Возможно, это пойдет тебе на пользу.
Тут Ян начал затухать и вырубился, как отключенный от сети телевизор.
Парис застыл на месте, ошеломленный хлесткой речью певца, ощущая каждую его рану. В конце концов он собрал воедино свою вдребезги разбитую самость и потащился к двери, ведущей в длинный коридор, по которому он пойдет к своей машине, чтобы вернуться назад... к загубленной жизни.
На полпути его остановил слабый оклик, заставив обернуться. Он не слышал голоса, который его звал. Он его почувствовал.
На столе цифровой плеер. Музыка.
Чувство, заставившее Париса повернуться, теперь нашептывало ему, что делать дальше. Действуй, говорило чувство.
Взгляд на Яна. В отключке.
Взгляд на плеер. Музыка.
Взгляд в соседнюю комнату. Куча мультиплатиновых, мультимиллионных наград.
Чувство подсказывало: лови момент.
И тут плеер оказался у него в руке. Позже Парис не мог припомнить ни своих действий, ни каких-либо философских дебатов на тему "хорошо – плохо", "надо – не надо". Просто плеер оказался вдруг у него в руке. И даже когда он размышлял о скорости, с которой была совершена кража, сам поступок затерялся где-то в далеком прошлом. Парис уже был на улице, уже распахивал дверь "гремлина", плюхался на сиденье и хватал руль. Он уже несся в Голливуд, прочь от дома артиста по кличке Белый Подонок.
Он уже не пытался контролировать свои поступки, он пустил их на самотек, поддался прихоти обстоятельств. К тому времени, когда тело и сознание Париса вошли в резонанс, его "гремлин" уже парковался около дома.
Пока мотор отхаркивался, Парис сидел и рассматривал свою руку. Потом свирепо посмотрел на плеер и сказал Яну, а заодно и ей:
– Я не неудачник.
* * *
Бадди ехал на "континентале". На большом. На старом. 63-го года. На таком же ехал некто Кеннеди, когда ему продырявили башку. Бадди купил лимузин по дешевке у девицы, которой нужно было срочно надыбать денег на поездку в Канаду. Он не спрашивал, откуда у нее взялись деньги на такую машину, и, хотя "континенталь" был явно краденый, замешанный в преступлении либо в какой-нибудь афере, Бадди ничего не спрашивал. Его это не волновало. Ему нравилась машина, и все.
В этом была проблема Бадди. Одна из проблем. Он не задавал вопросов. Другая его проблема, еще одна из многих, была в том, что он по недоумию часто влипал в какую-нибудь историю, чего легко мог бы избежать, если бы удосужился навести кое-какие справки.
Об этом, о двух своих проблемах, о двух проблемах в ряду многих других проблем, думал Бадди, выруливая на "континентале" с территории "Уотс".
– Ты готов? – спросил Альф, подразумевая: "Ты готов преступить закон? Готов влиться в ряды преступного мира? Готов рискнуть?"
– Да, – откликнулся Бадди. Всего одно слово, а оно буквально завязло у него в челюстях, сведенных паникой и страхом. Был ли он готов? Ничего подобного. Но он решил прикинуться, что готов, точно какой-нибудь малый, который метит в шулера и утверждает при этом, что "в жизни никого не обманывал". Альф не замедлил с ответом:
– Ага, понятно. Я так и думал, что ты крутой.
– Я крутой.
– Не то что этот твой сосед. Еще та су-у-ка. – Альф пытался говорить, как черный, – так говорят белые, когда хотят косить под крутых. Без толку. Альф без толку косил под крутого. Белым вообще без толку косить под крутых. – Он мелкота и всегда будет мелкотой. Вонючими чипсами на лотке торговать, ха. У кого хочешь спроси. Задарма ничего не дается.
– Знаю.
– Хочешь чего-нибудь, сам хватай.
– Ага, ага. Знаю.
– Клешнями загребай.
– Знаю. Ага.
– Во. Я так и думал, что ты крутой.
– Я крутой. – Бадди помедлил. – Я только...
– Что?
– Я только...
Альф выглядел разочарованным.
– Ты что, зассал?
– Нет, я...
– В последний момент зассал?
– Я не зассал! – Бадди взвинтил тон и громкость, стараясь подбавить мужественности, в чем отчасти и преуспел. – Я просто хотел точно знать, что все...
– У меня все на мази, понял? Все под контролем. – Глядя на многоквартирный дом: – Да он наркот сторчавшийся и попутно торгует. Мелкота, в принципе, но бабок зацепить можно. Я вхожу, беру что надо, и мы срываемся. Все просто, так что не ссы.
Просто. Ну-ну.
– Да я не... Я всего лишь точно знать хотел.
