- Из института... - повторил Корнилов, выискивая на карте институт. Значит, отсюда, - он ткнул карандашом в пересечение нескольких проспектов, где в маленьком кружке алела буква "М" - метро "Технологический институт". - А где живет ваш приятель?
- На Косой линии. Дом восемнадцать. Номер квартиры вам тоже нужен? Эта история с картой начала раздражать Бориса Дмитриевича, хотя он твердо решил сохранить спокойствие и доброжелательность.
- Да. И номер квартиры. И фамилия вашего друга. И сколько вы у него пробыли... Но только давайте не будем торопиться, Борис Дмитриевич. Побеседуем спокойно, обстоятельно. Это поможет и мне и вам. Время у нас есть. - Он взглянул на часы - было без четверти четыре.
...Со стороны могло показаться, что сошлись два приятеля, давно не видевшие друг друга, и один рассказывает другому о своей недавней поездке на Карельский перешеек. От внимательного наблюдателя, правда, не ускользнула бы одна деталь: у рассказывающего не чувствовалось обычного в таких случаях энтузиазма, так украшающего любой рассказ о путешествии. Даже о таком недалеком.
Осокин говорил спокойно, иногда пускался в подробности, мало интересовавшие Корнилова, но полковник не останавливал его, лишь изредка задавал вопросы: в какое время проехал пост ГАИ в Лахте? Не встретилась ли на пути от Солнечного до Зеленогорска патрульная милицейская машина?
Но он даже не спросил Бориса Дмитриевича о самом главном - не видел ли он на пятьдесят пятом километре человека? Не выскочил ли кто неожиданно из кустов? Корнилов не задал пока ни одного из тех вопросов, которых так боялся Осокин. Зато спросил неожиданно:
- У вас, Борис Дмитриевич, на каком бензине "жигуленок" бегает?
- На семьдесят шестом. Мне поставили прокладку... - И, с вызовом посмотрев на Корнилова, добавил: - Это не преследуется законом?
- Да как вам сказать... Если не покупать за бесценок государственный бензин у водителей грузовиков, то не преследуется.
- Слава богу! - демонстративно вздохнул Осокин. - Я заправляюсь только на бензозаправочных станциях.
- Кстати, а почему у вас в багажнике не было канистры с бензином?
- Перестал возить с собой. Напугал приятель - сказал, что в случае аварии может загореться.
- Вряд ли, - усомнился Корнилов. - Перестраховщик ваш приятель. Все возят с собой канистры. - И быстро, без всякого перехода, спросил: - А где вы заправлялись в ту ночь? Или в то утро?
- Нигде. До нашей дачи - семьдесят. Обратно я ехал Верхне-Выборгским шоссе. Этот путь подлиннее, но ведь бак-то на четыреста километров рассчитан.
- Борис Дмитриевич, - ласково сказал Корнилов, - вы же умный человек. Неужели вы так плохо о нас думаете?
Осокина бросило в жар. Он только сейчас вспомнил, что хмурый дотошный эксперт, осматривая его "Жигули", включал зажигание. Значит, видел, что бак был почти полон.
"Дурак, - выругал он себя, - чего я стал врать? Почему растерялся? Это ж такая глупость - скрывать, сколько было бензина! Да хоть сколько! Мало ли заправочных станций на трассе!" И тут же понял, что запутывается всерьез: заправочных станций действительно было мало. На том пути, который он показал по карте полковнику, всего три. На одной из них он и заправлялся рано утрЬм. Его машина была в то время на стоянке единственной. И женщина, заправлявшая его "Жигули", могла заметить вмятину на радиаторе. Могла запомнить, что клиент нервничал. А он и правда очень нервничал. Поспорил с ней о чем-то...
- Значит, все-таки заправлялись? - добродушно сказал Корнилов. Его не покидало веселое, ироническое состояние, которое он почувствовал, узнав в Осокине ночного автомобилиста из далекого прошлого. - Забыли, наверное. Но теперь, мне кажется, вспомнили. Значит, помните и на какой станции заправлялись?
"Станции три, - лихорадочно думал Осокин. - Проверить легче легкого. Сейчас надо говорить правду".
И спокойно, глядя прямо в глаза Корнилову, ответил:
- В Зеленогорске.
- А в какое время?
Полковник, так медлительно и добродушно обсуждавший поначалу ночную поездку Осокина, вдруг вцепился в него словно клещами, не давая времени обдумать ответ.
- В семь. Может быть, в семь с минутами, - Осокин назвал правильное время и, только уже назвав, понял, что и на этот раз поступил правильно.
- А на даче у вас есть гараж?
- Есть, - сказал Осокин, догадываясь, каким будет следующий вопрос Корнилова.
