В пятницу погожим утром Павлов с тещей на «Волге» выехали в Москву, оставив на даче Беллу. К вечеру они должны были вернуться втроем вместе с Ильей Марковичем. Теща сразу пошла по магазинам, чтобы закупить для дачи продуктов, а зять, как-никак студент, устроившись за письменным столом, продолжил работу над давно начатой курсовой. Часа через три теща пришла из магазина и застала Анатоля в расстроенных чувствах. Опечаленный и озабоченный, он держал в руках только что полученную телеграмму из Крыма, в которой сообщалось о тяжелом состоянии его матери. Павлов решил ближайшим рейсом лететь в Крым. В то же время, будучи любящим мужем, он считал своим долгом перед тем, как выехать в аэропорт, повидаться с Беллой.
Теща поняла и сыновью тревогу, и желание зятя повидаться с молодой женой перед дальней дорогой, и сочла своим долгом предупредить, чтобы ехал по шоссе осторожно, не превышая установленной скорости.
Спустя час Анатоль был уже в Абрамцеве, и Белла стала собирать мужа в дорогу. Вид у Анатоля был рассеянный и подавленный, он как неприкаянный слонялся по комнатам и по участку, не находя себе места. Белла понимала его состояние, сочувствовала и старалась утешить, как могла.
— Не надо, милый, принимать близко к сердцу. Может, все обойдется. Ну хочешь, я с тобой поеду?
— До аэропорта, — согласился Анатоль. — Нам надо поторапливаться: каждый час дорог, — и пошел к машине. Минут через пять, закрыв дачу на множество замков и спустив с цепи волкодава Чона, за калитку вышла Белла, и они с Анатолем сели в машину.
Надо было ехать. Но где же ключи зажигания? Анатоль пошарил по карманам: руки его дрожали. В карманах ключей не оказалось.
— Ты оставлял их в машине? — спросила Белла.
— Кажется, нет, я всегда держу их при себе, — машинально произнес Анатоль. — Да! Вспомнил! Посиди, я сейчас… — Он торопливо вышел из машины и побежал во двор дачи, отгороженной от улицы тесовым, крашенным в голубой цвет забором. Вернулся буквально через три минуты, позвякивая ключами.
— Где они были? — полюбопытствовала Белла.
— Возле туалета. Я обронил их, — виновато улыбнулся он.
Когда выехали на Ярославское шоссе, Анатоль вдруг сказал:
— Ты напрасно со мной поехала.
— Почему? Ты не хочешь, чтобы я тебя проводила?
— Не в этом дело. Родители будут недовольны: оставили дачу без присмотра.
— Ерунда. А Чон на что? За каких-нибудь четыре-пять часов ничего не случится. Папа в пятницу всегда раньше приходит.
— Оно, конечно, но знаешь, старики — у них свои понятия.
Анатоль оказался прав: Норкина не одобрила приезд дочери. И с немым укором посмотрела на зятя. Павлов поспешил отвести от себя вину:
— Я говорил ей — останься, но она меня совсем не слушается.
— Мамочка, да не волнуйся ты. Ничего не случится. Скоро приедет папа, и мы уедем.
— Ты дом хорошо закрыла, электричество отключила? Газ перекрыла? Сейчас участились пожары. Горят дачи, — тревожилась Норкина.
Павлов спешил в аэропорт. Заказывать такси по телефону было некогда, он поймал машину на улице и впопыхах, чмокнув холодными губами Беллу, уехал.
Но путь Анатолия Павлова лежал не в аэропорт, а на улицу Бронную. Пришелец ждал Павлова с нетерпеливым волнением, которое испытывают азартные игроки, предвкушая солидный куш. Они не виделись около месяца. За это время не только в реках много воды утекло, много вещей «утекло» из квартиры Пришельца, на что Павлов сразу обратил внимание. Но на недоуменный взгляд его Ипполит Исаевич не спешил с ответом.
Они стояли в столовой, где не было уже мебели из мореного дуба, а голые стены, где когда-то сверкали окладами иконы и золочеными рамами картины старых мастеров, придавали когда-то богатой комнате нежилой, заброшенный вид. И это запустение усиливала одинокая и пустая горка, за выпуклым хрустальным стеклом которой не было прежнего, привычного глазу Павлова фарфора и серебра.
— Ну? — кратко спросил Пришелец.
— Порядок, — ответил Павлов, небрежно, словно пуговицу или коробку спичек, вынул из кармана бриллиантовый кулон и протянул его Пришельцу.
Ипполит Исаевич искоса метнул холодный взгляд на Анатоля, отошел к окну, держа на ладони сверкающий радужными гранями алмаз.