Альфонсо вылез из машины. Скользнул рукой под пиджак. Вынул пушку.
Бадди стоило колоссальных усилий не обмочить штаны. Вообще-то крутые не делают в штаны при виде ствола.
Бадди Альфу, как бы решительно:
– Приступим.
Альфонсо по-свойски улыбнулся. Вообще-то ему было не смешно. Вообще-то он уже весь извелся, потому что знал, что Бадди зассал, но тужится изо всех сил, чтобы этого не было заметно. Больно напрягаемся, подумал он, из-за этого героина. Не стоит он того. А тачку надо свою иметь. Была бы у него тачка, ему бы не понадобился Бадди с передвижным девичьим балаганом. Альф мысленно набросал список вещей, которые нужно сделать в первую очередь, получив навар с героина: купить тачку, избавиться от этого щенка.
Альфонсо двинулся к дому.
Бадди сидел в машине, борясь со страхом и восхищаясь самим собой. Он сдюжил. Он не зассал. Он мужик. Он ведь на месте, да? Он ведь стоит у Альфа на стреме? Хотя он всего лишь сидит в машине с заведенным мотором через дорогу от места действия, но он ведь делает то, что нужно?
Зассал?
Нет. Он не зассал.
Бадди поразмыслил насчет своего нового, им самим узаконенного статуса – "парень, который не зассал", дрожащей рукой поднес ко рту сигарету, потом сумел нащупать прикуриватель, подождал, пока тот щелкнет, и поднес к сигарете.
Время, однако, не двигалось. Оно занималось черт-те чем, бездельничало, вместо того чтобы идти, бежать, – чтоб Альф поскорее вышел прогулочным шагом из парадного, с улыбкой на лице и гером в руках. Упаковка гера, кило. Альф, кажется, так говорил.
Бадди не разбирался в наркотиках, не знал системы мер, но понимал и без того: кило героина – это завались. Раздели товар на части, смешай с какой-нибудь детской присыпкой или пищевой содой, торгуй на улице и зашибешь... ага, зашибешь нормально. Альф сказал, что зашибешь, значит, и правда.
Бадди столько всего мог сделать с этими деньгами, он уже себе кое-что наметил. Он мог... он собирался... ну, он много чего собирался сделать. Шмоток кое-каких прикупить. Заходи, бери шмотки и можешь даже не смотреть на ценник.
И телки. У него будут телки. Там, где деньги, там же рядом и телки. А с телками придет секс: они будут ложиться под него пачками, привлеченные блеском золота и сиянием брильянтов. Драгоценный металл и сверкающие камушки на обнаженной плоти – только такая прелюдия требуется нормальной женщине.
Да, скоро Бадди станет парнем при деньгах, и пусть кто-нибудь рискнет не уважать парня при деньгах.
Время, похоже, умерло, потому что до сих пор не сдвинулось с места, натурально как труп. Или дело в том, что Бадди двумя затяжками высадил сигарету? В любом случае, ему требовалась еще одна. Бадди выудил ее из пачки и поднес ко рту. Включил прикуриватель. Достаточно нагревшись, прикуриватель выключился.
Бадди, зажигалка; он поднес ее к сигарете во рту. Спираль коснулась бумаги, табак занялся – в эту секунду время ожило и в бешеном темпе поперла лажа. Самая разная.
Напротив. Окна озарились вспышками. Из дома донеслась пальба. Громкая пальба. До того громкая, что у Бадди выпала из рук зажигалка, сердце заколотилось в три раза чаще, затряслись коленки и едва не лопнул мочевой пузырь.
– Ой, – взвизгнул он. – Мамочки... – Его понтов как не бывало. Бадди хотелось переодеться в женское платье и скрыться с места происшествия.
Пошевелиться, сгинуть, уйти на дно. А еще лучше – нажать на газ и сорваться к чертовой матери. Но он этого не сделал. Он не пошевелился. Страх сковал его бетонной шинелью.
Он мог сделать только то, что уже сделал, он повторил:
– Дерьмо.
Дверь дома. Из нее как лунатик вышел Альфонсо.
Бадди отогнал страх – ровно настолько, чтоб выйти из машины, подойти к Альфу, поддержать его. Все это он делал на автомате. Если бы Бадди хоть на миг задумался о том, что делает, задумался бы о том, что вспышки, которые он видел, и хлопки, которые он слышал, могут повториться и на этот раз будут касаться его в гораздо большей степени, он сполз бы на коврик "континенталя" и заплакал.
– Альф! Альфонсо, что произошло?
Альф что-то буркнул.
– Черт возьми, что произошло?
Из бурчания образовались слова: "Их не должно было там быть".
– Что... что ты...
– Эти су... не должн...