Но полковник спросил у Бориса Дмитриевича совсем не о том, держит ли он, как всякий запасливый автомобилист, пару канистр с бензином в своем гараже.
- Чем вы занимались пятого августа? - спросил Корнилов, как будто неожиданно потерял всякий интерес к поездке Осокина.
- Что вы имеете в виду?
- Просто, хотел знать, как проводят свободное время преподаватели вузов. У вас ведь сейчас отпуск?
- Да нет. Конрультации для заочников... С первого принимаю экзамены... - Осокин пожал плечами. - Но бывают и совсем свободные дни.
- А пятого? Что делали пятого?
Осокин задумался.
- Борис Дмитриевич, - попросил Корнилов, - постарайтесь вспомнить все поточнее. С кем встречались, время... Меня интересуют даже мелочи - кого встречали, выходя из дома? Кому звонили? Кто звонил вам? И всякий раз старайтесь припомнить время. Указать его поточнее. Я понимаю, это нелегко, но иногда маленькая деталь все ставит на свои места. Например, полуденная пушка.
- Пушка? - удивился Осокин.
- Ну, конечно. Петропавловская... Пальнет, поневоле вспомнишь о времени.
Борис Дмитриевич улыбнулся. Первый раз с начала их беседы.
- Да, уж Петропавловская не дает нам забыть о времени. Даже счастливым. Только в новых районах ее уже не слышно.
- А вы в тот день куда-то ездили? В новый район?
- Нет. Не ездил. Сейчас я постараюсь все рассказать по порядку. Утром мы встали поздно. Около девяти. У жены был библиотечный день. В десять она поехала в "публичку". В газетный зал. На Фонтанке, знаете?
Корнилов кивнул.
- А ко мне приехал мой аспирант. Часа три мы занимались его диссертацией...
- Поточнее, Борис Дмитриевич. Время, фамилия аспиранта...
- Да, да! Понимаю. Правда, скорее ничего не понимаю, - он снова улыбнулся открытой, подкупающей улыбкой.
"Ну вот, Борис Дмитриевич, теперь ты совсем другой человек, - подумал Корнилов. - Куда подевалась твоя скованность? Где осторожность и взвешенность в ответах? Теперь тебе нечего скрывать! Можно говорить правду. Насколько легче говорить правду. И не бояться проговориться! Не напрягать свое серое вещество, чтобы удержать в уме детали, которые ты уже скрыл или придумал, и чтобы согласовать их с новыми, которые еще предстоит придумать. Придумать или скрыть. Как это трудно говорить неправду..."
Осокин рассказывал быстро и уверенно. Иногда, вспоминая что-нибудь новое, о чем забыл упомянуть раньше, извинялся и уточнял подробности.
Делая беглые записи на листе бумаги, Корнилов почти не сомневался, что все рассказанное Осокиным верно. Весь день пятого августа, час за часом, можно будет перепроверить показаниями свидетелей, подтвердить фактами. Корнилов уже не сомневался и в том, что к нападению на Колокольникова Борис Дмитриевич не имел никакого отношения. И еще он удивлялся, что этот эрудированный и, похоже, умный человек не чувствует, что выдает себя с головой, показывая теперь свою наблюдательность и цепкость памяти. Эмоциональная разрядка - Корнилов нередко использовал в своей практике такой прием. Но чаще всего этот прием срабатывает, когда имеешь дело с людьми ограниченными, малоразвитыми.
... - В шесть я зашел за женой в библиотеку, и мы поехали в гости. На Гражданку. У ее сестры день рождения. Вернулись домой поздно. Не помню точно. Был, как говорится, изрядно подшофе, - Осокин вопросительно посмотрел на полковника, давая понять, что добавить ему больше нечего.
- Спасибо, Борис Дмитриевич, - поблагодарил Корнилов. - Все очень четко и убедительно. Приятно иметь дело с умным человеком. - Он помедлил и добавил, внимательно вглядываясь в Осокина, чтобы не пропустить, какой эффект произведут его слова: - А вот когда вы рассказывали о своей поездке на "Жигулях" за город, я огорчился. Подумал, что память у вас плохая...
Осокину удалось справиться с собой. Лицо его не залило краской, как в тот раз, когда он понял свою первую ошибку. Только глаза сверкнули яростно. Но Борис Дмитриевич тут же опустил их и уязвленно сказал:
- Как прикажете понимать ваши слова?
- Как шутку. Как шутку, Борис Дмитриевич. Вы не обижайтесь. А что касается пятого числа, то могу вам объяснить, в чем заключался мой интерес. - Он сделал нажим на слово "заключался". - Во второй половине дня, где-то между четырьмя и шестью часами, был тяжело ранен инженер Колокольников. Свидетель катастрофы на пятьдесят пятом километре...
