклонцев, с Ветхим заветом, но ты еще узнаешь библейскую месть».
Мысль о мести воодушевила Пришельца. Он уже представил себе конкретно, какая страшная кара будет ниспослана на семью Добросклонцевых и какие жуткие муки всем членам семьи придется испытать. И на душе у него полегчало. Он даже заулыбался своим сатанинским мыслям. Как вдруг голос Добросклонцева вернул его к действительности:
— Пожалуйста, Ипполит Исаевич, прочтите и распишитесь.
3
Выиграть время, дождаться возвращения из-за рубежа Земцева и Малярчика — эта мысль стала для Пришельца главной, определяющей все его действия и поступки. Сначала он все отрицал. И на очных ставках с наглостью закоренелого циника, выказывая искреннее возмущение, кричал в лицо Павлову и Соколову:
«Врешь, не было этого, тебя подкупили. Совесть твою купили, продажная тварь!» Потом он разыграл психа, Была экспертиза, и опять очные ставки. На это ушла без малого неделя. Генерал Константинов постоянно находился в курсе следствия, просил Добросклонцева информировать его о всех нюансах дела. Он не забывал, что судьбой Пришельца еще до ареста интересовались ответственные товарищи — Борис Николаевич и Сергей Иванович. Это обстоятельство настораживало, заставляло постоянно быть начеку, требовало осмотрительности. Правда, решительная поддержка секретаря МК придавала уверенности. А все же… Миронова нервничала, возмущалась. Добросклонцев внешне казался спокойным и невозмутимым, тем не менее чувство тревоги и неуверенности одолевало и его. За эти дни удалось установить источник появления фианитов: во второй раз была допрошена Наталья Максимовна, которая не считала нужным что-либо скрывать и никого не выгораживала. Словом, дело, главным действующим лицом которого был Пришелец, находилось в завершающей стадии. На служебном совещании генерал Константинов похвалил Добросклонцева и Миронову за быстроту и оперативность, проявленные в проведении довольно сложной операции.
После совещания Юрий Иванович в своем кабинете набрасывал план последних мероприятий по делу Пришельца. Телефонный звонок оторвал его от дела. Добросклонцев услыхал приподнятый голос Константинова.
— Юрий Иванович, хорошо, что ты не ушел. Загляни ко мне.
— Иду, Василий Кириллович…
Константинов был в хорошем настроении.
— Так вот, Юрий Иванович, есть довольно любопытные новости. После нашего совещания мне было несколько звонков: из Комитета государственной безопасности, из прокуратуры. Ну прежде всего в Калининграде работники КГБ арестовали приятеля Пришельца Арвида при попытке нелегально уйти за границу на торговом судне. Это раз. Земцев, находясь в загранкомандировке, объявил себя «невозвращенцем», короче говоря, сбежал. Видно, много нашкодил. Это два. Ну а три — вот телеграмма от американского сенатора. Он требует немедленного освобождения правозащитника профессора Пришельца. И еще: «Свобода» и «Голос Америки» уже передали нечто подобное. Матерый уголовник объявлен невинным страдальцем якобы за свое свободомыслие. Это для нас не ново, уже было и, надо полагать, еще будет. Как мне сообщили из министерства, вопрос о Зуброве решается в служебном и партийном порядке. Думаю, что его песенка спета. Итак, поскольку в деле Пришельца появились новые и очень существенные нюансы, делом этим теперь будет заниматься прокуратура. Вы свою задачу успешно выполнили, молодцы… Завтра сам лично отвезешь дело в прокуратуру.
Добросклонцев с вниманием выслушал генерала, но когда тот закончил, особого энтузиазма не проявил, насупившись, глядел в окно.
— Тебе что-нибудь не ясно? — спросил Константинов.
— Ясно-то ясно, Василий Кириллович, — Добросклонцев глубоко вздохнул. — Но ведь в прокуратуре Малярчик…
— Был, — поправил его Константинов. — Оформляется на пенсию.
— Вот теперь все ясно.
Константинов поднялся, встал и Добросклонцев.
Зайдя к себе в кабинет, Добросклонцев набрал номер квартирного телефона Мироновой. Телефон молчал. Он посмотрел на часы — да, она еще не доехала до дому. И опять начал медленно перелистывать подшитые в дело документы, хорошо знакомые ему. Он тянул время, ждал, когда Тоня доберется до дома. Снова звонил. Наконец в трубке возник ее тихий усталый голос.
— Тонечка, есть приятная новость: дело нами закончено, передается в прокуратуру.
— Все понятно, — как-то равнодушно ответила Тоня и вздохнула: — Живем, как на войне. Настоящая битва, и не знаешь, что будет завтра.
— Все будет хорошо, Антоша. В битвах бывают и неудачи и поражения. Помнишь, как говорили в прошлую войну: наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами.
Загорск — Пицунда
1979 — 1983 гг.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32