Бадди довел-дотащил Альфонсо до машины, открыл заднюю дверцу, запихнул Альфонсо внутрь. Заскочил в машину и сел за руль. Панель вспыхнула, осветив плечи Альфонсо. Они источали красную жидкость, она капала, текла по рукам.
Бадди взглянул на Альфа.
Из продырявленного тела Альфа вытекала кровь.
В панике:
– О господи... Ты... О бля...
С заднего сиденья, глухо:
– Езж...
– Я... я... ох, бля. Ох, мать тво...
– Езжай...
Ехать?
Бадди мог только сидеть и дрожать.
– Я... Ч-черт! Ничего не получается! – Надвигался крах. Надвигался быстро и неотвратимо. – У МЕНЯ НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ!
– Гони давай... Давай... Гони...
Бадди сосредоточился на этом слове. Оно должно было рассеять панику, отвлечь внимание от изрешеченных трупов и потоков крови.
"Гони".
Да. Надо гнать.
Рука к ключу, поворот. Бадди завел мотор, который и без того работал. Долго шуровал рукой по коробке передач, в итоге нашел позицию "вперед". Нажал на газ, взвизгнули шины: резина шаркнула по асфальту. Размашисто петляя, "континенталь" унесся в ночь.
С заднего сиденья, тихо:
– Не должно... не должно было быть...
– Нет, это нас там не должно было быть. Какого ж черта...
– Их не должно было...
– Их? Кого?
– Их не должно...
– Кто там был? Кто?
Крутой поворот. Бадди выпустил из рук баранку. От запаха крови и пота у Бадди закружилась голова, пальцы перестали его слушаться. Переднее колесо "континенталя" налетело на бордюр, крыло задело фонарный столб. Металл лязгнул о металл, посыпались искры.
– Я взял его... – Кровь булькала в легких Альфа. Голос звучал так, будто Альф медленно уходил под воду. – Ты не думай, что не взял. Я врезал им... я им тоже врезал... ублюдки... – Альф кашлянул. Альф уходил все глубже. До дна оставались считаные дюймы.
Перед Бадди мелькали рекламные щиты, отображавшие текущие события и ближайшие перспективы: место Альфонсо, кровоточащего на заднем сиденье, займет Альфонсо, умирающий на заднем сиденье, а затем перед Бадди встанет вопрос, как избавиться от трупа. Панику сменил страх.
– Не умирай тут у меня! – Бадди тревожила не столько вероятная кончина Альфа, сколько то, что его могут замести с трупом. – Ты, бля, не смей тут у меня умирать!
– Двинул им... о-ох...
– Нет, не смей! Не смей умирать!
"Континенталь" бешено гнал вперед, в неизвестном направлении.
Забыв про комплект из пяти пуль, засаженных в Альфа, Бадди все еще попрекал Альфонсо тем, что ему хватило наглости медленно, мучительно и жутко умирать от потери крови.
* * *
С востока на небо выползало солнце. Оно озарило голубую пустошь, подсветило рассветную мглу и облекло грязное облако чарующей позолотой. Настолько чарующей, что впору было возблагодарить Господа за миллионы машин, инвестировавших свои газы в это великолепие.
Ян смотрел на восток, смотрел на солнце. Он ощущал, как растекается по его телу наплывающее с востока тепло. Он ощущал умиротворение, расслабленность. Ощущал покой. Ощущал дуло ружья, приставленное к подбородку.
Орудием самоубийства Ян избрал имевшееся у него ружье. Он усмотрел в этом иронию. Его мозг, его креативный орган, породивший самые чудесные музыкальные произведения за всю историю человечества, будет превращен в отменное пюре, разбросанное по саду под тем самым балконом, на котором он стоит. И с той минуты растущие цветы, жизнь, пробивающаяся из земли, будут нести в себе его естество. А потом, в триумфальном апогее виртуозного самоуничтожения, подчиняясь естественному закону опыления и перекрестного опыления мириадов растений, он, Ян, возродится десятки тысяч раз по всей вселенной.
Какая красивая идея. Ян быстренько отмахнулся от нее – у него уже не оставалось времени на красивые идеи. Он уже вошел в график, предусматривавший самоуничтожение на рассвете. Алкоголь не давал ему заснуть. Солнце вот-вот водворится над горизонтом. Переодеться, упаковать свой будущий труп во что-нибудь посолиднее не успеть. Предсмертную записку писать некогда. Музыка послужит прощанием. Музыка на кассете в плеере на столе, он оставил там ее сегодня ночью. Он точно знал, где оставил ее сегодня ночью.
Ночью?..
Алкоголь стер из его памяти все произошедшее за последние несколько часов. Солнце уже не грело, а жарило. Оно не только осветило мглу, оно вскипятило ее, превратив атмосферу в ядовитый газ, который будет медленно душить аборигенов Лос-Анджелеса ближайшие двенадцать часов.