Потом, положив в нагрудный карман замшевой куртки кулон, он обернулся к Павлову, ожидавшему благодарности. Но вместо этого тот услышал лишь:
— Рассчитаемся в Гамбурге или Париже.
Анатоль насторожился: в тоне Пришельца не было обычной для шефа холодной шутливости.
— Ты удивлен пустотой квартиры? Да, случилось непредвиденное. Я должен покинуть страну в ближайшие дни. Уезжаю по доброй воле, по собственному желанию. Я давно подал эмиграционные документы, но не предполагал, что все так быстро решится. А недавно получил официальное разрешение… — Шеф умолк, склонив голову, и сделал несколько шагов по комнате. Потом, приблизившись к Павлову вплотную, резко вскинул голову. — Я позаботился и о тебе. За добро я привык платить добром, ты это знаешь. Так вот, выслушай меня внимательно. Над тобой нависла серьезная опасность, гораздо серьезней, чем ты можешь думать. Я боюсь этого слова, но хочу быть с тобой откровенным, возможно, смертельная. Я располагаю точными сведениями: на днях тебя должны арестовать. Ты на крючке. Понимаешь?
Павлов подавленно молчал. И Пришелец, не давая ему опомниться, продолжал приказным тоном:
— Завтра ты вылетишь с группой туристов в ФРГ. В Бонне к тебе подойдет Миша Герц, помнишь, он тут у нас в героях дня ходил? — Павлов молча кивнул: помню. — Сам не ищи его, он найдет тебя в момент, когда сам сочтет нужным. Будешь жить у него до моего приезда. А потом мы развернем такое дело, что тебе и не снилось. Ты будешь хозяином отеля, войдешь в правление фирмы. При твоей-то смекалке, при уме в три года сколотишь капиталец. К твоим услугам будут все земные блага и наслаждения. Вот так, Анатолинька. Здесь медлить и раздумывать некогда. Пан или пропал. А сейчас я тебя познакомлю с руководителем группы, с которой ты завтра полетишь в ФРГ. — Он шагнул к приоткрытой двери и позвал: — Арвид!
В столовую вошел атлетического сложения блондин. Лет сорока, стройный, с энергичным круглым подбородком и решительным самоуверенным взглядом, он мог бы сойти за тренера спортклуба.
— Познакомься, Арвид. Вот тот юноша, который полетит с тобой в Бонн. Он и есть Анатолий Павлов.
Арвид скупо улыбнулся, обнажив гнилые зубы, и протянул Анатолю руку. Павлов, ошеломленный и подавленный, растерянно пожал ее. Арвид достал из кармана заграничный паспорт и молча протянул его Павлову. Анатоль машинально открыл документ и увидел свою фотографию, свою фамилию, имя, отчество, год рождения. Все было верно, все в точности.
— Целлофан сними, — сказал Пришелец, указывая на паспорт. Павлов снял с обложки целлофан, и тотчас же целлофан этот оказался в кармане Арвида. Затем Арвид достал пачку денег, перетянутую белой бумажкой, и протянул Анатолю.
— Здесь две тысячи марок, — пояснил Пришелец. — На первый случай. Потом Миша выдаст тебе еще. Бумажку сними и отдай Арвиду.
«Прячет отпечатки пальцев», — догадался Павлов, он казался себе слабым и беззащитным. Он мог предположить что угодно в своей бесшабашной рискованной судьбе: суд, суровый приговор, даже высшую меру наказания, например, за соучастие в «устранении» Конькова, но только не бегство за границу. Такое и в голову ему не приходило. События обрушились на него внезапно, словно глыба снега, парализовали его волю, раздавили и опрокинули. Еще час тому назад ему казалось, что он уже вышел из-под власти своего всемогущего грозного и жестокого шефа, что он получил свободу н сам распоряжается своей судьбой. Теперь же он понимал, что жизнь и судьба его по-прежнему в руках Пришельца, который и не подумал даже спросить согласия самого Павлова, он просто решил, и решение это следовало исполнять беспрекословно и точно. Пришелец даже не дал Павлову ни минуты на размышление. С ехидным добродушием он отдавал последний приказ:
— Ночевать сегодня в Москве тебе нельзя, опасно. Сейчас ты поедешь с Арвидом к нему на дачу, там переночуешь. Утром за вами придет машина и отвезет в аэропорт. А теперь поторопитесь. — И не поинтересовавшись, все ли понятно, может, есть вопросы, Пришелец широким жестом обнял Павлова, слегка коснулся его горячей щеки холодными губами и, сказав, «до встречи в Гамбурге или Париже», подтолкнул их с Арвидом к двери.