- Ну, знаете ли! - возмутился Осокин. - Подозревать меня в покушении на убийство?! Это... это... Черт знает что такое! Ну и дожили же вы, Борис Дмитриевич! - Осокина прямо распирало от сарказма. - Зачислены в убийцы! Позор!
- Зачем же вы так? - остановил ето Корнилов. - Вас никто не обвиняет в покушении на убийство. На этот день вы дали мне исчерпывающий ответ. Я вам верю. Хочу только предупредить - какие-то детали мы уточним, поговорим с теми людьми, которых вы назвали. Но так что никто ни о чем не догадается...
- Безобразие! Хамство! - все больше и больше распаляя себя и озлобляясь, твердил Осокин. - До чего докатились...
- Простите, Борис Дмитриевич. Поберегите нервы. Мы еще не все выяснили по поводу вашей поездки на дачу. Уточним некоторые детали, но прежде я должен позвонить...
Осокин молча показал на телефонный аппарат.
Корнилов набрал номер научно-технического отдела, попросил Коршунова.
- Что нового, Николай Михайлович?
- На лобовом стекле "пальцы" Котлукова нашли! - выпалил эксперт.
- Ошибки быть не может?
- Какая ошибка! Отпечатки хоть и смазанные, но от всей ладони. Его после удара, наверное, на капот подняло. Вот и приложился. Редкий случай...
- Понятно, - сказал Корнилов, не желая в присутствии Осокина задавать вопросы и ожидая, о чем еще доложит ему эксперт.
- Бурые пятна в багажнике, как я и думал, ничего общего с кровью не имеют. Кажется, все...
- Передайте мою просьбу: пусть пришлют сюда наши "Жигули". Только обычные, не фирменные. - Он положил трубку и снова сел в кресло напротив Осокина.
- Мы уже так долго беседуем, - иронично сказал Осокин, - что вы, наверное, проголодались?
- Не беспокойтесь, Борис Дмитриевич. Аппетита нет.
- Тогда чай?
- Скажите, Борис Дмитриевич, - не ответив на вопрос о чае, спросил Корнилов, - у вас на даче есть огород?
- Ну и вопросы вы задаете! - удивился Осокин. - Самые неожиданные. Да. Есть небольшой огородик. Клубника, петрушка, морковь... Всякая ерунда. Сажаем больше для того, чтобы в земле покопаться, душу отвести.
- Вас жена в тот раз ничего не просила с дачи привезти?
- Не просила, - ответил Осокин и тут же вспомнил, что дочь говорила ему про варенье. - А может, и просила, да я забыл. Во всяком случае, ничего не привез. - Он с сожалением подумал о том, что заранее не условился с женой об этой мелочи. Но это не страшно. Даже если и просила, разве есть люди, никогда ничего не забывающие?
- А вы позвоните жене, - предложил Игорь Васильевич. - Уточните, давала она вам поручение или нет?
- Позвонить? Сейчас?
- Ну да! Разве сложно?
- Да нет... - Осокин медленно поднялся с кресла, подошел к телефону, лихорадочно соображая, чем может грозить этот звонок. "А если набрать другой номер, спросить Осокину, там ответят - не туда попали, а я скажу Корнилову, что жены на работе нет? А потом мы договоримся с ней. А если он не поверит? И позвонит сам?"
Он думал об этом, автоматически набирая номер, готовый в последний момент сделать ошибку на седьмой цифре. Но набрал точно.
- Антонину Романовну, - сухо попросил Осокин, услышав в трубке бархатный голос младшего редактора Волковой.
- Осокина! К телефону! Твой благоверный, - крикнула Волкова и уже тише добавила: - Даже не поздоровался. Сердитый.
- Боря, ты? Что-нибудь случилось? - спросила жена. Голос у нее был тревожный.
- Ничего особенного, - стараясь говорить спокойно и непринужденно, ответил Осокин. - У нас дома товарищ из уголовного розыска. - Он посмотрел на Корнилова и попытался даже улыбнуться, но улыбка вышла у него жалкая. Задает мне много странных вопросов... Осокин услышал, как жена охнула. Спрашивает, что ты просила привезти меня с дачи?
- У меня об этом только что спрашивал молодой человек... оттуда же... В чем дело? Может быть, дачу обворовали? - Эту фразу жена сказала явно для тех, кто сидел с нею в комнате.
- Нет, не обворовали, - ответил Осокин, и им вдруг овладела такая вялость, что нестерпимо захотелось лечь на диван и лежать с закрытыми глазами.
- Так что ты просила меня привезти с дачи? - совсем тихо повторил он свой вопрос.