Время пришло...
Ян нащупал пальцем спусковой крючок.
...Время переходить на другой уровень. В иную плоскость...
Он медленно, но решительно нажал на спуск.
...Искусство, действие и ритуальная смерть...
Металлический звук курка.
...Дверь открывалась. Ян ступал в бессмертие...
Щелчок спуска. Лязг курка. Ударник, со звоном бьющий по патрону.
И ничего. Совсем ничего. Осечка. Ружье не выстрелило.
Как же так, подумал Ян.
Он начал заново.
Снова нажал на крючок.
Взойти на следующий уровень. Искусство, действие, ритуальная смерть. Бессмертие...
Щелк. Хрясь. Курок по патрону.
Хоть бы хны.
Что за чертовщина?!
Ян два раза дернул за спуск. Щелк. Бумс. Ничего. Щелк. Бумс. Опять ничего.
Проклятье!
Он судорожно переломил двустволку. Заряжено. Оба патрона в стволах. Боек не сбит и на взводе. Что за чертовщина?
Снова дуло под подбородок.
Щелк. Бумс.
Сука! Мать твою. Только этого не хватало.
Ян отвел ружье от подбородка и встряхнул его. Повертел. Дернул крючок, раз, другой.
Солнце уже стояло высоко в небе. Гул людских толп, самолетов и полицейских вертолетов нарастал, сливаясь, грозя испортить славное мероприятие. Время пришло. Победа или смерть.
Щелк. Бумс.
О-о господи...
Он тряс, дергал, теребил ружье.
Что нужно, чтобы покончить с собой? Что же, черт возьми, нужно...
Стволы взревели, как пара львов. Яну оторвало дробью правую ступню, выворотив размолотую в кашицу кость и захлюпавшее кровью мясо.
– О-О-О-О-О-О-О, блядь! – Выпустив из рук ружье, Ян вцепился в кровавый распотрошенный огрызок ноги, который прошибла такая дикая боль, что Ян в полном смысле слова ничего не почувствовал. Мысль о ноге, отхваченной и превращенной в никчемное месиво пальнувшим дробовиком, – вот что было больно. – О боже, о боже, блядь!
Зажав руками рану, Ян совершил гротескный скачок на одной ноге – нечто подобное сделал бы Ларри после того, как My уронил ему на ноги кипящую кастрюлю, – отчего ему не стало легче. Зато потерял равновесие и налетел на красивые, недавно установленные безрамные балконные двери – тело обрушилось на стекло под хруст осколков, взрезавших, вспоровших и раскромсавших человеческую плоть.
– А-а-а-а-а-а, черт! Блядь! – Яну, несчастной жертве иглоукалывания, с его утыканной стеклышками спиной, пришлось на время забыть об утраченной ноге.
Ян попрыгал еще, при этом судорожно шаря по спине, пытаясь извлечь из нее осколки. Ян прыгал, крючился, ухищрялся. Кричал. Деревянный пол, забрызганный кровью. Скачок, Ян поскальзывается, его выносит к ограждению балкона. Бросает на перила, и он вываливается в бескрайнее немое пространство.
Немое, если б он не пискнул, как девчонка, по пути к земле.
Не сделай он этого, не открой рот, чтобы закричать, и мог бы уцелеть после падения на мешки с мягким, полужидким удобрением, оставленные под балконом садово-парковыми архитекторами. А так он нахлебался навоза, который забил ему глотку и просочился в легкие. И тут же взмывшее в воздух облако очищенного "милорганита" погребальным саваном опустилось на тело Яна. Погребальный саван страшно вонял.
Дверь открылась, он споткнулся о порог, качнулся и свалился в бессмертие. Так закончилась жизнь Яна.
* * *
Бадди повернулся спиной к востоку и заслонил руками лицо, чтобы солнечный свет не слепил глаза. Ему не хотелось света. Ему не хотелось видеть, что приготовил для него наступивший день. И уж точно не хотелось оглядываться на заднее сиденье "континенталя".
Он все же оглянулся.
Он отнял руки от лица, оглянулся и посмотрел, робко надеясь, что произошедшее минувшей ночью не происходило вовсе.
Бадди слышал выражение "море крови" – оно напоминало об убитых, зарезанных, обреченных на медленную смерть. Но это было лишь выражение. Гипербола, сказал бы Бадди, если бы знал, что такое гипербола. Однако там, на заднем сиденье, отжатый до белизны труп плавал в волнах самого настоящего моря крови.
Бадди снова заслонил лицо руками, но через пару минут его посетила мысль, что если он и впредь будет закрывать себе обзор, то не заметит, как появятся копы. А они появятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Тут Ян начал затухать и вырубился, как отключенный от сети телевизор.