На улице Арвид сказал, что дача, куда они едут, находится по дороге в Дядино, и само название этого районного центра повергло Павлова в уныние. С этим подмосковным городом были связаны неприятные воспоминания: психлечебница, квартира Бертулина, Коньков.
До вокзала они доехали на такси. Всю дорогу молчали: так велел Арвид. Теперь Павловым командовал он. В поезде, как было условлено, ехали в одном вагоне, но в разных отсеках. Жуликоватые глаза Арвида наблюдали за Павловым с профессиональным недоверием. Анатоль изредка озабоченно посматривал на спутника, который не понравился ему с той самой минуты, как неожиданно по зову Пришельца появился в столовой. Прислонившись к окну, Павлов попытался собраться с мыслями, сосредоточиться и подумать над тем, что случилось. Но это ему не удавалось: страх, сомнения, отчаяние терзали его, мешали ему все взвесить холодным рассудком и проанализировать. Фраза, сказанная Пришельцем, «смертельная опасность» напомнила ему о смерти Конькова в Одессе. Это было самое тяжкое преступление, в котором Павлов принимал косвенное участие — передал налетчикам на квартиру Бертулина приказ Пришельца убрать Конькова, что они и сделали. Выходит, кто-то из убийц, а может, и оба, арестованы. Причастность Пришельца к этому «мокрому» делу не докажешь, даже если он, Павлов, на следствии стал бы «топить» своего шефа. Но он этого не сделает.
Анатоль начал перебирать в памяти все факты их отношений с Пришельцем и не нашел ни одного случая, чтобы Ипполит Исаевич обманул его или не выполнил своего обещания, и это обстоятельство не давало оснований с недоверием отнестись к последней «туристической» операции, разработанной Пришельцем. Павлов фанатично верил в удачливость Ипполита Исаевича, в его точный безошибочный расчет, но свою жизнь в эмиграции он не представлял. Хозяин гостиницы! Забавно и смешно. В это он не верил. Он не был настолько наивен, понимал, что таких, как он, там тысячи. Он видел по телевидению демонстрации безработной молодежи. Почему ж они не стали хозяевами гостиниц, банков, заводов? Сделать бизнес с двумя тысячами марок в кармане, да к тому же без знания языка — нет уж, эти сказки не для него. Иное дело Ипполит Исаевич, он наверняка переправил туда солидный капиталец. Поэтому самое большое, на что Павлов мог рассчитывать, это по-прежнему быть послушным и преданным подручным у своего шефа там, за рубежом. Надо решать.
Сомнения мучили его, но Павлов не принял никакого решения, не сделал выбора, хотя и не из чего было выбрать, — он плыл по течению: куда-нибудь да вынесет. И все же ему не было безразлично, куда именно вынесет.
Они вышли из электрички на платформе за два перегона до Дядина. Как и условились. Арвид шел впереди, Павлов за ним на значительном удалении, чтобы создать видимость, что они не знакомы. Вечерело. После полудня небо начало хмуриться и начал накрапывать мелкий теплый дождь. У продовольственного магазина толпились собутыльники, среди которых мелькнула, как показалось Павлову, знакомая фигура. Человек быстро затерялся в толпе, как только взгляд его встретился со взглядом Павлова. Их разделяло расстояние метров в двадцать, а может, и более, и Павлов не был твердо уверен, что это один из участников засады в квартире Бертулина, один из тех, кому в Одессу Павлов отвозил приказ Пришельца о Конькове. Возможно, и не он, обознаться было проще простого, и все же неприятно кольнуло сердце. Не уготовлена ли и ему, Павлову, участь Конькова? Может быть, его заманивают в заранее приготовленную западню? Паспорт и марки — всего лишь для достоверности? Надо быть начеку. А может, сейчас же и бежать? Но куда? Впереди Арвид, сзади у магазина другой, такой же, по кличке Пират. Настоящего его имени Павлов не знал. Возможно, и гнилозубый совсем не Арвид. От них не так просто скрыться.