- Я передала тебе через Алену про банку варенья... - Она не успеЛа договорить. Осокин бросил трубку.
- Я устал, - сказал он полковнику. - Может быть мы сделаем передышку? Нельзя же допрашивать целый день!
Корнилов посмотрел на часы, согласно кивнул.
- Да. Заговорились. Уже больше двух часов. Может, и лучше сейчас прерваться. У меня была одна задумка... - Он встал, подошел к окну. Выглянул на улицу. Рядом с черной "Волгой" уже стояли обычные, ничем не напоминавшие милицейскую машину, бежевые "Жигули".
- Я хотел попросить вас проехать вместе с нами по маршруту, которым вы ехали третьего августа. Чтобы можно было по ходу дела кое-что уточнить. Побывать у вас на даче, поговорить с соседями, заехать на ту заправочную станцию, где вы заправлялись. Да мало ли мелочей можно уточнить в дороге? Ведь подозрение на вас лежит серьезное. Я даже подумал, что вы сами сядете за руль, и потому попросил подъехать наши "Жигули". Но раз вы устали, давайте все отложим.
- Пожалуйста, отложим, - сказал Осокин. - Все это для меня так непривычно, я очень устал...
- Завтра рано утром вас устроит? - спросил Корнилов. - Часиков в шесть? Пока мало транспорта?
- В шесть так в шесть.
Корнилов протянул Осокину руку, чуть задержал его вялую руку в своей:
- Борис Дмитриевич! У вас есть время подумать. С вами произошло несчастье. Пока вы сделали все от вас зависящее, чтобы лишить себя смягчающих вину обстоятельств, чтобы несчастье стало серьезным уголовным преступлением. Не надо трусить, не надо увязать все глубже и глубже.
Осокин, не проронив ни слова, осторожно высвободил руку.
- Как только мы начнем проверку фактов, которые вы мне сейчас привели, вы... - Корнилов поморщился, подбирая слова помягче, запутаетесь окончательно.
- Я не стану вам ничего отвечать. - В голосе Осокина появились упрямые нотки. - Вы меня подозреваете, вы и доказывайте. Я никого не сбивал! И еще эти подозрения в нападении на свидетеля! Просто смешно. И страшно. За вас страшно - вы можете наделать непоправимых ошибок. А этот раненый свидетель?! Как он мог обо мне сказать, когда я никого не сбивал!
- Он про вас ничего и не говорил. Он видел на шоссе сбитого насмерть мужчину и удаляющиеся белые "Жигули"...
Осокин напрягся и мертвенно побледнел.
- Но он не разглядел номер, - развел руками полковник.
- Какой же он свидетель! - крикнул Осокин.
Корнилов вздохнул:
- Вы видите, я от вас ничего не скрываю. Не буду скрывать и того, что на лобовом стекле ваших "Жигулей" эксперты обнаружили отпечатки пальцев сбитого человека.
...Когда на следующее утро сотрудники милиции во главе с Корниловым подъехали к дому Осокина, тот уже ждал их у подъезда. Погода была хмурая, с залива дул сильный ветер. То и дело начинал накрапывать дождь. Борис Дмитриевич был в плаще с высоко поднятым воротником. Выглядел он усталым и невыспавшимся.
Выходя из кабины, Корнилов машинально поднял голову и посмотрел на окна четвертого этажа. В двух окнах рядом виднелись женские фигуры. Игорь Васильевич успел заметить, что одна из них совсем тоненькая, с пышной копной волос на голове. "Наверное, дочь, - подумал полковник. - А рядом жена. Вот для кого трагедия".
Борис Дмитриевич сел за руль "Жигулей". Корнилов расположился рядом, а Коршунов и Лебедев - сзади.
- Поехали прямо к дому вашего друга, махнул рукой полковник и, обернувшись к Коршунову сказал: - И хронометраж оттуда начнем.
Город был еще пустой. Редкие машины, одинокие пешеходы. До Лахты они доехали за полчаса. Осокин вел машину хорошо - спокойно, без рывков, чувствовалось, что он опытный водитель. Но, проехав Ольгино, он вдруг притормозил и, съехав на обочину, остановил машину.
- Нет, - сказал он совсем тихо. Сказал скорее самому себе, а не спутникам. - Дальше я не поеду. Моя дочь права. Лучше пройти через все это и остаться самим собой.
"Вот так, - ревниво подумал Корнилов. - Не я, а дочь нашла к нему верный подход. - И сам себя успокоил: - Ну и прекрасно! Мы тоже не зря поработали. Через два часа ему бы все равно пришлось признаться. Но только что с его признания? Трупа-то нет!"
- Давайте немного отдохнем, - попросил Осокин, повернув бледное лицо к Корнилову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22