Парис застыл на месте, ошеломленный хлесткой речью певца, ощущая каждую его рану. В конце концов он собрал воедино свою вдребезги разбитую самость и потащился к двери, ведущей в длинный коридор, по которому он пойдет к своей машине, чтобы вернуться назад... к загубленной жизни.
На полпути его остановил слабый оклик, заставив обернуться. Он не слышал голоса, который его звал. Он его почувствовал.
На столе цифровой плеер. Музыка.
Чувство, заставившее Париса повернуться, теперь нашептывало ему, что делать дальше. Действуй, говорило чувство.
Взгляд на Яна. В отключке.
Взгляд на плеер. Музыка.
Взгляд в соседнюю комнату. Куча мультиплатиновых, мультимиллионных наград.
Чувство подсказывало: лови момент.
И тут плеер оказался у него в руке. Позже Парис не мог припомнить ни своих действий, ни каких-либо философских дебатов на тему "хорошо – плохо", "надо – не надо". Просто плеер оказался вдруг у него в руке. И даже когда он размышлял о скорости, с которой была совершена кража, сам поступок затерялся где-то в далеком прошлом. Парис уже был на улице, уже распахивал дверь "гремлина", плюхался на сиденье и хватал руль. Он уже несся в Голливуд, прочь от дома артиста по кличке Белый Подонок.
Он уже не пытался контролировать свои поступки, он пустил их на самотек, поддался прихоти обстоятельств. К тому времени, когда тело и сознание Париса вошли в резонанс, его "гремлин" уже парковался около дома.
Пока мотор отхаркивался, Парис сидел и рассматривал свою руку. Потом свирепо посмотрел на плеер и сказал Яну, а заодно и ей:
– Я не неудачник.
* * *
Бадди ехал на "континентале". На большом. На старом. 63-го года. На таком же ехал некто Кеннеди, когда ему продырявили башку. Бадди купил лимузин по дешевке у девицы, которой нужно было срочно надыбать денег на поездку в Канаду. Он не спрашивал, откуда у нее взялись деньги на такую машину, и, хотя "континенталь" был явно краденый, замешанный в преступлении либо в какой-нибудь афере, Бадди ничего не спрашивал. Его это не волновало. Ему нравилась машина, и все.
В этом была проблема Бадди. Одна из проблем. Он не задавал вопросов. Другая его проблема, еще одна из многих, была в том, что он по недоумию часто влипал в какую-нибудь историю, чего легко мог бы избежать, если бы удосужился навести кое-какие справки.
Об этом, о двух своих проблемах, о двух проблемах в ряду многих других проблем, думал Бадди, выруливая на "континентале" с территории "Уотс".
– Ты готов? – спросил Альф, подразумевая: "Ты готов преступить закон? Готов влиться в ряды преступного мира? Готов рискнуть?"
– Да, – откликнулся Бадди. Всего одно слово, а оно буквально завязло у него в челюстях, сведенных паникой и страхом. Был ли он готов? Ничего подобного. Но он решил прикинуться, что готов, точно какой-нибудь малый, который метит в шулера и утверждает при этом, что "в жизни никого не обманывал". Альф не замедлил с ответом:
– Ага, понятно. Я так и думал, что ты крутой.
– Я крутой.
– Не то что этот твой сосед. Еще та су-у-ка. – Альф пытался говорить, как черный, – так говорят белые, когда хотят косить под крутых. Без толку. Альф без толку косил под крутого. Белым вообще без толку косить под крутых. – Он мелкота и всегда будет мелкотой. Вонючими чипсами на лотке торговать, ха. У кого хочешь спроси. Задарма ничего не дается.
– Знаю.
– Хочешь чего-нибудь, сам хватай.
– Ага, ага. Знаю.
– Клешнями загребай.
– Знаю. Ага.
– Во. Я так и думал, что ты крутой.
– Я крутой. – Бадди помедлил. – Я только...
– Что?
– Я только...
Альф выглядел разочарованным.
– Ты что, зассал?
– Нет, я...
– В последний момент зассал?
– Я не зассал! – Бадди взвинтил тон и громкость, стараясь подбавить мужественности, в чем отчасти и преуспел. – Я просто хотел точно знать, что все...
– У меня все на мази, понял? Все под контролем. – Глядя на многоквартирный дом: – Да он наркот сторчавшийся и попутно торгует. Мелкота, в принципе, но бабок зацепить можно. Я вхожу, беру что надо, и мы срываемся. Все просто, так что не ссы.
Просто. Ну-ну.
– Да я не... Я всего лишь точно знать хотел.
Альфонсо вылез из машины. Скользнул рукой под пиджак. Вынул пушку.