Арвид свернул на безлюдную тропинку, ведущую к садовым участкам, на которых стояли маленькие, похожие на скворечни домики, утопающие в зелени садов и кустарников. Тропинка шла вдоль опушки леса, который высокой и плотной стеной ограждал садоводческий поселок от северных ветров. В лесу сгущались сумерки, из кустов как-то чересполосицей тянуло то теплом, то прохладой. Арвид замедлил шаг, и Павлов сделал то же самое. Тогда Арвид остановился, поджидая Анатоля. И когда их разделяло каких-нибудь пять-шесть шагов, Арвид свернул влево и подошел к ближайшему от опушки домику. Собственно, это был даже не домик, а выкрашенный в темно-зеленый цвет сарай, сколоченный из щитов какого-то контейнера. Со стороны двери, на которой висел замок с набором четырех цифр, было небольшое окно, Арвид беглым, но цепким взглядом окинул окрестные домики. То же самое сделал и Анатоль, убедившись, что поселок не безлюден: возле одного домика разговаривали мужчина и женщина, от другого доносилась музыка. Это несколько успокоило Павлова.
Арвид набрал нужные цифры, снял замок и, открыв дверь, кивком велел Павлову входить первым. Анатоль осторожно вошел в густой полумрак. Сквозь маленькое окно слабый свет падал на железную койку, возле которой стоял небрежно сколоченный из щитов стол, на котором горбилась газета, прикрывавшая закуску. Бутылка коньяка и два граненых стакана выжидательно стояли на уголке стола. Когда глаза привыкли к темноте, Павлов разглядел все помещение, состоящее из одной комнаты. Арвид, словно читая его мысли, глухим, но резким голосом сказал:
— Сарай-времянка. Вернусь из Германии — поставлю стандартный домишко. Уже договорился и даже деньги уплатил. Дело за фундаментом… Садись, чего стоять, — он кивнул на койку, а сам устроился на неустойчивой шаткой скамейке возле стола, смахнул газету.
В глубоких суповых тарелках лежали нарезанная ломтями ветчина; сервелат, черный хлеб. Рядом — не открытая баночка красной икры, две вилки и консервный нож с деревянной рукояткой.
— Соседка приготовила, — пояснил Арвид и, подмигнув, добавил: — Подруга. Я ведь холост, вернее, разведен. Давай поужинаем да спать. Машина завтра придет к девяти часам. Время есть.
Павлов быстро соображал: тут может быть все отравлено — рюмка, закуска и даже коньяк. Много ли надо цианистого?
— Не хочется, — изображая смертельную усталость, сказал он. — Я попозже, перед сном.
— Да брось ты тянуть резину. — Арвид распечатал бутылку и, наполнив стаканы, поднял ближний к себе: — Ну давай — за благополучие!
— Потом, дай немного отдышаться, — отрицательно замотал головой Анатоль.
— От чего? Километр прошел — и уже одышка?
— Не в том дело. Все как-то сразу — неожиданно.
— Трусишь?.. Не доверяешь?
Слова эти можно было истолковать двояко. Но. Павлов нашелся, спросил в свою очередь:
— А разве есть стопроцентная гарантия, что завтра в аэропорту меня не разоблачат?
— Двести процентов, — решительно сказал Арвид, и в глазах сверкнул злобный огонек. Наблюдательность Павлова была обострена. Арвид отпил полстакана, взял кусочек хлеба, наколол вилкой ломтик ветчины, аппетитно закусил.
— Ну ладно: давай попозже. Ты меня жди. Я на часок отлучусь к своей ненаглядной, поблагодарю ее за угощение и скажу, что приду к ней ночевать.
Арвид как-то настороженно осмотрелся и вышел из домика, прикрыв за собой дверь. Обостренный глаз Павлова все замечал, а напряженный слух улавливал малейший посторонний звук. Ему послышался за дверью едва уловимый лязг металла о металл. Мелькнула тревожная мысль: «кажется, запер дверь», и в тот же миг взгляд устремился на окошко: «Пожалуй, пролезу». Но он даже не пошевелился, замер. Почти не дыша просидел минут пять. За дверью не слышалось никаких движений, ни шорохов. Павлов поднялся, осторожно нажал на дверь. Она была заперта. Он подошел к окну и, увидев на раме шпингалет, обрадовался. Окно открывалось вовнутрь. Он тянул шарик шпингалета медленно, бесшумно. Открыл и, осененный неожиданной мыслью, вернулся к столу, взял свой стакан, наполненный коньяком и выплеснул в окно. Потом бросил под койку два куска хлеба, кусок сервелата и почти всю ветчину. Создал видимость, что пил и закусывал. На всякий случай.
В окошко он пролез с трудом, — пришлось снять кожаную куртку и сначала выбросить ее. Оказавшись на свободе, Анатоль осмотрелся. Да, на двери висел тот же номерной замок. Павлов понимал, что медлить нельзя. Пригнувшись, он нырнул в кусты смородины и крыжовника. Пугливо оглядываясь по сторонам, как обложенный волк, подстегиваемый животным страхом, он устремился к темному омуту леса, в котором видел свое спасение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32