Бадди стоило колоссальных усилий не обмочить штаны. Вообще-то крутые не делают в штаны при виде ствола.
Бадди Альфу, как бы решительно:
– Приступим.
Альфонсо по-свойски улыбнулся. Вообще-то ему было не смешно. Вообще-то он уже весь извелся, потому что знал, что Бадди зассал, но тужится изо всех сил, чтобы этого не было заметно. Больно напрягаемся, подумал он, из-за этого героина. Не стоит он того. А тачку надо свою иметь. Была бы у него тачка, ему бы не понадобился Бадди с передвижным девичьим балаганом. Альф мысленно набросал список вещей, которые нужно сделать в первую очередь, получив навар с героина: купить тачку, избавиться от этого щенка.
Альфонсо двинулся к дому.
Бадди сидел в машине, борясь со страхом и восхищаясь самим собой. Он сдюжил. Он не зассал. Он мужик. Он ведь на месте, да? Он ведь стоит у Альфа на стреме? Хотя он всего лишь сидит в машине с заведенным мотором через дорогу от места действия, но он ведь делает то, что нужно?
Зассал?
Нет. Он не зассал.
Бадди поразмыслил насчет своего нового, им самим узаконенного статуса – "парень, который не зассал", дрожащей рукой поднес ко рту сигарету, потом сумел нащупать прикуриватель, подождал, пока тот щелкнет, и поднес к сигарете.
Время, однако, не двигалось. Оно занималось черт-те чем, бездельничало, вместо того чтобы идти, бежать, – чтоб Альф поскорее вышел прогулочным шагом из парадного, с улыбкой на лице и гером в руках. Упаковка гера, кило. Альф, кажется, так говорил.
Бадди не разбирался в наркотиках, не знал системы мер, но понимал и без того: кило героина – это завались. Раздели товар на части, смешай с какой-нибудь детской присыпкой или пищевой содой, торгуй на улице и зашибешь... ага, зашибешь нормально. Альф сказал, что зашибешь, значит, и правда.
Бадди столько всего мог сделать с этими деньгами, он уже себе кое-что наметил. Он мог... он собирался... ну, он много чего собирался сделать. Шмоток кое-каких прикупить. Заходи, бери шмотки и можешь даже не смотреть на ценник.
И телки. У него будут телки. Там, где деньги, там же рядом и телки. А с телками придет секс: они будут ложиться под него пачками, привлеченные блеском золота и сиянием брильянтов. Драгоценный металл и сверкающие камушки на обнаженной плоти – только такая прелюдия требуется нормальной женщине.
Да, скоро Бадди станет парнем при деньгах, и пусть кто-нибудь рискнет не уважать парня при деньгах.
Время, похоже, умерло, потому что до сих пор не сдвинулось с места, натурально как труп. Или дело в том, что Бадди двумя затяжками высадил сигарету? В любом случае, ему требовалась еще одна. Бадди выудил ее из пачки и поднес ко рту. Включил прикуриватель. Достаточно нагревшись, прикуриватель выключился.
Бадди, зажигалка; он поднес ее к сигарете во рту. Спираль коснулась бумаги, табак занялся – в эту секунду время ожило и в бешеном темпе поперла лажа. Самая разная.
Напротив. Окна озарились вспышками. Из дома донеслась пальба. Громкая пальба. До того громкая, что у Бадди выпала из рук зажигалка, сердце заколотилось в три раза чаще, затряслись коленки и едва не лопнул мочевой пузырь.
– Ой, – взвизгнул он. – Мамочки... – Его понтов как не бывало. Бадди хотелось переодеться в женское платье и скрыться с места происшествия.
Пошевелиться, сгинуть, уйти на дно. А еще лучше – нажать на газ и сорваться к чертовой матери. Но он этого не сделал. Он не пошевелился. Страх сковал его бетонной шинелью.
Он мог сделать только то, что уже сделал, он повторил:
– Дерьмо.
Дверь дома. Из нее как лунатик вышел Альфонсо.
Бадди отогнал страх – ровно настолько, чтоб выйти из машины, подойти к Альфу, поддержать его. Все это он делал на автомате. Если бы Бадди хоть на миг задумался о том, что делает, задумался бы о том, что вспышки, которые он видел, и хлопки, которые он слышал, могут повториться и на этот раз будут касаться его в гораздо большей степени, он сполз бы на коврик "континенталя" и заплакал.
– Альф! Альфонсо, что произошло?
Альф что-то буркнул.
– Черт возьми, что произошло?
Из бурчания образовались слова: "Их не должно было там быть".
– Что... что ты...
– Эти су... не должн...
Бадди довел-дотащил Альфонсо до машины, открыл заднюю дверцу, запихнул Альфонсо внутрь. Заскочил в машину и сел за руль. Панель вспыхнула, осветив плечи Альфонсо. Они источали красную жидкость, она капала, текла по рукам.
Бадди взглянул на Альфа.
Из продырявленного тела Альфа вытекала кровь.
В панике:
– О господи... Ты... О бля...
С заднего сиденья, глухо:
– Езж...
– Я... я... ох, бля. Ох, мать тво...
– Езжай...
Ехать?
Бадди мог только сидеть и дрожать.
– Я... Ч-черт! Ничего не получается! – Надвигался крах. Надвигался быстро и неотвратимо. – У МЕНЯ НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ!
– Гони давай... Давай... Гони...
Бадди сосредоточился на этом слове. Оно должно было рассеять панику, отвлечь внимание от изрешеченных трупов и потоков крови.
"Гони".
Да. Надо гнать.
Рука к ключу, поворот. Бадди завел мотор, который и без того работал. Долго шуровал рукой по коробке передач, в итоге нашел позицию "вперед". Нажал на газ, взвизгнули шины: резина шаркнула по асфальту. Размашисто петляя, "континенталь" унесся в ночь.
С заднего сиденья, тихо:
– Не должно... не должно было быть...
– Нет, это нас там не должно было быть. Какого ж черта...
– Их не должно было...
– Их? Кого?
– Их не должно...
– Кто там был? Кто?
Крутой поворот. Бадди выпустил из рук баранку. От запаха крови и пота у Бадди закружилась голова, пальцы перестали его слушаться. Переднее колесо "континенталя" налетело на бордюр, крыло задело фонарный столб. Металл лязгнул о металл, посыпались искры.
– Я взял его... – Кровь булькала в легких Альфа. Голос звучал так, будто Альф медленно уходил под воду. – Ты не думай, что не взял. Я врезал им... я им тоже врезал... ублюдки... – Альф кашлянул. Альф уходил все глубже. До дна оставались считаные дюймы.
Перед Бадди мелькали рекламные щиты, отображавшие текущие события и ближайшие перспективы: место Альфонсо, кровоточащего на заднем сиденье, займет Альфонсо, умирающий на заднем сиденье, а затем перед Бадди встанет вопрос, как избавиться от трупа. Панику сменил страх.
– Не умирай тут у меня! – Бадди тревожила не столько вероятная кончина Альфа, сколько то, что его могут замести с трупом. – Ты, бля, не смей тут у меня умирать!
– Двинул им... о-ох...
– Нет, не смей! Не смей умирать!
"Континенталь" бешено гнал вперед, в неизвестном направлении.
Забыв про комплект из пяти пуль, засаженных в Альфа, Бадди все еще попрекал Альфонсо тем, что ему хватило наглости медленно, мучительно и жутко умирать от потери крови.
* * *
С востока на небо выползало солнце. Оно озарило голубую пустошь, подсветило рассветную мглу и облекло грязное облако чарующей позолотой. Настолько чарующей, что впору было возблагодарить Господа за миллионы машин, инвестировавших свои газы в это великолепие.
Ян смотрел на восток, смотрел на солнце. Он ощущал, как растекается по его телу наплывающее с востока тепло. Он ощущал умиротворение, расслабленность. Ощущал покой. Ощущал дуло ружья, приставленное к подбородку.
Орудием самоубийства Ян избрал имевшееся у него ружье. Он усмотрел в этом иронию. Его мозг, его креативный орган, породивший самые чудесные музыкальные произведения за всю историю человечества, будет превращен в отменное пюре, разбросанное по саду под тем самым балконом, на котором он стоит. И с той минуты растущие цветы, жизнь, пробивающаяся из земли, будут нести в себе его естество. А потом, в триумфальном апогее виртуозного самоуничтожения, подчиняясь естественному закону опыления и перекрестного опыления мириадов растений, он, Ян, возродится десятки тысяч раз по всей вселенной.
Какая красивая идея. Ян быстренько отмахнулся от нее – у него уже не оставалось времени на красивые идеи. Он уже вошел в график, предусматривавший самоуничтожение на рассвете. Алкоголь не давал ему заснуть. Солнце вот-вот водворится над горизонтом. Переодеться, упаковать свой будущий труп во что-нибудь посолиднее не успеть. Предсмертную записку писать некогда. Музыка послужит прощанием. Музыка на кассете в плеере на столе, он оставил там ее сегодня ночью. Он точно знал, где оставил ее сегодня ночью.
Ночью?..
Алкоголь стер из его памяти все произошедшее за последние несколько часов. Солнце уже не грело, а жарило. Оно не только осветило мглу, оно вскипятило ее, превратив атмосферу в ядовитый газ, который будет медленно душить аборигенов Лос-Анджелеса ближайшие двенадцать часов.
Время пришло...
Ян нащупал пальцем спусковой крючок.
...Время переходить на другой уровень. В иную плоскость...
Он медленно, но решительно нажал на спуск.
...Искусство, действие и ритуальная смерть...
Металлический звук курка.
...Дверь открывалась. Ян ступал в бессмертие...
Щелчок спуска. Лязг курка. Ударник, со звоном бьющий по патрону.
И ничего. Совсем ничего. Осечка. Ружье не выстрелило.
Как же так, подумал Ян.
Он начал заново.
Снова нажал на крючок.
Взойти на следующий уровень. Искусство, действие, ритуальная смерть. Бессмертие...
Щелк. Хрясь. Курок по патрону.
Хоть бы хны.
Что за чертовщина?!
Ян два раза дернул за спуск. Щелк. Бумс. Ничего. Щелк. Бумс. Опять ничего.
Проклятье!
Он судорожно переломил двустволку. Заряжено. Оба патрона в стволах. Боек не сбит и на взводе. Что за чертовщина?
Снова дуло под подбородок.
Щелк. Бумс.
Сука! Мать твою. Только этого не хватало.
Ян отвел ружье от подбородка и встряхнул его. Повертел. Дернул крючок, раз, другой.
Солнце уже стояло высоко в небе. Гул людских толп, самолетов и полицейских вертолетов нарастал, сливаясь, грозя испортить славное мероприятие. Время пришло. Победа или смерть.
Щелк. Бумс.
О-о господи...
Он тряс, дергал, теребил ружье.
Что нужно, чтобы покончить с собой? Что же, черт возьми, нужно...
Стволы взревели, как пара львов. Яну оторвало дробью правую ступню, выворотив размолотую в кашицу кость и захлюпавшее кровью мясо.
– О-О-О-О-О-О-О, блядь! – Выпустив из рук ружье, Ян вцепился в кровавый распотрошенный огрызок ноги, который прошибла такая дикая боль, что Ян в полном смысле слова ничего не почувствовал. Мысль о ноге, отхваченной и превращенной в никчемное месиво пальнувшим дробовиком, – вот что было больно. – О боже, о боже, блядь!
Зажав руками рану, Ян совершил гротескный скачок на одной ноге – нечто подобное сделал бы Ларри после того, как My уронил ему на ноги кипящую кастрюлю, – отчего ему не стало легче. Зато потерял равновесие и налетел на красивые, недавно установленные безрамные балконные двери – тело обрушилось на стекло под хруст осколков, взрезавших, вспоровших и раскромсавших человеческую плоть.
– А-а-а-а-а-а, черт! Блядь! – Яну, несчастной жертве иглоукалывания, с его утыканной стеклышками спиной, пришлось на время забыть об утраченной ноге.
Ян попрыгал еще, при этом судорожно шаря по спине, пытаясь извлечь из нее осколки. Ян прыгал, крючился, ухищрялся. Кричал. Деревянный пол, забрызганный кровью. Скачок, Ян поскальзывается, его выносит к ограждению балкона. Бросает на перила, и он вываливается в бескрайнее немое пространство.
Немое, если б он не пискнул, как девчонка, по пути к земле.
Не сделай он этого, не открой рот, чтобы закричать, и мог бы уцелеть после падения на мешки с мягким, полужидким удобрением, оставленные под балконом садово-парковыми архитекторами. А так он нахлебался навоза, который забил ему глотку и просочился в легкие. И тут же взмывшее в воздух облако очищенного "милорганита" погребальным саваном опустилось на тело Яна. Погребальный саван страшно вонял.
Дверь открылась, он споткнулся о порог, качнулся и свалился в бессмертие. Так закончилась жизнь Яна.
* * *
Бадди повернулся спиной к востоку и заслонил руками лицо, чтобы солнечный свет не слепил глаза. Ему не хотелось света. Ему не хотелось видеть, что приготовил для него наступивший день. И уж точно не хотелось оглядываться на заднее сиденье "континенталя".
Он все же оглянулся.
Он отнял руки от лица, оглянулся и посмотрел, робко надеясь, что произошедшее минувшей ночью не происходило вовсе.
Бадди слышал выражение "море крови" – оно напоминало об убитых, зарезанных, обреченных на медленную смерть. Но это было лишь выражение. Гипербола, сказал бы Бадди, если бы знал, что такое гипербола. Однако там, на заднем сиденье, отжатый до белизны труп плавал в волнах самого настоящего моря крови.
Бадди снова заслонил лицо руками, но через пару минут его посетила мысль, что если он и впредь будет закрывать себе обзор, то не заметит, как появятся копы. А они появятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23